II. НЕМЕЦКАЯ ОККУПАЦИЯ 1918 г. И ПАРТИЗАНСКАЯ БОРЬБА
Часть 1
Работать мне в Дебальцевском Ревкоме долго не пришлось, так как политическая обстановка изменилась в худшую сторону для Советской власти на Украине и в Донбассе; по вине предательской Всеукраинской Рады, тайком от народа продавшей Украину немецким империалистам и пригласившей немецкую Армию освободить Украину от большевиков-узурпаторов и навести на Украине буржуазный порядок.
Немецкие оккупанты только этого и ожидали, и сразу же начали наступление по всей Украине своей вооруженной до зубов грабь-Армией против советских, слабых ещё, не окрепших красногвардейских отрядов, и быстро докатились до Донбасса и «Тихого Дона», чтобы отрезать пути отхода 10-й Армии тов. Ворошилова, захватить украинский хлеб, донецкий уголь и поправить свои пошатнувшиеся дела на Западно-Европейском фронте. Они даже мечтали прихватить в свои руки Кавказскую нефть, но их опередили более опытные магнаты Англии.
Перед таким натиском немецких орд и приближением фронта к Дебальцево нам пришлось готовиться к эвакуации. Когда эвакуировалось руководство Екатерининской ж.д. во главе с комиссаром дороги тов. Самбо, нашему Ревкому было предложено создать эвакуационную Комиссию для руководства всей эвакуацией. Комиссия была создана в составе:
Председателя - тов. Школа И.П.
Члена комиссии – тов. Спиридонова Т.У.
И Секретаря – тов. Змиёва И.А., т.е. меня.
Обстановка на узле с каждым днём осложнялась т.е. узел стал зашиваться и не мог одновременно и быстро отправить все эшелоны. Началось паломничество эвакуируемых в Ревком, в Эвако-Комиссию с требованием отправить каждого вне всякой очереди. И нашей комиссии, работавшей круглосуточно, некогда было даже продумать план эвакуации своего узла, как подошла пора удирать самой Эвако-Комиссии.
Нам всё же удалось пропустить быстро все транзитные эшелоны, вывезти всё ценное имущество и паровозы, но семьи ответственных и не ответственных советских работников остались и сами выехали со спецлетучкой под обстрелом немцев со стороны разъезда Булавина. Никогда не забыть этого весеннего утра 7 апреля 1918 г., этой печальной разлуки с семьями и оставление их на произвол немецких оккупантов.
Тяжело было покидать родные места и близких. Около нашей летучки уже разрываются снаряды, а верующие бегут в церковь святить пасху с грустными думами: «Что день грядущий нам готовит?!» Так тоскливо мы оставили 7 апреля 1918 г. Дебальцево, а 8 апреля были в Штеровке, а немцы – в Дебальцево. На станции Штеровка мы догнали наш Дебальцевский эшелон и тут вторично, без моего ведома, решилась моя судьба. По решению Ревкома (тов. Луговой) и парторганизации (тов. Макогон) мне предложили остаться для подпольной работы и оказания материальной и моральной помощи оставшимся семьям советских работников. Выбор этот пал на меня, как они мне сказали: потому, что я мало работал в Ревкоме, мало известен в Дебальцево, как большевик недавно вернулся с фронта, достаточно политически подготовлен и надёжен. Это предложение явилось для меня совершенно неожиданным и страшным, и я не знал, что сказать. Хотя оказанное доверие и льстило моему самолюбию, но я боялся дать согласие, т.к. ещё не продумал всего и не был уверен, смогу ли я выполнить такое ответственное поручение. Подумав, что и моя жена осталась на произвол без средств к существованию, – я согласился.
Вечером того же дня, снабженный адресами, деньгами и оружием, а также назиданиями старших товарищей, как вести себя, чтобы не засыпаться и не провалиться, я выехал на паровозе с машинистом Дощечкиным в сторону Дебальцево, т.е. на ст. Петровеньки, где уже были немцы. На ст. Петровеньки работал артельным старостой пути мой друг детства Дмитрий Малахов. К нему в окно я постучал около 11 ч. вечера и огорошил их с женой своим появлением в такое необычное время. Но приняли они меня хорошо и рассказали, что немцы ведут себя неплохо, а гайдамаки опасны. Они уже пороли шомполами подозрительных пассажиров.
