Хочу Вам доложить, что в Шотландии, впрочем, как и во всей Великобритании, да что там Великобритании – в целом мире, скучно. Это заметил не я. Ещё Гоголь в своё время сказал: «Скучно на этом свете, господа…» Подозреваю, что сия фраза относится не только к России. И свидетельством тому – мощные потуги вожатых индустрии развлечений выдумывать всё новые и новые способы и приёмы увеселения скучающих народных масс во всём мире. Лозунг «Хлеба и зрелищ» и сегодня столь же актуален, как и во времена Римской империи. Разница может состоять лишь в том, что хлеб и зрелища в наше время становятся более изощрёнными приманками. Согласитесь, если бы в противовес тезису о скукоте этого мира, он был бы весел (предположим это на мгновенье), то не существовало бы на свете стольких клоунад, развлекательных шоу, аттракционов, игорных домов, комедийных фильмов, и прочего, прочего, прочего, что должно, якобы, увеселять рядового (и в звании тоже) обывателя. Все эти яркие придумки, буффонады и скоморошные самоделки нашей цивилизации должны привносить в нашу скучную жизнь веселье. Не так ли?
Предчувствую, как, задетый за живое, терпеливый читатель, начинает ёрзать на своём стуле и проявлять признаки несогласия, проявляющиеся в пускании пузырей, чесании затылка и скрежетании зубами. И я с ним солидарен. Действительно, если следовать последнему предположению, то самой скучной нацией на свете должны быть те же бразильцы с их пышными и красочными карнавалами. А на самых весёлых, тогда, могут смело претендовать чопорные холодные англичане с их сдержанным тонким юмором, и серыми, как цвет средневековых замков, патриархальными традициями. Зачем «аглицкому пиплу» веселиться, если ему и так в душе весело? А вот унылому и скорбному бразильцу нужно всё время взбадривать себя праздничными зрелищами космического масштаба. Так?
Тоже не так. Где же она, истина?
Вернёмся опять в Великобританию. Чтобы хоть как-то скрасить свою консервативную скуку, англичане, подражая в этом, скорее всего, энергетическим американцам, строят у себя почти в каждом городе, так называемые комплексы развлечений, рассчитанные на большие массы скучающих. В этих комплексах можно как бы «раскомплексоваться», тряхнуть стариной и тряхнуть молодостью, снять с себя заскорузлую чопорность, выветрить из головы застоявшийся сырой туман. Для этого Вам предложат повертеться в границах трёх измерений на разных сложных технических аттракционах, поиграть с компьютером в виртуальные игры, съесть яблоко в бардовой карамельной глазури, чтобы спровоцировать в крови сахарную бурю, купить или выиграть, какую-нибудь ненужную безделицу, выпить пива, в конце концов. А можно поставить на зеро в автоматическую рулетку, посетить павильон страха (туалет при выходе), пострелять из пневматического ружья по экзотическим мишеням, короче – вволю повеселиться.
В начале 70-ых в маленьком портовом городке Абердин, что находится и по сей день на севере Шотландии, построили подобный комплекс, который вмещал почти всё, о чём я только что упомянул. Он был выдержан в явно привнесённом американском стиле. И в этом нет ничего удивительного. Потому что до такой пошлости никогда бы не додумался ни один мало-мальски уважающий себя европеец, а тем более англичанин. В этом крытом комплексе, расположенном на побережье Северного моря рядом с унылым пляжем, были и «однорукие бандиты», и скачки с непрекращающимся забегом пластмассовых лошадок, и постоянно двигающиеся лотки с уложенными на них монетами, стекающими медным потоком от удачного вброса, и постоянно вращающаяся рулетка, успевай только делать ставки, и лото-тотализатор, и… Боюсь всё и перечислять, дабы опять не впасть в азарт. А в азарт мы тогда впали. Мы – это курсант высшего мореходного училища им. адмирала Макарова Коля К. и я, автор этой правдивейшей истории.
Оказались мы там по наущению старого шотландского шкипера, с которым сидели в местном пабе за кружкой «гиннеса».
Выиграть миллион нам точно не «светило». Ставки измерялись пенсами. Самый большой разовый выигрыш равнялся одному английскому фунту и то выпадал так редко, что ставить на него было рискованно.
– Здесь нам повезёт, – возгласил Коля, – нутром чувствую.
