ЖЕСТОКИЕ НАМЕРЕНИЯ
Читать под Bitter sweet symphony (Verve)
I want you to want me
I need you to need me
I love you to love me
And I’m beging you to beg me
Из фильма «10 причин моей ненависти»
You my piece of gold
“Air” “Playground love”
Cos' it's a bittersweet symphony this life...
Trying to make ends meet , you're a slave to the money then you die.
I'll take you down the only road I've ever been down...
You know the one that takes you to the places where all the veins
meet , yeah.
No change, I can't change, I can't change, I can't change,
but I'm here in my mold , I am here in my mold.
But I'm a million different people from one day to the next...
I can't change my mold, no, no, no, no, no, no, no
Well I never pray,
But tonight I'm on my knees, yeah.
I need to hear some sounds that recognise the pain in me, yeah.
I let the melody shine, let it cleanse my mind , I feel free now.
But the airwaves are clean and there's nobody singing to me now.
No change, I can't change, I can't change, I can't change,
but I'm here in my mold , I am here in my mold.
And I'm a million different people from one day to the next
I can't change my mold, no, no, no, no, no, no, no
(Well have you ever been down?)
(I can't change, I can't change...)
Cos' it's a bittersweet symphony this life.
Trying to make ends meet, trying to find some money then you die.
I'll take you down the only road I've ever been down...
You know the one that takes you to the places where all the veins
You know I can't change, I can't change, I can't change,
but I'm here in my mold, I am here in my mold.
And I'm a million different people from one day to the next.
I can't change my mold, no,no,no,no,no,no,no
(I'll take you down the only road I've ever been down)
(I'll take you down the only road I've ever been down)
(It justs sex and violence melody and silence)
(Been down)
(Ever been down)
(Ever been down)
Горький шоколад
Лампа плевалась в зал кислотно-белым светом, выхватывающим из толпы руки, головы, ноги. Все это дергалось под музыку. Многие девяти-, десятиклассники лежали по углам и не могли встать. Коктейли… Другие догонялись в туалетах. У Грязнова был свой коктейль – «Пьяная Маша»: одна часть Маши и бутылка водки. Смешать, но не взбалтывать.
Вообще-то, она была непьяная. Просто с ней общались как с заведомо нетрезвой. Бутылка водки – не шутка. Кто-то с одной большой Отвертки сел на пол и не хотел вставать. Или не мог.
Руки Грязнова на талии. Какой порядочный. Пьяная Маша – мог бы и в штаны полезть.
Поцелуй. Хороший поцелуй. После него Грязнов вытер губы и уткнулся Маше в волосы. Сказал на ухо: «Я всегда об этом мечтал».
Маша уткнулась ему в плечо. Хорошо, что он не видел выражения её лица…
С этого момента ей больше не хотелось Сашу Грязнова.
Она шла домой одна. Все по очереди порывались проводить, но она отказалась. Вроде как, надо было подумать. На самом деле не хотелось больше ни с кем сосаться, а тем более слышать следующее за этим вранье.
По дороге домой Маша наконец-то опьянела. Мысли торчали в разные стороны, как нитки из разрезанного клубка. Она хваталась за каждую по очереди, но они обрывались и ни к чему не приводили. «Блин, всё-таки я пьяная…», «А он хорошо целуется… Фак, а мне и сравнивать-то не с чем…», «Ты пойми, что первый поцелуй – это ещё не любовь… Откуда Иванушки-то взялись?», «Ну, конечно, не любовь. Какая ещё любовь????», «Всегда мечтал… Вот мудак!!! Мечтал, когда я была жирная корова, а он гулял с Катькой… Ксюшкой… Алёной… Урод, думал я поверю, что ли?», «Я со всеми танцевала сегодня… да. А обычно ни с кем…», «Ууупс, надо прямо идти, а то свалюсь головой в урну…»
Дома Маша свалилась на кровать и с трудом стащила с себя одежду. Почти всю старую после лета она выкинула. Да. Вот вам и история про Золушку, ставшую принцессой, которая на балу танцевала с Принцем Грязновым. Ха-ха… только у Маши не было ни феи, ни тыквы – только она сама.
Иванов сказал сегодня: «Ты изменилась».
В ответ на её недоуменный взгляд пояснил: «внутренне тоже».
Достоинство Иванова в том, что он честный. И понимает. Многое.
Она действительно изменилась. А как же иначе?
Летом Маша решила меняться. Внешне. О «внутренностях» даже не задумывалась. В этом плане её, вроде, всё устраивало. Маша бегала, делала упражнения, все, которые знала, и почти ничего не ела. Лето прошло как в тумане. Это был липкий, тяжелый туман, в котором она задыхалась от усталости и голода, но упорно продолжала занятия.
Один раз, придя домой после часа бега, глотнула воды и стала качать пресс. В этот момент из засады выпрыгнули родители: «Ты себя изводишь! Так нельзя!!! Мы не допустим!!»
Маша повернула голову – мама отшатнулась. А в Маше поднялось такое бешенство, что сдержаться было невозможно. И она сказала всё: и о предрасположенности к полноте, и о том, как её пичкали едой всю жизнь, внушая при этом бред, что мальчикам нравятся полненькие девочки, и как одевали, не спрашивая, а как сами хотели, и про косу… А теперь ей 16 лет, и она может сама решить, что делать. Может и решит.
Ночью, не в силах пошевелиться после очередного дня тренировок, Маша думала: ну вот, впервые в жизни наорала на родителей… А ну и что? Завтра ещё 100 приседаний…
Перед 1 сентября она сходила в парикмахерскую.
К школе, размахивая букетом, шла девчонка с офигенной фигурой, развевающимися волосами до лопаток и радостной улыбкой. Так, по крайней мере, это должно было выглядеть. По дороге до школы она словила столько восхищенных взглядов, что сначала было приятно, потом достало, потом просто стало смешно. Смеясь, она подошла к одноклассникам.
- Ма… Ма… Маша?
Это Ленка, её подруга. Все смотрели, как будто не узнавали. А кто-то, может, и правда не узнал.
- Ты хотела сказать мама Маша или Ма… Мамаша? – спросила у неё Маша.
Все засмеялись и Грязнов тоже. Стали спрашивать, как так получилось, и всякий другой бред. Смотрели так, что Машка наконец не выдержала:
- Что вы смотрите на меня, как будто я инопланетный робот-захватчик?
Грязнов улыбнулся и сказал: «Просто ты стала… такая…»
Взгляды его фанаток тут же переключились в режим «холодно», а её подруги (тоже фанатки, но неявные) посмотрели с недоверием.
Она, наивная, думала, что теперь всё будет круто: у неё хорошая фигура, Грязнов предложит встречаться, подруги будут радоваться, как она за них раньше…
Наивная.
Маша всегда была хорошей подругой – за это её и любили. Девчонки относились к ней, как к более младшей: она выслушивала их лав-стори, давала советы, утешала, радовалась, но сама ничем таким похвастаться не могла. Машка, такая веселая, умная – любимица всего класса. На деле было не так. Парни с ней не дружили. Для них толстая отличница с косой не могла быть ни потенциальной девушкой, ни другом. Так уж повелось.
Опьянение проходило, оставляя Машку наедине с мыслями. Давно хотелось обо всём подумать, разложить по полочкам (хотя бы попытаться). Она лежала в кровати, обняв подушку, и смотрела на тени деревьев на потолке: «вот смех! Всю жизнь ждала Прекрасного принца. Потом пока Грязнов обратит внимание. Тоже, в общем, принц… Потом поняла, что так ловить нечего… Изменилась… и что?»
Оказалось, что если ты довольна собой, парни совсем необязательны. Машку уже тошнило от всех этих причмокиваний, цыканий и прочих проявлений внимания на улице, достали хмыри, желающие познакомиться, и те, которые знали её раньше, но теперь изменили отношение в лучшую сторону. В этом чувствовалась какая-то фальшь. Понятное дело, что внешне она очень изменилась. Но внутренне-то нет (казалось). Но они все её заметили только теперь, хотя в один голос утверждают, что важнее то, что внутри.
