Этот рассказ Я написала очень давно по следам неких печальных событий… Не знаю, почему мне захотелось написать об этом… Но история, побудившая меня сделать это, была такова: однажды в довольно короткий срок один за другим ушли из жизни муж и жена - супружеская пара, которую Я знала очень хорошо.
Николай Сергеевич – был сослуживцем моего мужа по институту – они работали на одной кафедре, оба доценты. Только были из разных поколений. Николай Сергеевич ещё застал Отечественную войну и даже воевал. Его жена – Таисия Васильевна была просто хорошая женщина на пенсии… И вдруг Таисия Васильевна заболевает и вскоре умирает. Вскоре после её сороковин уходит из жизни и Николай Сергеевич.
Вот это-то и огорошило меня! То, что умер Николай Сергеевич! Который не только не собирался умирать, а был полон желания жить и даже собирался снова жениться! И когда Я узнала эту неожиданную весть о его скоропостижной смерти, Я была в каком-то странном замешательстве и недоумении: как? Почему? – думала Я. Эта мысль не давала мне покоя и Я как-то на автопилоте начала просто на бумаге ручкой описывать данную ситуацию; правильнее будет даже сказать – не описывать, а прописывать…
Я просто писала, КАК Я вижу…ТО, что происходило с Николаем Сергеевичем и его женой. И ТО, что в конечном итоге у меня получилось, Я даже сама от себя не ожидала…
Наверное, многие слышали, что у писателей, поэтов и учёных часто случаются так называемые «откровения» и «озарения» (на почве вдохновения), когда в процессе их творчества им вдруг открывается что-то неожиданное, какие-то такие вещи, которые не посещают их в обычной будничной деятельности.
Может быть для того Я и стала описывать и как бы анализировать ситуацию Николая Сергеевича и его жены, так как подсознательно была нацелена на ТО, что в процессе описания загадочной смерти НС, мне придёт ответ – КАК и ПОЧЕМУ это произошло.
И ответ в конечном итоге Я получила!
Вот послушайте Мою импровизированную версию произошедших событий:
В сосновом бору, в санатории, расположенном на берегу чудесного озера, отмечал открытие сезона первый заезд. В большом зале было людно и царила приятная прохлада. Красивый пожилой мужчина, оттанцевав тур вальса, уверенно вёл свою даму на место. Нельзя было не залюбоваться его густой, седой шевелюрой, напоминающей гриву льва, и всей его энергичной, основательной выправкой, с которой он держался. Невысокий, но крепкий и ладный, лёгкий и ловкий в движениях - всё это не вязалось со словом “старость”.
И хотя видно было, что лет ему уже немало, но ничего слабосильного, старческого не было в его облике. Весь его вид говорил: я молод, я весел, я горяч! В глазах его светились неукротимый оптимизм и великодушие. А великодушным может быть только сильный человек!
Это был настоящий мужчина, из тех, что всегда и везде кстати. Танцевал он превосходно, и женщины из разных уголков зала поглядывали на него в ожидании - кого же из них он пригласит на следующий танец? Любая была бы рада продемонстрировать своё умение и грацию рядом с таким ловким и умелым кавалером.
Если мужчина в дополнение к хорошим внешним данным еще и хорошо танцует - тут уж ему зеленая дорога в любое женское сердце и главное - не сплоховать в нужный момент. Николай Сергеевич таковым и был.
Любимец женщин, баловень судьбы - он шёл по жизни победителем, и жизнь не обижала его. Всё приходило к нему вовремя. Квартира и машина, учёная степень и звание - они пришли к нему не тогда, когда бы он, уже уставший от борьбы за эти блага, не в силах был бы им радоваться, а в расцвете жизненных сил, когда впереди было ещё много счастливых дней и лет, а рядом была дорогая и любимая жена Тася.
Вовремя написанная диссертация и звание доцента давали удовлетворение от достигнутого и ощущение собственной значимости на этой земле... И жить бы ещё да радоваться, но... … Никто из присутствующих в танцзале не знал о том, что три дня назад отметил Николай Сергеевич сороковины после смерти жены. Да и не надо, чтоб знали. Ведь они, возможно, и не поняли бы его сейчас, весёлого, танцующего. Возможно, его бы даже осудили за это веселье, за какую-то лихорадочную неуёмную радость, сквозившую во всех его движениях. Откуда было им знать, сколько тревожных дней и ночей провёл он возле постели умирающей жены. Сначала был страшный диагноз, потом надежда и сомнения, потом подтверждающие симптомы, и изо дня в день - угасание рядом живого близкого человека.
