Как же часто наше настроение портится из-за
неудовлётворённого желания, неосуществлённой
мечты,из-за того, что мы что-то не смогли получить.
Подчас мы не замечаем, что по сути, нам
так бывает мало нужно, чтобы быть счастливыми.
Мы не умеем пользоваться в полной мере теми
кратковременными, небольшими кусочками
счастья, которые нам иногда незаметно подбра-
сывает жизнь.
/Автор- Дорога, которую мы не выбираем/
Вечер первый
Поезд приходил в город уже поздним вечером – в двенадцатом часу, поэтому в гостиницу он добирался уже около полуночи: вначале на метро, благо всего была одна остановка, а затем на трамвае. И, не смотря на то, что ехать то было, всего остановок пять, эта часть пути отнимала достаточно много времени. Трамвай был всего одного единственного маршрута, который и днём то ходил довольно редко, а поздним вечером и подавно. Выходя из метро на проспекте Мира, он сворачивал направо, затем ещё направо и через три минуты уже был на остановке. Освещение было плохое и трамвая приходилось дожидаться практически только под свет, падающий из окон ещё не заснувших полуночников.
Терпеливо стоя в темноте на трамвайной остановке, с перекинутой через левое плечо небольшой сумкой и, дипломатом, поставленным на землю между ногами, он, засунув руки в карманы, поёживался от мороза постепенно забиравшегося всё глубже и глубже под куртку. Стояла морозная декабрьская ночь. К вечеру мороз резко усилился. Это чувствовалось и по пару, выходящему из носа и тут же оседавшему на усах и бороде, и по кончикам носа и ушей, которые пощипывало всё сильнее и сильнее.
Вместе с ним на остановке было ещё несколько человек, которые, также как и он стояли неподвижно нахохлившись, с поднятыми воротниками. Наконец, вдалеке, за тёмным поворотом улицы послышался характерный перестук по рельсам колёс и вскоре в сумерках появился приближающийся, освещённый из нутра вагон. Входящих было мало, и поэтому, едва он поднялся, как трамвай быстро тронулся. Свернув от проспекта Мира влево, а затем, сделав поворот в вправо, трамвай замедлил ход - улица не спеша, поднималась вверх.
Он сидел на холодном, деревянное сиденье, окна были раскрашены белыми, узорчатыми разводами и поэтому он очень быстро потерял ориентацию, где же они едут. Вагон не обогревался, и поэтому внутри было не намного теплее, чем на улице, от чего сидящие в вагоне, втягивали головы в плечи, прижимали локти к бокам и не вынимали руки из карманов, чтобы хоть как-то сохранить тепло собственного тела.
Быстро пришло состояние лёгкого оцепенения и дремоты; и только усталый голос вожатого, не внятно напоминая очередную остановку, заставлял прислушиваться, чтобы не проехать свою. Кто-то выходил, кто-то входил, сопровождаемый белёсым облаком влетавшим в откры-вающиеся двери вагона. Но вот, наконец, и он дождался своей остановки. Двери открылись, он шагнул вниз, в темноту, навстречу леденящему потоку, ворвавшемуся в открытые двери. Перехватило дыхание, защипало нос, заныли перено-сица и лоб.
- Господи, ну и морозище. Что же будет завтра? - подумал он.
С утра ему предстояло ехать в ближайший пригород, где в одном из институтов он должен был получить заключение, по очередному выполненному этапу ОКР, поставить кучу нужных и ненужных подписей, обсудить ряд вопросов по следующему этапу и согласовать дополнительное соглашение к договору.
В Москве ему приходилось бывать не особенно часто: обычно он приезжал на защиту очередного завершённого этапа работ, согласовывать какие-то текущие вопросы с заказчиком, либо решать некоторые разногласия со смежниками. В этот раз он ехал на защиту в Заказывающее Управление, поэтому-то завтра с утра ему и предстояла поездка за город, где он должен был предварительно получить заключе-ние экспертов по по-лученным результатам.