И мы пошли менять наши последние фунты на большие медные пенсы. Пенсы те были совершенно замечательные, и более походили на наградные медали с изображением английской королевы. На другой стороне был выдавлен английский бриг времён адмирала Нельсона. Тогда фунт составлял 24 пенса. Сейчас – 100. Но это уже не тот классический пенс, это маленькая никелированная монетка, которая появилась параллельно со старой как раз в том году, в котором случай забросил нас в игральные залы шотландского Абердина.
Мы стали осваивать игральные машины, которые жили своей внутриутробной жизнью, время от времени позвякивая, потрескивая и подмигивая разноцветными лампами и световыми панно. На одном из панно, опирающимся никелированными стойками в аппарат, очень похожим на летающую тарелку, была изображена вульгарная блондинка, якобы загорающая под южным бразильским солнцем. Художник поместил туда же и разлапистую пальму, и парочку ненавязчивых кактусов, и ещё сумел по диагонали написать чудовищным плакатным шрифтом слово «ROULETTE». Что это была рулетка, сомнений не вызывало: на массивном шестиугольном ящике, под шарообразным стеклянным колпаком почти беспрестанно крутилось колесо, по радиусным рёбрам которого с заманчивым треском бегал шарик. Когда колесо останавливалось, шарик «выбирал» тот или иной цветовой сектор. Чаще выпадали красные и зелёные сектора, реже жёлтый, и уж совсем редко белый. Но зато на белом ставка увеличивалась в 24 раза и равнялась одному фунту чистых английских стерлингов.
Главное, это найти подходящий момент для ставки. Ставили для начала на красные и зелёные цвета, и игра пошла. Два раза – на зелёный, один – на красный. Потом – ещё два раза на красный и два – на зелёный. Выигрышные пенсы сыпались в нижний лоток с мелодичным звоном, успевай доставать. На зелёном ставка удваивалась, на красном утраивалась. Была не была – ставлю на жёлтый. Ура! В лоток высыпается сразу шесть монет. Теперь надо опять на красный, жёлтого не будет долго. Но может невзначай выпасть и белый. Вопрос – когда? Ставлю на красный, опять на красный, на зелёный. Пошла игра! Карманы моего болгарского плаща стали набиваться мелочью. Эти карманы были в своём роде уникальны, они простирались по бокам от бедра до колена и, если нужно было достать что-нибудь из их глубин, руки погружались в них по самые локти, если не глубже. Они, как будто специально были предназначены для везучих игроков. Ставлю на белый… Невероятно! Выигрыш мой! Двадцать четыре пенса чистоганом! Я уверенно стал заполняться медью.
Коля в это время осваивал мини-ипподром, и успешно закидывал пенсы в нужные монетоприёмники, и нагибался к лоткам для выигрышей, чтобы сгрести причитающиеся ему суммы. Нам безумно везло. Уже начинало казаться, что каверзная и недосягаемая для многих дама с именем Удача попалась нам в руки, и мы крепко держим её за тонкую талию, перехваченную широким атласным поясом с бантом позади. Я понял, что и мне надо менять дислокацию, поскольку пойманной мною даме может надоесть. Нужно было двигаться в ритме вальса или, в крайнем случае, бразильского танго, но ни в коем случае не упуская стана этой капризной и вздорной женщины. В противном случае, начатый танец может кончиться падением с непредсказуемыми последствиями.
Импровизированный ипподром с породистыми пластмассовыми лошадками, осёдланными лихими жокеями (тоже пластмассовыми), стоял посередине зала и в принципе представлял ту же рулетку: те же ставки, те же цвета и тот же принцип отбора. Коля уже переходил к следующей машине и на ходу сообщил мне, что белая лошадь ещё ни разу не приходила первой. Он, как курсант высшего учебного заведения был на полноги впереди и вёл свою даму быстрее и увереннее. Или она вела его. Наша Удача чудесным образом раздваивалась. У кого-то, наверняка, был фантом.
Колина подсказка была уместной. Я сразу понял, что нужно выбрать момент для ставки именно на белую лошадь. И тянуть было нельзя. Я пропустил два заезда и поставил на белую. Лошадки сорвались с мест и, покачиваясь по оси движения, «поскакали» к финишу. Сначала лидировала лошадь с красным наездником, в середине дистанции её обошёл наездник в жёлтой экипировке и уже перед самым финалом вырвался конь бледный… Это была заслуженная удача. Я пересыпал в свой бездонный карман ещё один фунт чистой меди. Не пиастры, настоящие полноценные пенсы наполняли меня ещё не ясным до конца содержанием.
