Он был мастер. А она его жена. Каждое утро он вставал в пять тридцать утра, делал нехитрую зарядку из 3 упражнений и выходил на маленькую кухню. На кухне его ждала она. Как только он входил на кухню, она снимала синий, уже свистящий чайник с плиты и наливала крепкого чаю. Он садился за стол и съедал две вареные сосиски, бутерброд с маслом, запивая все это крепким очень сладким чаем. Он ел молча, только изредка вздыхал. Она стояла, облокотившись на край плиты, заведя руки за спину. Она смотрела на него сверху и каждое утро думала, что он слишком долго остается мастером. Она думала об этом уже двадцать лет и три месяца. Она не решалась сказать ему об этом уже десять лет четыре месяца и три недели.
Поев свой нехитрый завтрак, он вставал, говорил что-то невнятное, привычно звучащее как «спасибо» и уходил одеваться. Каждое утро он одевал свежую белую рубашку в тонкую голубую или серую полоску, брюки и куртку. Пол года он носил легкую куртку, пол года он носил бежевый свитер на молнии и теплую куртку. У него было десять рубашек, пять в голубую полоску и пять в серую. Она купила все это ему восемь лет назад, а он не заметил перемен в своем гардеробе.
Одевшись, он выходил в коридор и осматривал ботинки. Каждый день она вставала раньше него на час и чистила их. Обувшись и мельком взглянув на нее, он выходил за дверь и закрывал ее своими ключами. Через пять минут пешей прогулки, он спускался в метро и ехал четырнадцать станций, не делая переходов по веткам. Он считал это большой удачей в своей жизни.
Он работал мастером в большом цеху, большого завода на другом конце Москвы. Каждый день по будням и очень редко по субботам в девять часов утра через проходную проходил он - замеченным, но неопознанным. Никто не помнил, как его зовут, зато все знали, где его найти. За каждую смену он делал сто двадцать семь деталей для сталеплавильной печи. В обед он сидел за одним и тем же белым столиком, спиной к окну. За обедом он думал о детях, о даче и о том, что надо бы сделать ремонт. Примерно шесть раз в год, за обедом он думал о ней: в канун Нового Года, ее Дня рождения, дней рождений их двоих сыновей и пару раз в год, когда знал, что она болеет дома. Он думал, что надо будет зайти в универмаг или в аптеку и что-то ей купить.
Никогда еще не было такого, чтобы она, оставшись дома и занимаясь хозяйством, не думала о нем. Ее мысли чередовались одна с другой и мы не знаем точно сколько их было. Если она думала о детях, она думала и о том, как он к ним относится. Если вспоминались созревающие помидоры на даче, то неизменно приходила в голову его больная спина, не дающая ему спокойно поливать их. Если с потолка падала крошка побелки, она не забывала вздохнуть о несделанном им ремонте. Она не думала о нем может только несколько часов, в самые тяжелые дни болезни, а болела она редко, всего то пару раз в год.
Однажды он вернулся домой, как обычно в семь тридцать во вторник и нашел ее без сознания на пороге кухни. Он вызвал скорую и стал ждать. Скорая приехала через сорок три минуты и еще половинка. Половинкой минуты до этого она открыла глаза, взглянула на него, улыбнулась и подумала о нем последний раз.
Суетное время похорон минуло и он вернулся к работе. Каждое утро сменило цвет и не было даже радости от четырнадцати станций без пересадок. Он ощущал пустоту и одиночество. Он был мастером и делал сто двадцать семь деталей для сталеплавильной печи за смену. Каждый день за обедом он сидел за белым столиком спиной к окну и думал о ней ровно пять раз в год: по привычке в канун Нового Года, в день ее Дня рождения, дней рождений их двоих сыновей и в день ее похорон.