Не смотря на то, что время было тяжёлое: после начала, так называемой перест-ройки, науку и высокие технологии в стране планомерно и методично уничтожали по подсказке советников правительства и президента из-за рубежа, однако энтузиаз-мом и преданностью науке многих учёных и инженеров всё-таки удавалось поддержи-вать её высокий уровень. И не только поддерживать, но и получать результаты, качественно более высокие, чем за рубежом. Работа была интересная, работы было много; и ехал он в институт, занимавшийся проблемными вопросами новых перспек-тивных технологий.
Приезжал он сюда всегда с большим удовольствием, потому что именно здесь, вплотную, не понаслышке, мог увидеть и обсудить с целым рядом специалистов, вопросы, связанные с разработкой новой техники, которая ещё не летала, но уже была в проектах и планах на ближайшую и более отдалённую перспективу.
Если бы в государстве, руководство, было бы заинтересованное не личным обогащением, а государственными интересами, то многое из того, что было сейчас ещё в чертежах, уже через несколько лет могло бы оторваться от земли и решать задачи, как научно – прикладного характера, так и выходящие далеко за пределы общепромышленного назначения.
Не смотря на мороз настроение его, в связи с предстоящими встречами, было приподнятое.
Холодный воздух подхватил его, и он быстрым шагом поспешил по тёмной, неосве-щённой улице в сторону общежития одного из Московских ВУЗов, который, чтобы выжить в перестроечные времена, второй этаж студенческого общежития, отвел под ведомственную гостиницу. Он заранее позвонил из Ленинграда и договорился о своём позднем визите. Поэтому в Москву он ехал со спокойной душой, зная что его ждёт за-ранее приготовленный номер.
Заскочив в гостиницу буквально на минуту – оформлялся он уже обычно вечером следующего дня – и, закинув вещи в номер, он спешил на Сущевский вал, где в это время ещё были открыты продуктовые ларьки и небольшие магазинчики 24 часа, позволявшие приобрести что-нибудь на ужин и на завтрак.
Вернувшись минут через сорок в гостиницу, и вскипятив на кухне – общей на весь этаж – чайник, он вернулся в номер, не спеша приготовил бутерброды, вынул из дипломата пакетики с чаем, захваченными из Питера, заварил один из них, и также не спеша поел. Затем по-стелил постель и укрылся двумя шерстяными одеялами, так что наружу торчал только нос - в номере также стоял собачий холод. Дорога была достаточно утомительной, так как на дневной поезд он уезжал прямо с работы, не заходя домой, поэтому заснул он быстро и безо всяких сновидений.
Рано утром, когда ещё не было девяти часов, он уже был на Ярославском вокзале.
Вечер второй
Возвращался из института он уже затемно, слегка проголодавшимся, потому что обедать пришлось наскоро, в институтской столовой, достаточно дорогой и весьма не презентабельной внутренним убранством, по крайней мере, аппетит в ней не разыгрывался. Время было ещё не такое уж и позднее, поэтому, не смотря на мороз и усталость, он решился пройтись до гостиницы пешком.
Заскочив по дороге в продуктовый магазин на проспекте Мира - чтобы позже не выходить уже из гостиницы - он запасся продуктами сразу на оставшиеся два дня. Тщательно сложив это всё в сумку, перекинутую через плечо, он не спеша направился по вечерним, петляющим улицам в сторону гостиницы. Если бы его спросили названия улиц, по которым он сейчас шёл, он так бы и не смог вспомнить их названия. Он шел, сверяясь со своей интуицией, которая его редко подводила и обманывала по жизни, и примерным направлением, в котором, по его предположению, располагалась гостиница, да и следовал он впрочем не особенно откло-няясь от трамвайного маршрута.
Не смотря на то, что останавливался в этой гостинице он уже не первый год, он так и не смог запомнить названия улиц, так как обычно путь его был неизменен – метро, трамвай, за-тем прямо по переулку до гостиницы. Приезжал он также неизменно одним и тем же вечерним поездом, и поэтому время своего путешествия мог рассчитать достаточно точно. Выйдя из магазина, он в начале перешёл на другую сторону проспекта Мира, а затем свернул налево вдоль трамвайных линий.
