ГУСИНОЕ ЧУТЬЁ
Сентябрь заканчивался. Если дни ещё стояли тёплыми, то по ночам всё сильнее примораживало. Утром приходилось управляться со скотиной, обувшись в кирзовые сапоги – ноги в резиновой обуви мёрзли, не смотря на пару шерстяных носков.
Проводив коров в стадо, я открыла сарай, где ночевали гуси. Что-то они сегодня нехотя выходят наружу и не торопятся за калитку на улицу? Обычно я их никогда не поторапливала, - только завидев выход на свободу, они с громким гоготаньем, спешили за ворота и радостно бежали, расправив крылья, и обгоняя друг друга, в переулок, ведущий к речке. Вся улица становилась белой от растянувшегося гусиного стада, вызывая зависть у некоторых соседок: шутка ли, сто гусей!
Нет, это жёлтеньких майских гусят было сто, а взрослыми стали только 86, согласно пословице, приписывающей цыплят по осени считать. Сегодня белое стадо продвигалось медленно и понуро, не выкинув ни одного крыла. Некоторые норовили даже повернуть обратно.
Да что это с ними сегодня, в сердцах восклицала я, погоняя их большой хворостиной. В речке они немного повеселели, плескаясь, однако, без особой радости и шума. Раздумывать о поведении своих подопечных мне было некогда, и я поспешила домой напрямую, через огород.
Ноги утопали в рыхлых холмиках почвы, оставленных после выкопанной картошки, продавливая тонкую корочку земли, замерзшую за ночь. Все овощи в огороде были убраны, кроме капусты, белеющей у северного забора большими круглыми кочанами. Они торчали на своих голых кочерыжках, объеденных гусями до основания. В саду я немного задержалась…
Он уже заметно поредел, меняя свой окрас. Только листья малины всё ещё тёмно зеленели вдоль всего сада, да ярко выделялись мелкие, продолговатые, похожие на рубиновые бусинки, плоды барбариса, растущего у тропинки. Проходя мимо, я, как всегда, не удержавшись, сорвала несколько плодов моего любимого «Фонарика», самого позднего из 10 сортов яблоней-полукультурок.
Во рту растёкся прохладный душистый сок медового вкуса. Чем ближе приближался октябрь – месяц его созревания, тем вкуснее и сочнее становились его плоды, напоминающие своей формой старинные уличные фонари. И вкус у этого сорта прямо-таки царский, подумала я, откусывая прозрачную, брызжущую янтарным соком, мякоть.
Часом позже, как всегда - неожиданно, накатила моя мигрень. Что-то давненько тебя не наблюдалось, проговорила я, выпив цитрамона, и, обвязав голову шерстяным шарфом, легла на диван. Дом был пуст – мальчишки с отцом на работе, Катя – в школе...
Хорошо, что успела сварить суп…, подумала я, освобождаясь от тугой повязки и проваливаясь в сон, поспешивший на смену нестерпимой боли.
Открыв глаза, я лежала, глядя в окно. Что-то меня насторожило – свет с улицы показался непривычно ярким. Да и в комнате похолодало, что не хотелось скидывать одеяло. Нет, скоро обед, надо вставать, да и дел полно, осень на дворе! Сложив покрывало, я подошла к окну и… замерла, как вкопанная, прикрыв от неожиданности глаза: СНЕГ! Всё кругом было … пушисто-белым!
У меня ёкнуло сердце: гуси! Как они?
Бежать по рыхлому снегу было не легко, однако я преодолела путь до речки в считанные минуты. Но, что это, где же гуси? Я устремилась дальше, к Абакану, протекающему параллельно нашей маленькой речке в 500 метрах, боясь, что его быстрое течение унесёт гусей далеко.
Белизна слепила глаза, и всё же, я уловила какое - то движение на протоке, соединяющей Абакан с глубоким заливом, прозванным Коноплянкой, где когда-то наши бабушки вымачивали стебли конопли для кудели, из которой вили верёвки для фронта.
Бедные мои гуси бродили по берегу молча, натыкаясь друг на друга, и время от времени что-то искали в истоптанном оранжевыми лапами, снегу. Сосчитав, я ахнула: всего 30! Обежав весь островок, и не обнаружив никаких следов, я похолодела. Где они могли
быть?
Кое-как пригнав по снегу голодных птиц, домой, я поспешила к сестре за Ветерком. Оседлав жеребчика, помчалась обратно, исследуя окрестность. Руки, сжимавшие уздечку, мёрзли даже в перчатках. Проехав вдоль речки, огибающей зады и огороды всей деревни, я в волнении приближалась к концу села. Солнце, время от времени, показывалось из-за светло-серых, лениво плывущих облаков, чуточку согревая воздух. Снег слегка оседал, но таить не собирался.
Опп! Вот они! В этом месте, у последнего дома, речушка круто сворачивала от села к Абакану, замедляя свой ход и образуя устье, спокойно вливаясь в воды старшего стремительного братца. Наверное, его шум и сильный поток остановил моих воспитанником, приплывших сюда от дома, и они спокойненько плавали в тихой заводи, негромко гогоча.