Утром Малахов провёл меня в д. Петровеньки к моему сослуживцу и коллеге т. Конакову, вечером только вернувшемуся из Дебальцево. Он рассказал, что делается в Дебальцево, и предложил мне пройтись на станцию посмотреть гайдамаков, которых никто ещё не видел.
Около их вагонов было много народа, смотрели на разукрашенных вояк, как на диковинку. Все они не молодые, старше средних лет, одеты, как куклы, красочно. Все в синих жупанах (поддёвках), в широких малиновых шароварах, в плоских серых папахах. Но самое удивительное - у всех на голой бритой голове оставлены длинные чубы «оселедцы». Вооружены карабинами и кольтами, у некоторых шашки. На платформах пулемёты, пушки, а пулемётчики, по примеру грозных моряков революции, обвешены пулемётными лентами крест накрест через плечи. Вообще не Армия, а какая-то бутафория! Не хватает лишь карусели. Все они настроены по-праздничному, торжественно, как подобает «победителям». Всех приветствуют ласковыми улыбками!? Рисуются простыми и добрыми «хлопцами», идейными борцами за незалежну Украину. Но кто смотрел внимательно, тот видел, что всё это напускное, наигранное, а на самом деле это жестокие хамы-каты. У всех рожи пропитые, взоры наглые и злые. Проскальзывает через маски ненависть ко всему русскому и кровожадная, садистская месть к большевикам. Правда, они хорошо пели украинские песни и этим привлекли к себе шатающихся без дела девок. Но самое неприятное выглядывало из их плакатов. Все их вагоны были украшены красными и жовтоблакитными флагами, а что за лозунги! „Геть сміття з нашої хати”, „Бей жидов и комиссаров” и т.д., и т.п.
Подумавши над первым лозунгом, я понял, что это продажные рыцари, слепые котята. Они считают себя хозяевами Украины, забыв, что их незалежна Украина давно запродана немецким империалистам. И всё, что на них и под ними, во что они одеты, обуты и озброены – это всё не их, а немецкое достояние! Эти лукавые выродки, сынки украинского кулачества, проданы немецким магнатам и выполняют только их волю. И эти жалкие слепцы осмеливаются русских большевиков, руководимых гением революции тов. Лениным называть „Сміття”. Какое убожество мысли! Какая хохлацкая наивность, невежды! Какая ограниченность политического мышления! Хотя эта первая встреча моя с гайдамаками окончилась для меня без всяких последствий, нас никто ни о чём не спросил, но произвела на меня тягостное впечатление. Я за их внешне ласковой скорлупой видел ясно озверевших нацистов. Их рожи напомнили мне один эпизод из моего детства.
С. Чернухино, где я вырос целиком русское. Соседние сёла, как Фащевка, Городище, Ольховатка, тоже русские. Одна д. Ильинка сплошь украинская. И вот в детстве между русскими пастухами не было никаких скандалов, а между чернуханами и ильинцами вечная вражда и рознь, и драки. Помню, один раз эти ильинцы крепко избили нас, русских малышей, и долго преследовали нас, и я на всю жизнь сохранил в своей памяти их детские злые рожи. Этот эпизод времён 1900-1903 годов я привёл лишь для того, чтобы показать, что даже в разно-племенном Донбассе в очень неотдалённые времена процветала национальная рознь, о чём теперь наши дети не имеют представления. А вот в 1918 г. гайдамаки и прочие украинские самостийники разожгли эту национальную рознь и вражду до крайних пределов. А что натворили немецкие нацисты в Отечественную войну 1941-1945 гг., известно всему прогрессивному человечеству.
Национализм, нацизм – это ужасное зло. Несколько позже мне с моим другом Сашей Аксёновым на ст. Рубежное пришлось испытать на собственной шкуре гайдамацких шомполов, и я могу теперь сказать, что, дескать, на собственной шкуре испытал, что такое «национализм», что такое нацизм. И очень ясно понимаю, какую огромную пользу принесли человечеству в разрешении национальной проблемы великий Ленин и его нацполитика, проводимая Коммунистической партией Советского Союза, приведшие наш многонациональный народ к невиданным в истории человечества сотрудничеству и дружбе, а теперь борются за дружбу и мир во всё мире.