Начавшийся, было ближе к вечеру ветер - здесь, на узких, застроенных не высокими двух и трёх этажными зданиями улицах - практически не ощущался. Может быть он просто стих, а может быть, он его просто не замечал, погружённый в созерцание вечернего пейзажа. Район был старый, застройки, наверное, конца девятнадцатого-начала двадцатого веков с иногда встречающимися вкраплениями зданий более поздних периодов. Но они так удачно вписывались в общий архитектурный ансамбль, что совсем не нарушили дух прошлого столетия, сохраняя тепло и уют нешироких – летом зелёных, а сейчас заиндевелых - вечерних улиц.
Редкие, жёлтые круги на трамвайных путях, бросаемые подвешенными над ними фонарями, с резко очерченными световыми конусами туманной изморози, не только не нарушали гармонию, а лишь подчёркивали, усиливали границами резкого контраста между светом и тьмой. Настроение было добродушное, на душе было спокойно от удачно завершённой поездки, и поэ-тому он позволил себе немного расслабиться, освободить голову от утренней напряжённости и позволить себе просто не спеша брести, бросая взор то вправо, то влево, на уходящие в темноту вечера боковые улочки, дворики, на освещенные кое-где окна домов.
Начинающийся мелкий снежок, царившая вокруг тишина, поскрипывающий под ногами снег, выз-ывали чувство умиротворения, усиливающееся духом этого старого района города.
Он шёл, не спеша, перебирая ещё раз в уме сегодняшнюю поездку в институт, ещё раз проигрывая отдельные эпизоды уже формирующейся в уме предстоящей защиты этапа в управлении. Сегодняшний день прошёл на редкость удачно и, самое главное, интересно. Результатами исследований отдела заинтересовались ещё в одном, теперь уже ОАО, а в Советские времена - одном из ведущих КБ этой отрасли, которое вело разработку вполне конкретных и перспективных объектов.
Работы был не початый край, интересной, важной, нужной, определяющей технический уровень страны. К сожалению, это понимали только те, кому дорог был престиж Родины, те, кто, живя на нищенскую зарплату и, практически, безо всякого финансирования работ со стороны государства, без приборной базы, почти на голом энтузиазме, поддерживали её обороноспособность и создавал задел на многие годы вперёд. Это был цвет старой Советской научной интел лигенции, жившей впроголодь, и которая раньше была гордостью не только отечественной, но и мировой науки, которую сейчас унижали и планомерно уничтожали физически. Но те, кто оставался, верили, надеялись и работали на будущее своей разрушен-ной, распроданной и поруганной Родины. Раньше они были гордостью страны, научно-техни-ческой элитой, самой высокообразованной, профессиональной подготовленной и высоко культурной частью общества, определявшими лицо страны и являвшиеся её национальным научным и духовным достоянием и богатством.
Однако, царивший в душе покой и умиротворение, на который настраивал этот зимний вечер, не позволяли надолго задумываться о неприятном.
Мороз постепенно усиливался.
Он шёл, не спеша, засовывая поочередно, то одну, то другую озябшую руку в карманы куртки, стараясь на ходу хотя бы немного их отогреть. Где–то посередине дороги, пересекая какой – то проспект, он повернул голову вправо, чтобы посмотреть нет ли приближающейся машины, и в тоже мгновение замер посреди улицы, поражённый волшебной картиной открывшей-ся перед ним. В конусах белого света, исходящего от высоко, посреди улицы висящих, под круглыми металлическими плафонами, практически скрывающимися в своей собственной тени, фонарей, горели, переливались разноцветными огоньками, мириады мельчайших искрящихся звёздочек, которые сыпались, сыпались и сыпались. Как будто, кто-то, где-то, высоко-высоко, там, на небе, решил погрузить весь мир в волшебный сказочный сон, навеять на не-го туманные зимние грёзы и для этого медленно, не спеша, как–то даже нехотя, высыпал из огромного, безразмерного мешка потряхивая его, миллионы и миллионы мельчайших сверкающих, искрящихся огоньков – бусинок, которым не было видно ни конца, ни края.
Бесконечно раскинувшаяся над миром медленно, плавно опускающаяся, туманно – белая чадра, кружила и кружила эти мириады огоньков, тихо-тихо, бесконечно медленно, умиротворяюще, успокаивающе, завораживающе, так, что нельзя было оторвать взор от этого волшебст-ва пейзажа зимней сказки.