«Не форма, а содержание… ха-ха… Только мои бывшие формы не вызывали у них желание общаться. И содержание не помогало. Вот прикол: пока ты толстуха, девчонки тебя обожают, а парни недолюбливают, когда худеешь – всё наоборот…»
Когда всё изменилось с подругами – трудно сказать. Наверное, с самого 1 сентября. Раньше Машка не была соперницей, теперь – ещё какой. Она сама поняла это очень быстро. К новому всегда повышенное внимание. А для парней Маша была практически новенькой, потому что раньше они ею не интересовались и ничего о ней не знали.
Ей не нужны были другие парни, только Грязнов. Но его, оказывается, хотели все девчонки, независимо от того, встречались они с кем-нибудь или нет. И тем, и другим одинаково льстило его внимание. И никто никогда не мог бы предположить, что он когда-нибудь обратит внимание на Машу. Сначала было обидно, впрочем, не долго, когда она почувствовала, что отношение подруг изменилось. Как-то в сердцах сказала Ленке:
«Блин, это парни думают, что если я внешне другая, то и внутренне изменилась. Но вы-то знаете, что это не так!»
и Ленка ответила: «Нет, ты изменилась».
Маша крепче обняла подушку. Было как-то грустно. «Да, я ведь действительно изменилась. А, может, так и должно было быть, неважно толстая или худая?.. Нет, не так.
Пока я была толстая, меня это давило. Комплекс. Даже если я была права, всё равно любой мог унизить. Поэтому я старалась особо не выделяться… Каждый точно знал, чем можно меня обидеть. Это плохо, когда есть такой рычаг воздействия… Да, рычаг. Я ведь чувствовала себя хуже их, не спорила, когда думала по-другому. Я их превозносила. Вот и привыкли. Привыкли говорить: да нет, Маш, ты симпатичная!, как подкармливать, из милости. А теперь я сама знаю, какая я…»
С ней придется считаться. Ведь Грязнов оставался этаким барометром общественного мнения. Он – король, а его девушка, соответственно… До дискотеки она делала вид, что так и надо. И знаки внимания с его стороны – просто признак хорошего отношения. Типа они друзья. Девчонки шипели со всех сторон: «Посмотри, ты же ему нравишься! Ты будешь с ним встречаться?» Хотя это глупый вопрос. Раньше Машка, не задумываясь, ответила бы: да!!!! Миллион раз да! Только раньше он не предлагал. А теперь… Грязнов, правда, и сейчас не предлагает, но, кажется, всё к тому идет. И девчонки многозначительно подмигивают: «вот видишь!», когда он с широкой улыбкой подходит к ней. Подруги вопят: «ты ведешь себя, как бревно!». Не как бревно, а как друг! Это очень разные вещи – вести себя как девушка и как друг. Это может тянуться бесконечно, давая всей школе пищу для обсуждений. Он – король. А она и без него королева…
Они просто друзья. И только одно может положить этому конец – фраза: «ты будешь со мной встречаться?»
«И всё-таки он мне нужен или нет? Вроде, последний год только о Грязнове и мечтала. А теперь… Наверное, как только я дам понять, что соглашусь, он тут же предложит. Аха… Логика! Но он же король! Не может услышать отказ. И не спросит, пока не будет уверен. А зачем я ему? Очередной трофей? Это он мой трофей! Или мы друг у друга трофеи?..
Блин, зачем об этом думать, пока он ничего не предложил?! Вдруг он придет завтра и скажет, что влюбился навеки. Или что давно кого-то любит, а мы были действительно «просто друзья». Вот тогда буду плакать. И думать. А пока…»
Опьянение подумало-подумало и вернулось. Маше показалось, что кровать закружилась в бешеном вальсе или чем-то похуже. Вот сегодня они покружились на славу. Машка всегда неплохо двигалась, но комплексы сдерживали. Типа, что все подумают, толстуха на танцполе. Юрик сказал: «я и не знал, что ты так танцуешь!»
«А я так и не танцевала… А если бы и танцевала, все бы только посмеялись. Надо было так ему ответить. Или ладно… Пусть будет»
На душе было пусто. Ничего не осталось. Наверное, так и бывает, когда понимаешь, что добро, которого желают тебе родители, не совпадает с тем, чего хочешь сама, подруги такие хорошие, пока ты им не соперница, а парни … парни не могут принести счастье, хотя раньше Машка думала по-другому. А ещё она думала, что «я тебя люблю» и значит «я тебя люблю» и если парень хочет встречаться с девчонкой, то он так и скажет, а не будет виться вокруг неё и ждать, пока она сама сделает шаг. Оказалось, всё намного сложнее и запутаннее.
Думая об этом, Машка уснула. Ей снился какой-то бред (что неудивительно после бутылки водки!). Родители, которые бегают за ней и пытаются накормить, Иванов и Грязнов, говорящие, что всегда любили друг друга, а ещё она водит хоровод с учителями.
Как всегда бывает после пьянки, с утра Маша мучительно пыталась сообразить, что было на самом деле, а что приснилось, показалось и привиделось. Поцелуй с Грязновым был по-настоящему. Да? Да! Да… Она подумала, что действительно его любит. До сих пор. Так же, как в 5 классе, даже, наверное, сильнее. И хочет быть с ним. Неважно, сколько. Неважно, что дальше. Просто быть.
И что делать? Позвонить ему и крикнуть: «Саша, я согласна!»
На что? Он и не предлагал ничего. Дать понять, что он нравится? Как? Виснуть на нем, как все остальные?
Но Машка не хотела присоединяться к клубу фанаток Грязнова, хотя по силе своих чувств должна была стать главной среди них. И подозревала, что в отличие от всех остальных, будет неестественно смотреться, приставая к нему. Что-то другое. А что? Вести себя недоступнее, чем сейчас, она уже не могла, это значило бы совсем не общаться.
Можно было бы не утруждать себя подобными размышлениями и спокойно ждать, что будет, если бы не постоянные мысли о Грязнове, если бы не многолетняя любовь, которая и не думала заканчиваться.
Маша сделала себе кипяток с лимоном.
Была ещё одна проблема – чувство голода. Пока она сбрасывала лишние килограммы, был стимул. Теперь оставалась безделица, по мнению многих, а на самом деле самая трудная вещь: сохранить вес. Люди с шоколадками, мороженым и чипсами, казалось, преследовали Машу. По вечерам, когда она, голодная, качала пресс, по телевизору гнали исключительно рекламу еды, где стройные девушки хищно вгрызались в какой-нибудь «Экстрем». И всё чаще приходили мысли: «ну и что? ну съем мороженое… ведь все едят! Почему я не могу… бедная я, несчастная… ыыы….» Всё вокруг было так вкусно и так доступно, что сносило крышу. Периодически Машка начинала просто ненавидеть тех счастливчиков, которые могут обжираться морожеными, пирожными, пиццами и ещё Бог знает, чем, и оставаться худыми. Обычно же её чувства к таким людям ограничивались белой завистью. Для стойкости Маша представляла себе очень красивый живот, думая, что, если не сорваться, и у неё будет такой же.
Дискотека была в пятницу. А в понедельник Маша пришла в школу. Подбежали Ленка, Катька и Юлька.
- Знаешь новость?
- Какую?
- Грязнов написал Дашке стихотворение о любви!
Машке на миг сдавило сердце когтистыми лапками, на миг она остолбенела, но ещё через мгновение взяла себя в руки.
- А откуда вы знаете?
- Ну она сказала Аньке, а Анька нам.
- Ясно. И что, она будет с ним встречаться?
- Ну наверное…
Потом Машка узнала много того, что благополучно успело пройти мимо неё раньше. Непонятно, почему. Что Грязнов когда-то там всю ночь читал Даше стихи. Что они где-то гуляли вдвоем. Что они что-то ещё…
Машке казалось, что с каждой новостью её втаптывают в землю. Потом она увидела их вдвоем, и это было последним шагом, после которого подняться было невозможно. У Дашки по жизни был такой слегка отстраненный вид, и сейчас она вела себя, как будто так и надо. Как будто это совершенно обычная ситуация, что Грязнов написал тебе стих о любви и теперь стоит рядом и заглядывает в глаза. Маша на миг возненавидела Дашку, именно за её безмятежный вид. Потом она возненавидела эту дурацкую жизнь. И себя заодно.
