Плеханова Вероника
Чайка по имени Каи резонанс на произведение Р.Баха
Чайка стояла на песке – она думала. Закат напротив погружался в серое море, которое тяжело дышало. Воздух, разделяющий солнце и птицу, становился гуще, материализуя мысль Чайки. Прошла вечность, прежде чем в застывшем воздухе и на миг застывшем море отразилась чайка по имени Каи, летевшая высоко над головой. Джонатан с грустью наблюдал за ней, не рассчитывая быть увиденным собственной фантазией. Он вспомнил последнее напутствие Чианга и понял, что прилетел сюда затем, чтобы постигнуть любовь. «Я научился летать во времени, - размышлял он, - И теперь я готов к самому трудному, самому дерзновенному и интересному: лететь ввысь и узнать, что такое доброта и любовь».
Море шевельнулось. Отражение прекрасной чайки исчесзло, но сама Каи продолжала кружить над головой.
Джонатан весь устремился ввысь, но не сдвинулся с места. Он явно ощутил соприкосновение своего крыла с телом Каи, но продолжал оставаться на берегу. Он сделал еще один рывок и увидел себя, стоящим и неподвижным, одиноким и печальным. Каи кружила рядом.
- Все, Джонатан, тебе больше незачем учиться летать, - прокричала прекрасная чайка.
- Почему?
- Ты уже летишь.
- Но так я не могу выполнять фигуры высшего пилотажа, я не чувствую скорости, я не чуствую никаких усилий…
- Никаких усилий, кроме усилия мысли! Ты совершенен в полете, Джонатан. Попробуй освоить что-нибудь еще.
Джонатан опустился на землю. Всматриваясь в горизонт, он искал для себя новые возможности и не находил их.
- Главное не то что впереди, а то, что под ногами, - проговорила Каи, неслышно приземлившаяся справа от него.
- А звездное небо над головой? – тоскливо спросил Джонатан.
- А нравственный закон внутри нас?* - Каи посмотрела на Ливингстона - ее глаза распахнули перед ним другой мир, другое небо. Джонатан понял, что беспрерывно изучая возможности своего мышления, он не исследовал бесконечность своей души. «Нравственный закон внутри» казался Джонатану таким естесственным, что он не замечал его.
- Остановись, Джонатан! Подумай о душе! Будь с самим собой! - прокричала Каи и растворилась в темноте.
Всю ночь Джонатан учился ходить. Он спотыкался о мелкие камни, которые привык не замечать с высоты птичьего полета. Он царапал подошвы и ломал ногти. Он прыгал на одной ноге по поверхности моря, плотно прижав крылья, и преодолевал пространства семимильными шагами. Он бегал по земле, как до него не бегала ни одна чайка. Он тренировался на скорость и на совесть и вдруг… остановился. «Я могу научиться бегать как страус, шагать как цапля и семенить как цыпленок, - думал он, - Я могу плавать как рыба, ползать как черепаха и во всем этом достигнуть идеальной техники, но я не хочу. Почему?»
Джонатан опустился на песок: он устал. Тело чайки старело и ныло от приложенных усилий, в которых больше не было смысла. Джонатан неподвижно всматривался в рассвет , казавшийся таким же неподвижным, и отсутствие движения волновало его. Он подумал о Каи и словно увидел себя ее глазами – одиноким и печальным среди песка. Он увидел себя со стороны, таким же как накануне вечером, и снова устремился ввысь. И он увидел розовый горизонт, продолжая быть там, где он был. А затем увидел другой горизонт, по которому катилось деревянное колесо. Джонатан последовал за ним, и оно увело его в зеленый мир с чистым и свежим воздухом. «Настоящий прорыв! – восклицала чайка с каждым новым рывком и продолжала оставаться на берегу.
Джонатан, наконец, уснул и проспал до следующего дня, голодный и счастливый. С тем же энтузиазмом, с которым он когда-то учился летать, Джонатан учился жить. Он легко и азартно добывал себе пищу, с удовольствием поглощал ее и эксперементировал с прорывами. Он охотно резвился с маленькими чайками, беседовал с солидными птицами и по-прежнему эксперементировал с прорывами. Он научился постигать миры внутри себя и одновременно жить в этом, единственно предназначенном ему мире - красивом, несовершенном и абсолютно нормальном. Джонатан понял, что может радоваться не только полету, но и многому другому. Всему. Особенно Каи – тонкой и нежной чайке, которая навещала его по утрам, чтобы просто побыть с ним. Они молчали чаще, чем говорили: для того, чтобы понимать, слова не особенно нужны. Они распахивали друг перед другом свои души, как когда-то распахивали свои крылья перед полетом. Тогда они начинали чувсвовать один другого как самого себя, они начинали чувствовать одинаково.
