КАК Я В АФРИКУ УЕЗЖАЛ
На большой перемене Ольга Сергеевна отозвала меня в сторону и сказала как всегда по-английски:
- Послушай, дружок! Как ты смотришь на то чтобы выехать в дальнюю и долгую командировку с ответственным поручением?
Я несколько опешил. Совершенно неожиданное предложение! Правда, по факультету уже давно муссировались слухи, что из Москвы получено распоряжение выделить трёх студентов для выезда за границу. Но никто не знал куда, зачем, и на какой срок, а уж тем более кто для этой цели будет выбран. Одно было ясно – это должны быть лучшие из лучших, отличники учебы с примерным поведением и безупречным морально-политическим обликом.
- Не знаю, - ответил я неуверенно. – Если пошлют, поеду с интересом. А куда хоть ехать?
- В одну из Африканских стран.
- А куда конкретно?
- Это пока неизвестно. Кафедра рекомендует тебя и ещё двух товарищей. Как ты на это смотришь? И как дома к этому отнесутся?
- Я смотрю положительно. И домашние возражать не будут, хотя шок им обеспечен. Это всё так необычно.
- Да необычно. Но абсолютно серьёзно. Я надеюсь, ты не откажешься.
- Конечно, не откажусь!
Я отхожу в состоянии легкого возбуждения. Значит, слух оправдался. Более того, он касается меня самым прямым образом. Меня отправляют на другой континент. В Африку! Ту самую, про которую нам в детстве родители читали сказки «Не ходите, дети, в Африку гулять!» А вот я пойду. И посмотрю, почему эти прогулки не рекомендуются маленьким детям. Что мы знаем об этой романтично-загадочной части света? То, что там живут чернокожие люди, там есть львы и крокодилы, пески и пальмы. Когда-то там пропал, миссионер христианства д-р Ливингстон (не то туземцы его съели, не то умер от дизентерии).
Неужели я там окажусь? Я – мальчишка из хрущоб Кировского поселка, население которого дальше родного завода не бывало, а мир видело только глазами Сенкевича с его передачей «Клуб кинопутешествий»? Нет, такого я и в мыслях не держал. Хотя, как и в каждом другом ин.язнике теплилось во мне почти инстинктивно это подспудное желание. Не фортуна ли награждает меня за академическое усердие? Учусь я рьяно, программы мне мало. Зрение уже сдаёт, очки прописали, а в сессию я худею на шесть килограммов. Правда, в так называемой общественной работе я никак не выделяюсь. Но я езжу с агитбригадой по колхозам, читаю со сцены юмористические рассказы. Колхозники встречают их на бис, а товарищи прозвали меня «любимец публики». Помню, после одного концерта в сельском клубе окликают меня на выходе двое молодых колхозников. Я подхожу.
- Ну, ты даешь, артист! – говорит один и обнимает меня за плечи. Не успев сообразить, в чем дело, я оказываюсь за углом клуба. Второй распахивает замасленную телогрейку, достает бутылку и стакан.
- ЗдОрово ты читаешь. Пей, артист!
- Я – студент.
- Какая разница? Пей!
- Я не хочу.
- Ты, что? Колхозников не уважаешь?
- Уважаю.
- Тогда пей.
Работа в подшефном колхозе – большой политический плюс в анкетных данных…
…………………………………………………………
Итак, нас трое. Мишка, Сашка, и я. Мишка, правда, в английском не силён. У него редкая и патологическая неспособность к иностранным языкам. Зато на семинарах по истории КПСС он бойко выступает. Сашка – спортсмен хороший, в манерах приятный, и вообще товарищ надёжный. Мы не блатные, происхождение у нас пролетарское. Мишкин отец – отставной офицер (и большой любитель заложить за воротник). Сашкин – металлург, мой – слесарь-сантехник. Анкет нам выдали заполнять – преогромную кучу. Писать надо про всех и всё. Много вопросов неожиданных. Были ли Вы и Ваши родственники в оккупации? Я, естественно, нигде не был. А вот родня?
В сорок первом в деревню, где проживал с семьёй мой дед, вошли немцы. Приглянулись им и добротные дедовские валенки. Офицер жестом показал, что их надо отдать доблестным солдатам фюрера. Дед молча снял, а когда немцы вышли из дома, направился в чулан, где у него под притолокой охотничье ружьё хранилось.
Бабка встала скалой на его пути.
- Не дури, старый! Всех нас погубишь!
Немцы ещё несколько раз приезжали из соседнего села, где они остановились. У деда из амбара забрали сало. У соседки увели корову. Никто из односельчан не донёс немцам, что дед – председатель сельсовета, естественное дело, коммунист, а сын на фронте против немцев воюет. Ох, как этого боялась бабка!
Что же писать? Я написал, что дед был на временно оккупированной территории.
Кто из родственников судим или под следствием? Кажется, никого. Кажется? А Игорёк? Пырнул ножом в подъезде какого-то гражданина. Но кто он мне? Сын от второго брака матери мужа сестры моей матери. Пожалуй, упоминать не буду. Для такой родни и термина в русском языке нет.
Рост? С этим просто. Сейчас замерим! Цвет глаз? Серый (как у матери). Особые приметы? Это что? Родинки? Шрамы? Вроде нету… Хотя, если покопаться, то найти можно. В восьмом классе, прыгая через забор, я упал и разбил голову. Макушку мне зашили, потом там образовалась хрящевая шишка. Но под волосами всё равно не видно. Можно не писать…
Кто из родственников за границей? Слава Богу, никого, если не считать дядю, погибшего в Белоруссии и там же захороненного. Так разве Белоруссия – заграница?
Обилие анкет сопровождается обходом бесчисленных инстанций. Райком комсомола и партии. Горком. Обком. Везде говорят об оказанной высокой чести, о необходимости быть бдительным во враждебном окружении. Везде жмут руки и желают удачи. В одном из комитетов ответственный товарищ сказал нам:
- Знаете что, ребята? Я сам только что из ФРГ вернулся. Чего скрывать – богато живут немцы, хоть и разбили мы их когда-то. Витрины ломятся, кругом – чистота. Но вот вернулся я домой. Вроде и грязновато, и живём мы победнее, а всё равно душа поет от радости. Своя рубашка – она всегда ближе к телу, даже если и грязная.