Машка вышла из школы и пошла под моросящим дождем. Мелкий такой, противный дождик, режет глаза, как слезы. Маша подошла к палатке и купила шоколадный Экстрем. Пошла, непонятно, куда, откусывая мороженое и не чувствуя вкуса.
Почему так всё? Они, оказывается, давно… А что же на дискотеке? Зачем он сказал, что мечтал об этом? А ты, дура, поверила! Он никогда не будет с тобой! Никогда… никогда…
Слезы текли по лицу, смешивались во рту с шоколадом. Горький шоколад. Почему жизнь такая горькая?
Это только в фильмах на фоне красивых декораций разворачиваются красивые истории с красивым финалом. На самом деле красивые смерти – редкость. Просто герои остаются с поломанными судьбами, ожесточенными сердцами и растоптанными душами.
Катька ждала чуда. Такого, как в сказках, после которого Золушка превращается в принцессу, Гадкий утенок – в лебедя, Лягушка – в царевну. Она уже сама начала смутно догадываться, что в жизни такого не бывает, но продолжала верить, больше по инерции, что однажды проснется ослепительной красавицей и к её ногам посыплется урожай принцев. Но пока что принцы преспокойно висели на ветках, а большинство уже и вовсе были сорваны более расторопными девушками, а Катька всё сидела под этим деревом и ждала своего часа.
Сама она была… обыкновенная. Довольно симпатичная, не очень уверенная в себе, а временами – очень неуверенная. Это потому, что вокруг всегда были супер симпатичные девчонки. Катька привыкла превозносить своих подруг, с каким-то болезненным удовольствием опуская при этом себя. Подругам не нужно чудо. А если и нужно было, они могли сотворить его своими руками. А Катька ждала…
По пятницам Катя с подругами ходили на дискотеку. Клуб, конечно, далеко не шикарный, но им и такого хватало. Каждый раз одни и те же мелодии, одни и те же лица, в одних и тех же джинсах «для выхода в свет». Но через много лет, как и на следующий день, в памяти остается бьющая в глаза светомузыка, эйфория, когда двигаешься под любимую мелодию, отзывающуюся дрожью в животе, сверкающие в неоне белые топики и улыбающиеся лица. Первые в жизни дискотеки…
Все 6 столиков были зарезервированы местными завсегдатаями, но по дружбе с некоторыми из них Катьке и подругам достался стол. Света с Машкой свинтили в туалет, оставив Катю сторожить бесценное место. Она сидела за столом, стеснялась. Услышала разговор тех самых завсегдатаев:
- Это же наш стол!
- Там наши и сидят.
- А эта чё там делает?..
После этого Катя не знала, куда деваться. Хотелось тоже убежать в туалет, но нужно было сторожить стол. Блин! почему девчонок так долго нет?! Тут она подняла глаза от поцарапанной столешницы и увидела… увидела и остолбенела. Глаза. Самые красивые глаза в упор смотрели на неё. Она была уже не в силах отвести взгляд, а обладатель самых красивых глаз с улыбкой говорил что-то другу, кивая на Катьку. Она почувствовала, что краснеет, и снова уперлась взглядом в стол. А когда подняла глаза, парня уже не было.
«Ну вот, ушёл, - думала она, водя пальцем по столу, - конечно… А от Машки или Светки не ушёл бы. Ну да… То они, а то я… Какой красивый… ему я, конечно, не нужна… зачем я ему? С ним любая красивая девчонка будет встречаться… эх…»
В этих горестных мыслях Катька находила оправдание тому, что Машка или Светка подошли бы к нему первые, а она не могла. Слишком много гордости. Или мало смелости. Скорее, второе. Разница? Да в том, что, если бы у Кати было слишком много гордости, она бы и не допускала мысли подойти первой. А ей хотелось этого больше всего на свете (не считая того, чтобы он сам подошел). Просто не хватало смелости – а вдруг все засмеются, вдруг, то есть конечно же, она ему не понравится, его друзья будут тыкать в неё пальцами… и прочие ужасы.
Машка и Света плюхнулись на стулья рядом с ней.
- Ой, мы там такого мальчика видели!..
- Классный…
- Кать, а чё с тобой?
- Ничего. Пошли танцевать!
И они отправились на танцпол. Народ кружился в неоне и сигаретном дыму, в основном, конечно, девчонки, а парни стояли в стороне, общались, периодически поглядывая на танцующих и делая вид, что им это неинтересно. Катя, Машка и Светка влились в толпу, моментально став с ней единым целым. Танцевали, радостно визжали, услышав знакомую песню (а это почти каждая). Сердце стучало в ритме басов.
Катя танцевала неплохо, но часто оглядывалась на других. Копировала некоторые движения, следила за реакцией. Вдруг над ней смеются?!
Кто-то подошел. Катька пыталась разглядеть незнакомца, но видела лишь вспышки света. А когда поняла, кто это, чуть не упала посреди танцпола. Это же тот парень! Она остолбенела, не могла произнести ни слова, даже рот, кажется, забыла закрыть. Парень улыбнулся и прокричал ей на ухо:
- КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?
- КАТЯ! – прокричала она в ответ.
- А МЕНЯ АНДРЕЙ!
- ОЧЕНЬ ПРИЯТНО! – проорала Катька и сама засмеялась своей неуместной среди грохочущей музыки вежливости. Но ей на самом деле было приятно. Да нет, не приятно. Она была Абсолютно Счастлива. Они с Андреем стояли на танцполе, среди дергающихся людей, но, казалось, они одни в этом клубе, в этом городе, на всей Земле. Катька посмотрела на потолок, висящие на нем какие-то механизмы, лампы, льющие неестественный свет, и ей показалось, что она стремительно взлетает туда, вверх. Но она быстро спустилась на землю – заиграли медленный танец, и Андрей взял её за руку.
- Потанцуем? – сказал одними губами.
Катя кивнула. Кричать не было смысла.
«Последний раз ты со мной, последний раз я твой, последний раз слезы из глаз. И это всё в последний раз».
Раньше её медляки ограничивались танцами с одноклассниками на каких-нибудь днях рождения в 5 классе, когда мальчики на голову ниже девочек и все чинно топчутся под песню из Титаника. Теперь она чувствовала руки Андрея у себя на талии, его плечи под своими руками, запах его туалетной воды и сигарет. Ей хотелось, чтобы этот танец никогда не кончался, но увы… Они оторвались друг от друга, Андрей улыбнулся, и Катька обнаружила, что руки её он так и не отпустил.
- Ну что, потанцуем? – сказал он ей на ухо.
Катя кивнула.
Танцевал он прекрасно. Все девчонки по очереди подходили к нему и танцевали рядом, извиваясь особенно сильно. Катя топталась в стороне и думала: «Он, конечно, местная звезда». Периодически Андрей отыскивал её глазами и улыбался. Катька вспыхивала и улыбалась в ответ. Не могла поверить, что так может быть. И что это может кончиться. Но 22 часа неумолимо приближались, а это значит, что скоро тех, кому нет 18, выгонят из зала, и начнется ночная дискотека. Для взрослых. То, что Кате и даже её подругам, пока недоступно.
Пора было собираться. Машка и Светка давали свои телефоны подцепленным мальчикам. Катя не знала, что делать. Подойти к Андрею или нет. Подойти и что сказать? Просто «пока, я ухожу»? Ему-то какая разница… Но если просто уйти, они, может быть, больше не увидятся… Видимо, все эти невеселые раздумья отразились у Катьки на лице – Андрей подошел сам.
- Уходишь?
- Ну да… а ты?
- Не, я остаюсь.
Молчание.