- Гули-гули-гули! Гули-гули-гули! – громко позвала я. К моей радости, они заговорили все разом на своём гусячьем языке, узнав голос хозяйки, и начали выбираться на берег, окружая нас с Ветерком. Убедившись, что их количество 56, я погнала гусей домой, не слезая с лошади, свернув стадо в первый же переулок, ведущий на большую улицу.
По деревне снег уже притоптали, смешав с грязью, и он чавкал под копытами Ветерка. Дорога, естественно, для гусей была незнакомой, и они брели, подгоняемые мною, медленно и нехотя. Встречающиеся односельчане улыбались, отпуская разные шуточки…
- Лукьяновна! Никак гусей сегодня верхом на лошади пасла? – раздалось неожиданно от дома Байкаловых, живущих от меня наискосок. Я придержала коня, засмеявшись, и взглянула на дядю Гриню, стоявшего у калитки.
- Подруливай, подруливай ко мне, Катюшка твоя гусей уже запускает во двор, а я тебе поведаю свою гусиную историю, от которой чуть заикой не остался…
Я спешилась. Овчинный лоскуток соскользнул с седла вместе со мной. Постелив его на лавочку, я села, держа Ветерка за уздечку. Приковыляв, дядя Гриня уселся рядом, выставив вперёд негнущуюся ногу.
- А мы своих, того…, хара-хири сделали, - прищуривая свои бледно-голубые глаза от солнца, наконец-то вырвавшегося из лап осенних туч-проказниц, произнёс дядя Гриня.
- Так рано же ещё! Им жирка нагулять надо, а это продлиться до самого декабря, - воскликнула я, с улыбкой глядя на соседа.
- Э…э, нам, пенсионерам, это не под силу, не то, что тебе. Твои ребята всяко разно с совхозного поля кормов привезут, сама знаешь, без зерна гусь жирным не станет. Да и пяток всего у нас остался из десяти. Прокараулили, пасти - то некому…, - он снял со своей белесой головы суконную фуражку, вертя её в руках.
- Ты хотел историю рассказать, - напомнила я.
- Не спеши, соседка, я к этому и клоню… Так вот, в эту пятницу мои девчата все собрались, да и отеребили их, горемычных. А позавчерась, сама знаешь, баня была, мой любимый день недели. Я, как всегда, - в первый жар. А рука-то моя, сломанная, на подвесе, путём не работает. Ну, я свою бабку с собой взял, чтобы воду в каменку плескала, а я парился. Пришли. Я удобно устроился на полке, и скомандовал: «Давай!»….
…Эх, хорошо! Но мало. Я снова: «Давай»!». Бабка подливает. Горячий пар уже заполонил всю баньку, а я всё продолжаю приказы отдавать, да хлестать себя со всей силы. Короче, увлёкся путём! Но, вдруг, шипение воды на камнях прекратилось. Я : «Давай!». Молчок. Повторяю. Нет, опять тихо. Пар немного остыл и рассеялся, и я свесил голову с полка. Боже мой! Что передо мной? Непонятно, что за зверь!
Меня аж оторопь взяла – такого чуда я в жизни не видел! Смотрю: желтеет тело…, но впереди, вместо лица – чёрно-серые пряди волос свисают, а сзади, где попа – гусиные перья торчат!…
Оказалось, что девки один тазик с пером оставили в бане. Моя бабка Вера, приморилась, напуская пару для меня, и тошно ей стало. Она попятилась к двери, да и села с маху в таз с пером! А как встала, перья – то, прилипшие к мокрой заднице, вместе с ней поднялись! Ну, прямо, как у индейца на голове!
- Что, трёкало, язык не устал ёщё молоть? – мы разом обернулись на голос. У садика стояла тётя Вера, опираясь на маленький посошок. Женщина ходила, немного согнувшись, - следствие многолетней работы дояркой. К рассказам и выдумкам мужа она относилась спокойно, но непременно ворчала, впрочем, беззлобно, если он что и привирал. А сочинял дядя Гриня довольно много, - и всё про себя…
- А чего ты сегодня гусей на речку отпустила? – обратилась ко мне тётя Вера.
- Так кто же утром знал, что к обеду снегу столько навалит! …Хотя, нет, - гуси знали. Предупреждали меня своим поведением – никак идти на речку не хотели! А я ничего и не поняла! – озарило меня вдруг, - вот, как чутко чувствует птица изменение погоды!
- Божья Тварь… всё чувствует и всегда делает всё правильно, - произнёс дядя Гриня, (он любил пофилософствовать), - заходи, Лукьяновна, на гусятину сегодня вечерком, - добавил он уже земное.
- Непременно, - отвечала я, вставая и поглаживая морду Ветерка, уставшего стоять без движения, - но при условии, если услышу от тебя ещё какую-нибудь историю.
- Будет сделано! – приложил к фуражке здоровую руку дядя Гриня.
Улыбаясь, я поспешила домой через дорогу, уже ставшую совсем чёрной – тёплое сентябрьское солнце торопилось растопить заблудившийся в наших краях, нежный снег…