Кроме комитетов и комиссий обходим мы мириады медицинских учреждений. Нам всаживают уколы под лопатки и в ягодицы от чумы и от холеры, от тропической лихорадки и от коровьего бешенства. Всё у нас нормально. Мы молоды и здоровы. Мишка – призёр чемпионата области по вольной борьбе. Сашка – разрядник по лыжам. Я – качок подпольный. После проверки кала, мочи, крови и ещё чего-то нам выдают по крохотному листочку оберточной бумаги с чернильным штемпелем, где говорится, что по состоянию здоровья мы пригодны к работам в странах Азии, Африки и Латинской Америки.
Мы замечаем, что сокурсники начинают смотреть на нас как-то по-особому. В их взглядах появляется что-то заискивающе-завистливое. Но … гордыня нас не душит. Мы ребята пролетарского происхождения. Мы просто избранники судьбы.
Подходит ко мне мой закадычный приятель Юрик, наш факультетский поэт и певец, товарищ по агитбригаде. Сложения он хлипкого, но голосом обладает богатырским. Говорит мне откровенно:
- Завидую я тебе, Серёга, честное слово. Но… белой завистью. Ты когда вернёшься, привези мне ракушку с моря. Которая шумит прибоем.
- Привезу, если вернусь.
- Что ты имеешь в виду «если вернусь».
- То самое. Море оно, брат, опасное. Акулы там.
- Какие акулы?
- Акулы империализма.
………………………………………………
Среди прочих инстанций надо посетить военкомат. Дело пустяковое – сдать приписное свидетельство и сообщить, что убываю на год в командировку. Мишка с Сашкой это уже сделали.
В военкомате девушка за стеклянной перегородкой посмотрела на меня недоуменно.
- Как убываете? Куда? Зачем? Зайдите в соседнюю комнату.
Захожу. Сидящий за столом молодой прапорщик отрывает голову от бумаг.
- По какому вопросу?
- Мне надо приписное свидетельство сдать. Я за границу уезжаю.
Прапорщик чешет затылок.
- А служить кто за тебя будет?
- Я отслужу, когда вернусь и институт закончу.
- А вернёшься ли?
- Вернусь. Куда я денусь?
- Не знаю, не знаю. Такие вопросы пусть комиссия решает.
- Какая комиссия?
- Призывная. Аккурат через неделю состоится. Вот тебе повестка. Прибудешь в указанный день помытым и подстриженным. Тебя еще врачи осматривать будут.
- Какие врачи?
- Какие надо. А сейчас иди. Не мешай работать.
……………………………………………………………
В указанный день я являюсь во дворец культуры комбайностроителей. Помытый, но не стриженный. Захожу в какой-то кабинет, излагаю свою ситуацию. Озадаченный майор смотрит на меня, не скрывая раздражение.
- Что ты мне мозги полощешь? Раздевайся как все и дуй по врачам!
Я присоединяюсь к группе ребят. Тощие, коротко подстриженные завтрашние солдаты в трусах перебегают из кабинета в кабинет, зябко поеживаясь на сквозняке.
Я оказываюсь у зубного.
- Покажи зубы.
- Мне не нужен медосмотр. Мне нужно только приписное свидетельство сдать.
- Покажи зубы.
Я показываю.
- Здоров. Следующий!
Я у окулиста.
- Ограничение по зрению, молодой человек. В Морфлот Вы не годитесь.
- Точно, не гожусь. Но я туда и не собираюсь. Я вообще здесь по ошибке. Я пришёл только свидетельство сдать, а меня, похоже, в армию забирают.
- Но кроме морфлота есть и другие войска. В строительных, например, ограничения минимальные. Следующий!
Я в очередном кабинете. Хмурый и чем-то недовольный врач осматривает меня с пристрастием.
- По ночам мочишься?
- В детстве мочился.
- В детстве мы все мочились. Ушибы головы были?
- Были.
- Припадки бывают?
- Бывают.... Припадки смеха.
- Давай не умничать. С тобой тут серьезно. Снимай трусы.
- Зачем?
- Снимай, тебе говорят. Так… Обнажи головку члена. Хорошо… Повернись задом. Нагнись. Раздвинь ягодицы.
- А что, алмазов там не видать?
- Прибереги свои шутки для старшины, остряк! Годен. Следующий!
……………………….
Я прошел всех врачей. Стою в трусах перед Комиссией. За длинным столом сидят несколько военных и несколько гражданских лиц. В центре (и наверняка – главный) полковник. Это крупный лысый мужчина с зычным командирским голосом. Обок его – майор, который попросил меня давеча не полоскать ему мозги.
Полковник разглядывает меня внимательно. У меня руки на бедрах. Я слегка напыживаюсь, играя накачанной мускулатурой, как здоровячок с обложки журнала по бодибилдингу.
- Опусти руки, - приказывает полковник. – Ты почему не стрижен?
- Я не собираюсь в армию, товарищ полковник.
- А куда же ты собираешься?
- В Африку.
- Какую Африку? Ты что городишь?
- Это континент такой. Там живут чернокожие люди.
- И что ты там делать будешь?
- Работать.
- Кем?
- Переводчиком.
- А Родину кто будет защищать?
- Да сейчас войны нет. И уезжаю я временно. Я вернусь.
- Кто тебя туда посылает?
- Министерство геологии.
- На каком основании? Что за самоуправство? Почему без нашего ведома? – полковник оглядывается на членов комиссии. Те непонимающе смотрят друг на друга.
- Товарищ полковник! – говорю я. – Этот вопрос уже решёный. Примите от меня приписное свидетельство и отпустите с Богом.
- Ты что нас учишь? Что за шутки с министерством обороны? Да я сейчас приказ подпишу, и тебя туда ушлют, куда Макар телят не гонял. Африканец мне нашелся.
Майор что-то шепчет полковнику в ухо. Тот одобрительно кивает. Майор встает из-за стола и уходит.
«Ну и влип!» - подумал я. «Ведь заметут, как пить дать! Сейчас этот лысый свою закорючку поставит, и быть мне в Сибирской тайге, а не африканских джунглях!» Стало на душе тоскливо, зло и беспомощно. Мускулатура моя обмякла.
