Над старой помойкой взошло весеннее солнышко. Птички весело щебетали и клевали каку. У горы свежевываляного мусора сидели два бомжеватых человека и мирно беседовали.
- Ну что, тебя тоже выкинули на улицу?
- Да, представляешь, какого-то жёлтого вместо меня взяли.
- Это ещё ничего, меня вообще на голубого заменили. А чем я был плох. Исправно работал, бывало сверхурочно. Никаких нареканий не было, но видно, жизнь дала трещину. А ведь мне и тридцати ещё нет.
- Ну, я немного постарше буду. Тоже трудился от зари до зари. Небольшие проблемы с пищеварением начались, и, нате, пожалуйста, отправляйся на свалку истории. Сейчас по всей стране нашего брата не любят. Гонят к чёрту на куличики, а на работу всяких цветных берут, чёрных, жёлтых, даже метисов я видел. Ну, ничего, мы с этими эмигрантами ещё встретимся, коль судьбина сведёт, небось, они тоже не такие безгрешные, как с первого взгляда кажется.
- Да, судьба то наша незавидная, век недолог. А девчонки то у тебя, старина, были?
- Были, конечно, правда, немного, три или четыре, я точно не помню. Толку то, все на одно лицо: холодные, скользкие, противные.
- Да, не дают нашему брату настоящей горячей девочкой попользоваться.
- Эка захотел, говорят, их босс пользует, наглый такой с длинным шлангом, всех самых лучших имеет, причём намного меньше работает.
- Ну ладно, хватит о грустном, дети то хоть были.
- Конечно. Первый, вообще, деревянный какой-то. Дурак дураком, вечно грязный, обшарпанный весь, туда сюда болтался. Двое других вроде посимпатичней. Кожа глянцевая, блястящая, эх, где же они, лапочки.
- Дети – цветы жизни. Но рано или поздно отрываются от родителя и уходят в большую жизнь.
- Да, может оно и к лучшему. Что наша жизнь? Сплошное дерьмо. Нечего в ней хорошего не было. Что мы в ней видели? Каждый день – жопа или другие половые органы. Все срут на нас, гадят, только отмываться успевай. А мы всё терпим, годами, десятилетиями работаем, и ни одного светлого лучика нет в нашей жизни.
- А я видел, видел лучик, светлый такой, манящий, нет, нет, да и проглянет сквозь грязь людскую. Смотрит на нас всевидящим оком, жаль, не говорит ничего.
- Знаю, о чём толкуешь, но сомневаюсь, однако, может это и свет животворящий, а может просто лампочка Ильича. Какая разница, не вытащить ему нас из этой клоаки, никак не вытащить, а я, молодой был, в музее хотел работать, скульптуру любил, а стал кем, тьфу, вспомнить противно.
- Дальше то что, смерть или может где-нибудь на даче устроиться.
- Не знаю мне то начхать. Жизнь- дерьмо, а что после смерти никто не знает. Переродимся во что-нибудь. Вот так живут люди, ходят на работу, в рестораны, в постели к девушкам ныряют. И никто не знает, сколько во всём этом дерьма. Но неизбежно наступает вечер, и в маленькой комнатке прекрасно видно, чего за день иной добропорядочный гражданин набрался. Кучу дерьма. И ничего больше.
- Ребята, унитазы и другую дрянь погрузить поможете,- попросил водитель мусоровозки, -
а то я здесь полдня проваландаюсь, поллитру ставлю.
- Конечно, какие проблемы, после поллитры и дерьмо мёдом покажется.
2002 август.