Теперь я точно знал, что следующим этапом нужно тонко лавировать между красным и зелёным цветом. Угадывать, угадывать и угадывать! Рулетка с вульгарной блондинкой меня кое-чему научила. Сделав ещё несколько удачных ставок, я почувствовал, что корпус удерживаемой мною дамы ненавязчиво подался влево. Там находился аппарат с постоянно двигающимися лотками, на которых, как книги на полках, стояли пенсы. Да-да, именно стояли. Поставленные на рёбра друг к другу, в длинных шеренгах они двигались относительно друг друга в возвратно-поступательном ритме. Словно стройные ряды королевской гвардии проходили колоннами в строевом марше туда-сюда, туда-сюда. В стиле танца румба я подплыл со своей Удачей к дефилирующим пенсовым шеренгам и с ходу забросил в прозрачный плексигласовый купол, под которым и происходили «строевые учения солдат британской денежной системы», согретый в руке медяк. Он стал катиться по сложному лабиринту и через некоторое время упал плашмя как раз в конце одного из лотков. Это был как раз тот вариант, которого тщетно добивались играющие – при обратном движении лотка моя монета упёрлась в специальный выступ и сдвинула на длину своего диаметра целую стопку своих «собратьев». Лики английской королевы и парусники времён Нельсона посыпались вниз с весёлым перезвоном и в итоге перекочевали в мой бездонный карман, скроенный гениальными болгарскими портными. Следующие два вброса оказались пустыми, монеты улетели куда-то за театр военных действий – в скрытый от глаз денежный котёл, куда падали деньги неудачников. Звук падения потерянных пенсов был короток и густ. Чувствовалось, что денежная масса в этом предполагаемом котле была велика. И у меня впервые появилось сомнение: «А можно ли вообще выиграть у этих деспотичных автоматов, задающих свой тон, ритм и правила, которые нам вовсе неизвестны?» Здесь уповать можно было только на Удачу, пока она делает реверансы в нашу сторону. И, поди проверь, начнутся ли эти реверансы вновь, если Ваша невидимая спутница закостенеет в очередном па и не захочет «оживать», сколько бы Вы не делали проигрышных ставок.
Чтобы такого не случилось, я решился на рискованный и даже опасный шаг, могущий привести к самым непредсказуемым последствиям. Я толкнул коленом мою танцующую чертовку… Но под колено мне попалась не сама дама, а недостроенная Вавилонская башня с марширующими колоннами непобедимых центурий. Чеканные лица легионеров были строги и надменны, как сам Закон. Они ничего не выражали, а потому завораживали и даже немного гипнотизировали. Мой толчок остался почти незамеченным для самой башни. Казалось, что для сотрясения сего сооружения нужен, по крайней мере, сдвиг тектонических пластов глубоко под землёй. Но поскольку в тех краях землетрясения происходят крайне редко, мне пришлось ещё раз навалиться на, казалось бы, незыблемый монолит английского капитала, но с усердием и напористостью гораздо большими. Устроители нелепой, но вызывающей к поединку башни не учли дон-кихотских способностей русского моряка с современного исследовательского корвета. Хорошо сознавая, что в моих карманах поверженных меднолобых «центурионов» составляло массу немалую, я мысленно разогнал моего Россинанта, и, конечно же, атаковал тупую буржуазную крепость, олицетворяющую культ Мамоны. Атака оказалось успешной и с ближайших лотков от малого сотрясения, которое я всё-таки сумел создать, крайние ряды гвардейцев Ея Величества дрогнули и сорвались в пропасть, ведущую к призовому окну. Они тут же переместились в лагеря для военнопленных, которые я создал в моих карманах, как будто специально предназначенных для этих целей.