Тем временем майор вернулся. Наклонившись над полковником, заговорщицки зашептал ему в ухо. Я напряг слух и услышал обрывки:
- … подлежат призыву…. отсрочка аннулируется… (у меня остановилось сердце)… но согласно инструкции номер … студентам факультетов иностранных языков разрешается … в порядке языковой стажировки … (есть надежда?)
Полковник поднимает на меня глаза.
- Какая страна?
- Я точно не знаю. Где-то в центральной Африке.
- Что делать?
- В геологоразведку. Полезные ископаемые искать.
- Поезжай, ищи.
- Спасибо, товарищ полковник. Я каждому члену комиссии по алмазу привезу. Вам – самый большой.
- Ха-ха, - зычно смеется полковник.
- Хе-хе, - вторят ему члены комиссии.
……………………………………………………...
- Как у тебя военкомат прошел? – спрашиваю я Мишку на следующий день.
- Никак, - отвечает он. - Отдал приписное и ушел. А у тебя что? Приключения?
- Чуть, было, в армию не забрали. На комиссию попал.
- И что с тобой делали?
- Ничего особенного. В жопу глядели.
………………………………………………………..
Красивые ножки у Лизы… Икры – точёные, бедро – крутое. И фигурка у неё изящная. Но такое впечатление, что Господь начинал творить ее снизу, в серёдке приморился, а поверх плеч работал уже тяп-ляп. И потому вышла физиономия у Лизы невыразительная. А если уж быть совсем точным, то на крысёнка похожая – глазки маленькие, носик востренький, вперёд вытянутый. Популярностью среди немногочисленных представителей мужского пола на факультете Лиза не пользуется. Но её любит декан Дубинина Варвара Борисовна, женщина, которая планировалась Господом как мужчина, но получившаяся женщиной. У Дубининой – низкий голос, тяжёлая мужская походка, ухватки деревенского тракториста. Подойдя к длинноволосому студенту в коридоре, она может запустить ладонь ему в патлы, накрутить кудри на палец и констатировать: «Волос длинный – ум короткий!» Как ни странно, чем-то я ей симпатичен. Видно, приглянулся я ей на сцене. Без ее благословения не видать бы мне никакой загранкомандировки.
Пробегал я однажды мимо Лизы узким институтским коридорчиком. Лиза меня остановила. Окинула критическим взглядом и сказала:
- Замечать я стала в последнее время, что ты какой-то не такой стал. Ходишь, задравши нос, товарищей не замечаешь…
Лиза за всеми и всё замечает. Замечает, кто из девочек в туалете курит и потом декану докладывает. Лизе это по штату положено. Она секретарь факультетского комитета комсомола. Комсомольская богиня.
- С чего ты это взяла, Лиза? – Я сделал удивленное лицо, слегка откашлялся и, глядя в ее маленькие глазки, пропел:
- Я по-прежнему такой же нежный и мечтаю только лишь о том…
- Знаем, о чем ты мечтаешь! Чтобы поскорей за границу смыться. Думаешь, что одной ногой уже там стоишь? Смотри, дорогой, не забывайся. А то я тебе крылышки быстро обрежу.
- Кто? Ты?? - Мою игривость как ветром сдуло. Вмиг стал серьезным как боксер перед решающим боем.
- Руки у тебя, Лиза, коротки. Не суйся в это дело. Без тебя тут обойдутся!
Глазки у Лизы превратились совсем в щёлочки. Щёчки покраснели, носик заострился.
- Ну что ж, посмотрим... Ты еще пожалеешь, о своих словах.
- Не жалею, не зову, не плачу, - пропел я и прошагал мимо.
………………………………………………….
Есть в русском языке категория слов, которые невозможно перевести на иностранный. Например, интернациональный долг (кто-то кому-то задолжал?) или ударник коммунистического труда (кого-то ударяют за коммунистический труд?). К таким словам относится и «субботник». Особенно, если он ленинский и коммунистический. Как перевести? Для иностранца это будет мудрёный ребус, зашифровавший в себе загадку таинственной русской души. А для русского человека здесь всё предельно ясно. Раз в год (а точнее - когда партком сверху просигналит) надо выйти в выходной день на работу. Поскольку работать надо бесплатно, то горячего энтузиазма никто не проявляет. Да и партком особо не настаивает. Если кто в цехе у станка работает, то может включить его и погонять до обеда. Ну а кто в «непроизводительной сфере» занят - тому метёлку в руки – и на улицу. Обычно «субботник» имеет место где-то в апреле, когда сойдет снег, и взгляду предстанут битые бутылки, мятые коробки, окурки, отходы собачьего пищеварения. Народ набросится на всё это с лопатами и мётлами, сгребёт в кучи, кинет в приехавший по этому случаю самосвал и … вскоре очищенная территория начнет снова заполняться тем, от чего её очистили. И так - до следующего субботника… Народ работает не спеша, с шутками и прибаутками. Погода замечательная, солнце светит. И чтоб такой прекрасный день совсем уж зря не пропадал, можно послать гонца за бутылочкой винца (если с собой не взяли). В очищенном скверике, постелив на скамейке газетку и разложив на ней немудреную закусь – плавленый сырок и неизменный соленый огурчик – можно не торопясь выпить на троих и поговорить душевно. Нет, все-таки было что-то неуловимо романтическое в канувших в Лету коммунистических субботниках. Иностранцам этого не понять.
И вот такой коммунистический субботник настаёт, а наша святая троица его пропускает. После очередной комиссии, где нам сообщили срок выезда и страну, практичный Мишка заявил:
- Хватит дурака валять! Пора к отъезду готовиться. Чай, не к тёще на блины едем. Надо тушёнку купить, масло в банках поискать, колбасы сухой.
- Верно! – поддержал его Сашка. – Пора паковать чемоданы. Потом доучимся. – И с того момента мы стали в институте довольно редкими гостями. Учёба как таковая перестала нас интересовать. А не учебные мероприятия – тем более. А потому, подоспевший субботник для нас ровным счетом ничего не значил. Не помню, по какой причине, но в тот день я оказался в районе института. Думаю, дай зайду, с ребятами ещё напоследок пообщаюсь. Теперь уже скоро и надолго расстанемся. Был я в нейлоновом пальто, отцовской велюровой шляпе чехословацкого производства и ярко-красном мохеровом кашне.
