Меня зовут Захар. Я пришел домой с работы и сел ужинать. Моя жена Даша стала рассказывать как она провела свой день. Как шла она от метро и начался дождь с градом, как она упала и градины больно били ей по всему телу. Я смеялся.
А потом она не выдержала и начала свою обычную песню про нехватку денег и про просроченную любовь и вообще, как все хорошо у других и как ей нужна машина, как ей необходима куча шмоток и …………. я не выдержал на этот раз…
… я вышел на кухню. Сел на табуретку. Закурил.
Почему перед глазами идут круги?
Успокаиваться я не собираюсь. Я сижу по пояс голый. Весь в крови.
Руки в крови. Сигареты в крови. Я курю ее кровь.
Я помню, как белая стена встала перед глазами. Я схватил нож и стал их кромсать. Без какой-то четкой идеи и смысла. Я не хладнокровный убийца. Я маньяк. У меня нет цели. Есть только ярость. Жестокая всепоглощающая ярость. Она гнездится у меня глубоко в мозгу, а потом БАЦ! И выходит наружу. И кромсает все на своем пути.
Я курю, руки мои не дрожат, дрожит мой мозг. Как долго он сдерживался. Как долго я заставлял спать ярость. И вот она вышла и я размазал ее по всей квартире. Моя ярость унесла с собой мою тещу, тестя, жену и кошку.
Я вышел на лестницу и увидел пьяного соседа. Он сидел на ступеньках и пил пиво из большой двухлитровой бутылки. Я всадил ему нож в горло. Он захрипел и выронил бутылку. Пока сосед извивался на ступеньках, я вызвал лифт и поехал на первый этаж. Когда я вышел из лифта в темноту подъезда, мне навстречу поднималась маленькая девочка. Она остановилась. Посмотрела на меня и глаза ее округлились от ужаса. Она хотела закричать. Но я резко схватил ее за шиворот и резко ударил головой об стенку. Шея у нее хрустнула. Я отшвырнул ее и направился к выходу, совершенно на автомате проверил почтовый ящик, выкинул рекламу в специально подготовленную коробку для мусора и наконец вышел из подъезда.
Тихая влажная летняя ночь приняла меня в свои объятья. Ущербная луна ныряла среди туч и лишь изредка освещала своим чистым серебряным светом наш унылый типовой двор.
Прямо напротив подъезда в тени невысоких деревьев стояла лавочка заботливо установленная весной таджиками. На ней сидели две девушки, пили пиво и тихо перебрасывались словами. Я неслышно подошел к ним сзади. Той, что сидела справа от меня, я резким движением ножа перерезал горло. Другой зажал рот и тихо приказал снимать брюки и не рыпаться.
Я трахал ее с предельной жесткостью. Она билась в судорогах. Я чувствовал ее страх и биение ее сердца.
Когда я закончил, я перерезал ей горло и отшвырнул в сторону.
Я оглянулся. Метрах в пяти на другой лавке сидел, как мне показалось мальчик. Он сидел тихо и не шевелился. Мне показалось даже, что я чувствую ужас и страх, который волнами исходил от его неподвижной фигуры. Я подошел поближе. Поздоровался. В этот самый момент луна вылетела из-за очередной тучи и я увидел, что передо мной сидит девочка лет двенадцати - тринадцати с бутылкой пива в руке. Она посмотрела на меня округлившимися от ужаса глазами и попросила ее не убивать. Я ей сказал, что и не собираюсь, только вот ей придется за это пососать мою пиписку так, как она никому еще не сосала. Девочка кивнула утвердительно в ответ. Я сел на лавку, открыл ее пиво, а она принялась медленно насасывать мой взбухший член. Я взял ее за волосы для того, чтобы задавать нужный темп. Отхлебнул пивка и стал сочинять стихи:
Километраж. Я меряю шизофрению.
Хронометраж.
Я развожу руками силу.
Я провожу в дороге сотню лет.
Я здесь. Я жду. Я не поэт.
Колодцы дум.
Столбы украшены дарами.
Развешаны на дубе жертвы
Буд-то украшены цветами.
Я викинг?
Нет.
Я вновь не признанный поэт.
Я слабость я печаль я ветер.
Я горе я душа я знак.
Я сжатый вовремя кулак.
Три камня на душе моей лежат:
То верность, страх, бессилье.
Я покрывающий все мат.
Я самого себя засилье.
Я в отражении – маньяк.
Кому-то очень верный знак.
Я - стон.
Где Бог, что был всегда со мной?
Что
Же
Мне
Делать
С
Головой?
В ней клетка, где как птица бьется
Моя болезнь сама с собой.
Подранком крикну,
Улечу.
Я жить насыщенно,
Я выть насыщено,
Я мстить насыщенно,
Я бить насыщенно
Хочу.
Я волком взвою,
Закричу, вцеплюсь клыками в белый свет
И буду рвать его нещадно
И буду грызть его,
Трепать,
Пока он кровью не зальется
И в ней навеки захлебнется.
На последней строчке я мощно кончил ей в рот. И заставил проглотить мою горячую сперму. Она неловко сглотнула. Я потащил ее за волосы, посмотрел на ее раскрасневшееся лицо и резко ударил ей ножом в грудь. Она прижала свои худые ручки к груди и я нанес еще один удар и еще и еще. Отбросив бездыханное тело, я вскочил с лавки и побрел в сторону леса.
У леса стояла одинокая коммерческая палатка. Она была закрыта, а у входа сидел пьяный таджик и подвывал какую-то песню на своем родном языке.
Я подошел нему и протянул руку для приветствия. Он протянул свою. Я резко схватил его и потянув на себя, всадил ему нож куда-то в живот. Потом нанес еще несколько резких ударов и, бросив мертвого горца, побрел дальше в лес.
В лесу было прохладно и темно. Я шел по натоптанной дорожке в сторону озера и беззаботно насвистывал какой-то прилипший попсовый мотив. Дышалось легко. Я набирал полные легкие ароматного воздуха и получал истинное удовольствие от своей прогулки.
Вот показалось старое озеро. На его берегах то тут то там сидели подвыпившие компании. Купание и алкоголь – это тот самый коктейль, который зачастую приводит к нежелательным последствиям, но сегодня есть я и я сделаю все сам.
Я проплавал несколько часов подряд. Я устал. Я нырнул поглубже и вдохнул окружившую меня черную воду. Последнее что я помнил – это лицо моей жены, она улыбалась мне своей детской, наивной улыбкой, которую я так когда-то любил.
***
Сторож лодочной станции Петр Данилович вышел на воздух с дикой головной болью. Всю ночь он пил горькую, совершенно забыв о вверенном ему хозяйстве. Он прищурился от яркого утреннего солнца, умылся из рукомойника и пошел проверять стоявшие у причала лодки. Когда он подошел к воде, то глаза его округлились. Куда не погляди – везде по водной глади плавали трупы. Петра Даниловича вырвало прямо на лодку спасателя, сердце его не выдержало, и он умер от острой сердечной недостаточности.
Пятнадцатилетняя внучка Петра Даниловича Маша, узнав о смерти любимого дедушки, не находила себе места от горя. Петр Данилович после смерти ее родителей в авиакатастрофе, стал фактически ее отцом и она его любила всем сердцем. Она стала очень замкнутой, плохо спала и где-то через год Маша плотно сидела на героине.
Вскоре она умерла, и над ее могилкой каждый день вставало и заходило солнце. А как же иначе