Вечером этого же дня я выехал из Петровеньки в Чернухино с тяжелым чувством быть где-то схваченным и замученным – вот такими гайдамацкими молодчиками, но доехал благополучно и около полуночи постучал в окно к своему земляку и сослуживцу по старой Армии тов. Шереметьеву Федору Матвеевичу. Моё столь неожиданное появление на пороге старого друга в такое неопределённое время, когда все дрожали, ожидая появления немцев, – удивило и испугало моих друзей, но приняли они меня очень радушно и участливо.
С тов. Шереметьевым Ф.М. мы встречались в Армии, попали в одну и ту же часть и роту, и вместе служили все пять лет, и воевали с 1914 по 1918 год, и были очень дружны. Вся моя революционная деятельность на фронте проходила на его глазах. И здесь мне хочется немного отклониться от начала своей подпольной деятельности и сказать несколько слов о начале моей революционной деятельности на фронте.
После Февральской революции 1917 г. я впервые начал принимать активное участие в политической жизни. Был Председателем ротного Комитета 5-ой отд. Телеграфной роты при штабе X-й Армии Западного фронта. Тогда в Армии и в солдатских комитетах господствовали эс-эры. Они называли себя единственной партией, защищающих интересы крестьян, а крестьян в Армии было больше всего. Первое время и я сочувствовал эс-эрам, но в скорости мне помог разобраться в партиях мой полуротный командир – штабс-капитан Кудрявцев, с которым мы были вместе на первом фронтовом съезде в г. Минске, где разгорелась острая полемика между эс-эрами и большевиками, и при голосовании я колебался. То голосую за эс-эров (!), то за большевиков! Это заметил штабс-капитан Кудрявцев и сделал мне замечание. Мы жили с ним в одном номере гостиницы и долго беседовали по этому поводу. Он расспросил меня, кто я и какое моё соцположение. Я рассказал, что кругом бедняк. Он сразу же горячо посоветовал мне голосовать и следовать за партией большевиков. Так как интересы бедных крестьян защищает только партия большевиков, а партия эс-эров защищает только богатых крестьян – кулаков. Кроме этого он откровенно сознался, что сам он принадлежит к богатым людям и поддерживает только партию кадетов. Это был честный и прямой русский человек и подкупал своей беспристрастностью. Он пользовался среди солдат роты большим авторитетом и не покидал Армии подобно другим до конца существования роты, а затем перешел на службу в Красную Армию.
Я был невеждой в этих вопросах, слепо верил на слово каждой партии и остался очень благодарен офицеру Кудрявцеву, что он открыл мне глаза, как надо понимать партии. Хотя я и до этого чувствовал, что правда на стороне большевиков, но колебался, а теперь перешел целиком на сторону большевиков и стал голосовать только за большевиков. Затем я познакомился с видным большевиком при штабе Х-ой Армии доктором Гермашевским, а он был лично связан с руководителем минских большевиков тов. Гозерном и по его настоянию привлёк меня к серьёзной работе по разложению старой Армии. Условия и место моей работы благоприятствовали этому.
Я работал нач. полевой телеграфной станции, разместившейся на последней от фронта ж.д.станции Полочаны, а Шереметьев моим помощником. Сюда беспрерывно прибывали на пополнение фронта новые части, который становился ненадёжным. И вот мне предложили попробовать свои силы, т.е. вести между прибывающими солдатами агитработу. Моя агитация сверх ожидания оказалась успешной, и моё имя стало известным в г. Минске и в штабе Армии.
Заключалась моя работа в том, что я беру в руки молоточек для простукивания колёсных пар вагонов, обхожу прибывший эшелон, беседую с вылезшими из вагонов солдатами и говорю им: «Зря вы, милые, сюда приехали! Тут нет никого на фронте. Бедняжки, вас везут на убой. Солдаты все разбежались по домам, и вас немцы посекут на капусту». Затем незаметно смывался с их глаз и со стороны наблюдаю и вижу – «дело сделано». Солдаты поднимают шум: «Куда нас пригнали. Тут фронта нет. Мы дальше не пойдём» - и бунт налицо. Эшелон разложен. Иногда вместо меня обходил эшелон тов. Шереметьев, хотя он беспартийный – успех имел такой же.