- Каи, я мечтаю научиться любить, - говорил Джонатан, когда хотел слышать ее голос. И прекрасная чайка отвечала ему коротким «Да». И исчезала до нового солнца. А чайка по имени Джонатан Ливингстон продолжала в одиночку осваивать горизонты, постигая самого себя.
- Все, Джонатан, тебе больше незачем учиться любить, - сказала однажды Каи. – Ты научился летать ввысь, не улетая от самого себя. Ты научился любить, Джонатан Ливингстон!
Было утро, и золотые лучи нового солнца преломлялись сквозь голое море. Каи не улетела. Она осталась на берегу навсегда вместе с Джонатаном.
- Ты совершенна, - сказал ей Джонатан.
- Как этот мир вместе с нами, - ответила она ему.
* «Две вещи более всего поражают меня: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас». И.Кант.
Плеханова Вероника
Геометрия любви
Если три точки - сердце (душа), голова (разум) и тело (желание) - соединяются, то это любовь. Если соединяются только тело и сердце - это слепая любовь. Если только голова и тело - это полный цинизм. Если сердце и голова - это дружба... Если только одно тело - это похоть. Если только сердце - это нежность. Если только голова - это бизнес.
Плеханова Вероника
Мнительная
Есть много вещей, которых у меня нет. Например, зонтика – я люблю дождь. Нет парфюма: искусственные запахи сбивают меня с толку. Я ничего не могу понять о человеке, который скрывается за шлейфом ненастоящего аромата. Вот моя журналистка: сперва появляется ее по-восточному густое эфирное тело, затем она сама не менее густая и сбитая. В состоянии легкого головокружения, а то и удушья, я редактирую ее уже не так беспощадно, как я это делаю, в случае если статья высылается виртуально.
Еще у меня нет своего парикмахера. Я впадаю в депрессию всякий раз, когда позволяю состричь свои волосы. Поэтому я не позволяю. Хорошо, что мои волосы останавливаются в росте на уровне копчика. Честно! Такова моя анатомия. Но сегодня утром я зашла таки в парикмахерскую. Мне же лететь в Польшу на джазовый фестиваль. Захотелось быть неотразимой. Да и жертва не слишком велика – просто подравнять кончики и сделать маникюр, чтобы не выглядеть дикой, как первобытная женщина: простоволосой, без легкого налета цивилизации на ногтях. Заодно, я даже не знаю каким таким волшебным образом, мастер раскрутил меня еще и на покраску. Ну, просто еще ни один мужчина не рылся в моих волосах с таким неподдельным интересом. Прощайте мои золотые волосы! Да здравствует модный металлический оттенок! Мне была обещана полная гармония с моими серыми глазами. И парикмахер был так хорош собой…
Впрочем, модного цвета не получилось, я по каким-то непостижимым законам химии получилась зеленой, да и глаза мои неожиданно тоже стали зелеными. Может, их оттенили волосы, может… ужас! Но мастер весело сказал, что никакой зелени нет, что это я с непривычки, и вообще освещение здесь искусственное.
Да, возможно, это моя паранойя: я всегда была очень мнительной. Представляете, я даже не могу пить таблетки! Однажды я спросила своего знакомого доктора: почему всякий раз, когда начинаю пить витамины, я простужаюсь, а когда пью успокоительные, даже самые безобидные, вроде «глицина» впадаю в депрессию? Он ответил: тебе нельзя пить витамины и тебе нельзя пить антидепрессанты. Потому что витамины подавляют твой иммунитет, а антидепрессанты – твою психику. А еще у меня обратная реакция на «димедрол». Я не сплю от снотворных, я от них бодрствую. Потому что очень боюсь заснуть от них навечно. Да, я очень мнительная. Вот и теперь сижу и думаю: если мои волосы перекрасить обратно, они обязательно отпадут.