Ай, ай, ай! Как это нечестно и некрасиво выглядело со стороны. Я нарушал правила игры, заменив учебные ристалища на боевую операцию с применением силы. Но господа! И дамы тоже! Азарт! Всепоглощающий азарт выиграть любой ценой, не щадя сил, нервов, да, и что там, – самой жизни. А я ему поддался. Я уж не говорю про моего более удачливого напарника по увольнению Колю К., который мчался в вихре головокружительного танца со своим фантомом удачи (а я не сомневался, что сама Удача была именно в моих цепких руках) всё дальше и дальше. Его взъерошенная кудлатая голова мелькала уже в дальних залах сего игорного притона, где предлагались, – я чувствовал это седьмым органом осязания, – новые и более изощрённые способы вкладывания своих зыбких капиталов. Какая там русская скука, о которой я так пространно начал повествовать? Какой аглицкий сплин? Не было ни того, ни другого. Веселья, правда, тоже не было. Был – АЗАРТ! Это, доложу я вам, стимул для мятущихся душ. А для некоторых – и возможность на миг заглянуть в пропасть, у которой нет дна. Упасть в неё – «пара пустяков», как говорят на шумных базарах херсонщины и на тихих рынках ценных бумаг Нью-Йорка. Если Вы хотите в этом убедиться, следуйте за мной, наивный Вы мой читатель. И прошу не обижаться на последний эпитет, наивность – великая суть познания этого мира, а, может быть, и того тоже.
Одержав убедительные победы над тупо марширующими центуриями, не терпелось развить успех. На колином примере, который с напористостью Македонского брал всё новые и новые бастионы игорного бизнеса, я прекрасно понимал, что нельзя долго задерживаться у подвернувшихся под руку автоматов. Нужно идти дальше. Удача дама непоседливая. Она требует перемен и часто указует неразумным, где нужно сделать разворот, а где, шаркнув ножкой, пройти по прямой в менуэте.
Ещё будучи у самодвижущихся лотков вавилонской башни, боковым зрением я зафиксировал поджарого, согбенного игрока, который сидел ко мне спиной и активно манипулировал позвякивающим автоматическим монстром, прозванным в народе одноруким бандитом. Над бандитом висел белый транспарант, где разноцветными буквами было выведено:
IF a machine will not play
Call to administrator *
Но машина работала безупречно. Согбенный англичанин только и успевал закидывать в прожорливого бандита пенс за пенсом и дёргать его за руку, чтобы он вернул хотя бы часть пожертвований. Однако, бандиты, особенно механические, не тот народ. И в этом мне пришлось убедиться тут же. Сутулый англичанин забросил в щель последнюю монету, дёрнул за рычаг с шарообразным набалдашником и стал внимательно следить за вращением цифровых лимбов на плоском фронтальном табло бандитского автомата, в утробе которого всё время что-то позвякивало и подтренькивало. Когда перезвоны прекратились, остановились и крутящиеся лимбы. Автомат замер, не проявляя больше никаких признаков активности. Он был совершенно безучастен к окружающему его миру, алчущему всё новых и новых игрищ. Англичанин сполз со стула, пнул ногой в железный бок игрального ящика и направился к выходу. Вид у недавнего игрока был жалкий, и, мне показалось, какой-то расплывчато-дрожащий, как в плохо сфокусированной оптике.
И тут я понял, что наступила моя очередь. Мне была подготовлена почва для выигрыша. В этом я не сомневался. Критическая масса меди, заброшенная неудачливым посетителем, требовала самой малости, чтобы перевалиться через край и посыпаться призовым дождём в мои, и так уже переполненные карманы. Чутьё новичка меня не подвело. Закинув пенс и нажав на боковой рычаг с шарообразным набалдашником, я пробудил в автомате внутренние шевеления, сопровождаемые стремительным верчением колёс-лимбов, которые в итоге остановились, и в квадратных окошках показался ряд из трёх семёрок. Поток вожделенных пенсов с весёлым металлическим стуком, как я и ожидал, высыпался тремя солидными порциями в нижний жёлоб. «Урожай» оказался быстрым и богатым. Пробовать ещё не имело смысла. Однорукие бандиты редко расстаются с награбленным.
Однако и я был хорош: моя удачливость обернулась для меня серьёзным денежным балластом, который прижимал меня к Земле с удвоенной силой. Я был совершенно уверен, что при создавшейся ситуации мог бы служить главным противовесом для поднятия и опускания разводных пролётов знаменитого Тауэрского моста в Лондоне. Моё перемещение по залу игральных монстров напоминало передвижение астронавта по большой далёкой планете, где гравитационная составляющая в несколько раз больше чем на нашей родной планете. Мои непомерно глубокие боковые карманы, плотно набитые однопенсовиками, как две медные колбасы, били меня при ходьбе по ногам, не давали передвигаться быстро и существенно ограничивали в манёвре. Ходил я, что называется, в раскорячку, как человек, находящийся в тщетных поисках отхожего места.