Но однажды я засыпался и сильно пострадал – т.е. был избит тяжко. Прибыл эшелон казацких добровольцев, ударников. Я по прежнему обычаю повёл с ними беседу и говорю им то же самое, что фронта нет, что идти им туда опасно, но я оказался недостаточно расторопным, не сообразил, с кем имею дело. Они назвали меня немецким шпионом-большевиком и потащили к классному вагону, к старшему офицеру, где офицера мне добавили чертей – и выбили два здоровых зуба. Я боялся, что не вырвусь от них живым, но спасла случайность. Старший офицер в чине капитана стал расспрашивать меня, что я за солдат? Что здесь делаю? Кто мой ротный командир и где он? Я ответил – капитан Чайковский, живёт на ст. Молодечно, что с ним можно переговорить по телефону. Они оказались близко знакомыми и друзья. Я их соединил по телефону и благодаря этому спасся от дальнейших побоев, хотя по протекции этого казацкого капитана отсидел пять суток на губе и был отозван из Полочан в Молодечно. На этом и закончилась моя агитация по разоружению Армии.
Расскажу забавный случай, как я поехал агитировать солдат, не мог сказать и десяти слов и как после этого научился выступать на собраниях.
Вскоре после Октябрьской революции, которая у нас в штабе Х-й Армии долго замалчивалась и держалась в большом секрете, т.е. не хотелось признаваться – вызывает меня к себе Председатель Совета Штаба Х-й Армии тов. Александров и предлагает поехать в деревню, где стояли два стрелковых полка на отдыхе и провести митинги о переходе власти в Петрограде к большевикам. Переизбрать полковые солдатские комитеты и избрать делегатов на 2-й фронтовой съезд. Я ему заявил, что никогда не выступал на митингах, не умею говорить вообще и вряд ли справлюсь с этим заданием. Он мне не верит и говорит, что меня рекомендовал доктор Гермашевский, который говорил, что ты умел разлагать целые соединения, сумеешь провести и митинг. Я опять отказался, что то было совсем другое дело, а тут надо уметь выступать перед полком, а этого я не могу. Тогда он позвал своего секретаря, бравого солдата, и сказал, поезжайте – он тебе поможет, и я согласился. Но этот щёголь оказался бравым только на словах, а на деле ещё слабее меня, и мы с ним всю дорогу мерялись, кому выступать на митингах с информацией о событиях в Петрограде и не договорились. А когда приехали в полк, боялись показаться на глаза солдатам и долго тынялись из угла в угол, не зная, что делать. Пока солдаты сами не подошли к нам и выпытали, чего мы приехали. Вызвали своих комитетчиков и сразу начали созывать солдат на митинг. У меня душа в пятки. Мы оба сильно волновались и боялись идти на митинг, и нас солдаты потащили силком, избрали в президиум, но мы чувствовали себя, как мокрые куры, и боялись рот открыть. Все же нас раскачали и уговорили выступить. Я сказал несколько слов и запнулся, передохнул и добавил: Теперь у нас Советская власть, надо эс-эров изгнать из комитетов, и избрать большевиков, и кончать войну. Нам посыпалось много вопросов ядовитых, больше от офицеров, а мы не знали, как отвечать. Благо, что председательствующий на митинге солдат, петроградец-большевик, был в курсе дела и ответил за нас, а мы просто опозорились, и я ненавидел сам себя за то, что оказался дурак дураком, и не находил места от стыда. На митинге второго полка я держал себя смелее, произнёс речь более или менее связную и отвечал даже на вопросы.
По возвращению в Молодечно рассказал, как там мы мучались! И Александров взял меня под свою опеку, поручал мне делать доклады в штаб Армии и скоро я научился выступать, а при выборах в Учредительное Собрание был уполномоченным от парторганизации Штаба Х-й Армии. А при подавлении Корниловского мятежа принимал активное участие и проявил энергичную деятельность, как заправский большевик. Не забудьте, что у нас в штабе Х-й Армии работали такие отъявленные контрреволюционеры, как генералы Деникин и Марков.
За время моей большевистской деятельности на фронте мне попадало на орехи от ярых эс-эров за оскорбление их вождей Чернова и Брешко-Брешковской, но я не жалел об этом, а наоборот гордился, что вырос и закалился в настоящего большевика. Но всё это давно минуло и кануло в вечность. Стоит ли на этом задерживать дальше внимание.
