Casual (англ.) – 1) случайный, 2) небрежный, 3) непостоянный.
Когда-то в России и правда жило беспечальное юное поколение, которое улыбнулось лету, морю и солнцу – и выбрало «Пепси».
В. Пелевин. Generation «П».
Ученые, публицисты, писатели – все стремятся понять и объяснить свершающуюся на наших глазах историю. И, наверное, уже «навязло в зубах» повторять о социальных потрясениях, демократизации и т.д. Но абсолютно верных и точных объяснений все равно не найти, поскольку и сам окружающий мир не является строго объективным. «Окружающий мир не дан человеку откуда-то извне, не «окружает» его, а создается им самим, поскольку человеческий организм есть автопойезисная система. Автопойезисная система состоит из сети процессов, которые постоянно воспроизводят свои компоненты, таким образом отделяя себя от окружающей среды. Автопойезисную систему можно определить как автономную единицу: она сама заботится о собственном поддержании и росте и воспринимает окружение лишь как возможную причину нарушения внутреннего функционирования, а информация, непригодная для целей системы, не принимается во внимание», - отмечает А.В. Колмогорова, ссылаясь на труды Матурана, Варела (2).
Филологи наметили литературные направления. Публицисты приводят убедительные жизненные примеры. А писатели, не желающие вписываться в строго отмеченные рамки и критерии, остаются непонятыми. И в первую очередь это касается молодых писателей. Показательный пример одного из недавних интервью с Н. Маркович. На вопрос «К чему Вы хотите призвать читателей в Вашем новом романе?» , автор романа отвечает: «Да ничего я не провозглашаю. Пишу то, что в голову пришло. Как чукча – что вижу, то и пою. И призывать, соответственно, тоже не собираюсь. Просто хотела написать интересную книгу о том, как можно жить ярко и необычно, заразить этим тех, кто желает заразиться» (8).
Именно о них нет ни строчки в учебниках. Иногда на страницах литературных газет раздаются споры о их творчестве, но в учебники их не пускают. Возможно, считают, что у них все еще впереди. Но, как нам кажется, молодая проза, «выламывающаяся» из привычных стереотипов, - это самостоятельная страница истории русской литературы. И о ней, видимо, следует говорить отдельно.
Существует и вторая сторона проблемы, о которой тоже размышляют ученые, например, культурологи. Отвечая на вопрос «Куда уходит детство из современной культуры?», В.П. Козырьков (1) высказывает несколько гипотез: изменилось само содержание понятия детство, оно растворилось во всем обществе; рождается молодежная субкультура, которая, однако, является частью общей культуры, т.е. это феномен глобальный; молодежная субкультура становится все более привлекательной и социально престижной возрастной стадией в жизни человека; происходит вытеснение детства из культуры и нек. др.
И вот пока ученые ломают копья и размышляют над феноменом молодежной субкультуры, - сами молодые (объект исследования) создают в это время свои литературные произведения. Молодую литературу можно, очевидно, назвать кризисной, протестной… Может быть, они и в самом деле протестуют, как пресловутые «падонки», которые изобрели даже свой «падоначий изык». Для языка «падонков» характерны следующие особенности: графически закрепленное гипертрофированное виртуальное произношение; искусственное сокращение слов; изобилие обсценной лексики.
Но кризисной молодую литературу я бы не стала называть.
Эта литература – наше собственное порождение и естественное продолжение, хотя в это трудно поверить и нам, и тем более им. Молодые авторы отталкиваются от устоявшихся традиций, заставляя тем самым не только обращать на них внимание, но и в какой-то мере продолжать их, хоть и в вывернутом наизнанку виде. Они отрицают метафору, которая только что была важнейшим признаком литературы. Они делают главным героем себя, называя героя своим именем, то есть уходят от художественности. Так называемый образ автора максимально сливается с личностью самого автора-писателя. Они увлекаются нелитературной лексикой, отталкивая от себя традиционный литературный язык. Язык молодой литературы часто представляет собой странный конгломерат русского и английского шрифтов и языков. Стиль произведений предельно лапидарный. В их книгах почти нет традиционных описаний. Возможно, в этом проявляется влияние языка Интернета, а также стиль SMS-сообщений. Не случайно уже появляются романы, целиком построенные на подобных сообщениях.
Таким образом, создавая новое, они невольно вынуждены обращаться к известному, уже бывшему в истории. Выпускник Литературного института, молодой поэт Максим Лаврентьев (6) пишет:
Когда-то я хотел переделать мир,
Чтоб не было в помине подводных мин.
Когда-то я хотел переделать мир,
Но мир не переделаешь, это миф.
Когда-то я хотел переделать мир…
Теперь мне все равно, мне и этот мил.
Межтекстовое название книги И. Денежкиной «Герои моего времени» (4) явно апеллирует к классическому произведению русской литературы.
С. Минаев назвал свое произведение «Духless» (9), что можно перевести примерно как «бездуховность». Подзаголовок тоже интертекстуальный – «Повесть о ненастоящем человеке».