Микроскопические призрачные, блестящие кристаллики переливалась острыми, как иголочки, искорками, создавая вокруг самого фонаря туманное жёлто–белое пятно гало, которое неожиданно напомнило о морозе, вызвавшим эту волшебную картину. Они появлялись откуда-то свер-ху, как бы из ниоткуда, из мира темноты, царящей над фона-ями, просто их не было и, вдруг, вот они уже есть, миллионы мотыльков, кружащихся над ним, обволакивающих его, и плавно скользящих всё ниже и ниже.
И этот, необычный, уходящий вправо, куда-то в даль, слегка вниз, в темноту, сверкающий коридор, ограниченный с одной стороны заиндевелыми и, едва-едва просматривающимися в темноте деревьями парка, а с другой, резкой границей света и тьмы, спящих зданий, вызывал волшебное чувство иллюзорности происходящего, отрешенности от реального мира, удивитель-ное чувство вневременья.
И, не смотря на то, что пальцы, нос, да и весь сам почти что уже онемел, он не мог отор-ваться от этого волшебной, сказочно - фееричной картины.
Он стоял оцепеневший, заворожённый, заколдованный какой-то по ту сторонней иллюзорностью этого представления.
На улице стояла полнейшая тишина, не было ни малейшего дуновенья ветра, что ещё больше подчеркивало необычное состояние отрешённости от реальной действительности, ещё более завораживало. Холодный воздух проникал в лёгкие, вызывая лёгкое покашливание, пар, вырывающийся из носа, ледяным покровом оседал на усах и небольшой бороде; щеки пощипывало всё сильнее и сильнее, леденящие ручейки морозного воздуха поднимались по ногам.
Как Снежная королева, пленившая когда-то сердце Кая своей холодной сверкающей красотой, так и волшебство этой зимней картины, раскрывшейся перед его взором, пленило сердце странным, холодным восторгом, который вызывал пленительное желание распахнуть, не смотря на мороз, куртку и, подняв навстречу падающим морозным звёздочкам лицо, вдохнуть в себя полной грудью, влить, впитать эту ледяную острую, искрящуюся красоту.
Хотелось слиться с этим белоснежным иллюзорным миром, закружиться вместе со снежинками в их немом колдовском танце внутри конуса падающего света, всё быстрее и быстрее, а за-тем, может быть, также как и они, тихо и спокойно исчезнуть неизвестно куда, и не понят-но как. Это желание - исчезнуть вместе с ними из окружающего мира, куда-то очень - очень далеко, не ведомо куда - словно наваждение, заставляло всё глубже и глубже погружаться в этот иллюзорный, зимний, волшебный мир.
Время исчезло.
Исчезло пространство.
Исчезла окружающая реальность вечернего города.
Не было ничего, кроме этого медленно вращающегося вокруг него хоровода микроскопичес-ких, острых огоньков, обжигающих, завораживающих, зовущих в свой волшеб ный мир, где нет ни времени, ни пространства, а есть только вечно кружащийся, лёгкий искрящийся колдовс-кой танец кристально чистой, но холодной красоты.
Появилось чувство, что он словно становится частью этого пейзажа, постепенно превраща-ясь в оледеневшую, и заиндевевшуюся статую. Но он этого не чувствовал, словно действи-тельно стал частью этого волшебного мира.
Шло время. Он стоял как заколдованный, не в состоянии выйти из этого морозного оцепе-нения. Но вот постепенно картина стала меняться, наполняться новым содержанием, новым смыслом. Появились снежинки, которые становились крупнее и крупнее, и они уже не кружились, а плавно, раскачиваясь из стороны в сторону, опускались на землю, на дорогу, покрывая её однообразной белой, пушистой и одновременно абсолютно ровной скатертью. В нача-ле они нарушил эту идиллическую картину своим неожиданным вторжением, но постепенно, увеличиваясь, они всё сильнее и сильней разрушали этот волшебный хоровод своим ритмом, внося в него совершенно иную мелодию. И вот, уже крупные хлопья посыпались как из рога изо-билия, оседая на голове, на плечах, делая его похожим на Деда Мороза, но одновременно и возвращая его постепенно в реальный мир, напоминая о морозе, сковавшем его лицо; о болезненно ноющих пальцах рук и ног; об онемевших щеках и носе.