– Вот она – сила денег в действии, – подумал я тогда. Не каждому счастливчику даётся такой шанс. Я знал, что деньги – самая материальная и в то же время эфемерная субстанция. Но в данный момент я чувствовал именно их материальную часть. Их эфемерность я почувствую потом.
Хорошо, что набивались мои «колбасы» равномерно, иначе, применяя морскую терминологию, меня могло бы завалить на борт, а при наличии критического крена и перевернуть вверх килем, то есть самым прозаическим образом повалить на бок. Вот тогда бы я вряд ли поднялся без помощи администратора. Ликовать от моего выигрыша было, по меньшей мере, смешно. Слишком уж он был обременителен. Сколько там было денег, в пересчёте на королевские фунты, я точно не знал, но был абсолютно уверен, что не миллион, и на билет до Рио-де-Жанейро мне не хватит, тем более, что из моих переполненных закромов время от времени выпадали отдельные пенсы и раскатывались по залу. Нагибаться и собирать их, было нереально. Существовать я мог только стоя, но, к сожалению, не в полный рост, так как сила денег тянула и гнула меня к земле с тяжестью, превышающей разумные статические нагрузки на обычный человеческий организм. Был только один разумный способ избавиться от отягощающего балласта: нужно было подойти к кассе и обменять его на лёгкие бумажные деньги, на которые можно было опять удариться во все тяжкие.
Но, как всегда, в таких ситуациях под руку подворачивается лукавый – маленький такой невзрачный чертёнок на тонких паучьих ножках, в чёрном сюртучке, аккуратно застёгнутом на все пуговки, и в чёрной же камилавке с дырочками для недавно проросших умилительнейших рожек. В лице такого чертёнка предстал предо мною здешний администратор. По-видимому, кто-то из посетителей, увидев, что я невольно сорю монетами с ликом Ея Императорского Величества, позвонил куда нужно, а вернее туда, куда и предлагалось звонить при порче игральных машин, и вызвал соответствующего человека. Он же стал ходить за мной по пятам, как за испорченной машиной, и собирать в специальную коробочку высыпавшуюся из меня медь. Сначала я ничего не замечал, но когда, стал делать тяжёлый, под большим радиусом, разворот в сторону кассы, администратор предстал передо мной, яко из-под земли. Он с широченной улыбкой поднёс мне пластмассовую коробочку с закруглёнными краями и поклонился чуть ли не в пояс, будто я был, по меньшей мере, королевской персоной. Мне бы его перекрестить и двигаться дальше своей дорогой, как набравшему инерцию бронированному дредноуту. Так нет! Поставив машины на «полный назад», я успел сбавить ход и даже остановиться, чтобы не сшибить с дороги тонконогого избранника тьмы. В коробочке находилось с десяток потерянных мной по дороге пенсов.
– Excuse me, sir, – обратился ко мне администратор, – it is your money.
Его лицо выражало умиление и полное радушие пополам с доброжелательностью. Подсознательно я понимал, что это была искусная маска.
– Please, you can test yet, – он кивнул в сторону рулетки, и в это время панно с вульгарной дамой у пальмы призывно замигало, приглашая в далёкие экзотические места на праздник жизни.
Назвав недавнего матроса срочной службы сэром, гладкий администратор с порочным лицом жигало ударил по тонким струнам тщеславия. Да, как падок человек на знаки, возвышающими его над другими. Пусть на десятую долю фута, но мой набриолиненный чуб выше Вашей немытой лысины. Недавний «тягловый конь» советского военно-морского флота и вдруг – сэр! Это производило впечатление. Я с благодарностью забрал у «чертявого» администратора свои же монеты и, ещё находясь под впечатлением от «сэра», забросил их в монетоприёмники всех шести секторов рулеточного автомата. Самое удивительное было то, что не сработала ни одна ставка, хотя я играл на почти беспроигрышные цвета: зелёный и красный. Дама на панно замигала ещё интенсивнее, а листья пальмы будто качнулись разом и замерли: пахнуло тропическим жаром, в котором растаял администратор, а на горизонте появился мираж Сахарной Головы при входе в бухту Гуанабара.