- Дай мне свой телефон
Катя, вне себя от счастья, ждала, пока Андрей достал мобильный, нажал на какие-то кнопки, потом назвала цифры. Убрав телефон, он улыбнулся, сказал: «Ну пока». «Пока» - ответила Катя, не до конца оправившись от того, что первый раз в жизни давала парню свой номер. И тут Андрей притянул её к себе, поцеловал в губы, быстро отстранился и пошел в толпу. Обернулся, посмотрел на обалдевшую Катю, подмигнул.
Машка и Светка, видевшие эту сцену, подбежали к ней: «Круто! Вот видишь, мы же тебе говорили! Парень – просто супер!!» Они пошли к выходу, Катя тащилась за подругами, как прицеп, так и оставшись с вытаращенными глазами. Не могла вымолвить ни слова, потому что в голове не осталось мыслей, кроме «Аааааа!».
Дома она долго вглядывалась в своё отражение, выясняя произошло ли долгожданное чудо. Лицо как лицо. А Андрей, он такой…
Лежа на кровати, Катька думала: «О Господи, этого не может быть! Завтра он позвонит… Что ему сказать?..» После слова «Привет» она застопорилась. Хотелось показать, что рада его слышать, но не слишком сильно, чтобы не думал, что она дежурила у телефона. «А если… а…» В голове возникали картины: вот они с Андреем идут по парку, взявшись за руки, все на них пялятся, а вот он пришел за ней в школу, и все девчонки зеленеют от зависти, когда она сбегает к нему по лестнице, а он улыбается, да, а в руке огромный букет цветов. Фантазия у Кати всегда был бурная. Дело дошло до надписи «Катя, я тебя люблю» перед её домом, знакомства со всеми его друзьями, которым она очень понравилась, «взрослые» тусовки, доступные теперь… «Ах, если бы сбылась моя мечта, какая жизнь настала бы тогда…»
Андрей позвонил только через 5 дней. Всё это время Катька вынуждена была объяснять подругам, почему он не звонит, растрачивая все мозговые ресурсы на выдумывание очередной отмазки. Так что даже особо не переживала. Сказала себе, что всегда была уверена в собственной неспособности зацепить кого бы то ни было, особенно, такого как Андрей. Вечерами Катька предавалась подобному самобичеванию пополам с мечтами о том, как он всё-таки придет за ней в школу. «А, может, он потерял телефон…» Дальше она представляла его в тщетных поисках кого-нибудь, кто знает её номер. Наконец, с нечеловеческими усилиями, Андрей узнавал заветные цифры, и…
Звонок. Катя, все 5 дней носившаяся к телефону со спринтерской скоростью, уже не ждала ничего хорошего, поэтому медленно поплелась к аппарату и хмуро сказала: Алё.
- Здравствуйте, Катю можно?
- Аа… Эээ…
Это был Андрей. Нижняя челюсть отвисла, и Кате никак не удавалось привести её в нормальное положение. Наконец, захлопнув рот рукой, она дрожащим голосом проговорила:
- Это я…
- А это Андрей. Помнишь ещё?
- Конечно! – проговорила она и тут же обругала себя за излишнюю поспешность.
- Ну как жизнь?
- Нормально, а у тебя?
- Отлично!
Пауза.
- Что так долго не звонил?
- Понимаешь, я занят очень – с учебой полный завал. Ты завтра в клуб пойдешь?
- Не знаю
- Приходи! Я буду ждать!
- Хорошо!
- Ладно, пока!
Бип, бип, бип…
Катька положила трубку и стала кружиться по комнате. Он позвонил! Он сказал, будет ждать!
Всё время она провела в мыслях, что бы такое надеть. К клубу подходила с подгибающимися коленями от непередаваемой гаммы чувств: восторга от встречи с Андреем, гордости, жуткого стеснения перед незнакомыми стильными людьми, боязни оказаться хуже всех… Хорошо, что Маша со Светой были с ней.
Андрей увидел её, кивнул. Потом распрощался с собеседником, подошел.
- Привет, котенок!
Катя была вне себя.
Все медляки он танцевал с ней. Шептал что-то, Катя не разбирала слов, но чувствовала его горячие губы, касающиеся уха, волос… «Я люблю его!!!» - проносилось в голове туда-сюда. Потом Андрей взял её лицо в свои руки, мягкие, но чувствовалось, сильные, и поцеловал в губы. Нежно, страстно, идеально, как человек, который делал это уже миллион раз и знает цену своим действиям. Последний медляк вечера…
Андрей прошептал на ухо: «Поехали ко мне». И снова стал целовать. Катя остолбенела, даже перестала прилежно шевелить языком. «Да я же поцеловалась первый раз в прошлую пятницу! А он предлагает мне… предлагает мне… Да! Нет! Что же делать?!»
Андрей отстранился и, взяв её за плечи, посмотрел в глаза.
Катя отвела взгляд.
- Я не могу.
- Ну как хочешь! – сказал он тоном, который Катька не смогла идентифицировать. Досада? Сожаление? Отчаяние?.. Андрей развернулся и пошел прочь, на ходу ударив кулаком в стену.
Катя осталась стоять на опустевшем, как по мановению чьей-то руки, танцполе. Она готова была упасть и так бы и сделала, если бы не подбежали девчонки.
- Что случилось? Куда он ушел? А я еду к Тоше!
Катька подняла глаза
- Кать, что с тобой?! Ты че так смотришь?!
- Ничего. Свет, пошли домой…
По пути домой Катька размышляла, рассказать ли подругам о предложении Андрея. Очень хотелось, с одной стороны, похвастаться, показать, что её тоже хочет парень, да ещё какой, и услышать советы бывалых, так сказать. С другой стороны, последовал бы неминуемый вопрос: «А почему ты отказалась?», на который не было ответа. Катя и сама не могла сказать, почему. Она отнюдь не считала, что стоит хранить девственность до свадьбы, и тоже хотела рассказывать в хихикающем девчоночьем кружке об ЭТОМ. Что же её удержало от секса с парнем мечты?..
На следующий день, проведя ночь в размышлениях, Катя была полна решимости согласиться на первое же предложение Андрея. Она была твердо убеждена, что любит его, да и как же иначе, нельзя не влюбиться в такого парня!
Но он не позвонил. И не предложил.
Андрей не звонил неделю. Катя была в отчаянии. Она думала о том, что своим идиотским отказом разрушила всё, наверное, теперь он никогда не позвонит и не захочет иметь с ней дела, потому что… неважно, в общем… да, он гордый, он не будет просить второй раз, а она… ну почему она не согласилась, почему?!
Она боялась идти в клуб. Боялась встретить там Андрея и не встретить тоже. Вдруг он там, но обижен и не взглянет на неё, она этого не перенесет. Или его нет, может, он больше никогда не придет в клуб, чтобы не встречаться с ней, и они никогда не увидятся, о нет…
Андрей подошел, как только Катя вошла в зал. Она подняла на него глаза, чувствуя, как предательски вспыхивает лицо и дрожат губы. Он молча взял её за руку и повел из клуба.
По пути домой, трясясь в метро, Катя чувствовала усталость, умиротворение и какую-то смутную тревогу. Казалось, все в вагоне знали её секрет и смотрели искоса. Периодически на катькином лице появлялась счастливая улыбка, как у человека, наконец добившегося своего.
В школе Катя выложила всё подругам. Они вытаращили глаза, а когда пришли в себя, обрадовались за неё довольно искренне. Выходя из школы после уроков, Катя смутно надеялась, что Андрей придет за ней, впрочем, даже самой себе в этом не признавалась. Быть не может, он ведь не знает номер школы, а всё-таки вдруг…
Конечно, в школьном дворе его не было. Катька помчалась домой, чтобы начать дежурство у телефона.
Он не звонил. Катя в отчаянии теребила телефонный провод.
На следующий день телефон опять молчал. Катька не знала, что делать, чем занять себя, чтобы не думать. Затеяла уборку на кухне и разбила 3 чашки.
На третий день она заболела. Металась по кровати с температурой. Бросало то в холод, то в жар от воспоминаний о его руках, губах. Его улыбающееся лицо появлялось перед глазами, и Катя мотала головой и кусала подушку, чтобы не разрыдаться в голос.
