РОССИЯ И Я
Мое отношение с Россией началось с детства. Где? В гостиной моих родителей! Там лежал ряд книг русских писателей на итальянском языке. В моих глазах каждая книга была как солдат в очереди: Достоевский, Толстой, Тургенев, Гончаров ... странные имена, далекие звуки, предлагавшие мне путешествовать на крыльях фантазии в огромную страну, которую называют Россия. И вот, я путешествовал приблизительно с 1985 до 2002 годов, с большим любопытством читая эти книги, когда в первый раз в моей жизни я прилетел в северную столицу, в Санкт-Петербург.
Представьте себе: я даже не знал алфавита! Но к счастью, в аэропорту меня ждала подруга, и она проводила меня до общежития. В начале мы ехали на маршрутке, потом на метро до Финского Залива. Это был месяц март, восьмое число, день женщины, везде цветы и длинные улыбки, отражавшиеся в моих удивленных зрачках. Я чувствовал себя как ребенок, который не знает в какой мир он попал. Привлекательность звучания русского языка и графическая красота русских букв меня сильно поражали, как архитектура города и шарм гулявших по улицам женщин. Тихое присутствие Невы сопровождало мои движения. Я сразу понял: с русским языком надо бороться, и долго, каждый день, каждый час, каждую минуту, в маршрутке, в кафе, в театре, на рынке, даже во сне, чтобы усвоить его.
И так, я пошел в Смольный Институт, с намерением учить русский язык. И мне это удалось в конце концов, но только после упорных усилий. В моих стремлениях мне очень помогало волшебство города и природы: мое желание обнаружить каждый угол северной столицы отражалось в моей погоне за словами и грамматическими правилами, за ориентировкой (спасающее слово) в лабиринте русского языка! Мне помнится, перед замерзшим Финским Заливом я должен был найти русские слова, чтобы описать сильные впечатления в моей душе. Язык и природа были едины. Я помню большие дрова плавающие на тихой поверхности Невы, спустившиеся из ладожского озера: какой спектакль величия! Язык и природа были едины. И молчание, благоговение. Я вижу перед своими глазами гигантскую пробку через весь Невский Проспект! Сумасшествие: варварские машины и я, пешком, хотел поехать на велосипеде, как будто я был в Амстердаме! Досада: для каждой эмоции можно найти слово.
Конечно, во время моего пребывания в Санкт-Петербурге, со мной был снег, и его друзья, мороз и ужасный ветер, державший в руках резкие ножи, которые я чувствовал в спине особенно когда он дул вдоль Невы, и я один, пропавший иностранец, находился на его пути. Сколько раз он убивал меня! Много, я даже забыл сколько, и в моей памяти до сих пор сохранилась тревога тех встреч под черным небом. А были свидетели на льду Невы: человеческие тени, скользившие без толку.
После объятий ветра, мне всегда приходилось искать приют между домами, где можно было свободно дышать. И передо мной везде лежали мосты, элегантные и красивые как ... есть что-то очень женское в петербургских мостах: они мне напоминают длинные ноги, растянувшиеся на бархатом диване. Каждый раз это было очарование. И когда я переходил их, очарование превращалось в удовольствие. Мне было приятно заблудиться в сети каналов, как я заблудился во видах русских глаголов, в залах Эрмитажа и Русского Музея и в покое Лавры Александра Невского. Сегодня я знаю: заблудиться таким образом означало заблудиться в моей личности. Да, внутри меня я разбогател в северной столице.
Шаг за шагом, медленно, ощущения и язык перемешивались у меня в голове ... петербургское время было время волшебной путаницы. Порядок начался, как ни странно, в Швейцарии, стране строгой логики. Вне границ России любовь к русскому языку стала более разумной, более абстрактной. Я много работал над увеличением своего словарного запаса и, спустя год после пребывания в Санкт-Петербурге, я был в состоянии прочитать по-русски все те романы, лежащие в гостиной моих родителей.
Благодаря моим русским друзьям, я обнаружил советское кино! «Ми-ми-но», забавная фигура на вертолете в родном кавказском небе, где коровы якобы летают на фоне высоких вершин, под пятой которых тянутся запыхавшиеся долины. Неужели Кавказ отечество Сальвадора Дали? Потом на самолете до чуждой Москвы, где безгранично царствует равнина, и обратно, с ностальгией, до горной земли. На белой странице моей памяти множатся изображения от других блестящих картин, как чернильные волны: «Ирония судьбы», «Самогонщики», «Александр Невский», «Крейсер Потемки», «Возвращение» ... а что делать? Купаться в чернилах, пока Высоцкий поет «Спасите наши души»?