Проживая нелегально в Чернухино и наведываясь частенько в Дебальцево по поручениям, данным мне в Штеровке, я уже освоился с обстановкой, изучил настроения своих односельчан и узнал, что наконец-то в селе Чернухино организовалась новая власть. Во главе сельуправы поставлен Гонцов – известный в селе лишь тем, что хорошо читал на всенощной псалтырь или апостолов, крутился возле церкви и попов на положении внештатного дьячка. Мужик вообще неплохой и покладистый. Головою варты (полиции) назначен Малахов Дмитрий – безработный, сын дорожного мастера ст. Алчевское, нашего односельчанина, но в селе давно не жившего. Парень молодой, никому не известный.
Организационный период с новой властью затянулся, видимо потому, что в селе нет украинцев, а ставить русских при украинском правительстве неудобно. Другое дело в Дебальцево, там давно существовала украинская спилка и местная новая власть была сформирована в первый же день появления немцев и гайдамаков. Благо для таких как я, что спилка поторопилась назначить комендантом ст. Дебальцево прапорщика Михаила Резниченко, который числился украинским только по фамилии и носил погоны, а сам как был до Армии пом. машиниста, славным парнем, – таким русофилом и остался. Головою Миськой Управы был поставлен мастер депо, домовладелец, но хороший мужик – Хайло.
Новая власть в с. Чернухино, где я обитал, раскачивалась очень медленно, и проявляла себя слабо. Я даже обнаглел и стал появляться кое-где открыто, а затем, через близких мне людей, прозондировал почву у Гонцова о себе и он ответил – Пока опасности нет, но лучше бы мне уйти из села. И я переехал в Дебальцево и первое время жил нелегально на квартире у своего земляка-соседа Филиппа Пантелеевича Новикова, имевшего свою лошадь и промышлявшего извозом. Подвозил почти всем железнодорожникам уголь и занимался очисткой уборных.
Скоро я освоился с обстановкой в Дебальцево, заметил, что здесь мне опасности нет, и меня как члена ревкома не знают. Я перестал скрываться и решил открыто поговорить с комендантом ст. Мих. Резниченко о возможности восстановления меня на прежней работе телеграфиста. Он меня обрадовал и сам лично позвонил «шч» Коссинскому и тот скоро оформил меня на прежнюю должность. На этом и окончилась моя конспирация, и мои страхи от украинского окружения, и благодаря товарищеского внимания ко мне т. Резниченко по старой памяти – мы с ним вместе призывались и дружили, меня не беспокоила украинская полиция и сексоты, и я чувствовал себя, как все работавшие свободно и развернул подпольную работу. Эвакуировал в РСФСР часть семей к мужьям через Белгород.
К концу мая 1918 г. в Дебальцево уже было организовано три подпольных ячейки: на ст. Дебальцево-пассажирская, на Узле и на Мехзаводе.
На ст. Деб-во пасс в составе: Уварова И.С., Дубового Василия, Захарченко, Чернышова и двух Змиёвых: Ивана Архиповича и Ивана Алексеевича, моего родственника.
На Узле в составе: Коновалова Ивана – слесаря-инструментальщика депо Запад, Синегубова Семёна – дежурного по депо Востока, Ботина, Полетаева и Шушпанова Мефодия.
На Мехзаводе в составе: Беликова, Клюева, Тимофеева, Тузика, Усикова и Агакулова.
В с. Чернухино ещё раньше была организована подпольная ячейка в составе: Пастухова Вл., Аксенова Александра, Петрова Ивана, Щербаченко Михаила, Герасимова Григория, Бахарева Ивана и Аксёнова Андрея Ив.
Приходилось удивляться слабой активности украинских властей и немецкой контрразведки против нашей подпольной деятельности. Первых, видимо, удерживало быстро растущая вражда и ненависть всего украинского народа против немецких грабителей и их ставленника гетмана Скоропадского. Немцы ни чем не интересовались в пользу Украины и ни чем не занимались на Украине, кроме грабежа. Они, как разбойники с большой дороги, самым беззастенчивым образом отбирали у крестьян хлеб, скот, сало – паковали всё это в посылки и отправляли в Германию. Почта день и ночь работала только на немцев. Их командиры, коменданты, начальники гарнизонов издавали свирепые приказы и за всякие нарушения их – грозили смертью, контрибуциями. Пороли безвинных людей шомполами. Вешали десятками на перекладинах неизвестных людей (больше рабочих) и не разрешали снимать трупы с виселиц подолгу. Держали весь народ в вечном страхе.
