Часть вторая. Харьков
Аркадий Клугман
В декабре 1979 года я приехал в Харьков и в январе уже работал слесарем-сборщиком на харьковском заводе тракторных двигателей. Работа была тяжёлой, в три смены, но несложной:– полтора года я крепил масляные фильтры с отходящими трубками к тракторным двигателям, монотонно проплывающим мимо меня по бесконечной ленте конвейера.
Жил я в комнатке коммунальной квартиры на улице Дмитриевской, недалеко от городского вокзала. Публика в коммуналке обитала самая разношёрстная, но запомнились лишь две яркие личности. Райка, - весёлая женщина, из породы больших жизнелюбок. Основным источником дохода Раисы были деньги, полученные от сдачи пустых бутылок из-под вина, выпитых накануне. Раз в три месяца, сияя счастливым лицом, собрав на кухне жильцов коммуналки, она церемонно представляла нам нового, обычно расписанного наколками, мужа.
Хорошо запомнился Анатолий. Каждому человеку присущи слабости. Была своя и у Толика. Анатолий всем сердцем любил Крым. Работая грузчиком, он каждое лето брал отпуск и ехал в свою любимую Ялту. На второй, а иногда и на третий день, он в сильном подпитии, руководствуясь какими-то тайными, лишь ему ведомыми мотивами, кирпичом разбивал витрину близлежащего ресторана. Через пару месяцев, отдохнувший в местной кутузке, он возвращался в Харьков и мечтал о лете.
Как человек, регулярно читавший книжки и обладавший живым воображением, Толик любил рассуждать на отвлечённые философские темы, в основном о том, как легко убить человека: достаточно только ткнуть ножом.
Однажды вечером мелодичный звон стаканов из обители Анатолия был заглушён душераздирающим женским криком. Кричала выскочившая из комнаты Толика незнакомая женщина. Когда приехала вызванная соседями скорая помощь, дама, зажав кровоточащий бок рукой, заявила во всеуслышание, что поранилась она сама и помощь ей не нужна. Не обращая внимания на присутствующих, парочка демонстративно замерла у окна на кухне, слившись в страстном поцелуе: живое воплощение всепрощающей любви. Пожав плечами, скоропомощники уехали, предварительно взяв с пострадавшей подписку об отказе от помощи. Через три дня она умерла.
После этого Анатолий долго вёл себя смирно и робко, но, слава Богу, вся эта история закончилась благополучно, про него забыли.
* * *
Через несколько месяцев, путём долгих и осторожных расспросов, мне удалось выйти на евреев, которые воспринимали своё еврейство не как неизбежное клеймо, а как знак высшего качества, дарованного свыше.
- Опять жиды пьянствовать собираются,- удивлённо говорили бабушки у подъезда, когда наша группа из восьми человек собиралась раз в неделю на квартире у Тани, нашей учительницы иврита. Занятия были интенсивные. Иврит, история, хасидские песни, и, самое главное, нелегальная литература, которую я брал у Тани на дом. Нелегальной считалась любая книжонка, напечатанная за рубежом, независимо от содержания.
Несколько раз я встречал у Тани Юлия Эдельштейна, бывшего её учителя иврита и будущего мужа, будущего узника Сиона, будущего министра абсорбции Израиля.
Оказывается, Таня прошла трёхмесячные курсы иврита в Москве, на частной квартире. Стоимость обучения шестьсот рублей. Деньги на обучение выделил сочувствующий зубной техник Янов.
Медовый месяц длился недолго - месяца два. Удивлённые разгулом еврейской игривости, внутренние органы поднатужились - и исторгли из себя серию мер по приведению в чувство распоясавшихся еврейских националистов. Недалеко от Таниного подъезда частенько стала дежурить похожая на фургон машина с усиками антенн на крыше.
Замечательно действовала на носатых неожиданная остановка на улице, и после доверительного объяснения, что неподалеку произошло ограбление квартиры, происходила проверка содержимого сумок и портфелей. Вызывали на собеседование в КГБ, в ходе которых, якобы невзначай, подкидывались некоторые детали частных разговоров. Люди начали подозревать друг друга. Плюс неожиданные неприятности на работе.
Должен разочаровать наивного читателя, представляющего себе кэгэбиста этаким дюжим детиной в фартуке с пятнами крови и размахивающим раскалёнными щипцами в мрачном подземелье. За мной приглядывал Владимир Иванович, нормальный мужик, единственным недостатком которого было какое-то нездоровое любопытство к некоторым аспектам моей жизни. Встречались мы пару раз в гостинице, в хорошем номере. Он был без фартука. Мы пили чай и беседовали на наболевшие темы.