– Этого не может быть! – подумал я, – шесть ставок впустую! Наваждение! Чертовщина!
А ведь это действительно была самая настоящая чертовщина, дорогой Вы мой читатель. И началась она не в сей момент, а гораздо раньше. Но в какой именно, я точно сказать не могу: или с недавнего разговора со старым шкипером, или с тех давних и юных лет, когда я играл в подворотнях на фантики? Краски панно над рулеткой для меня будто поблекли, а дама цинично и зло улыбалась. Тело окатило сырым горячим банным паром. Появилась злость и напористость. Чувствовался большой неотвратимый подвох во всех этих «играх доброй воли». Нужно было побеждать, побеждать и побеждать! И меня понесло. Я просовывал в щели принимающих устройств свои честно выигранные капиталы, я освобождал себя от груза медных кругляков, отягощающего меня до такой степени, что верхние пуговицы добротного болгарского плаща были на грани отрыва и моё верхнее одеяние могло просто-напросто сползти с плеч. Простояв у рулетки минут десять, я почувствовал небольшое облегчение – руки уже можно было опустить в карманы, уровень меди стал опускаться, как вода после отлива.
Удача, которую я так крепко прижимал в своём победном танце, вдруг заартачилась, заскрипела, и её вдруг заклинило при очередном перегибе в талии. Она так и застыла, подняв высоко к потолку одну ногу, подогнув другую и низко перекинувшись головой к полу через мою руку. Она стала похожа на даму с рулеточного панно. Разница состояла лишь в наличии одежды у одной и отсутствии её у другой. Нужно было срочно реанимировать даму в чёрном атласном платье. Способ был только один – играть.
Я кинулся к многообещающему ипподрому. Как мне везло на нём полчаса назад. Даёшь красного коня! И-го-го! Побежали коняшки! Перед самым финишем конь-блед «сделал» моего любимца и я лишился ещё одного пенса. Моя партнёрша по танцам стояла всё в той же позе. Теперь – на зелёного! Опять не угадал. Проигнорированный красный пришёл первым три раза подряд. Упрямо репетую на зелёного. Пришёл, собака, каурый – жёлтый в подпалинах. Откуда у него взялись подпалины? Подвох! Он чувствовался всеми атомами моего существа. Нужно было срочно уходить. Медные колбасы, пусть и изрядно истощённые, ещё били меня по коленям, давая знать, что я ещё весьма богат. Но никто не мог помешать мне в моём расточительстве. Тем более, что «моя» дама (неважно, что пребывала она в столбняке) это поощряла и, не закрываясь веером, подмигивала мне. Была надежда, что она оживёт! И я превратился в послушного раба дешёвых игрищ.
Самое интересное, что люди, присутствующие в зале, стали выигрывать. То с одного конца, то с другого, а то и рядом слышались чарующие звоны падающих в металлические поддоны монет. Это подстёгивало делать новые ставки. И я закидывал, и закидывал свои увесистые пенсы в прожорливые рты-щели автоматических чудовищ, которые крутились, скакали, двигались, как поршни в двигателе внутреннего сгорания, тренькали, дзинькали, потрескивали – говорили со мной на непонятном мне языке. Хотелось узнать, что пытались донести до меня эти механические язычники, что хотели сказать бедному скитальцу «зелёных зыбей»? Я оглянулся на мою партнёршу по танцам. Она делала отчаянные усилия опустить задранную вверх ногу. Это был хороший признак.
О моём наперснике по азартным играм Коле К. я совсем забыл. Он витал где-то в дальних лабиринтах зал, где ставки и накал страстей были несравненно больше. Это моя неприхотливая персона застряла на примитивном пенсовом уровне и не хотела утруждать себя головоломными ребусами супер-лото, тотализаторов и карточных марьяжей, за которыми восседала в основном местная пожилая элита сего заштатного городка. Я упорно, монета за монетой, отдавал мой выигрыш обратно – в ту же финансовую утробу, откуда его и выудил, покуда игривая дама Удача танцевала со мной не то мазурку, не то падеспань, а не то, не приведи Господи, и румбу, чей ритм и телодвижения вызывали настоящие тестостероновые бури, хмелем бьющие в голову. При каждом проигрыше стало закладывать уши, как это происходит при резком снижении авиалайнера, идущего на посадку. Я ещё раз оглянулся на застопоренную в изящном па даму и убедился в неизменности её позы. Не оставалось и сомнений, что это надолго, если не навсегда. Нужно было ломать ситуацию. Тогда я считал, что человек, идеологически подкованный, пусть даже и беспартийный, – хозяин собственной Судьбы. А падчерица по имени Удача лишь её неотвязный хвост.