Самое ужасное то, что не с кем было поделиться. Маме Катька не могла рассказать о том, что было с Андреем, а подругам – что после этого он так и не позвонил.
В пятницу Катя помчалась в клуб. Ничего не соображала, просто хотелось во что бы то ни стало увидеть его. Она вошла в зал. Колени дрожали, в груди всё напряглось до боли, каждый вдох давался с трудом.
Андрей сидел за столиком с двумя блондинками. Одной из них положил руку на плечо. Девушки почти одинаковые: светлые пряди завиты и с «эффектом мокрых волос», подведенные глаза, розово-влажные губы, чуть желтоватое лицо от тоналки. Катька сама не заметила, как подошла очень близко к столику. Все трое подняли на неё глаза. Взгляд у Андрея стал такой … недоуменно-насмешливый. Чуть изогнута правая бровь. Одна из девиц спросила:
- Андрюш, а это кто? – достаточно громко, чтобы это услышали все вокруг.
Кате показалось, что затихла музыка, замолчали люди, замерла картинка в телевизоре над барной стойкой, даже Земля перестала вращаться. Все остановились и уставились на них.
- Одна знакомая. Как дела?
- Нормально… - опешила Катя.
- Ну и хорошо…
Катя стояла и молчала. Андрей смотрел, откровенно улыбаясь. Ему, наверное, всё происходящее казалось забавным. А Катька физически ощущала, как её втаптывают в пол, она размахивает руками, чувствуя хрустящую пыль на зубах, пытается подняться под взглядами, смехом всех и … Андрея.
Катя развернулась и пошла прочь. Взрывы хохота за спиной. И музыка «Последний раз ты со мной, последний раз я твой, последний раз слезы из глаз. И это всё в последний раз».
Катька сидела в туалете. Непонятно, почему сразу не ушла из клуба. А теперь не было сил опять идти через танцпол мимо их всех… Вошла одна из блондинок. Тщательно рассмотрела в зеркале каждый сантиметр лица с одной стороны, с другой, взлохматила волосы, подкрасила губы. Сказала, не глядя на Катю.
- Знаешь, он поспорил с другом, что переспит с тобой в течение месяца. Чем быстрее, тем больше бабок получит. Тебе бы лучше здесь не появляться…
И вышла. Катя посмотрела вверх – белый потолок туалета уносился всё дальше и дальше.
- Слышь, Андрюх, смотри, кто это…
- не знаю… Странная какая-то. Наверняка одна пришла.
- Ба, она на тебя уже запала, вон как вылупилась! Придется тебе опять не свой телефон давать…
- Не, не придется… Такая сама не спросит.
- Стесняется. Глаза опустила…
- А знаешь, че…
- Короче, спорим, я её трахну!
- Ага! Удивил! Трахнуть каждый может.
- Познакомлюсь и трахну. Быстро.
- На что спорим?
- На сто баксов!
- Охерел?!
- Серьезен, как никогда! Пошли с пацанами побазарим.
- Пацаны, короче, делаем так: трахаешь через неделю – сотня баксов твоя. Через две – полтинник.
- 75!
- Полтинник! Ты ж, бля, Бред Пит, уже сегодня её где-нибудь отымеешь.
- Ну че, звонил своей?
- Я ей че, жених?! Пусть помучается! А то решит ещё, что я уже у её ног, все дела, можно в недоступность поиграть…
- Завтра в клуб припрется. Надо завалить её, короче, а то лове нужно.
- Ну че, Казанова?
- Да ты сам все видел… Сука долбанная. Я не могу, ню-ню-ню. Целка, бля… Целоваться не умеет ни хера, а туда же… Тоже мне Бритни Спирс, ломаться ещё будет!
- Да… твоё обаяние на этот раз не сработало!
- Да иди ты! 100 баксов из-за неё просрал.
- Короче, сёдня точняк всё будет. Прибежит как миленькая, сама ноги раздвинет.
- Да… А как мы узнаем, что ты её трахнул, а?
- Ну я не знаю, блин…
- Давайте на камеру заснимем!
- У тя есть?
- У тебя есть! А то вдруг вы там стихи какие-нибудь обсуждать будете, а мы тебе полтинник зелеными.
- Черт… батя камеру забрал.
- Ага, отмазывайся теперь!
- О, пацаны, тема: можно на диктофон записать!
- Точняк! Ты уж постарайся, чтобы она погромче орала.
- Без базара! Завтра ко мне и лове не забудьте!
- Только сегодня и только для вас – первое в мире порно-радио!!!
- Ха-ха-ха… Бля, шутник ты!... слушайте, а может, в Нет это потом кинуть?..
(совпадение имен главных героев с именами героев одного сериала – совпадение!)
Посвящается мультфильму «Дарья», Даше и Вале, себе любимой, фильму «10 причин моей ненависти» и лично Хиту Леджеру :)))))).
Меня зовут Дарья. Да, именно так, а не Дашка, Дашенька, Данюсик или Дашунька, как в разное время разные люди пытались называть. Вообще-то, это имя мне не нравится. Им я обязана какому-то папиному дедушке, приехавшему один раз в жизни откуда-то из Свердлопопинска. Не знаю, почему все послушались первого попавшегося престарелого родственника, которого угораздило посетить нас именно в день моего рождения. Он сказал, что это, видите ли, наше семейное имя, хотя почему-то никто не может припомнить ни одной Дарьи вплоть до десятого колена. Ну, а теперь смогут…
Я совершенно обычная. Единственное, что отличает меня от всех, - я никого не люблю. Далее следует неминуемый вопрос: а маму?а папу?а бабушку?... (перечисление всех родственников до пресловутого десятого колена)… а куклу?а мороженое?
Вот мороженое люблю. Ещё солнце, море, хомяков. Читать люблю, гулять, спать подольше. Это я уже позже поняла, а также то, что такие нетрадиционные взгляды лучше не афишировать, во избежание повышенного интереса всяких там психологов к своей персоне. А в голопузом детстве, будучи к тому же патологически честной, так и высказала детсадовской психологине, что люблю только мороженое и сырковую массу. Она, конечно, ужасно испугалась, озаботилась моей судьбой и выложила всё маме. Мама, конечно, ужаснулась и стала таскать любимую дочку ко всем психологам, психоневрологам, психотерапевтам и прочим психопатам, которых могла найти в нашем славном городе. Они, в свою очередь, ужасались моим серьезным глазам и спокойному тону. Разводили руками, пожимали плечами, забирали деньги. Их у нас уже тогда было немало.
Маму? Да, мама исключительно благородная женщина. Всегда рвется всем помогать, советовать, решать проблемы. Наверное, её друзей не напрягает то, что их личные дела она обсуждает со всеми подряд. Они не задумываются, по-видимому, что, если она рассказывает им, всё, что знает про других, то точно так же обсудит и их с другими. Её повествования про измены в семье Тани, неудачный роман Кати, понос детей Любы и маразм бабы Вали я не слушала никогда. К моим 15 мама это поняла и смирилась. У нас этакое джентльменское соглашение: она дает мне деньги, я хорошо учусь, чтобы мама могла кому-нибудь похвастаться, здороваюсь с её подругами, но не пытаюсь с ними поговорить, досиживаю до конца семейных торжеств и гуляю с собакой.
Папу? Он тоже отличный парень. Любит философствовать, и я периодически слушаю его демагогию. Он делает то, что скажет мама, и для меня это хорошо, ведь не приходится ещё и у него спрашивать разрешение на что-нибудь и выслушивать его соображения по данному поводу.
Сестру? Маленькая дрянь с претензиями. Больше всего на свете она любит скандалить. Занимается этим круглосуточно с мамой. А также с папой по вечерам и выходным дням. И ненавидит меня за то, что я отказываюсь играть в это и, сказав 2-3 фразы, затыкаюсь. Чувствует себя круче всех и тем не менее хочет всем нравиться. Перед тем, как выйти за кефиром в соседний магазин (после получасового скандала с мамой по этому поводу), час выбирает одежду, после чего ею оказывается завалена вся кровать, и ещё полчаса укладывает волосы.
