Он стоит на зелёном берегу ручья. В его руке какая-то проволока, которой он ожесточённо сбивает головки одуванчиков, кусты крапивы – всё, что попадётся, очевидно, воображая себе, что рубит шашкой неприятеля. При этом он поёт, нет, даже не поёт – кричит:
- Выходи-и-ла на берег Катюша,
На высокий берег, на круто-о-й!
И без остановки – дальше:
- Выходила, песню заводила
Про степного, сизого… -
- и замолкает.
«Наверно, забыл – «орла» , - думаю я.
Подхожу и внимательно смотрю на него. Мальчишка останавливается и поднимает на меня огромные чёрные глазищи. Проволока безжизненно повисает в руке.
-Ишь ты, как поёшь! – говорю я и легонько ударяю по его чумазому носу белой головкой ромашки, незаметно для меня самой сорванной где-то на ходу. Рука его тянется к ромашке: - Дай!
Чувствую: если не отдам – вырвет из рук сам.
- Возьми, - ласково говорю я и снова приветливо улыбаюсь.
Глаза его, до этого жёсткие (недоволен, что помешала?), требовательные, теперь смягчаются; лицо удивлённо-радостное. Рука держит ромашку.
Отхожу в раздумьи. Песня не продолжается. Оглядываюсь.
Сидит, свесив ноги в ручей и, осторожно держа в руке, рассматривает ромашку, как маленькое чудо. Проволока-шашка забыта.