Ребята встретили меня радостно, с улюлюканьем.
- Ба, какие люди!
Ко мне подскочил Юрик. Изображая микрофон, сунул под нос ручку метелки.
- Господин Тумба-Юмба! Пару слов для прессы. Каковы перспективы на урожай банановых культур в вашей республике?
Я округлил глаза, надул щеки.
- С бананами у нас всё пучком! Пусть народ братской России и дружественной Америки спит спокойно – бананы им гарантированы.
- Спасибо, милейший! – Юрик сочно целует меня в щеку. Я смахиваю навернувшуюся слезу.
В это время кто-то, подкравшись сзади, снимает с меня шляпу. Я оборачиваюсь. Татьяна! Ах, Татьяна, Татьяна! В прошлом году в колхозе, когда я умывался у колодца, налила ты мне холодной воды в штаны из ведёрка. И убежала, смеясь. А я потом на картофельной грядке стал посматривать на тебя внимательней. И увидел, какая ты красивая. И весёлая. В деревенском клубе под звуки радиолы пригласил тебя танцевать. Потом ночью провожал до общежития. Взял тебя в темноте за руку. Ты руку не отдёрнула… Я думал, что это мой последний роман... Но был ещё Генка. Малый рябой, некрасивый, но замечательно веселый и легкий. Перед ним ни одна девушка устоять не могла. Ты тоже не устояла. И ты ушла к нему. Я предупреждал: «Смотри, Генка как муха! Сладкое оближет и дальше полетит!» Ты не поверила, заплакала. «Как ты смеешь? Ты не знаешь Гену!» Я-то не знаю?! Да я с ним на целине траншеи рыл! Выпить с Генкой всегда приятно. Но не ищите его там, где тяжело, грязно или скучно. Генке ты вскоре надоела, и он перелетел на другую девушку. Я тебя не корил. Потом в кино приглашал. Ты не пошла. А сейчас вот шляпу с меня сорвала и на носилки бросила. Вон, плывет моя шляпа по направлению к мусорной куче. А ты стоишь и хохочешь, как тогда, у колодца… Эх, Таня, заноза моя сердечная!
- Верните головной убор, разбойники!
Я бегу за шляпой. И схватываю её, прежде чем она смешается с мусором. Товарищи вокруг смеются. Вдалеке я вижу Лизу. Лиза меня тоже видит. Лиза за всеми и всё замечает...
Меня трогает за плечо Славка Кузьмин.
- Сергей, сейчас эта богадельня кончится. Вот три рубля, принеси хоть красненького.
- У меня есть деньги. Может, беленького взять?
- Возьми беленького. Юрик будет третьим. Закуска у нас есть.
……………………………………………..
Прошел день или два… В коридоре отзывает меня в сторону Ольга Сергеевна и говорит, нарушая нашу негласную договоренность, по-русски:
- Ты что наделал?
- Где? Когда?
- На субботнике.
- Ничего я не делал.
- Вот именно – ничего. Зачем ты приходил на него?
- Так просто. С ребятами попрощаться. Уезжать ведь скоро.
- Ты можешь не уехать.
- Почему?
- Лиза собрала комитет комсомола. Тебя осудили как политического провокатора. Принята резолюция отозвать твою кандидатуру.
- Что за ерунда?
- Нет, дорогой, это не ерунда. Ты не представляешь насколько это серьёзно. Делу дан ход. Уведомлены все инстанции. Тебя вызовут в деканат и партком. Может, и ещё куда. Будь готов к неприятным разговорам. Продумай свои ответы.
- В чем меня будут обвинять?
- Аполитичность. Непатриотичность. Потенциальная измена Родине.
- Чушь собачья! Я насквозь русский!
- Мне-то это не надо доказывать. Продумай свои ответы. Ну, зачем, зачем ты приходил на этот субботник!?
В самом деле, зачем?
……………………………………………………………………………..
Деканат. Варвара Борисовна смотрит на меня пристально, словно хочет проткнуть взглядом.
- Расскажи, голубчик, как ты докатился до жизни такой?
- Какой?
- До политической диверсии!
- О чём Вы, Варвара Борисовна? Я не понимаю.
- Сейчас поймешь.
Декан берет трубку телефона.
- Лиза, зайди, пожалуйста.
Через минуту в деканат входит Лиза. Глазки блестят. Щечки алеют.
- Лиза, что произошло на субботнике?
Декан устало откидывается назад в глубокое кожаное кресло.
Лиза рассказывает. Я чувствую, как у меня шевелятся волосы. Оказывается, товарищи мои, напрягая последние силы, потели как строители пирамиды Хеопса, а я стоял и издевался над ними.
- Да там работы не было, Варвара Борисовна! Мусор из одной кучи в другую переносили.
- Лиза, позови кого-нибудь из коридора. Сейчас разберёмся.
Лиза выходит в коридор и вскоре возвращается. За ней следует Владик, по кличке «Затюканный Апостол».
- Скажи, Владислав, - вопрошает декан, - ты на субботнике был?
- Был.
- И что вы там делали?
Владик наморщил лобик.
- Носилки носили.
- Какие носилки?
Владик задумался.
- Деревянные.
- Фу, ты! – раздражается декан.
- Скажи, Владик, а носилки были тяжёлые? – вмешивается Лиза.
- Тяжёлые.
- Вот! – торжествующе говорит декан. - А этот товарищ что делал? – декан показывает на меня.
- Не знаю. Но он был с нами.
- Быть-то был, но носилки он носил?
- Не знаю. Не помню.
- А что он про Америку говорил? – спрашивает Лиза.
- Что это братская страна. Обещал поставки бананов в Америку и Россию.
- Так… - многозначительно произносит декан. – Намёк на продовольственные трудности в СССР?
- Я просто пошутил, Варвара Борисовна!
- Да, комик ты известный. Я давно за тобой замечала. Скажи, а с каких это пор США для тебя братская страна?
- А может, он одной ногой уже там? – добавляет Лиза.
Декан смотрит на меня пристально, словно хочет проткнуть взглядом.
- Как ты будешь представлять Родину? Чего от тебя можно ожидать?