Вот так и живем. Ещё у нас есть собака, потому что, по мнению мамы, в любой приличной семье должно быть животное. На кошек у неё аллергия, так и оказалось у нас это маленькое чудовище – йоркширский терьер Фуфик. То есть, конечно, у него документов больше, чем у нас всех, вместе взятых, и родословная покруче будет, и зовут его Франц Фердинанд… (дальше забыла). Но мама тоже всё время забывает, поэтому сократила до Фуфика. Характер у собачки, как у сестры. Когда мы с ним гуляем (а это входит в мои обязанности), этот засранец (в прямом смысле слова тоже) облаивает даже ротвейлеров, не говоря уже о захудалых спаниелях и пуделях, потом бросается ко мне и прячется в ногах, а я остаюсь один на один с разъяренным животным. К тому же хозяева ротвейлеров, доберманов и питбулей, почему-то, бабушки – божьи одуванчики, которых срывает с места от одного резкого движения такого Бобика. Я, вообще говоря, мечтаю, чтобы Фуфика поскорее съели, но, если такое случится во время гуляния, боюсь, наш с мамой пакт о ненападении станет недействителен. Или будет дополнен какими-нибудь неприятными пунктами.
Я предлагала купить хомяка, но было сказано, что он засрет нам всю квартиру. На самом деле причина отказа в том, что Фуфик, несмотря на характер, умеет быть достаточно милым и очень нравится маминым подружкам, особенно тем, что умудряется, сидя на коленях, не порвать колготки. А вот хомяк мог бы засрать совсем не квартиру (жил бы в клетке), а их новые юбки от Версаче (они бы обязательно залезли в клетку и вытащили его оттуда).
Так и живем. Иногда мне кажется, что все домочадцы заключили пакт. Государство – результат общественного договора. Вот семья тоже. Вечером за ужином папа разглагольствует о ценах на нефть и войне в Ираке, его перебивает мама фразой: «А вот у Олиной подруги двоюродная сестра влюбилась в какого-то черного…», сестра вставляет, пока мама безмолвствует от возмущения этим фактом: «А я с таким мальчиком познакомилась. 29 лет, Ашот зовут. На красном БМВ ездит». Я сижу и понимаю, что они не слушают друг друга и каждому, по большому счету, плевать, что случилось у другого, хочется просто рассказать свои потрясающие новости. Хотя это пафосно называется семейный ужин.
Зачем любить кого-то, если любовь – это только название. Ширма, прикрытие своих целей. Вот сестра в приступах дочерней нежности сообщает маме: «Мамочка, я тебя так люблю!» Я молчу, все тоже, хотя прекрасно знают, что она постоянно доводит маму. Ну и какая здесь любовь? Впрочем, я никого не пытаюсь убедить, всё равно они не поверят, что именуемое великой любовью чувство – не более чем, например, тщеславие, желание нравиться самому популярному мальчику.
Что касается моего любимого класса, то тут примерно такая же ситуация. Подруги признаются в любви подругам, потом в компании парней опускают в глаза и за. И опять признаются. Я не хотела такой судьбы, поэтому уже в 5 классе сказала одной девочке, которая принялась обсуждать со мной своих (и моих типа) подруг: «Слушай, а ты с Юлей и Машей так же меня обсуждаешь?» Она нашлась, что ответить: «Нет, я обсуждаю Машу с тобой и Юлей и Юлю с тобой и Машей», но больше я ни для кого не была «близкой подругой» (то есть той, с кем можно обсудить всех остальных). Меня это вполне устраивало.
Ясно, что любовь закрывает человеку глаза. Я же предпочитаю жить с открытыми.
Может сложиться ошибочное впечатление, будто я всех ненавижу. Это не так. «Не люблю» значит всего лишь «равнодушна». Не могу сказать, что вижу людей насквозь, но, по крайней мере, ничто не застит глаза, и я могу объективно оценить душевные, так сказать, качества данного человека. Поэтому такая проблема, как заблуждение в людях, осталась в глубоком детстве, там же, где уверенность, что я не из этой семьи, а мои настоящие родители король и королева, и привычка отрывать обои от стены, проковыривая дырки до самого бетона.
Если человек всех любит (или делает вид), его обычно не воспринимают всерьез и часто используют.
Зато если кому-то всерьез плевать, этот кто-то становится чуть ли не самым главным в тусовке. Наверное, потому, что такой человек имеет потрясающие возможности: уйти, когда хочет, придти, когда хочет, говорить то, что думает, и делать, как нравится. Ему ведь плевать, если никто не будет его любить. За это его и любят (один из больших жизненных парадоксов). Или уважают. Или просто не понимают, поэтому тянутся, пытаясь понять.
Так и случилось. Раз я никого не люблю, тупо пытаться заставить кого-то любить меня. Да и на фиг надо, к тому же. Я демонстрировала полное наплевательство с самого первого класса, а когда у детишек начали формироваться первые представления о тусовке и кто должен быть ин- и аутсайдером, оказалось, что я самый что ни на есть, ин.
Уже тогда было понятно, ху из ху, а кто не очень. Вопреки всеобщим представлениям, самые симпатичные девчонки не были жуткими стервами, издевавшимися над всем живым (стандартный сюжет американских фильмов про молодежь). Они были вполне обыкновенными, со своими слабостями, вроде мальчиков, твердыми представлениями о том, что дружба – это когда ходят за руку, и проявляли благосклонность по отношению к менее красивым.
Парни стали тянуться ко мне, вот это было полной неожиданностью. Кажется, я не вписывалась в их понятие «девушка», которое, в свою очередь, не вписывалось в понятие «друг». Получается, со мной можно дружить. Сами парни тоже были неплохими, только страдали комплексом имени самого популярного мальчика класса (да и школы), оказывавшим серьезное влияние на их поведение. Они этого, кажется, не осознавали, стебали его за глаза, потом копировали.
И все доверяли мне свои секреты, радуясь тому, что, в отличие от них самих, я никому ничего не передам.
И вот однажды все инсайдеры собрались на квартире одной девчонки. Пили, спали, ели, как поется в песне. То есть до сна пока не дошло, так что занимались, в основном, первым, потому что о еде хозяйка не позаботилась. Сожрали все купленные закуски, типа чипсов, а дальше… Полезли в холодильник, там, кроме несвежего тортика, впрочем, тут же уничтоженного голодающими, ничего.
Я сидела, привалившись к стене, и удивлялась тому, что она так бешено вращается. Во рту стоял ненатурально-апельсиновый вкус Отвертки. Тут ко мне подошел Самый Популярный Мальчик Витя и говорит: «Я тебя люблю!». Стена резко перестала вращаться, и меня качнуло вперед. Я подняла на него глаза и стала искать прикрепленный куда-нибудь диктофон. Подумала, он хочет записать реакцию (естественно, восторженную) девчонок на свои слова, может, потом в старости будет наслаждаться, сидя в кресле-качалке под пледом.
Я говорю:
- Достань диктофон, а то вдруг с помехами запишется…
- Что???
- Ну, у тебя же где-нибудь в штанах диктофон спрятан…
- В штанах у меня другое спрятано! – ответил он стандартной пошлой шуткой. Потом присел передо мной на корточки и сказал: «Да ты же совсем пьяная!» с такой нежностью в голосе, что я даже устыдилась. Потом, конечно, возмутилась и промычала: «Я не пьяная!»
«Конечно, конечно» - с этими словами он поднял меня и повел в какую-то комнату, почему-то пустовавшую. Мне-то казалось, что в каждом помещении этой квартиры, включая кладовку, кто-нибудь сидит, лежит в позе эмбриона, зажигает или блюет. Ан нет!
Витя уложил меня на кровать и заботливо накрыл одеялом. Я сказала: «Ты совсем как папа», хотя мой отец никогда не занимался такими вещами, даже, наверное, не знал, на какой кровати я сплю. Он улыбнулся и поцеловал меня куда-то между щекой и лбом. «Да ты точно прирожденный отец», - усмехнулась я и тут же провалилась в сон.