Почувствовав, что постепенно перестаёт адекватно воспринимать окружавшую его действительность, он энергичным шагом, почти полностью окоченевший, бросился к гостинице. Но прошло, по крайней мере, ещё минут двадцать, пока он наконец не распахнул дверь, и не вошёл, а скорее ввалился - в холл первого этажа. Не гнущимися и ничего не чувствующими пальцами, не способный даже стряхнуть с себя снежное покрывало, не ощущая ещё тепла помещения, в каком то отрешённом, отупе-лом состоянии, он едва - едва открыл замок номера, и как сомнамбула «вплыл» в номер.
Всё, что было связано с последующими полутора - двумя часами, когда он раздевался, распаковывал покупки, ходил на кухню, ставил на плиту чайник, готовил себе по-походному ужин, практически выпало полностью из его сознания. Всю эту часть вечера,он воспринимал в каком – то отрешённом от окружающего мира, заторможенном состоянии. Он стал что–то чувствовать, и адекватно воспринимать и реагировать на окружающую действительность толь-ко тогда, когда боль от « размораживающихся» ушей, носа и пальцев, а также и всех иных, не менее важных, частей тела заставила его вернуться в окружающий мир, чертыхаясь, а иногда, выражаясь и более витиевато; вы делывать экзотические телодвижения, сопровождае-мые не менее экзотическими и ред-кими словосочетаниями и вскрикиваниями, чтобы как-то её смягчить.
Для стороннего наблюдателя все его телодвижения несомненно представили бы практический интерес: для врача - физиотерапевта, с целью выработки упражнений по возвращению к реальности свежее замороженного тела человеческого существа мужского пола с помощью подручных средств; лингвист наверное заинтересовался бы - идиоматическими особенностями русского языка, способствующими физиологическим измене ния в организме.
Уже позже, перекусив и выпив горячего чая, когда он, выключив верхний свет, прилёг на кровать, - в гостинице развлечений было не особенно много, правда в холле стоял телевизор, но номер был обставлен по спартански – он, наконец почувствовав усталось прошедшего дня, с удовольствием потянулся и хотел уже немного подремать, но здесь, вспомнив о завтрашней защите, вздохнул и вновь встал.
Затем придвинул по столу, поближе к изголовью, настольную лампу, переложил подушку на кровати на другую сторону, поближе к свету, и, достав из дипломата отчёт, решил ещё раз посмотреть давно набившие оскомину материалы по этапу.
Однако, усталость и тепло, разлившиеся по телу - после, хотя и скромного ужина и горячего чая - сделали своё черной дело. Отложив в сторону отчёт он устало откинулся на подушку.
Перед глазами не спеша стали всплывать отдельные сцены сегодняшней поездки в институт: в голове вновь прокручивались отдельные эпизоды встреч, бесед, переговоры, обсуждения планов на будущее, анализ вариантов решений, обмен впечатлениями Они становились всё ярче, всё отчётливее, всё ближе, реальнее, он слышал голоса…., его губы что-то произносили в ответ...
Так подошёл к концу и закончился первый зимний вечер командировки.
День второй и последующие
Это день, как и первый, начался очень рано, и ни чем особенно примечательным не отличался.
С утра он поехал в Управление.
Вставать пришлось очень рано, и выехать пришлось тоже очень рано. Знающие особенности сдачи этапов, опытные специалисты других институтов приезжали загодя, также как и он, чтобы занять очередь. Защита этапа процедурой была весьма важной, и обычно занимала от полу часа до полутора часов и, если бы он приехал позже, то мог бы сдавать этап и два и три дня, так как набиралось человек по десять-пятнадцать в день: многие были так же, как и он из других городов, прибывшие именно на защиту этапов.
Многие уже были знакомы друг с другом по защитам предыдущих этапов, и привет-ствовали друг друга как старых знакомых, обменивались новостями, интересовались как дела обстоят в других организациях с финансированием, делились проблемам, так знакомым всем им. Все знали их, но все равное обсуждали, чтобы как-то отвести душу, наболевшее, надеясь услышать хотя бы от кого-нибудь, что у них всё-таки не так уж и плохо. Но вскоре беседа зати-хала, и каждый из них углублялся в свои мысли.