- Владимир Иванович,- голосом, преисполненным сочувствия, я как-то заявил ему,-
Обратите внимание на статистику! За двадцать лет поголовье евреев упало с трёх миллионов ста тысяч, до одного миллиона девятисот тысяч. Потерпите немножко, лет двадцать, и всё будет хорошо. Но Владимир Иванович оставался неутешен. Не доверял он нашей статистике.
* * *
Чего только не понаписано о причинах антисемитизма! Теперь послушайте сюда.
Я уверен, что евреев не любят потому, что они победители. Мы - победители законов истории. Где все наши раздувавшиеся от гордости враги - египтяне, греки, римляне и прочие отбросы истории? Правильно, - в Лувре, с номерочками на потрескавшихся ногах. Сам видел.
А где зародилась письменность?
А кому поклоняются те, кто пару тысячелетий назад поклонялся прибитому к дереву конскому черепу? Опять правильно, - прибитому к перекладине еврею. Достаточно было к еврейской ереси подмешать египетский культ ежегодного умирания и возрождения Озириса, добавить идеи Зороастризма о борьбе добра и зла и Страшном суде, - получилась вполне приемлемая для язычников религия, с коленопреклонениями перед крашенными досками и размалёванными куклами, да ещё, к тому же, обещающая такие удобства, как райские кущи в загробной жизни.
А ещё не любят – за наглость. Что полагается сделать народу, рассеянному среди других народов? Опять угадали. Не выпендриваться, а потихоньку раствориться. А они постоянно норовят выпасть в осадок. Уж сколько лет их и презирали, и унижали , и всякие страсти о них насочиняли, а всё не помогает.
Вы скажете: чушь. Может быть. Как и все остальные измышления на эту тему, да и другие многомудрые темы. Но мне нравится воспринимать антисемитизм именно так. Не хочу жизни униженной ни для себя, ни для своих детей. Из двух сдвигов: - комплекса неполноценности и мании величия, не колеблясь, выбираю второй. Антиевреи могут воспользоваться оставшимся, мне не жалко.
* * *
Район тракторного завода. Место расстрела тридцати тысяч евреев Харькова. Дул холодный ветер. Мы, человек десять, стояли у скромного обелиска, вершина которого была увенчана проплешиной. Ранее там была выбита шестиконечная звезда, но затем её уничтожили с помощью пескоструйной машины. На месте расстрела советских людей она, как посчитали выше, выглядела бы вызывающе. Юра, умевший читать на иврите, нарисовал на светлом камне обелиска карандашом звезду, зажёг свечу и прочитал молитву.
Через пару недель у памятника собралось людей намного больше. Всё было как прежде, но ребята шли к могиле, окружённые толпой молодых мужчин, одетых в штатское, ''случайных гуляющих''. Были слышны щелчки фотозатворов.
* * *
В квартире моего шурина Миши Шифмана был обыск. Мой тесть, Лев Ильич, заметив, что к подъезду дома направляются трое мужчин, успел на балконе присыпать картошкой кипу журналов «Израиль сегодня» и книгу «Эксодус». На следующий день дед сжёг криминальную литературу. Особенно мне было жалко «Эксодус».
* * *
Песах. 1980 год. Длинный стол, за которым восседало человек тридцать песующих. Периодически, огромными птицами, взлетали над столом плакаты с ивритскими словами, написанными русскими буквами, и нестройный хор голосов добросовестно повторял непонятные слова .Всё было обустроено по закону, даже стоял бокал с вином для пророка Илиягу, в случае его чудесного появления. Но, к сожалению, единственное чудо, которое случилось в этот вечер, это таинственное исчезновение пасхальной агады, замечательно оформленной книжицы на русском языке. Чудотворца обнаружить не удалось.
После окончания официальной части все выпили - и стало веселее, наконец-то можно было расслабится и поорать друг на друга. Обсуждалась больная тема: порядочно ли ехать по израильским визам куда-либо, кроме Израиля! Мнения разделились. Страсти кипели. Обалдевшие хозяева умоляли быть потише.
За душу пощипывала насыщенная эмоциональным накалом речь моего тёзки, Аркадия, молодого высокого мужчины. Суть речи сводилась к тому, что его сыновняя любовь к отцу, проживавшему в Америке, настолько сильна, что даже пересилила его неистовую любовь к исторической родине, и он , как ни тяжело ему будет решиться на это, поедет к папе; он даже английской королеве в личном разговоре заявил об этом!
На улицу мы вышли с Аркадием вдвоём. Действительно, Аркадию организовали двухминутный разговор с английской королевой по телефону. Разговаривал он с королевой через толмача в Лондоне, который и растолковал королеве, что любящего сына не выпускают в Америку, и в знак протеста, доведённый до отчаяния, сын объявляет голодовку. Голодал он в своей квартире. Пресса по обе стороны океана хранила гробовое молчание.