- Чего угодно! – вставляет Лиза. – Ведь он же сказал, что в Америке у него братья.
- Кажется, мы ошиблись с выбором, Лиза. Надо исправить ошибку. Собирай комитет комсомола, принимайте соответствующее решение.
- Комитет собирался. Решение принято.
- Подключай к этому делу партком и все необходимые организации.
- Будет сделано, Варвара Борисовна.
- Мы должны быть бдительны. Особенно с такими политически незрелыми субъектами как этот. – Декан кивает в мою сторону.
Я выхожу из деканата. Я ничего не вижу и ничего не понимаю…
………………………………………………………………………
Иду темным институтским коридором. Здание нашего института – бывший монастырь, памятник архитектуры 18 века, охраняется государством. В его лабиринтах удобно прятаться от всевидящего дубининского ока.
Откуда-то из темноты, словно добрая фея, появляется Ольга Сергеевна.
- Сергей, я знаю, у тебя был разговор с деканом.
- Да, был…
- И дела твои плохи?
- Хуже некуда. Меня, кажется, записали в невозвращенцы.
- Еще не всё потеряно, Сергей! Сходи к парторгу. Скажи, что тебя не так поняли. Повинись.
- Не пойду я ни к кому. И каяться не собираюсь!
- Пойди, Сергей! Я тебя очень прошу. Я знаю, что ты упрямый, но сделай это хотя бы ради меня.
Я смотрю на Ольгу Сергеевну. Вижу умные усталые глаза.
- Для Вас, Ольга Сергеевна, я что угодно сделаю.
…………………………………………………………..
Наш парторг – Иван Кузьмич – большой оригинал. Впервые мы с ним познакомились в колхозе. Он явился пред нами на картофельном поле прямо с автобусной остановки. В шляпе, при галстуке и в резиновых сапогах. В руке – большая сумка, из которой торчат батон белого хлеба и батон колбасы.
- Здравствуйте, товарищи! – Приветствовал он нас молодецки. – Я ваш парторг Дубовик. Я – от Дубининой.
Мы засмеялись.
- Я сказал что-нибудь смешное?
- Да нет, Иван Кузьмич. Вы, кажется, веселый человек.
- Я – жизнерадостный. Молод душой и телом. Люблю студентов. Со мной вам скучно не будет.
Действительно, с Иваном Кузьмичом скучно не было. Он знал кучу анекдотов, забавных историй, происшествий, шуток и прибауток. Господь Бог отметил его редким даром к иностранным языкам. Он прекрасно говорил по-английски (хотя никогда не бывал за границей), объяснялся по-немецки, знал ещё какие-то языки и даже экзотический эсперанто. Ах, как он мне нравился! Такой знающий, такой увлечённый своим делом специалист... Мы сразу подружились и часто общались по-английски под изумленные взгляды моих студентов-однокурсников. «Вы, безусловно, талантливы, - говаривал мне Иван Кузьмич на чистом Оксфордском. – Вас ждёт большое будущее. Но где бы вы ни были и чем бы ни занимались, не забывайте о партии!»
Иван Кузьмич – всегда в гуще жизни. Вот и сейчас, поставив сумку с колбасой и хлебом на землю, он хватает ведро картошки и почти бегом несет его к самосвалу.
- Вперед, орлы! Решения партии – в жизнь!
Нас такие призывы веселят. Мы смеёмся. Иван Кузьмич ликующе смотрит на нас.
- Я же говорил, что со мной скучно не будет!
В перекур Иван Кузьмич присоединяется к нам. Сам он, конечно, не курит. Рассказывает нам о вреде курения. Сокрушается тем, что видел по пути к полю.
- Представляете, вдоль дороги стоят столбы и почти падают. Это непорядок. Я обязательно укажу председателю колхоза…
Поселился он с нами в заброшенном доме. В одной комнате ночевали парни студенты, в другой – девушки студентки.
Уже на второй день Иван Кузьмич заявил, что больше не может оставаться с нами.
- Почему, Иван Кузьмич?
- Как почему!? Рядом девушки, мои студентки. В любой момент любая может заглянуть в нашу комнату и увидеть мои голые ноги. А ведь я доцент!
- Ну и что? Это же ноги. Не что-нибудь!
- А вы хотите, чтобы она что-нибудь другое увидела?
- Мы не хотим, но в голых ногах нет ничего неприличного.
- Нет-нет! Я сегодня же потребую у председателя колхоза сменить мне резиденцию. И о столбах ему напомню…
…………………………………..
Картофельное поле. Мы сидим и не работаем. Недавно прошел дождь, который мы переждали в лесочке неподалеку. Земля разбухла, липнет к сапогам. Картошка мокрая, грязная. Такую собирать нельзя.
Оставив машину у края поля, к нам идёт председатель колхоза.
- Вот кто нам нужен! – говорит Иван Кузьмич и поправляет шляпу.
- Здравствуйте, дорогие помощники! – приветствует нас председатель. – Как работается?
- Здравствуйте! – отвечает за всех Иван Кузьмич. – Работается замечательно, но вот погода подводит.
- Ничего, - примирительно говорит председатель. – У нас и неполевых работ много. Как вы смотрите на то, чтобы завтра на ток перейти? Там тепло, сухо.
- Какой ток? – спрашивает Иван Кузьмич. – Меня посылали на картошку.
- Вас посылали в мой колхоз, - уточняет председатель. – Надо работать там, где надо.
- Я не могу выходить на другие объекты без согласования с моим начальством, - говорит Иван Кузьмич.
- Согласовать можете потом. А завтра выходите на ток.
Иван Кузьмич недовольно морщится. Он о чем-то думает…
- Знаете, я сегодня сидел рядом с водителем грузовика, и мне показалось, что от него пахло.
- Чем?
- Как чем? Водкой!
- Он был пьян?
- Вроде нет. Впрочем, кто его разберёт. Но пахло абсолютно точно! Примите меры!
- Хорошо, приму.
- Вы его увольте! – подсказывает Иван Кузьмич.
- Непременно уволю. А работать буду с Пушкиным.
- Каким Пушкиным?
- Александром Сергеевичем. Скажите, а от Вас с утра не пахнет? – спрашивает председатель. –
- Только одеколоном.
- С утра – одеколон?