Проснулась с тяжелой головой и ощущением, что вчера случилось что-то необычное. Только вот, что? Надеясь это выяснить, я выползла из комнаты, непонятно зачем завернувшись в одеяло (спала-то в одежде). На кухне проснувшиеся люди собирались завтракать. Наверное, у меня была такая же глубокомысленно-отстраненная физиономия со следами вчерашнего веселья. По пути я решила свернуть в туалет, кто-то сказал: «Лучше не ходи туда!». Я, конечно, не послушалась, вошла – и тут же вышла. Унитаз засорился и был полон плохо пахнущей светло-коричневой жидкостью (дерьма, если по-простому). Картина «Тяжелое утро после попойки» предстала во всей своей безрадостной красе, к тому же опять дало о себе знать отсутствие еды. Где-то в недрах холодильника нашлись глазированные сырки, немедленно съеденные. Потом проснулась хозяйка и наорала на нас за них, как давеча за тухлый тортик. Но всем было плевать, ещё больше, чем вчера. Пришла Катька, села к Вите на колени. Он пододвинул ей табуретку с таким видом, что она тут же пересела. Я смотрела на него с недоумением, как и все остальные, впрочем. Он пил кофе, глядя в пространство.
Мы собрались по домам.
Подошли к месту, где всем надо было в разные стороны. Витя сказал: «Я тебя провожу». Отказываться не было ни сил, ни смысла. Мы шли молча вдоль загаженных собаками и людьми газонов, хотя они только так назывались, на деле травы было меньше, чем дерьма. Вдоль пруда, где все утки давно вымерли. Вдоль детской площадки, где бухали бомжи и школьники. В покосившемся домике с горкой кто-то спал. Витя не выдержал первым:
- Нехило погуляли.
- Да…
- А ты помнишь, что было вчера?
- Помню… А кстати, что было после того, как я заснула?
- Да ничего особенного… Катька ко мне приставала.
Я усмехнулась. Витя с самого детства окружен девчонками и любит рассказывать о досаждающем внимании особ противоположного пола.
- Потом Ленка напилась, стала стриптиз танцевать…
- Сильно разделась?
- Да не, до лифака… Маша пыталась соблазнить Антоху, в итоге они в комнате закрылись. Вован тухлил, что ему никто не дает…
- Ха! А должны, что ли?
- Ну не знаю…
Перед моим подъездом мы остановились.
- Даш!
- А?
- Ты помнишь, что я вчера сказал?
- Что у тебя в штанах что-то спрятано…
- А до этого?
- Помню…
- И что?
- Ничего…
Я пошла домой.
Мама органически неспособна к работе, да и вообще к какому-либо напряжению. После того, как в пятницу пришлось поездить по Москве по каким-то папиным делам, она всю субботу лежала с полотенцем на голове. Папа ходил на цыпочках и говорил: «Бедняжка». Сестра скандалила, что не хочет мыть полную раковину посуды. Я искренне радовалась, что субботу провела вне дома. Впрочем, и в воскресенье мама сохраняла остатки плохого самочувствия, следовательно, и настроения. Я ужасно не люблю, когда вся семья в сборе. Нагоняет тоску и способствует головной боли. И тут выяснилось, что приедет бабушка. Это уже просто убийственно. Я решила попросить маму сказать, что у меня приступ острого инфекционного заболевания, и не выходить из комнаты. Но это не прошло. Мама сама собиралась сделать то же самое, причем повод у неё был, конечно, убедительнее – пятничное перенапряжение. Сестру оставлять наедине с бабулей – это потом собирать осколки и ошметки по всей комнате. Папа, хоть это была его собственная мать, тоже не жаждал с ней общаться. Так как крайнего найти не удалось, решено было мучиться всей семьей.
Вообще, у меня две бабушки. Одна – мамина мама – совершенно нормальная. Она, правда, обожает свою младшую дочь, а на старшую (маму то есть), ей совершенно плевать. Маму это почему-то не волнует, она самозабвенно обсуждает с бабушкой (и не только с ней, конечно) личную жизнь моей тети, полную лишений и выгоняний. Зато вторая бабуся, папина мама, умеет достать за первые 2 минуты пребывания с ней в одном помещении. В этом они похожи с моей сестрой. Вообще, сестра является квинтэссенцией всех поганых качеств, имеющихся у членов нашей семьи. Так вот бабушка. Только появившись, она начинает обгаживать всё и вся, давая при этом советы, как всё исправить и счастливо жить дальше. Её компетенция в поднимаемых вопросах, конечно, вызывала сомнения, что я ей однажды сообщила.
Кажется, тогда она возмущалась, что мы (то есть не мы, конечно, а рабочие) поклеили новые обои, не посоветовавшись с ней в выборе оных. Я спросила, почему же она раньше не сообщала, что является дипломированный дизайнером, а также педагогом, психологом, сантехником и асфальтоукладчиком в придачу (до обоев она компетентно рассуждала на темы из этих областей). Бабушка вспыхнула, но кроме «Не смей хамить старшим!» крыть было нечем. С тех пор она ненавидит меня, хотя после никаких конфликтов между нами не было. Комично, как она, холодно бросив «Здравствуй, Даша», бросается к сестре с возгласом: «Вот моя любимая внученька!» и начинает тискать её, а минут через 10 максимум они начинают жутко ссориться.
Это, конечно, смешно, но слишком громко, особенно после тяжелой субботы. Я размышляла, как бы избежать вечера в семейном кругу. Тут раздался телефонный звонок. Звонил Витя, звал гулять. Зажав трубку, чтобы он не слышал, я крикнула маме: «Мам, меня одноклассник приглашает куда-нибудь сходить!». Она ужасно обрадовалась, ведь почему-то была уверена, что, появись у меня молодой человек, я стану «нормальной». Какой именно, не уточнялось. Мама сказала: «Конечно, иди!» Сестра тут же завопила: «А меня почему не отпускаешь? Всегда всё ей! Папа!» Впрочем, к папе в таких делах можно было не обращаться. В вопросах воспитания он был целиком на стороне мамы, что бы она ни решила.
Витя действительно очень симпатичный. Смуглый, с хорошим телом, темными-темными глазами и прической а-ля Бэкхем в лучшие годы. Причем такой он уже давно, соответственно, девушки ходят вокруг ещё с тех пор, как носили школьную форму (был у нас в школе такой прибабах). Добавьте сюда ещё дорогую стильную одежду и непробиваемую уверенность в себе – и вот перед вами Витя, стандартный король класса.
В книгах и фильмах такие бывают либо тупицами, либо голубыми. И всегда влюбляются (в редких случаях своей правильной ориентации) не в королев, а в серых мышей или забитых ботанок. Ни тем, ни другим он не был, влюблялся в разное время: в самую симпатичную девчонку класса, в модель из параллельного, в какую-то старшеклассницу.
И вот теперь он стоял передо мной, в потертых джинсах, темно-синем свитере с закатанными рукавами и кроссовках с белыми полосками. Все проходящие мимо девицы выворачивали головы.
- Привет!
- Привет! Куда пойдем?
- Давай просто погуляем…
И мы пошли вдоль проспекта. Было серо, но тепло и как-то приятно. Потом долго сидели в парке на скамейке, говорили ни о чем и в то же время обо всем.
Когда мы опомнились, было уже темно, проспект сверкал фонарями до самого горизонта, машины проносились как болиды формулы 1. Зажигались окна, люди спешили домой. В такие моменты я понимаю: то, что я на самом деле люблю – это город. Без него не проживу – зачахну как цветок на обочине шоссе. Мне нужна суета, толпы людей, спешащих по своим делам, солнце, отражающееся в витринах, и миллионы огней.
Витя обнял меня за плечи, и я стала думать, хочу ли убрать его руку. Вообще, она не нарушала установившуюся гармонию вечера, даже наоборот. Я тоже положила ему руку на плечо, и мы пошли как двое лучших друзей, улыбаясь в глаза фонарям.