Ненависть к немецким палачам-паразитам и их ставленнику гетману Скоропадскому клокотала, росла не по дням, а по часам. Народ, затаив дыхание, терпел, но вражда накапливалась до предела. Нужна была только искра, чтобы вспыхнуть. Это благоприятствовало для подпольной деятельности. Все ждали, что где-то должно начаться.
Первой массовой вспышкой против немецких оккупантов и гетмана Скоропадского явилась известная стачка 1918, успешно прошедшая по всей Украине. Была на редкость активная и организованная. Она началась и закончилась под руководством подпольного большевистского центра.
Стачечный Дебальцевский Комитет почти целиком состоял из подпольщиков Уваров, Дубовой В., Змиёв И. Арх., Змиёв И. Алекс., Захарченко и др. При полной поддержке и солидарности активных беспартийцев. Таких как: дежурный по депо Гетанский, слесарь инструментальщик Мотковский, дежурный по станции Поливин; телеграфисты Телятников и Шиленко и др. и проводил линию подпольной парторганизации. Такого сплочения широких масс вокруг партии ещё не наблюдалось. Организованность, сплочённость и дисциплинированность бастующих покоряли сердца даже неискушенных в политике людей и явились показателем, что немцы на Украине недолговечны, что сила народа несокрушима. Эта стачка нанесла первое смертельное поражение ложно считавшейся непобедимой немецкой Армии и способствовала поражению немецких Армий на Западно-Европейском фронте, а вскоре последовала капитуляция немецкой Армии и гибель гогенцолерновской монархии и назревание Германской революции.
Однако немецкие империалисты на Украине не унимались. Они после прекращения стачки начали проводить более сильные репрессии и массовые аресты активных стачечников, хотя под новым, более мощным напором рабочих масс были вынуждены их освободить. Так были освобождены: Уваров, Дубовой В., Змиёв, Гетанский и арестованные в начале стачки телеграфисты: Телятников, Змиёв и Озерский за нелегальную связь по телеграфу со стачкомом Екатерининской ж.д. - тов. Дубина и Полторацким. Я лично был объявлен большевистским резидентом и уволен с железной дороги без права поступления.
На этом и закончилась моя легальная деятельность в Дебальцево и началась новая, более конспиративная жизнь и деятельность. Я разыскивался немецкой разведкой и скрывался в близ расположенных сёлах: Ильинке, Ольховатке, Никишином хуторе, Фащевке и Городище. Во всех этих сёлах и деревнях были организованы подпольные партячейки, на более секретных началах. Была оживлена и активизирована деятельность Чернуханской подпольной ячейки. Где скоро члены ячейки: Мих. Щербаченко и Бахарев Иван в воскресный день в глухом лыжном переулке подстрелили группу немецких солдат, двух из них тяжело ранили, и один там же скончался.
Как только немецкое командование узнало об этом происшествии – подняли тревогу, привели своих солдат в боевую готовность, оцепили все улицы и переулки. Начали сплошной обыск и аресты молодёжи. Арестовали голову сельуправы Гонцова и голову варты Малахова, до десяти почётных стариков в качестве заложников. Собрали сельский сход и объявили: Если виновники не будут найдены и выданы – все арестованные и заложники будут расстреляны. Однако не помогли никакие запугивания. Кто это сделал, не знали даже многие подпольщики и, конечно, виновные не найдены. Арестованное начальство и заложники были выпущены под крупные залоги, а на село была наложена очень тяжелая контрибуция деньгами, скотом, салом и хлебом. Выколотив эту контрибуцию, немцы ушли из нашего села в местечко Ивановку.
Этот смелый подвиг наших подпольщиков, вызвавший самоуход немецкой роты из села, повысил авторитет подпольной организации, а также интерес неохваченной молодёжи к подпольной деятельности. Вселил веру в силы нашей организации, и начался новый, более широкий прилив молодёжи села в нашу подпольную организацию.