- Да. После бритья. Послушайте, а когда Вы столбы поправите?
- Какие столбы?
- Которые вдоль дороги вот-вот упадут. Я Вам уже шестой раз напоминаю.
Желваки заиграли на скулах председатели.
- Ты что ко мне со столбами пристал? У меня зерно горит, картошка преет, а ты про столбы талдычишь, шоферов обнюхиваешь!
- А почему Вы мне тыкаете? – взвился Иван Кузьмич. – Что за тон? Я Вам указываю на Ваши недостатки как коммунист коммунисту!
Председатель разглядывает Ивана Кузьмича с изумлением, словно в первый раз видит.
- Ты что плетёшь, хер в шляпе? С какой печки упал? Ты здесь неделю, а я – всю жизнь. Или я не знаю, что мне делать?
Председатель сплюнул, повернулся и зашагал к машине.
Слезы навернулись на глазах Ивана Кузьмича.
- Вы все слышали? Все? Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться в райком партии. Его снимут!
При нас председателя не тронули. Если его потом и сняли, то вряд ли за конфликт с товарищем Дубовиком или за почти упавшие придорожные столбы. Иван Кузьмич с тех пор не носил больше шляпу…
……………………………………………………….
Иван Кузьмич хоть и молод телом, но совсем не спортивен. За припрыгивающую походку и кипучую общественную деятельность студенты прозвали его «На полусогнутых к коммунизму». Иван Кузьмич выступает на всех собраниях, произносит речи на трех языках.
Со студентами он общается запросто. Подойдя к иному студенту и внимательно осмотрев его нос, он скажет озабоченно:
- Что-то у Вас, товарищ Н., прыщ появился?! Скажите, у Вас девушка есть?
Студент мнется растерянно.
- Заведите девушку. Вам пора. И прыщи ваши как рукой снимет!
На занятиях по фонетике, объясняя мудреный английский монофтонг, говорит он студентке:
- Say “girl”.
Студентка произносит этот звук.
- Хорошо, - говорит Кузьмич. – А точнее, очень плохо. Можете больше не произносить, у вас всё равно не получится.
- Почему? – робко спрашивает студентка.
- Потому что у вас рот на боку. А рот должен быть ровным, как у меня…
- Girl!!! – Иван Кузьмич сам издаёт слово и рот его, перекосившись, словно куснул незрелый лимон, убегает куда-то за левое ухо… Губы у него крупные, мясистые, зубы большие. И вообще в его облике есть что-то лошадиное, особенно когда он ржёт над своей очередной шуткой…
Весной мы готовили концерт художественной самодеятельности. Изображая рассеянного профессора, я выскакивал на сцену в пиджаке и трусах. Этот эпизод возмутил Ивана Кузьмича до глубины души, и он категорически отказался пустить концерт на публику.
- Ваш профессор с голыми ногами! Почему?
- Он заработался. Он забыл штаны одеть! Это юмор!
- Нет, это безобразие! Оденьте профессора.
После долгих уговоров, пошли на компромисс. Меня (весной!) одели в кальсоны… Публика ревела от восторга…
………………………………………………….
Я иду в студенческое общежитие. Здесь в отдельной комнате с некоторых пор проживает наш парторг Иван Кузьмич, доцент и большой оригинал. С некоторых пор жена не желает видеть его в своей квартире.
Стучу в дверь. Никто не открывает. Странно! Вахтёрша мне сказала, что он не выходил. Стучу ещё. Через некоторое время за дверью раздаётся шорох, щелкает ключ в замке, открывается дверь. Передо мной стоит Иван Кузьмич. Красные глаза, красный нос, пухлые красные губы. Он не совсем трезв.
- Чем обязан, Сергей?
- Иван Кузьмич! Разговор есть!
- Проходи! – он делает жест рукой внутрь комнаты.
Комната почти пуста. Шкаф, койка, стол и два табурета. На одном сидит мужчина средних лет с признаками опьянения средней степени. На столе – початая бутылка водки, нарезанный солёный огурец, кусочки плавленого сырка и куски чёрного хлеба.
«Эх, как не вовремя!» - подумал я.
- Садись, - говорит Иван Кузьмич.
Я сажусь на койку.
- Иван Кузьмич! Завтра состоится партком. Будут рассматривать моё персональное дело. Вы, наверное, уже в курсе событий?
- Конечно! Я полностью осведомлен. На то я и парторг.
- Так вот, всё что там про меня сочинила Лиза и резолюция комитета комсомола – полная неправда! Я не оскорблял Советский Союз и не собираюсь никуда убегать!
- Да, но ты, говорят, назвал США дружественной державой! Надо же до такого додуматься!
- А что, Иван, разве Америка плохая страна? – вмешивается приятель парторга.
- Не знаю, я там не был. Но я хорошо знаю решения последнего пленума партии, где говорится о непримиримости идеологической борьбы.
- А разве Вы меня не знаете, Иван Кузьмич? Мы же с Вами столько лет знакомы! Столько времени в колхозах вместе провели. И я всегда хорошо работал…
- Ну и что? Можно много лет притворяться, мимикрировать, а в один прекрасный момент раскрыть свою сущность и … эмигрировать! – Иван Кузьмич хохотнул над удачной рифмой.
- Я не собираюсь никуда эмигрировать. Я насквозь русский человек.
- Не знаю, не знаю. Такие вопросы пусть другие организации решают.
- Какие?
- Вышестоящие. У нас их много.
- Послушай, Вань, а, может, не стоит такую кашу заваривать? - снова вмешивается приятель парторга. - Ведь так можно парню жизнь поломать...
- А он мне не поломает? Уедет чёрт знает куда, там брякнет чёрт знает что, а мне потом партбилет на стол класть? Ты ещё не знаешь, какой это комик!
- Не брякну. Я же взрослый.
- Ну а коли взрослый, то и отвечай за свои слова по-взрослому, - твердо говорит парторг.
- Всё ясно, Иван Кузьмич! Спасибо. До свидания.
- Пожалуйста. Будь здоров.
Я поднимаюсь с койки и ухожу.
………………………………………………..
Прошел день или два.
- Как твои дела? – спрашивает Ольга Сергеевна.
- Никак. Дубовик сказал, что я должен отвечать за свои слова.