Я улыбалась своим мыслям, причем абсолютно не задумываясь, что это за мысли. Да их и не было особенно, просто ощущение, что всё круто, всё так, как я хочу, и так и будет.
Дома, как всегда после посещения бабушки, стояла атмосфера подавленности и уныния. Все разбрелись по разным комнатам. Сестра в нашей комнате врубила музыкальный центр и скакала под Бритни Спирс. Папа сидел за компьютером. Мама лежала на диване в гостиной с включенным телевизором и книжкой Донцовой. Это – один из вопросов, в котором мы резко расходимся (не единственный, конечно). Меня возмущает, что деревья планеты Земля, и так не слишком многочисленные, уничтожают, чтобы издавать подобный хлам. В глубине души я надеюсь, что когда-нибудь запалят большой-большой костер из подобного чтива, а перемазанные сажей интеллектуалы будут скакать вокруг него и орать ритуальные песни (или цитировать Маркеса). А ещё когда-нибудь я стану режиссером и сниму свою версию фильмов по шедевральным произведениям Донцовой, где героиню убьют через 5 минут после начала. Ну это так, планы на будущее .
А пока мама аж села на диване от готовности внимать и спросила:
- Ну как погуляли?
- Нормально…
- ээээ…. А-а?.
- Мы не целовались!
- Почему?!
Я так и села на ближайший диван.
- Я думала, ты обрадуешься, что у тебя такая высокоморальная дочь.
- Ну… да, конечно… и всё-таки что случилось? Вы поссорились? Он нашел другую? Ну и пусть катится, ты найдешь себе лучше, он тебя не оценил, а тебе нужен тот, кто оценит, кто будет любить тебя такой, хм, какая ты есть и…
- Мам, успокойся! Мы просто гуляли. А ты так говоришь, как будто мы разводимся.
- Ко всему нужно быть готовой!
Я развернулась и ушла.
Наши с мамой разговоры всегда оканчиваются ничем. Она явно не знает меня и не пытается, а воспитывает (громко сказано) образ, создавшийся у неё в голове. Постоянно пытается меня утешать. Особенно после того, как поболтает с мамами моих одноклассников, обожающими перемывать косточки девчонкам.
- Да вот за Катей все парни ухаживали, но кто с ней остался? Никто!
Когда я говорю, что мне, в общем-то, плевать, кто был и кто остался, делает удивленное лицо.
Идти было некуда. В каждой комнате кто-нибудь сидел. Поэтому я осталась на кухне с чашкой чая и книгой.
Кухня сохраняла следы нашествия хана Батыя. Это сестра пекла пирог. Ещё один факт, подтверждающий мою теорию касательно сестры – она готовит так же, как какая-то троюродная бабушка, умудрявшаяся, приготовив высокохудожественную яичницу, уделать всю кухню. Правда, в её распоряжении были домработницы, которых у нас, к сожалению, не водится. Сестра же убирать за собой не привыкла. Мама убирает, но через день. А я… да я здесь вообще не причем!
Пришел папа, решивший обсудить со мной какой-то философский вопрос. Вляпался в начинку несостоявшегося пирога и сильно помрачнел. Я размышляла, как и куда улизнуть от назревающего очередного семейного скандала, вполуха слушая папу. Сказать по вопросу уничтожения китов было решительно нечего.
В школе всё как всегда. Кроме того, что Витя широким жестом кинул свой рюкзак на мою парту. Так мы стали сидеть вместе (звучит почти как «мы поженились», не так ли?).
Мама ушла пить кофе с подругами, папа ещё на работе, мы с сестрой были дома одни. Во избежание потери невосстанавливаемых нервных клеток, я сидела в другом конце квартиры. А сестра на кухне делала попытку № 2 испечь пирог. Вдруг я услышала её крик, характерное шипение заливаемого огня и кинулась в эпицентр событий. Сестра тряслась посреди кухни, из духовки валил дым, по кафелю растекалась вода. Естественно, вытирать её пришлось мне. Пирог сестра всё-таки допекла, но, вынимая из духовки, уронила. Я попросила её больше не экспериментировать, ведь такими темпами следующий кондитерский шедевр мог стоить нам квартиры.
Витя провожал домой из школы. У меня брови чуть не уползли с лица, когда он сказал: «Я тебя провожу. Не против?». Вообще, с ним приятно. Он рассказывал разные истории, я про пирог своей сестры, про бабушку, Фуфика, хотя обычно очень мало говорю о семье. На прощанье он сказал: «Даш, то, что я сказал тогда у Жары, чистая правда!». И на этот раз ушел первым. Мама каким-то образом увидела нас в окно. И встретила меня словами: «А кто это тебя провожал? У тебя появился мальчик? Главное, не теряй голову…»
- Мам, никто у меня не появился.
- Как? А это кто?
- Ты о ком?
- О том, кто тебя провожал!
- Одноклассник.
Я подозревала, что сейчас прослушаю лекцию на тему «Как закадрить и довести до ЗАГСа парня своей мечты», поэтому быстренько сказала: «Он очень любит одну девочку из 9 класса и спрашивал у меня, как добиться её расположения».
- И что ты ему ответила?
- Петь серенады под окном.
- Ты издеваешься надо мной?
Это был явно риторический вопрос, поэтому я направилась прямиком в свою комнату. Шкафы распахнуты настежь, кровать сестры, моя и все стулья завалены одеждой. Ну понятно. Сестра собирается на прогулку.
- Слушай, я тебе 100 раз говорила не заваливать мою кровать одеждой!
Сестра тут же начала что-то вопить в ответ, поэтому я кинула рюкзак на пол и вышла из комнаты. Мда… «Я попал в окружение». С одной стороны, вопящая сестра, настроенная на скандал, с другой – мама, жаждущая устроить мою личную жизнь. Куда бежать? В этот момент позвонил Витя. Он, наверное, только пришел домой. «Даш, пошли гулять!». Эээ, вообще-то, мы только расстались. В смысле, попрощались. Но это я сказала бы в другой ситуации, а сейчас схватила куртку и вышла из дома.
Мы сидели в парке на скамейке. Витя долго и пристально на меня смотрел, потом выдохнул и сказал (про это, кажется, говорят: «Как в омут нырнул»): «Даш, я больше не могу. Я тебя люблю».
Я не поняла, что он от меня-то хочет. Вопросительно подняла брови. Он сказал: «Я думал, что смогу просто с тобой общаться, но нет…» Я понимала, что здесь сейчас развивается очень трагическая сцена, но явно не могла оценить её по достоинству. И я спросила:
- Что значит, любишь?
- В смысле?
- Ну вот в чём выражается твоя любовь? Чем отличается твоё отношение ко мне от остальных?
- Чем?! Да я всё время думаю о тебе! Постоянно представляю, что ты рядом. Хочется, каждую минуту видеть тебя, слышать, чувствовать рядом с собой… Ты будешь со мной встречаться?
И у него были такие несчастные глаза, которые я видела только в фильмах, и ещё доказывала всем, что в жизни этого не бывает. Черные, с дрожащим внутри блеском. Любая дура на моем месте тут же влюбилась бы. А вообще она бы и не дотянула до этого момента и ответила бы: «Да! Да! Да!»
Но я была не любая дура. Витя сидел рядом, закусив губу. Наверное, первый раз в жизни делал такое признание. Хотя кто знает…
Я не понимала, как это. Так страдать из-за кого-то. Зачем? Он же меня совсем не знает. Не знает, какая я на самом деле. Наверное, держит в голове какой-то образ и любит. И думает, что этот образ - я.
Витя выглядел таким несчастным, что захотелось обнять его и утешить. Я и обняла. Мы долго сидели так близко, как самые родные люди, на этой покосившейся скамейке в парке. Ветер трепал листья на деревьях и мои волосы, постоянно прилепляя их к губам. Витя поднял глаза и посмотрел на меня. Между нами был, наверное, сантиметр, не больше. А на самом деле…
Я взглянула в его черные глаза и сказала: «Нет…»