Видно и слышно, что абстрактность моей любви к русскому языку в Швейцарии была все-таки очень живой. Картины и музыка, больше всего мощный голос Высоцкого, оживляли мои воспоминания и ощущения до такой степени, что я решился поехать снова в Россию. Но этот раз в сегодняшнюю столицу, в Москву. Эта идея была сначала слабой как шепот, но скоро стала навязчивой. Несмотря на все трудности приготовления к поездке, я успешно ухаживал за капризной Россией. И вот, с визой в кармане, я наконец-то мог поехать. Я прилетел летом в Домодедово. Я сел на поезде до метрополитена и на метро до Павелецкой, на Кольцевой, и первая пересадка – Осторожно, двери закрываются! – и дальше до Добрынинской – Не забывайте свои вещи! – вторая пересадка, и чуть чуть дальше до Полянки. В конце концов, я вышел из подземных потемок полный шумом поездов, вошел в жилой дом, поднялся в лифте до тринадцатого этажа, стал у окна, внизу Москва двигалась во всех направлениях как возбужденная змея. На кухне я пил чай с преподавательницей, ровно в двух шагах от Кремля. Это было мое первое соприкосновение с базарным сердцем России.
Следующий день я начал применять ту же самую тактику, как в Санкт-Петербурге: я пошел завоевывать Москву! Но в отличие от времени северного завоевания, когда я был совсем безоружным энтузиастом, по крайней мере в начале, я имел сейчас в своем распоряжении очень полезное оружие: русский язык. Вот, я ездил на юг города, на красной линии, в знаменитый Московской Государственный Университет. Но больше чем здание высшего учебного заведения, или студенты из разных стран, или гордая статуя Ломоносова, там поразили меня, как неожиданное явление, собаки. Настоящие призраки были они, мертвые и живые, нереальные и схожие с людьми, я не знаю какие слова употребить. У них в глазах был матовый свет, вероятно от слабости и от безнадежности, стояли или лежали они как бумажные фигуры, с которыми без конца играет ветер. И вдруг - коллективное движение, воскресение: опасны ли они? Нет, просто бабушка пришла накормить их с любовью.
По Кольцевой кружилось метро, и моя голова кружилась вместе с ним. Снова в потемках, с чувством ускорения в ногах, как будто я катался верхом на дикой лошади на фантастической карусели, под тяжелыми тусклыми люстрами. У меня во рту был вкус детской свободы. И эта свобода продолжалась, когда карусель превращалась в рулетку. Как это было хорошо катиться с легкостью шарика по всем станциям: Таганской, Курской, Ново-Слободской, Киевской, Парку Культуры ... каждая станция – это нумерованная лунка: когда ты попадешь в какую-нибудь лунку, начинаются приключения в большом казино «Играющая Москва».
С азартом я гулял по всему городу, каждый день до поздней ночи, через переулки, улицы и проспекты, как будто сила у меня была безмерной. Жара давила на мои плечи, и загрязнение делало воздух тяжелым. Но к счастью, вечер за вечером, я встречался с русским языком в спокойном уголке, в каком-нибудь книжном магазине, как моряк встречает на островке гостеприимную русалку. Там я трогал, гладил и нюхал каждую страницу моих любимых романов, охотно читая их. Часто я встречался с русским языком в театре, особенно «На Таганке». Силуэты и голоса актеров, их пьесы, слова и танцы проводили в восторг мои глаза и мои уши, и все это в присутствии души Высоцкого! На Чистых Прудах, в «Современнике», я, бывало, наслаждался пьесами Чехова, и недалеко от этого зеленого оазиса в середине бетонной Москвы, в «Студиях Табакова», я видел просто незабываемую постановку «Идиота». После каждого исполнения, благодарность освещала мое лицо.
Действительно, я встречался везде с русским языком, в кафе, в клубе ... мне помнится, я встретил его, олицетворенного симпатичной официанткой, даже на самом верху гостиницы «Украины», на террасе с головокружительным видом на Белый Дом и Новый Арбат. В то мгновение, я бы хотел быть птицей на ладони той официантки, просто несколько секунд, чтобы войти в доверие, глубоко вздохнуть и, задержав последний вздох, взлететь в воздух, в направлении милых летних туч, выше и выше, пока Москва тянет свои длинные гудронные щупальца, ничего не зная о моем грациозном полете над ее районами. И над Тверской я обнаружил бы статую Александра Пушкина, крутился бы вокруг головы великого поэта, со страстным намерением найти хотя бы две крошки вдохновения! Чуть чуть по-дальше, я остановился бы над статуей Юрия Долгорукого, с уважением отдохнул бы на его плече, думая о грандиозности его предприятия. Но там не закончился бы мой птичий полет. Нет, я долетел бы до Красной Площади, с точней целью достичь самого высокого выступа красной звезды на колокольне Кремля, воображая колокола, когда наступает полночь и двенадцать звонов распространяются по всей России, на юг и на север, на запад и на восток. И в короткое время этих звонов, я сосредоточил бы свою мысль на окружающем присутствии близких и далеких монастырей. Я проснулся бы рано утром, совсем в другом месте, перед бумагою со следами своего почерка, осознавая, что я признался русскому языку в любви.