- Так… Иди к Большакову.
- Это кто?
- Парторг института. Начальник Дубовика.
- Такой же дуб?
- Он умный человек. Сходи к нему.
И я пошёл.
…………………………………………………………………..
Дверь открыла пожилая женщина, наверное мать Большакова.
- Здравствуйте, Василий Иванович дома?
- Дома. Здравствуйте. Вася, к тебе пришли!
Василий Иванович Большаков – кучерявый приземистый мужчина лет пятидесяти. Мы сидим за кухонным столом. Я рассказываю. Он молча слушает.
- Да, влип ты в историю, - говорит он наконец.
- Что же теперь делать?
- Ты уже ничего не сделаешь. Другие будут делать.
- Кто?
- У нас есть кому…
- Вы имеете в виду КГБ?
- И КГБ тоже…
- Но хоть Вы-то мне верите? Верите, что я не глумился над СССР и не говорил, будто у нас в стране плохо с продуктами?
- У нас в стране плохо не только с продуктами. Много пьём, плохо работаем. Но это наш дом, мы тут хозяева, и кроме нас тут никто другой не наведет порядок.
- Это Лиза меня в перебежчики записала. С её подачи комитет комсомола мою кандидатуру отозвал.
- Завистливая девка. Это она кадило раздула. Не потрафил ты ей чем-то.
- Её ребята не любят.
- Чтобы тебя любили люди, ты их сам должен любить. Ты отчего ко мне-то пришёл?
- Я ходил к Ивану Кузьмичу. Он меня и слушать не стал. Говорит, я потенциальный эмигрант.
- Какой ты эмигрант! – усмехнулся Василий Иванович. – Это несерьёзно. Кузьмич вообще (он сделал паузу, подыскивая слово) – большой оригинал. Такие Кузьмичи дискредитируют великую идею.
- Чем же всё это для меня кончится? – спрашиваю я.
- Поживёшь – увидишь. Если тебя снимут с самолета, не удивляйся. Но знай, что я к этому никакого отношения иметь не буду.
Большаков встает, подходит к шкафу.
- Рюмочку коньяка не хочешь?
- Нет, спасибо.
- А я выпью. Вчера у меня юбилей был. Голова ещё побаливает.
Я понимаю, что разговор закончен. Прощаюсь и ухожу.
……………………………………………………………………
Завтра я уезжаю в Москву. Оттуда – отлёт в Африку. На проводы собрались мои товарищи и родственники. Мать пригласила даже дядю Колю, который живёт в пригородном поселке, и которого я вижу только по большим случаям, чаще всего на похоронах. Гости выпивают, закусывают, толкуют душевно. Я смотрю на них и думаю с тоской: «А что если меня с самолёта снимут, обратно развернут? Позор-то, какой будет…». Отец мой сидит опечаленный. С каждой стопкой печаль его всё сильней. Кто-то из гостей ободряет его.
- Не горюй Алексей! Не пропадет твой сын! В Африке тоже люди живут.
Отец мой встает, осматривается и произносит.
- Какие люди? Люди – белые!
- Он там заработает хорошо. С деньгами приедет.
Отец машет руками.
- Не нужны мне его деньги. Пусть только живой вернётся!
Мать приносит из кухни горячих кур. Украдкой смахивает слёзы…
……………………………………………………………………
Многомиллионный город встречает нас суетой. В министерстве геологии куратор нашей поездки товарищ Колбасников дает нам последние наставления. «Не злоупотребляйте там алкоголем, ребята! Выпить не запрещается, и даже рекомендуется в порядке дезинфекции. Но не увлекайтесь этим делом!» «И местными девушками тоже!» добавляет его секретарша.
- Никак нет! – уверяет Мишка. – Мы едем на работу, а не на танцы.
- Завтра у вас инструктаж в ЦК, - говорит Колбасников. – А пока можете быть свободны.
…………………………………………………………………………..
Очередной инструктаж. Сколько их уже было!? В институте, в родном городе, в министерстве… Но этот – особенный. Мы находимся в святая святых нашего государства – в Центральном Комитете Коммунистической партии Советского Союза. И нас принимает, не много - не мало, секретарь ЦК. Правда, не генеральный, и даже не второй, но всё равно – секретарь.
Секретарь - мужчина крупного телосложения. Приветствуя нас, он поднимается над массивным столом, протягивает большую крепкую ладонь. Говорить с ним легко и приятно.
- Значит, Родина оказала Вам высокую честь – представлять ее за рубежом.
- Да, оказала, - осмелился подтвердить я. – Мы не подведем.
- А мы в этом нисколько не сомневаемся, - говорит секретарь. Вы – плоть от плоти наши граждане, воспитанники комсомола. На такие миссии отбираются самые достойные, политически грамотные, морально устойчивые товарищи. Не забывайте, что вы едете во враждебное окружение. Вы можете столкнуться с очернением нашего образа жизни и социалистических идеалов. Но не поддавайтесь на провокации.
- Мы дадим достойный отпор! – заявляет Мишка. – Мы историю КПСС не зря учили.
- Лучше если вы вообще не будете дискутировать на политические темы. Постарайтесь не общаться с теми иностранцами, с которыми вы не будете непосредственно контактировать на работе.
- А как же быть с укреплением дружбы народов? – интересуется Сашка.
- Дружбу народов пусть укрепляют те, кому это по штату полагается, - отвечает секретарь. - Там, за границей вам могут попасться книжки наших бывших граждан – Солженицына, Гладилина, Хрущёва и прочих. Вы ребята любопытные, можете их прочитать, но везти на родину не надо.
- А разве Хрущёв – наш бывший гражданин? – спрашивает Мишка.
- Нет, не бывший. Но он допустил серьёзные ошибки в своей работе, отошёл от ленинских принципов партийной жизни. А написанные им мемуары – это искажение истории и клевета. Партия осудила период волюнтаризма, как и период культа личности. Вы едете одни? Без жен?
- Не успели еще обзавестись, - говорит Сашка. – Да и с женой в геологоразведку ходить неудобно.
- С женой удобно всегда и везде, - поправляет секретарь. - Ничего, ваши свадьбы еще впереди! У вас вся жизнь впереди, ребята. Партия открывает перед вами блестящие перспективы. И, может, эта поездка – ваш первый шаг на большой дороге. Удачи вам!
