Я слушал его музыку часто. И с удовольствием. В его репертуаре были и мелодии военных лет, и классика, и те песни, которые принято считать народными, потому что народ давно забыл имена настоящих авторов. Я слушал эту музыку почти каждый день, в подземном переходе, по дороге на трамвайную остановку. Странно было то, что он выбрал именно этот переход – немноголюдный, темный. Редкий прохожий всегда старается пройти такое место как можно быстрее.
- Акустика, акустика, здесь какая, послушайте только, - сказал он мне позже, и все стало понятно.
Но это было потом, а до того времени, когда я первый раз остановился рядом с ним и заговорил, такой выбор сцены удивлял меня.
Их много сейчас, уличных музыкантов.
Кто-то приходит на свою необычную работу в респектабельный центр города, неторопливо, с достоинством открывает футляр дорогого инструмента, раскладывает рядом свои компакт-диски и кассеты и играет, получая весомую компенсацию за непрестижный статус. В открытом футляре, обшитом мягкой, парадной тканью, брошенные слушателями деньги выглядят как в солидном бумажнике.
Есть совсем другая категория. Они никогда всерьез не учились играть. Гармонь в их руках говорит лишь о желании получить немного денег за навязчивое профессиональное попрошайничество. И получают, как ни странно.
Истинных заработков уличных музыкантов никто не знает.
Ничто не указывало на благополучие моего знакомого.
Одет он был очень бедно. Почти как бомж. Бедно и неопрятно. Мне трудно судить о качестве его аккордеона, но в первый же день, услышав его, я удивился чистоте и сочности звука. А привлекало редкое для уличных музыкантов качество – он не фальшивил.
Я всегда оставлял в лежащей рядом с ним кепке деньги. И скоро он стал узнавать меня. Встречать и провожать музыкой, которая игралась специально для меня.
Сразу заметил совпадение наших музыкальных вкусов.
Не было удивительным, что музыкант реагирует на небольшую плату за труд. Но странно, непонятно было то, что каждый раз игралась мелодия мне близкая, понятная, чем-то памятная.
Мне кажется, что он и внешне похож на меня. Такой же высокий, слегка сутулящийся… Впрочем, не это заставило меня однажды остановиться рядом с ним и заговорить.
Я почувствовал, что должен остановиться, что обязан обмолвиться парой слов с этим человеком, игравшим столько раз специально для меня.
- Вам нравится? Я вижу, нравится. А вот это, послушайте. Я еще не играл это здесь.
- Да, очень хорошо, здорово.
- А знаете, почему вам нравится? Потому, что я стараюсь. Очень стараюсь. Он подчеркнул это слово, видимо, ему казалось, что это слово точно выражает его отношение к музыке, к его работе. Вы думаете, все стараются?
- Я думаю, вы настоящий музыкант. Удачи.
Он очень плохо выглядел в тот день. Болезнь не пряталась. Ее было видно сразу же. Ну и не выбрит, грязь на ботинках, засохшая несколько дней назад… Но, опять, уходя, я услышал то, что мне нужно было именно в этот день. Он никогда раньше не подпевал себе, но в этот раз после нескольких вступительных аккордов, я услышал еще и его хриплый голос. «Бэса ме, бэса ме мучо…»
Я не видел и не слышал его несколько лет. Каждый раз, когда я слышу уличного музыканта, с волнением всматриваюсь: не он ли? Но нет. Конечно, это не он. Он играл не так.
Он старался.