Утренняя серенада

 

 Будильник зазвенел ровно в четыре. Высунув руку из-под одеяла, чтобы его «усмирить», Эля почувствовала утреннюю прохладу комнаты. Вставать не хотелось. С трудом подняв голову от мягкой, тёплой и… чуточку родной в эту минуту, пуховой подушки, она глянула в окно. Увидев синеву, пробивающуюся сквозь оконную штору, девушка скинула одеяло и спустила ноги на холодные (после тёплой постели!) половицы, быстро оделась и вышла в сени. На крылечке замерла на минуту, прислушалась: ти-ши-на. А…, нет! Разноголосое пение петухов, слышное со всех сторон, да редкий лай собак нарушали это предрассветное безмолвие. Эля вышла за калитку.

 Улица была пустынна. Она показалась девушке незнакомой: какой-то сине-седой и притихшей. Эля стояла, удивлённая, и смотрела на свою родную улицу, а ощущение того, что всё здесь ей чужое, - не проходило. Тут она уловила ещё какие-то звуки и неожиданно ойкнула: «Так это ж река!». Шум её был чуть приглушённым, но чётким. Днём его совершенно не было слышно! Доносилось до уха девушки и едва уловимое пение птиц.
 Эля улыбнулась: «Да…, ни утром, ни вечером, всего этого не заметишь, стоя у ворот дома!». Улыбка так и не сходила с её губ, пока шла по направлению к реке. И чем дальше от села уходила Эля, тем рокот Абакана становился всё слышнее, всё громче звучали песни ранних пташек, а голоса деревенских обитателей удалялись и гасли. Вскоре ноги девушки были мокры от росы.

 Вот и берег! Каким приятным, мокрым холодком веяло от реки! Как чист, строг и спокоен был её говор в этот рассветный час! Совсем не так шумела река в жаркий полдень, когда они с девчатами приходили сюда купаться!
 Вдруг чей-то (как ей показалось – жалобный) зов привлёк внимание путницы. Она подняла голову: кричал селезень, делая круги над горой, до подножия которой, река не доходила всего несколько метров. «Потерял кого-то», - подумала девушка, обходя отвесные скалы, а сама всё оглядывалась на птицу, продолжающую без устали кружиться и жалобно-призывно кричать, судорожно взмахивая крыльями.

 Любимая поляна, окаймлённая с одной стороны грядой гор, с другой – всё той же рекой, встретила её знакомыми запахами. Она красовалась малиново-оранжевым покрывалом из жарков - сибирских огоньков и адониса весеннего, из ярко-жёлтой примулы и сине-сиреневых медунков, из тёмно-алых, но простеньких цветков скромниц-курочек. Всё это пёстрое весеннее буйство усмиряла белизна и зелень берёз, стоящих по двое-трое, тесно прижимаясь друг к другу, и с удивлением смотревших сверху на яркую красоту у своих «ног», покачивая тонкими верхушками.

Глубоко-глубоко вздохнув, наполняя грудь прохладным травяным духмяном, Эля поспешила к заветной горе, где на самой вершине рос кустарник с ярко-розовыми цветами, зовущийся багульником. Поднимаясь по крутому склону, Эля видела, как на противоположном берегу реки, серебристо-синяя лента которой хорошо была видна ей сверху, верхушки берёз освещены солнцем, пока ещё не вышедшем из-за длинного хребта, но уже окрашивающим восток бледно-золотистым цветом.

На середине подъёма девушка остановилась, чтобы перевести дух, и… была поражена…нет, не видом, открывшимся её взору (им она любовалась множество раз, приходя сюда собирать клубнику), а… тишиной, шумом реки и пением птиц! Ведь они в этот момент показались девушке единым целым! Они слились воедино и исполняли утреннюю симфонию так торжественно и спокойно, что Эля стояла долго, держась за белый ствол берёзы, и слушала, слушала…, позабыв обо всём.
Тут из-за горы сверкнул один лучик и… исчез. Потом второй проделал то же самое. Затем третий, четвёртый. То по одному, то по двое-трое пробивались они на поляну, как бы карабкаясь на той стороне скал и заглядывая через вершину, чтобы чуть позднее уступить место остальным – главным и большим лучам. Наконец показалось алое полукружье утреннего солнца, осветившего и поляну с берёзами, и реку, и горы. Что тут началось!

 Птицы защебетали так громко, так радостно, а, главное, такими разными голосами, что Эля чуточку ошалела от их оркестрового перезвона. Они так приветствуют солнце и… начало нового дня! – поняла девушка. Однако надо ещё немного подняться. Вот она, розовая гряда, на самой верхней кромке горы, покрытая удивительно пахучим багульником, аромат цветов которого не спутаешь ни с чем! Эля постояла немного на ровном выступе скалы, глядя вниз, где река, разливаясь и соединяясь вновь, обвивала своим поясом множество островков, покрытых ивняком, соснами, черёмухой да калиной с шиповником.

Сломив несколько душистых веточек и отойдя от крутяка к более пологому склону, бросилась бежать вниз, цепляясь рукой за ветки, чтобы не упасть.
Через поляну, уже ярко освещённую пока ещё не жарким солнышком, Эля шла, напевая что-то от избытка чувств: она сегодня видела своими глазами РОЖДЕНИЕ ДНЯ!

Подойдя к узкому проходу, девушка подняла голову, всматриваясь в тёмные скалы, в надежде встретить знакомого плачущего селезня. И каково же было её удивление, когда увидела его, но не одного, а с уточкой! Они летели молча, бок о бок, спокойно и бесшумно, в такт взмахивая крыльями. Вот оно что! Он, оказывается, искал тогда свою подругу! Его отчаяние сменилось миром и спокойствием. А ещё… гордостью – так, во всяком случае, показалось девушке, долго смотревшей вслед этой крылатой паре. И на душе Эли стало ещё радостнее…

 И только через много лет она узнала о том, что эти, невзрачные на вид, сибирские птицы, как и лебеди, НИКОГДА НЕ ЖИВУТ В ОДИНОЧКУ…