Нас приглашают в какую-то комнату, дают почитать тоненькие папочки с надписью «Секретно». Что там было секретного, до сих пор не понял. Указывалось на недопустимость совместного проезда с женщиной в купе поездов и каютах кораблей. Настоятельно советовалось в случае вербовки иностранной разведкой, сообщить об этом в посольство. Здравствуйте, разрешите доложить, что я завербован!?
Мы подписываем какие-то бумаги и покидаем здание ЦК, охраняемое пограничниками в зеленых фуражках. Выйдя на Красную Площадь, я фотографируюсь последний раз на Родине. Счет времени пошел на часы…
………………………………
Аэропорт. Мы сдаем багаж. И тут я слышу, как диктор объявляет мою фамилию и просит подойти к дежурному.
- Лиза? - спрашивает Мишка.
- Наверное, - отвечаю я и ватными ногами направляюсь к указанному окошку. Нетвердой рукой беру трубку.
- Сергей Н.?
- Так точно.
- Это куратор Колбасников. У вас всё нормально?
- Абсолютно всё… (И всё во мне опустилось).
- Ну что ж, счастливого вам пути!
- Спасибо, - я кладу трубку. – Ах, что б тебя, Колбасников, волки съели!!! Полжизни этим звонком отнял…
…Через некоторое время, гигантская металлическая птица перекидывает нас через континенты…
………………………………………………………………………………
Африка. Сахара… Жёлтые бескрайние пески. Голубое небо. Жгучее солнце над головой. Всё. Больше нигде и ничего на сотни миль вокруг, если не считать нашего «козлика», славного представителя автомобильного племени. Не подведи, дорогой! Геологи - ребята бывалые, но если ты сломаешься, то навсегда в этих песках останутся наши высохшие кости. Разыгрался хабуб. Песок скрипит на зубах, в каше, которую мы зовём «зеленкой». Она входит и выходит из тебя одного и того же цвета, той же консистенции и, наверное, того же вкуса. Есть больше нечего. Ночь. Анатолий стреляет. Пищит раненая газель. Подбегающий Ибрагим приканчивает её кинжалом. Ура, у нас будет мясо! Портовый городок. Нечаянная встреча с польскими моряками. Три дня пьяного счастья братьев славян. Море. Я впервые ныряю, а когда выныриваю, не могу сдержать вопль восторга. Я только что увидел волшебное царство. Неописуемое разнообразие морской живности. Вон там за кустиком коралла осьминог притаился. Вот морской конёк проскакал. Но надо быть начеку и не отплывать от рифов. Там в синеющей пропасти можно повстречаться с акулой. И тогда уж Юрику не видать никакой ракушки… Горы, горы, много гор. Эта гора железная. «Железо хорошо, - говорит Абделла, - но золото лучше». «А мне нужны алмазы!» заявляю я. «Зачем они тебе?» - спрашивает Абделла. «Так… Обещал кое-кому в России!» «Нет, нам нужна нефть, - говорит Абделла. Только она выведет нас из нищеты». Мы ищем. Но нефти тут нет. Я иду выжженной улочкой. Здесь лежат облачённые в грязные тряпки истощённые люди-скелеты. Они умирают. На это никто не обращает внимание. Так тут было всегда. Заунывная мусульманская молитва несётся по сумеречному небу, залетает в меня, и навсегда остаётся. Африка… Насквозь мокрая рубашка, трудно дышать… Вперёд, вперёд, мы возьмём эту гору! Мы её берем, оставляя позади Ибрагима и Абделлу. Go on! Join us up here! – кричу я им.– Why bother? – отвечает Абделла. Сюда не ступала нога человека. Значит, мы первые. С вершины горы смотрю на соседние горы. Это соседнее государство. Там неспокойно. Там стреляют. Тоска, тоска… Watch out! – меня толкает в бок Ибрагим. В чем дело? Мимо моих ног проскальзывает змея и исчезает в расщелине. Африка…
………………………………………………………..
Всё когда-то кончается. Кончилась и эта казавшаяся бесконечной командировка. Я дома. Мать, отец, здравствуйте! Поцелуи, слёзы, снова поцелуи. Мать слегка оправившись, говорит: «Я сейчас вернусь, я быстро». Я знаю, она сейчас сбегает в магазин напротив, принесет бутылку водки.
Я захожу в свою комнату, сажусь за письменный стол. Здесь я не был 385 дней и ночей. Здесь ничего не изменилось. На стене справа фотография нашего выпускного класса. Под ней – прошлогодний календарь. Один день в мае, день моего отлёта, мать обвела кружочком. В углу стоит моя двухпудовая гиря. Перед отъездом я ей жонглировал как мячиком. Подхожу, вскидываю на плечо. В глазах потемнело, я зашатался. Поставил гирю на место. Сел за стол. Посмотрел в окно. Молодые деревца за окном заметно подросли. Из магазина через дорогу выходит сосед дядя Гриша, как всегда, навеселе. Выдвигаю ящик стола. Вот мои рисунки, вот карандаши и ручки. Их стержни высохли. В углу ящика приютилась отцовская медаль «За победу над Германией». Комок подступает к горлу. Я опускаю голову на руки. Плечи начинают трястись. Я долго не могу остановиться.
…………………………………………………………………………
В первый день нашего появления в институте декан Варвара Борисовна хватает нас за руки, ведёт в кабинет ректора. За время нашего отсутствия ректором стал Василий Иванович Большаков. Он меня узнал, приветливо улыбнулся.
- Это наши лучшие студенты, - объясняет Варвара Борисовна. - Только что из Африки. Полпреды Советского Союза.
Она смотрит на нас любящими глазами.
- С возвращением, ребята! – говорит ректор. – Побывали в чужих краях? Поднабрались жизненного опыта? Что ж, перед вами открываются блестящие перспективы.
………………………………………………………………………………..
С тех пор прошло довольно много времени и многое изменилось. Говорят, что изменилось даже устройство нашего государства. Варвара Борисовна умерла от рака. Лиза стала президентом крупной торговой компании. Василий Иванович взят на повышение в Москву. Иван Кузьмич живет в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. Я живу в своем родном городе и работаю сторожем. Такая вот история…