Подошед вплотную к даме, я взял её за заскорузлые члены и встряхнул их, что ни на йоту не изменило статичности позы. Мне явно не хватало финансовой поддержки, компенсирующей мои недавние потери в массе. Тогда я попытался внедриться в общий абрис фигуры, чтобы таким образом повлиять на завершение куртуазного танцевального извива, в котором я и оставил свою партнёршу некоторое время назад. Увы, она пребывала в глубоком обморочном столбняке. И мне пришлось применить запрещённый болевой приём, сильно нажав средним пальцем правой руки в подреберье как раз на уровне между третьим и четвёртым грудным позвонком. И представьте себе, недоверчивый Вы мой читатель, приём сработал. Старинные восточные методы редко подводят в таких ситуациях. Дама сделала изумлённые глаза, будто не ожидала сей наглости, тут же встала на обе ноги и с завидным проворством закружилась в моих объятьях, яко большой детский волчок. Мне даже послышалось характерное гудение, меняющее свой тон при всё большей и большей раскрутке. В конце концов, оно переросло в высокочастотный вой авральной судовой сирены, от которого хочется «бежать во все стороны». Естественно, что я ослабил свой прижим. В итоге неистово крутящийся волчок, как бы наклонился в сторону и неизбежной при этом силой прицессии, которая возникает в любых гироскопических моделях, стал выворачиваться из моих рук. Я не мог противиться физическим законам. (Мы можем противиться лишь законам человеческим вкупе с божественными, но с последствиями соответствующих воздаяний или наказаний, что суть одно.)
Закрученная в смерч дама сложным зигзагом, напоминающим классический противолодочный, который применяют все надводные корабли мира в случае возможной торпедной атаки, пошла по залу, ловко лавируя между прочными фундаментами игральных машин. Было похоже, что только мне представилась возможность наблюдать сей потрясающий танец-кружение, названия которому не было на человеческом языке. Все остальные посетители, коих, надо признаться, было не так много, оставались безучастными к моей даме, а, скорее всего – к фантому, кружащему средь безмолвствующего люда. Неужто Его Величество Обман проявил себя в столь странной метаморфозе? В конце залы мне показалось, что сию метаморфозу попытался подхватить один старикан, как две капли воды похожий на пропитого шкипера из шотландского паба, облагороженного нашим посещением. Он попытался обхватить её в районе бёдер, но, неуклюже наклонившись и выдохнув в пространство перегар старого шотландского виски, упал на четвереньки. А моя метаморфозная дама стала таять на глазах, то ли от паров виски, испускаемых, яко драконом, старым шкипером, то ли время подошло, то ли оттого, что всё упорядочивалось именно в ту конструкцию мира, которую мы привыкли видеть повседневно. Я подошёл к тому месту, где окончательно растаяла дама, но не увидел там ни её, ни старого шкипера. Лишь лёгкий дух Белой Лошади витал над недавним видением, доказывая маловерам, что всё-таки происходило там нечто. Куда они пропали? Скорее всего, туда, куда канул и недавний администратор с подобострастным лицом тайного властителя. Возможно, что это дитя азарта, рассказывало мне на ухо свои сны, а может быть, сон показывал мне обратную сторону азарта.
Но одна, вполне материальная вещь неопровержимо доказывала присутствие того, что было видено мною. В моих руках остался широкий атласный пояс, которым была перетянута моя переменчивая дама. Видимо, когда она вырывалась из моих объятий, я ещё крепко удерживал завязанный сзади бант, который от чрезмерного усердия дамы развязался и в итоге остался у меня. Положить этот пояс на поля ристалищ, или взять себе на память? «Чужого не бери», – подсказывал мне голос. «Но, с другой стороны, сие можно принять и за подарок», – параллельно думал я, – ведь он даже не найден, а как бы невзначай оставлен дамой в надежде, может быть, на будущую встречу».
