Я просыпаюсь. Вчера вдруг совершенно неожиданно позвонила Ты. Cука, черт бы побрал эти широкие стены и этот гребаный, мать его, белый телефон. Дррррррын. Я иду на кухню, ставлю чайник, достаю сигарету и начинаю думать.
Когда происходит нечто знаменательное, закрываешь глаза и запоминаешь - это F6. Quicksave. Потом можно будет вернуться к этому моменту и представить себе все так, как хотелось бы. Или просто, в тишине вспоминать и вновь и вновь переживать Чувство. Да, черт возьми, все снова и снова, пока наконец Пережитое не начинает самостоятельно жить внутри тебя и не поглощает полностью.
Я закрываю глаза.
Шум шуршащих по асфальту колес, бесконечно одинокая женщина из репродуктора. Жара.
-Полчаса до рейса! Тьфу, япппонский городовой, короче, я пошел, подойдешь.
-Да, да, пап, я скоро, ага.
Странно, так много людей- а Тебя все нету. Ты же обещала, Ты же звонила ночью и срывающимся голосом кричала, что приедешь проводить. Как же так? Как-то сопливо все получается, наигранно. Рисуется банальная, но такая нужная сейчас картина: я уже почти скрываюсь в секторе таможенного контроля, как распахивается дверь и в зал вбегаешь Ты. Я роняю вещи на пол, медленно бегу к тебе и далее все в таком духе. За кадром обязательно что-нибудь из Savage Garden. Девушки шмыгают и дружно достают носовые платки. Happy end.
-Япппонский городовой, пошли, рейс уже!
Я поднимаю вещи и иду в сектор таможенного контроля. Формальная процедура, регистрация, "приятного полета". Нет, я так и не обернулся посмотреть на дверь. Нет. Я улетал из этого ненавистного города, чтобы вернуться обратно.
Наливаю себе чашку горячего кофе, достаю еще сигарету, сажусь на стул. А за окном- туман. Холодно.
-Ну-у, покружи меня, а, покружи-покружи!
Ты, сложив руки на моей груди, смотришь в упор широко распахнутыми глазами, в которых через край так и плещется Детство. Как я могу ему отказать? Чувствую себя немного скованно и поэтому довольно грубо подхватываю Тебя и начинаю кружить. Радостно ойкаешь, зажмуриваешь глаза и, хохоча, болтаешь ногами. А я кружу Тебя, кружу и сам время от времени тихо посмеиваюсь, все так же почему-то неловко и смущенно. И так много солнца, такого теплого солнца на Твоих волосах.
Знаешь, а ведь Ты хорошая.
Все-таки хорошая.
Давно остывает кофе. И сигареты кончаются.
-Мама, мама, ну купи-и, купи-и ласипед!
Большой, еще пахнущий заводской краской "ласипед" покоряет сердце сразу же, только я вижу его. Маленький, в растрепанных волосах, я стою перед большой витриной, широко распахнув глаза. Стою и вижу, как, позвякивая звонком, въезжаю в ограду на блестящем "ласипеде". Пацаны вскакивают с лавок и, шипя и толкаясь, с шумом окружают меня, а я стою в центре, такой очаровательно снисходительный. Мальчишки внимательно слушают, завистливо, и в то же время с уважением разглядывая предмет всеобщего внимания и личной гордости. Сосед Санька Сорокин толкает брата в бок и веско произносит, оттопыривая вверх большой палец: "Видал? Те-ехника!". Кто-то хочет осторожно хочет потрогать блестящую фотокату, а я ему- шлеп по рукам:"Но-но!". А потом, потом начинается: Вадька Пяткин подходит и сбивчиво шепчет: "Этта, слышь, давай я те шоколадку, а ты, ты мне два круга по двору, давай, а?". Я стою, будто бы прикидывая что-то, потом нехотя так: "Ну, если только два круга". И Вадька, Вадька Пяткин весь загорается и осторожно садится на упругое кресло. Все затихают и Вадька под напряженным взглядом десятка глаз делает заветные два круга по двору. С минуту висит молчание, а потом...
Память, память. Это хорошо, конечно- помнить. Эти заученные еще в школе стихи, надрывно читавшиеся перед сонным классом, эти присущие каким-то отдельным людям привычки, вспоминая которые невольно улыбаешься. Эти жизненные говны, когда забиваешься под большое одеяло, и что-то еще такое светлое-светлое.
Это хорошо, конечно- помнить.
Cука, черт бы все-таки побрал наконец эти широкие стены.