Среди немецких солдат создавались солдатские советы, которые требовали возвращения солдат в Германию, где назревала революция. Обстановка резко изменилась по всей Украине, начались крестьянские восстания. В атмосфере пахло порохом! Этой обстановкой воспользовались потерявшие в народе авторитет, презренные петлюровцы. Подняли восстание против гетмана Скоропадского, легко свергли его и заняли Киев. Начал свои разгульные действия батька Махно. Прошел слух, что наша Чернуханская варта собирается удирать в г. Ивановку и мы начали думать, как их разоружить и воспользоваться их оружием.
И вот наступило утро 18 ноября 1918 года: славный день – разоружения варты и объявления в с. Чернухино Советской власти.
Рано утром пришел ко мне Пастухов Владимир, я жил вблизи вокзала – посоветоваться, что не пора ли действовать! Мы с ним вышли на улицу на вокзал встретить рабочий поезд «теплушку» и кого-нибудь из друзей. И действительно встретили приехавших из Дебальцево членов нашей организации телеграфистов Ковалёва и Афонина, которые сообщили нам: в Дебальцево неспокойно, ходят слухи, что где-то недалеко появились повстанцы, вроде махновцев, и среди немцев и украинских властей царит паника. В это время подошел к нам Гришка Герасимов и говорит: варта затребовала вагон и собирается удирать на ст. Штеровка. Т.к. дядя Гришки работает сторожем у варты, мы Гришке поверили и тут же решили разоружить варту.
Собрались в сарае Ивана Петрова посовещаться. Подсчитали наличие имевшегося у нас оружия, оказалось мало. Петров согласился идти без револьвера и Герасимов отказался. Бахарев побежал домой за своим наганом и что-то задержался. Время терять нельзя и решили идти вчетвером. Пастухов, Петров, Щербаченко и я, зная, что вартовых семь человек. Шли по огородам очень быстро. Вышли на улицу, где расположилась варта в доме Драгунова. Промелькнули широкие окна варты. Мы остановились в коридоре. Глазами поняли, что возврата нет и не будет – ворвались в большое помещение варты с револьверами в руках, кроме Петрова, у которого, что-то блестело в руках, вместо револьвера, и он был впереди. Было, конечно, не без страха! Мы были сильно возбуждены и дружно скомандовали: Руки вверх! Сдавайтесь! Все 7 вартовых были на месте, перепугались. Сразу пытались принять это за шутку! Но нам было не до шуток. Они поняли и подняли руки вверх. Мы отобрали имеющееся у них и на них оружие. Перевязали им руки назад. Объявили, что именем Ревкома они арестованы. Произвели обыск помещений. Забрали 8 винтовок, стоявших в пирамиде. Вывели их на улицу и повели их по шляху к волости, чтобы там посадить их в «холодную» и судить народом. Отобрали от писаря Афонина ключи и печать «Волостного Правления» и тут же провели первое открытое собрание подпольной ячейки и решили:
1. Объявить в селе Советскую власть.
2. Организовать Ревком.
3. Организовать вооруженный отряд
и избрали:
Председателем Ревкома – Аксёнова Александра,
секретарём – Миленина Платона,
зам. пред. Ревкома – Пастухова и меня,
членами Ревкома: Петрова, Бахарева, Щербаченко.
Поручили: Петрову и Пастухову принять командование отрядом и объявить сбор оружия. Мне и Аксенову Андрею: заготовить обращение к населению и рабочим Дебальцево.
Назначили: меня комендантом ст. Чернухино и предложили установить связь с Дебальцевским подпольем.
За время этого заседания, затянувшегося до вечера, убежал из под охраны «холодной» старший вартовой Орехов. Поиски не дали результатов, и стало ясно, что он убежал в Ивановку, где концентрировалась вся варта губернии и немцы, и следовательно надо ожидать оттуда «гостей», но в первую очередь, мы, конечно, должны были ожидать гостей из ст. Дебальцево, где и сосредоточили наши вооруженные силы у меня на квартире для отпора.
Хотя прошло с тех пор больше 30 лет, и многое позабылось, но для истории постараюсь вспомнить и перечислить всех участников этого первого нашего вооруженного отряда:
1. Дядя Вася «Шапунёнков» - жил на Миусе.