Защита обычно проходила в кабинете заместителя начальника одного из управ-лений, либо его помощника. За несколько лет работы они уже узнали друг друга достаточно хорошо, тем более, что тот был выходцем из экспертного института, где он был вчера и, поэтому, был не только администратором, но и хорошим специалистом. Поэтому защита чаще походила больше на беседу двух специалистов, которым было важно не столько формальная сторона вопро-са, хотя, несомненно и она была важна- завершение очередного этапа - но и обсуждение наболевших проблем, требовавших ещё своего решения. Разговор всегда был откровенный, иног-да нелицеприятный, иногда резкий, но безо всяких обид. Расставались они всегда доброжелательно и удовлетворённые встречей, хотя и находились по разные стороны стола.
Все «защищающиеся» обычно собирались в коридоре на четвёртом этаже. В предбаннике места было очень мало, на всех не хватало, было душно и тесно, поэтому некоторые толпились в коридоре; те же, кто приехал позже, занимали очередь и шли в кафе на второй этаж.
Некоторых он знал плох, так как текучесть кадров была большой: многие не выдерживали нищенской зарплаты и кто-то уходил в торговлю и бизнес, другие уезжали за рубеж. Каждый из них занимался своей темой, и пересекались они обычно только на защитах этапов, но общие проблемы позволяли быстро находить темы для беседы и знакомства.
Москвичи были несколько более самонадеянными и поэтому приезжали позже, когда очередь уже практически «устаканивалась».
Труднее всего было первым: на них тратилось больше всего утреннего времени и более пристрастно задавались вопросы, но, с другой стороны, и голова у начальства была свежая и защита выливалась в серьёзный деловой разговор по существу, а не только по завершённой части работы.
Как он, ни старался, первым приезжать никогда не удавалось, обычно он был вторым, или третьим. И сегодня он приехал третьим. Заняв очередь и обменявшись впечатлениниями с соратниками по «науке» он поднялся на тринадцатый этаж в Технологический отдел. Здесь у него установились хорошие и прочные деловые отношения с одним из специалистов отдела, с которым он иногда консультировался по некоторым вопросам развития своего направления и возможностью установления контактов с той, или иной производственной фирмой, которую ещё не успели до конца приватизировать и, в которой ещё занималась наукой.
День этот обычно проходил достаточно рутинно и однообразно. Однако, как это было не странно, от защиты оставалось ещё одно приятное воспоминание, это не дорогая, с вкусно приготовленным обедом, столовая, и маленькие уютные кафе внутри Управлеления с относи-тельно не высокими стенами, где проходила часть времени до защиты. После защиты он обычно выходил выжатый как лимон, а затем начиналось светопредставление - оформление соответствующих отчётных документов, которое занимало часть третьего дня командировки.
Этот день он особенно не любил.
Это был суетной, хлопотливый, нудный, рутинный, самый обыкновенный день, посвящённый оформлению бумаг, впрочем, без которых не могло быть финансирования работ. Обычно от это-го дня мало, что оставалось в памяти, однако он был крайне важным и необходимым в вопро-сах проведения ОКР.
Приходилось ходить по этажам и кабинетам, кого-то, о чём-то упрашивать; с кем-то, как-то о чём-то договариваться, кому-то, что-то обещать; где-то, кого-то дожидаться, - иног-да несколько часов - чтобы поставить очередную подпись; затем идти ставить печать; там, кто-то, куда-то отлучился…..
Но иногда происходило то, что происходить было не должно, но происходило: оказывалось, что вышедшая недавно в Управлении новая инструкция по оформлению какой-либо отчётности до института не дошла, а отчётность, оформленную по старой инструк ции, не принимали. Вот здесь-то и начинался тогда «дурдом»: прежде всего, необходимо было достать эту инст-рукцию, ну, и, конечно, как назло, её было не найти.Наконец, пока после долгих мытарств, она, наконец не находилась. Затем её следовало изучить – и это при том, что билет на обратный поезд уже лежал в кармане и задерживаться ещё на один день уже было невозможно. Затем, её где-то необходимо было напечатать, что обычно и, естественно, проис-ходило путём подношения какой-нибудь даме при компьютере плиткой Ленинградско-
го шоколада, определённое количество которых- взятых так, на всякий пожарный случай с собой – лежало всегда в дипломате.