Без дальнейших сомнений я свернул атласный пояс в ком и отправил его в глубокий карман моего модного болгарского плаща. Кстати, любопытствующий читатель, мог бы удостовериться, положившись на мою правдивость, что карман сей, к этому моменту, был пуст. Да-да, в нём не было ни одного пенса. Всё было проиграно в надежде на какую-то лучшую жизнь. Однако во втором кармане, на самом дне, я нащупал последнюю монету, гипотетически дававшую мне возможность отыграться. Я мог бы даже продлить удовольствие от игры, выбрав какой-нибудь долгоиграющий автомат, где для выигрыша нужно было набрать определённое число очков, гоняя шар в сложном лабиринтном бильярде, или сбивать ракетой летящие на тебя вражеские самолёты, нажимая на кнопку гашетки, торчащую в виде изогнутой коряги перед экраном виртуальных воздушных баталий. Наконец, однорукий бандит мог бы дать мне наслаждение наблюдать за позвякивающим верчением кругов с магическими знаками бананов, груш или арабских цифирь.
Я достал монету из кармана, подкинул её вверх и загадал: решка – ухожу, орёл – брошу в рулетку. За орла пусть будет легкокрылый парусник. Выпала голова английской королевы, то бишь решка. Но по окружности шла какая-то непонятная надпись: «LESS THAN NOTHING». Меньше чем ничто? Что это может значить? На другой стороне был тот же парусник, но с более коротким изречением: «ALL IN ALL». Всё во всём. Монета без достоинства, но вобравшая в себя все богатства мира.
И понял я лишь, что мне пора уходить. Отсюда можно выйти или опустошённым, что происходит здесь повседневно, или наполненным. Но наполненным не в смысле веса выигранных денег, а в смысле некого прозрения, что здешняя игра, как и здешняя жизнь, бессмысленны и пусты. Примерно тоже самое говорил нам старый шкипер в типичном шотландском пабе. Его нетипичные рассуждения касались, правда, старости и мудрости. Но старость – это венец жизни. Надев его Л.Н. Толстой, к примеру, произнёс, как-то к месту, что нужно жить, а не караулить свою жизнь. А мы всё время караулим её, ожидая нечаянного чуда в виде выигрыша в рулетку, или «прынца» в белых одеждах, который одарит нас всеми благами этого мира. А что тогда значит жить – просто жить? По-видимому – это честно делать своё дело и не думать о вознаграждении, ибо награда, это и есть само дело. Выше и быть не может. А было у меня тогда такое дело? Было! Вот и весь мой выигрыш. Он давно у меня в кармане. И другого искать не надобно.
Я плотно сжал в ладони оставшийся медяк с необычным буквенным тиснением и гордо прошёл и мимо рулетки с трескучим вертящимся кругом, и мимо мини ипподрома с не устающими от постоянных забегов лошадками, и мимо бильярда с карамбольными отскоками шарика, мечущегося в лабиринтах причудливых улиц игрального поля. Я покидал места увеселений больной мятущейся души без сожалений, налегке, оставив свой скудный валютный заработок какому-то невидимому богатому дяде. Пусть будет он ещё богаче. Деньги идут к деньгам. Это его дело – зарабатывать на дураках. На них, как известно, мир держится.
– А если выиграл? – спросит настойчивый читатель.
– Если выиграл, тем более уходи, – отвечу я, уже умудрённый опытом абсолютного проигрыша, – у тебя тогда будет возможность купить хотя бы цветы для возлюбленной, или пачку сигарет, если имеете пагубную привычку дымить табачным листом, или, на худой конец, белые териленовые штаны, чтобы не отличаться от жизнерадостных «кариока» на берегу залива Гуанабара, где стоят ветвистые фикусы и стройные пальмы, совсем не похожие на «растущую» над рулеткой в игральном зале американского павильона в маленьком патриархальном городке Абердин. А лучше всего сделать это на свои кровные.
И напоследок, долготерпеливый мой читатель, скажу лишь, что история сия правдива настолько, насколько Вы в неё поверили. И лишь автор оставляет за собой право сказать, что всё здесь истинная правда, за исключением, может быть, тех незначительных подробностей, которые как раз и кажутся наиболее правдивыми.