2. Афонин Марко – жил на улице Ермаковка, он был введён в состав Ревкома и замест. Аксёнова, как авторитетный мужик.
3. Шушпанов Аверьян – известный всем.
4. Лямцев Андрей – то же.
5. Козлов Сергей – жил на ул. Миусе.
6. Кошелев Никита «Замеляха» - с ул. Кошелевка.
7. Берестенёв Захар – жил около сельмага.
8. Новиков Степан – с ул. Змиевка.
9. Портнов Костя – жил недалеко от вокзала.
10. Мамаёнок Исай – жил рядом со мной.
11. Сенченко (имя забыл) – по кличке «Кобзда», жил на Змиевке.
12. Савченко Иван с ул. Хутор.
13. Лутов Илья
14. Грачёв Иван – с ул. Ермаковка.
15. Аксёнов Охрем Лупанов – то же.
16. Сенченко Федор Кутрков – с ул. Кошачий Хутор.
17. Баранов Захар – с ул. Змиевка.
18. Ерёменко Степан «Мишин» - с ул. Шлях.
19. Афонин Лука «Зюзин» - жил в Дебальцево.
20. Афонин Кандрат «Зюзя» с Миуса.
21. «Филька Царьков» - на Шляху недалеко от вокзала.
22. Устин (фамилии не знаю) – жил рядом с Косьяном Чаплыкиным вверх по Шляху.
23. Афонин Харитон «Живопёк» - с Хутора.
24. Замелюхин Антон – то же.
25. Афонин Савелий «Боленунов» - с Лемешовки.
26. Привальцев Савелий «Москалёв» с ул. Змиевка.
27. «Гришка Стрыга» - с Кожемяки.
28. Гришка «Бубинёнок» - с ул. Змиевка.
29. Шматов Савелий – то же.
30. Шматов Михаил – то же.
31. Куринный Николай – жил рядом с Жариковыми.
32. «Стёпка Цуяк» - на Шляху против волости.
33. Два сына «деда Малофея» - с Грачёвки.
Я не перечисляю участников подпольной ячейки, участников вооруженного восстания – членов Ревкома – все они были вооружены и состояли в отряде.
Это первый состав первого отряда, а затем он менялся, часть выбывала, часть – прибывала, и перечислить их всех я не в силах. Всего в партизанском отряде участвовало до 200 чел., кого пропустил, прошу извинить.
Приступив к своим обязанностям коменданта ст. Чернухино, я установил конспиративную (секретную) связь по Морзе со своими коллегами ст.Дебальцево и Штеровки, и наш несменный слухач Аксенов Андрей Иванович дежурил день и ночь у аппарата Морзе и передавал мне все новости и секреты. И мы всё знали, где что делается. И вот со ст. Штеровки передают: Только что отправился в Дебальцево пассаж. поезд, в котором едут немецкие солдаты, следовало бы их разоружить. Я вызвал наших орлов отряда во главе с Пастуховым и предложил обыскать поезд и отобрать оружие. Действовать смело, быстро и решительно. Ответили: понятно и спрятались. Прибывающий поезд был остановлен, немного не доезжая станции, где был выставлен единственный – еле-еле дышавший пулемёт. Все вагоны были оцеплены, поезд был обстрелян из пулемёта вверх, для острастки, а затем наши бойцы ворвались в вагоны, скомандовали сдать оружие. Немцы немного поартачились и сдали много револьверов, преимущественно «Кольт», много гранат и русских винтовок. Забрали винтовки и у сопровождавших артельщика-сборщика охранников.
Дела твои, Господи! Какое мы приобрели богатство! До 65 винтовок, до 100 шт. гранат и до 30-35 кольтов. Ребята хотели отобрать у артельщика деньги, но я не разрешил и приказал быстро отправить поезд. Позже, когда мы голодали в Попасной, они ругали меня за этот мещанский, мягкосердечный жест. Но это было сделано правильно по тактическим соображениям, что мы, дескать, идейные борцы и деньги нас не интересуют.
**********************************************************
От составителя:
продолжение следует по мере набора текста...
Дальше будет продолжение главы: "Немецкая оккупация 1918 г. и партизанская борьба"