Я вышла из парикмахерской. Джаз, наверное, придется отменить. Если раньше я была похожа на Уму Турман, то теперь я похожа на Ундину. И не говорите, что это моя паранойя! Это мастер оказался дальтоником! Идиотом! И чего я купилась на его глаза! Дура! Моя зелень… она хорошо вписывалась в интерьер Летнего Сада, где сидят женщины с детьми. Подсела. Женщины с детьми ушли. «Просто совпадение, - успокаивала я себя, - Они не могут уйти из-за моих волос! Хотя бы из вежливости не могут…» Или наоборот, ушли из вежливости, чтобы дети не успели задать провокационные вопросы, типа: «Мама, а тетя - русалка?»
…Рядом прыгал воробей. Я подумала: как просто, как креативно – прыг, прыг, прыг. Сразу двумя ножками, как заводной цыпленок из моего детства. Я стала думать глобально – о создателе воробья, о масштабах вселенной. А я не люблю эти мысли – они уводят куда-то в запредельность, и становится даже страшно. И нужна какая-то зацепка, чтобы вернуться в реальность. Быстро. Сегодня эта зацепка есть – волосы.
Смысл жизни свелся к простому житейскому вопросу - как теперь без ущерба для кошелька и волос вернуть свой натуральный оттенок? И никакого космоса не надо!
Я снова смотрю на воробья: все просто - прыг, прыг, прыг… Меня осеняет: надо просто смыть порошком въедливую и жесткую Londa Color и… прыг, прыг, прыг на джазовый фестиваль в Польшу (если волосы не отпадут).
«Смыть или не смыть, вдруг и вправду отпадут?» – размышляла я на обратном пути. Космос все-таки помог мне и на мою голову послал дождь. Стало быть, смыть. Я шла свежая, довольная. Удивительная вещь, когда женщина идет к парикмахеру или дантисту, ей хочется сэкономить. Для чего? Ой, не спрашивайте! Думается, что для семьи, для мужа – купить ему что-нибудь из ряда вон. А на самом деле не экономим, а вкладываем в приключения. Я никак не решалась идти к дорогому мастеру – подумаешь, кончики подравнять! В результате меня испортили всего за четыреста рублей. Нет, подравняли идеально, но за это взяли еще сто рублей. Зато теперь я готова пойти и все исправить за две с половиной тысячи: смывка щадящим порошком, тонирование французской краской (дорогущей!)… Для чего тонировать? Ну, говорят, что после смывки волосы могут стать пятнистыми, а могут и не стать (результат непредсказуем), но все равно будут тусклыми.
Я и мой новый мастер Андрей надеемся, что волосы не отпадут. Надеемся! Мне нужна уверенность, но разве от мужчины дождешься… В кресле парикмахера я начинаю чувствовать то же волнение, что и в кресле стоматолога. Хоть и говорят, что волосы не зубы, отрастут. Хорошего мало – до джазового фестиваля десять дней, отрасти они просто не успеют. Кстати, о стоматологах! Я так боюсь потерять контроль, что обычно прошу сверлить без обезболивания.
- Ой, вы не выдержите! – уговаривают меня в очень дорогом салоне.
- Это вы не выдержите моих воплей, а я выдержу… Ладно, давайте ваш укол!
Они колют меня чем-то с адреналином. Через минуту я в панике: сердцебиение, головокружение, надгробие: «Ее убил кариес!» Ну нельзя, нельзя быть такой мнительной!
Потом, когда вся эта история с волосами разрешится, я сяду в самолет Ту-134 (как мне было обещано в кассах аэрофлота), а окажусь в Яке-42. Они модели самолетов подгоняют по фигуре – в зависимости от количества проданных билетов. Аэрофлоту повезло: на вечерний рейс до Москвы продали много билетов, и понадобился самолет побольше. А мне нет: я весь полет вспоминала, как двадцать лет назад в Яке-42 у меня ломило уши. Я ревела. Пассажиры советовали:
- Девочка, пой, уши болеть не будут!
А папа сказал:
- Тогда уши будут болеть у всех пассажиров.
С тех пор я никогда не пела при пассажирах. Иногда, без посторонних, пела “Summertime” или “The man I love” Гершвина. А еще я воображала себя в красном платье на одной сцене с самим Кевином Махогани, и мы поем «Чаттанугу чу-чу». Но теперь какая мне «Чаттануга»! Только чу-чу! С золотыми волосами я бы ему точно понравилась, потому что он черный.