Название моему материалу дал роман О. Робски «Casual» (11). Чего больше в этом романе – случайного, небрежного, непостоянного? И почти сразу же появляется книга Н. Маркович, названная в противоположность О. Робски «Anticasual» (7), т.е. отрицаемые традиции отрицаются вторично, заново. Следовательно, какой же это кризис? Это – движение, развитие.
Язык во многих названных романах, наверное, никакой, если можно считать это слово научным определением. Но читать интересно. Интерес вызывает та жизнь, незнакомая большинству взрослых (и не только взрослых) жизнь новой буржуазии, а также жизнь антигламурная. Ведь и в молодежной среде происходит свое социальное расслоение, спровоцированное в первую очередь нами, взрослыми, какие бы гипотезы мы ни выдвигали… Илья Стогоff в своей новой книге «Грешники» пишет: «Я родился в Семидесятом. Это не возраст, это судьба. Я окончил школу ровно в том году, когда началась Перестройка. И отпраздновал 21-й день рождения одновременно с распадом СССР. Дальше начинались Девяностые – и не каждая война обернулась такими потерями, как это десятилетие. Тех, кто дожил до начала Нулевых, - считанные единицы. Эта книга рассказывает о пятнадцати из них» (12).
Вступают в литературу совсем юные авторы, те, кто родился и вырос в годы перестройки. Вот М. Динуллов, написавший свою первую книгу в пятнадцать лет: «Перед Вами – моя первая книга. Несмотря на мой юный возраст, содержание сего труда может Вас несколько удивить (или даже шокировать), поскольку МОЯ ЛИТЕРАТУРА зиждется на описании настоящей ЖИЗНИ как таковой.
Сатира, ирония, резкая фрагментарность, символизм, пошлость, а также рифмованное слово – все эти элементы являются конструкцией моего понимания жизни.
Желаю Вам приятного прочтения!» (5).
Рассказы Марка незримо делятся по содержанию на несколько неравных групп. Самая большая из них – это тема раннего взросления, навеянная, безусловно, нашим же, взрослым окружением. И даже не навеянная, а навязанная подросткам всевозможными СМИ. Молодой автор уверен, что видит в жизни лишь этот РЕАЛИЗМ, и потому лишь его признает в литературе. Беременные девушки, аборты, измены, подлость… И выхода нет из тупиковых ситуаций. Многие его герои уходят из жизни, не сумев справиться с проблемами.
Другая группа рассказов – это внутренний мир человека, представленный в форме различных дневников, - «Дневник неудачника», «Дневник труса», «Дневник обыкновенного парня», «Дневник провинциала». Как видим, многие вымышленные авторы дневниковых записей также вряд ли относятся к положительным героям.
Наконец, третья группа, самая малочисленная, - это рассказы философского плана. Марк рассуждает о вечных вопросах бытия. Но и здесь не покидает его трагическая мысль о бесконечной борьбе добра и зла: «Природа стара. Ей не достает заботы. Она жаждет ее. Может, она грустит из-за того, что то Великое Существо, которое было создано Ею, убивает ее, даже не задумываясь о том, что он рубит сук, на котором сидит» («Философский пейзаж»).
Почему молодые авторы уходят от метафоры, от той самой метафоры, которая и лежит в основе картины мира? Не потому ли, что они хотят переделать наш мир? Вернее, ИХ мир, тот мир, в котором мы вместе живем. Или, может, не переделать, а – понять? Как пишет школьник И. Баринов (3):
Вот, кажется, все наконец-то,
И нету упущенных тем.
«Зачем написал?» А затем-то,
Чтоб вас всех спросить: «А зачем?»
Так кого же считать casual – взрослых или молодых? Мне кажется, все мы в какой-то степени casual, в какой-то степени духless. Но только многие взрослые осторожно молчат об этом, а молодежь заявляет во всеуслышание. Ю. Нагибин (10) записал в своем дневнике: «Через меня, как и через каждого человека, отваживающегося жить, а не тлеть, говорить, а не молчать в тряпочку, отражается время, эпоха…»
Литература:
1. Козырьков В.П. Куда уходит детство из современной культуры? // Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике: Материалы I Международной научной конференции (Кемерово, 29-31 августа 2006 г.): в 4 частях / Отв. ред. Е.А. Пименов, М.В. Пименова. – Кемерово: Юнити, 2006. – Часть 3. – С. 67 – 74.
2. Колмогорова А.В. Языковое значение и речевой смысл: функционально-семиологическое исследование прилагательных-обозначений светлого и темного в современных русском и французском языках: Автореф. дис… докт. филол. наук. – Кемерово, 2006.
Источники:
3. Баринов И. Проверка души. – Чита, 2005.
4. Денежкина И. Герои моего времени. – СПб., 2005.
5. Динуллов М. Ход конем: Рассказы. – Чита, 2005.
6. Лаврентьев М. В ожидании переправы. – М., 2006.
7. Маркович Н. ANTICASUAL. Уволена, блин. – М., 2006.
8. Маркович Н. Пережить «Flutter» // Литературная Россия. - № 42. – 2006. – С. 3.
9. Минаев С. ДУХLESS: Повесть о ненастоящем человеке. – М., 2006.
10. Нагибин Ю. Дневник. – М., 2005.
11. Робски О. Casual. – М., 2005.
12. Стогоff И. Грешники. – СПб., 2006.