- Ни одна сука не то что не пришла, а даже не позвонила,- поведал мне Аркадий, гневно выпуская клубы пара в морозную ночь из ноздрей.
Дальнейшее развитие событий я додумал сам… К чувству горечи и обиды добавилось назойливое чувство голода. Мечталось о насильственном кормлении. Хорошо голодать, героически, под вспышки ламп фоторепортёров. А в одиночестве голодать противно. Утешало лишь сознание того, что где-то там, далеко-далеко, в лабиринте Букингемского дворца, в королевской светелке, под густой храп шутов, пажей и мажордомов, королева, подперев щеку рукой и печально свесив королевские букли, длинными ночами неустанно думает о страдальце с выпирающими рёбрами и потухшим взором, - Аркаше из Харькова!
* * *
Мы с Юрой и Сашей, соблюдавшими кошер знатоками иврита, на трамвае ехали в гости к «не помню, как его зовут», к кому-то, проведшему год учёбы в ешиве, то ли в Будапеште, то ли в Бухаресте; человеку, который пытался получить экзотическую специальность – советского раввина, но не удачно. Вы понимаете: молитвы на иврите и подъёмы в пять часов утра, - это же не каждому под силу! Запомнился холёный красавчик лет двадцати восьми. На стене был пришпилен огромный портрет Брюса Ли: наш хозяин упомянул, что у него какой-то поясочек по карате, поскольку каратэ был обязательным предметом в ешиве. По квартире порхала миловидная дама, которую, наверняка, несостоявшийся раввин, наедине, не жалея сил, обучал премудростям иудаизма. Недолгая беседа выявила, что наши доморощенные раввины Юра и Саша в области священного писания на головы выше заморского, да и пейсы у них были длиннее.
* * *
Старый матрос - Боря Май. Человек легендарной судьбы! Боря Май родился в городе Донецке и с раннего детства мечтал о море. И только в зрелом возрасте, имея семью и работая инженером, он нашёл в себе мужество переломить свою судьбу, отказаться от постылой инженерной должности и многие годы проработать простым матросом в г.Харькове. Педантичность и неприхотливость, эти неизменные Борины качества, высоко ценились начальством. Ни снег, ни пронизывающий до костей ветер, ни льющий, как из ведра дождь, - ничто не могло оторвать Бориса от его нелёгкого труда!
В любую непогоду, в своей, видавшей виды, тужурке, он пятого и двадцатого числа каждого месяца, ездил получать деньги на лодочную станцию, находящуюся в центре Харькова, на реке Лопань, где он работал матросом-спасателем. С врождённой скромностью, но твёрдо, Борис пресекал праздные вопросы любопытствующих, касающиеся подробностей суровых будней его мужественной профессии. И не удивительно!
Дело в том, что старым речным крабом Боря только числился по записи в трудовой книжке. На самом деле он работал скромным фотолаборантом-надомником, и это давало ему возможность, в полном соответствии с детской мечтой, дважды в год вместе с семьёй бывать на море. Причём понятие «море» для него не было чем-то таинственным, вечно меняющимся, когда валы за облака, - а имело чёткие координаты во времени и пространстве:
в бархатный сезон – Ялта, летом - Рижское взморье.
Встреча с этой удивительной личностью изменила всю мою жизнь. Каждый человек имеет или имел какие-то образцы для подражания. Я помню, в детском садике этими эталонами для меня были дедушки Ленин и Сталин, два неугомонных борца за счастье человечества. Время шло, и в полном соответствии с теорией эволюции менялись и идеалы. Для меня спираль эволюции достигла своего пика в тот момент, когда я познакомился с Борей. С затаённой завистью и восхищением я наблюдал за незатейливостью быта Бориной семьи. Мне тоже хотелось не спеша просыпаться в десять утра, распевать, расхаживая в рваном халате по квартире, отрывки из популярных советских мелодий, попутно печатая цветные фотографии для многочисленных клиентов. И я знал, что впереди меня ждали долгие годы тяжёлого и напряжённого труда. За счастье нужно бороться!
Но самое главное Борино качество – это умение держать своё слово, даже данное при выходе из ресторана. Редкое качество в наше время.
* * *
У меня был в Чимкенте приятель, Володя Фомичёв, человек с неистощимой фантазией и истинно русской удалью, постоянно льющейся через край. Как-то, дав слово приятелям и хорошо выпив для поддержания духа, Володя с отчаянной решимостью вошёл в центральный продовольственный магазин и под одобряющие взгляды восхищённых товарищей, чётко выполняя обещанное, принародно помочился в кадку с развесистой пальмой, стоящей посредине магазина. В Австралии я таких обязательных людей не встречал.
. В Австралии я таких обязательных людей не встречал.