Новый мастер – чудо. Сама нежность. Если пропустить то, что я раскашлялась от запаха порошка, который при взаимодействии с водой превратился в концентрированную нашатырь, в целом я неплохо провела время в этом фешенебельном салоне. Когда я сидела с новой краской на волосах, мне принесли журналы. Листаю женский Cosmopolitan. Тоска. Беру мужской Esqwaer. Читаю. Увлекаюсь. Думаю: чего эти издатели нас, женщин, за дураков держат, подсовывая красочный глянец. Возвращаюсь к “Cosmo” – читать нечего. Зеваю. Отныне я покупаю только журналы с черно-белыми фото, и только для мужчин. Это как с запахами. Один мой знакомый, который знает, что я не пользуюсь духами, решил меня протестировать на ароматах. «Выбери, - говорит, - какой понравится, мне интересно». Выбираю мучительно долго. Наконец, он вскакивает: «Так это же мужской запах!!» По мне, так все логично: какой еще запах может понравиться женщине?
Появляется Андрей в перчатках. Начинает перебирать мои волосы, делать мне массаж головы. Было очень приятно, но все-таки а я была само напряжение. Я снова не хочу терять контроль. Я вообще не могу себе позволить расслабиться. Три года назад я перестала пить спиртное. После того, как пьяная потеряла туфли. Видимо, решила пойти босиком, раз шел дождь. Но пить я, конечно, бросила не из-за туфель как таковых, просто я научилась и трезвой без стеснения ходить босиком по лужам. А обувь никогда ничего для меня не значила, я покупала дешевую, потому что носила всегда из рук вон плохо, точнее, из ног. Страдала от мозолей, конечно... Однажды пришлось обратиться к хирургу с абсцессом на пятке. Он сделал мне перевязку и для профилактики выбросил в форточку туфли. Хирурги самый радикальный народ! Я ему: «С ума сошли, это новые туфли! Они такие растакие, а мозоли от любой обуви бывают!» Хирург флегматично: «Вы сейчас пытаетесь быть адвокатом своей обуви, а я пытаюсь спасти ваши ноги. Вызвать вам такси?». Сидя в такси в бахилах, которые он мне одолжил, я решила: буду носить только дорогую удобную обувь из самой мягкой натуральной кожи. Так, постепенно я съехала сначала на дорогого дантиста, потом на дорогого сапожника, теперь вот на дорогого парикмахера.
Мастер сделал то, что нужно – попал в мой натуральный оттенок! И волосы не отпали. Да здравствует джазовый фестиваль! В Польшу я готова теперь идти хоть пешком (учитывая, как я разорилась на цирюльнике, на билеты может и не хватить). Да хоть босиком! Главное, что волосы в порядке и есть шанс понравиться Махогани и спеть с ним, или просто рядом постоять.
Я присела на ту же скамейку в Летнем саду, но уже со светлыми волосами. Хоть я и брюнетка в душе, но мне нравиться быть блондинкой снаружи. Светлые волосы ни к чему не обязывают. Я беззаботно наблюдаю за птицами. Замечаю голубя с перевязанной лапкой. Видимо, кто-то пытался его поймать. Нитка больно перетягивала его конечность, и голубь хромал. Я уселась перед ним на корточки и давай зазывать. Хотела помочь ему распутаться – он не доверял. Голубь улетал и возвращался. Улетал, потому что боялся меня. Возвращался, потому что нуждался в помощи. Совсем как я. Когда я нуждаюсь в помощи, я никому не доверяю и ковыляю по жизни сама.
Сходила за семечками. Терпеть их не могу и никогда не ем. Говорят, в семь лет я их очень любила. Но меня угораздило спросить у мамы, откуда берутся дети. Идеи мама всегда черпает из того, что видит перед глазами. Глядя на своего ребенка, лихо щелкающего подсолнечное семя, мама ответила:
- Из семечки. Папа купил мне семечек, я съела одну и забеременела тобой.
В метафорическом смысле она не солгала. Но нанесла мне серьезную травму: я разревелась:
- Что ж это! Сколько ж у меня теперь будет детей!
Сейчас, когда мне почти тридцать, и у меня есть один ребенок, который стоит десятерых орущих малышей, я прихожу к тому, что хотела бы еще нескольких. Целый джазовый оркестр – биг-бэнд! Но современных мужчин так сложно раскрутить на беременность. Они тоже стали мнительными.