После создания документа наступал самый ответственный момент - необходимо было под документом воспроизвести все подписи институтского руководства, причём все разным цветом чернил, и разной рукой и, главное, чтобы всё было достоверно и неотличимо от подлинных подписей. Затем наступал этап сбора подписей, часть которых уже была собрана - потому что те, кто подписал уже, им было абсолютно все равно, оформлена ли инструкция по старому, или по новому, так как их интересовала не форма документа, а его содержание - начинался по новой.
В итоге, часам к двум дня ноги гудели, голова тупела, глаза были как у беше-ного таракана, в желудке царила торричелева пустота, как, в прочем, и в карма-не. Однако, отупляющая рутинность и однообразие этого дня скрашивались обычно первым днём пребывания, который давал заряд бодрости и энтузиазма на последу-щие два,три дня.
Если оставалось время, он успевал заехать к каким - ни будь «академикам» из такой же, как и его, какой ни будь, производственной фирмы, о которой ему давали информацию в технологическом отделе. Убывал он обычно на четвёртый день «вечерней каретой». В этот день он просыпался несколько позже и успевал побродить по Москве, заехать на книжный базар, заскочить в несколько книжных магазинов.
В старые, добрые времена он обычно в последний день ехал на Горького, либо Пушкинскую, в кондитерские магазины и садился в поезд с пакетами полными «Косолапых мишек», «Мишек на севере», «Белочкой» и всякими другими вкусными вещами. В те времена они были только в Москве.
Сейчас времена изменились, всё вроде бы стало свободным, но по таким ценам что покупать могли их только достаточно обеспеченные люди, большая же часть населе-ния была лишена такой возможности.
Что осталось неизменных с тех пор, так это поезд. Он всегда ехал в командиров-ку и возвращался одними и теми же поездами. В поезде он спал очень плохо, поэтому предпочитал сидячий, который приходил в город уже поздним вечером – в двенадцатом часу.
И вот уже сидя в вагоне, он уже думал о том, как вернётся обратно в Ленинград, выйдет на Московском вокзале, зайдёт в метро: там будет уже пустынно, тихо, свободно.
Он сидел и предвкушал эти часы, предстоящего возвращения домой: как он выйдет из метро, забежит по дороге в магазин, купит что-то себе на ужин, в том числе, обязательно, пару банок пива и не спеша направится к дому. Он любил эти моменты возвращения из трёх-четырёх дневных командировок: слегка уставший физически, но отдохнувший от рабочей рутины, побывав в фирмах, занимавшихся проблемными вопросами возвращался он обычно в пятницу, поэтому можно было ни куда не спешить. С одной стороны, он воз вращался слегка уставшим, может быть, даже слегка и похудевшим, но уставшим только физически. Морально, наоборот он чувствовала себя очень хорошо: отдохнувшим от города, от повседневной суеты, от работы. Настроение было прекрасным, сделан ещё один кусок очень интересной и важной работы, удалось вновь побывать в интересных научнопроизводственных организация, встретиться и поговорить с интересными специалистами, просто увидеть то, что большинство видит только по телевизору, да и то не всегда.
Не спеша приняв душ, он включал не яркую лампу на журнальном столике, и также не спеша расставлял на нём же столике тарелки с бутербродами. Затем, всё также не спеша, открывал банку с пивом, и начинал расслабляться: слегка развалившись на диване и положив ноги на журнальный стол – как же это чертовски было здорово - и, поочерёдно, то отпивая из банки пиво, то откусывая бутерброд он постепенно отключался от окружающего мира. В квартире было тихо, из музыкального центра доносилась негромкая мелодия джаза. Постепенно по телу разливалась очень приятная слабость, приходило умиротворение, мысли витали где-то далеко - далеко, не хотелось не о чём думать и, вообще, было так спокойно, так хорошо и на сердце и в душе, …., и, казалось, что большего на свете ничего и не нужно……
Так обычно заканчивался последний день командировки.
14.04.2006.