Итак, я купила семечки и стала прикармливать ими своего голубя. Налетело еще с дюжину голубей. Потом еще. Я кидала семечки прямо себе под ноги, и птицы запросто топтали мои ноги. Они даже присаживались ко мне на скамейку. Ближе. Еще ближе. Некоторые сидели сверху, на спинке. Такое незабываемое зрелище – вся в голубях!
Жаль, тот, ради которого все это шоу, остался таким же недоверчивым и хромым. Мне никак не удается распутать нитку на его лапке. С досады говорю себе: леди, когда в следующий раз твоя жизнь запутается, не бойся подойти за помощью. Просто подойди.
…Я таки к нему подошла. Представилась. Сказала, что хочу петь, но пою плохо. Он меня прослушал и сказал:
- Такой редкий голос. Вы им совсем не владеете. Пожалуй, займусь вами. А через год, пожалуй, можно спеть дуэтом. Вы такая светлая, а я черный. Может получиться хорошее шоу…
Вероника Плеханова, 2005 г.
Плеханова Вероника
Курьер
Мой курьер – юноша лет 17-ти, только после школы, невероятный романтик со взглядом Мальвины, который весь рабочий день, если не носится по Москве с посылками (по заданию офиса), то сидит перед монитором и скачивает фотографии Бекхема. Нет, футболом он особо не интересуется, он интересуется сборной Англии и, в частности, Бекхемом и динамикой появления новых татуировок на его теле. Впрочем, и по Москве он не носится, он… гуляет.
- Нравится ли мне моя работа? – задумчиво переспрашивает он, - Ну конечно! Я больше всего люблю бродить по Москве, а тут мне еще за это деньги платят.
Платят ему всего 300 долларов. Но он доволен. Как писал Вишневский (хоть это и не совсем тот случай): «Палач не знает роздыха, но все же, черт возьми! Работа-то на воздухе, работа-то с людьми!»
Сашка- невероятный романтик. Из той породы романтиков, которой требуется сотня жертв, чтобы еще сильнее предаваться своим романтическим переживаниям.
- Я хочу, чтобы вечером был ураган с ливнем! Такой страшный ураган, который повалит деревья и повыбивает стекла. Да, будут мертвые и раненые, зато это так сплотит людей! В Москве ведь каждый сам по себе.
- Сашенька, - говорю ему, - Но ведь людей могут сплотить и другие вещи. Радость, например.
- Нет, пусть будет ураган!
Урагана не случилось. Зато на следующий день «ливанул ливень». Отправляю его с доставкой. Он молча берет пакет. Уходит. Звоню через полчаса, спрашиваю, где он, передал ли пакет?
- Нет. Я внизу, я никуда не ушел еще. Знаешь, тут такой ливень, я стою под козырьком пытаюсь его переждать.
- Саша, но ты же сам хотел ливня и даже с ураганом. Вперед! Возьми мой дождевик (я ношу плащ мужа, который больше меня вдвое. Плащ очень рокенрольный).
- Нет, это не мой размер, - Сашка, который тоньше меня в полтора раза, видимо, боится в нем утонуть. А заодно и в ливне.
Возвращаю его в офис. Сама иду перекусить в столовую на первом этаже. Через час в офисе духота. Саша сидит у выключенного напольного кондиционера. Я включаю струю, Саша ежится:
- Не надо, будет холодно!
- Пересядь.
- Не могу, сил нет подняться.
- Саша, - говорю ему, - так нельзя! Ты не выживешь во время урагана, который заказывал – с битьем окон и крушением деревьев!
Даю ему пинок под зад, накидываю на него дождевик и отправляю работать на улицу. Хороший хозяин в такую погоду собаку не выпустит, а я человека! Но что делать? Я тоже романтик, и мне тоже нужны жертвы. Да, будут мертвые и раненые (не исключено, что Сашка подхватит пневмонию или попадет под машину, потому что из-за стены дождя плохая видимость на дорогах), зато это примирит большого босса с маленькими сотрудниками нашей компании, и он, наконец, обратит внимание на их скромные нужды. А то сейчас каждый сам по себе и между ними огромная дистанция в несколько тысяч долларов.
23.08.2006
© Copyright: Плеханова Вероника, 2006