Тася - умная женщина с детской душой, понимала всё, что с ней происходит, и до последнего старалась, как можно меньше обременять любимого супруга. Но иногда, когда становилось невмоготу от нестерпимых страданий, она брала его руку, прижималась к ней щекой, и они сидели неподвижно, понимая без слов всё то, что было на душе.
- А помнишь? - говорила она, - как однажды ты долго задержался где-то, и я пол-ночи сходила с ума, не зная, где ты, звоня в милицию, больницы, морги...
Он улыбнулся в ответ. Он помнил.
- А ты явился под утро - продолжала она, и с порога протянул мне два апельсина “от обезьянки”.
- Да, я сказал - это тебе от обезьянки, я встретил её, проезжая мимо зоопарка.
- А ведь ты так и не сказал тогда, где ты был - погрозила она ласково худым пальчиком.
- Ну-у, ну как же не сказал, вот опять ты за своё. С мужиками мы тогда засиделись... Компания подобралась такая - просто невозможно было уйти.
Компании Николай Сергеевич любил. Любил он и праздничное домашнее застолье, и официальные банкеты в родном институте, и стихийные, импровизированные компашки в гараже.
“ Гаражи “- кому не знаком этот клуб мужской солидарности, где под разного рода разговоры идёт сначала пивко, потом пивко с рыбкой, а потом кое-что и покрепче… Но сколько бы ни выпил Николай Сергеевич, он всегда держался молодцом - был подтянут и собран, старый солдат. Почти всегда в свежей белой рубашке, с белоснежной копной волос, он, как “огонёк святого Эльма”, всегда был виден за версту. За эту белую гриву сослуживцы и знакомые прозвали его “блондин”. В гаражах обсуждались разные темы - про машины и запчасти, про втулки-шестерёнки, а так же темы кулуарные - о “дворцово-придворных” интригах и перестановках, намечающихся в институте. И тут, как и везде Николай Сергеевич всегда был в курсе происходящего. Ну, шла ему хорошая масть. Фортуна стояла к нему лицом, и он всегда был у дел.
Но, как говорится, беда не приходит одна. Наступили тяжелые времена - в институте пошли сокращения за сокращениями. Николай Сергеевич, хотя и был на пенсии, всё ещё продолжал работать в институте, но его ставку всё урезали и урезали, и ему приходилось отстаивать свое место под солнцем. Молодые считали, что пенсионерам пора отдыхать, пора уступать дорогу им, идущим следом, дышащим в затылок. Трудно стало с работой - каждый старался держаться за свое место. И хотя была пенсия, был у них с женой огород, но он не привык быть на второстепенных ролях. Он должен был быть в гуще событий, в гуще жизни, он чувствовал себя еще молодым, деятельным, сильным. Как? Он стар?! Разве это возможно? И он еще и еще раз пытался опровергнуть это нелепое мнение.
И вдруг - как подножка в, и без того, трудную минуту - Тасина болезнь. А ей с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Как страшно - умирает человек. Долго умирает. Мучительно. Еще недавно видели его соседи живым, бодрым, полным сил, и вот исчез вдруг человек. И все знают, что там, за этими стенами, в той квартире сейчас человеку плохо. Но чем люди могут помочь ему?
Где та полная, румяная Таисия Васильевна с блестящими, детски наивными глазами? Её нет больше. Есть исхудавший, пожелтевший, измученный двойник, затравленно ждущий неизбежного избавления. И соседи притихли, соседи сделали вид, что они не знают о муках за теми стенами, в той квартире, они не знают ту прежнюю живую Тасю, её не было никогда. Только вынесут в скорости гроб с кем-то незнакомым, страшным и нездешним - они помогут отвезти его на кладбище и закопать - и надо скорее, скорее забыть, сделать вид, что не было этого, а то и к ним подкрадётся такая же беда и утащит кого-то из них или их близких в сырую могилу.
- Коля - позвала однажды Тася, не поднимающаяся с постели уже несколько дней.
Он готовил на кухне, облачившись в её фартук, но услышал её тихий зов.
- Коля, подойди, нам надо поговорить - попросила жена. Он вошёл и сел возле постели.
- Ты не смотрел ещё место на кладбище, где будет моя могилка? - спросила она спокойно.
- Тася... - начал было он укоризненно, но она взглянула на него тем серьёзным, понимающим и уже отметающим напрочь всё ненужное притворство взглядом, что он согласился продолжить этот разговор.
- Присмотри, пожалуйста, хорошее местечко мне, чтобы возле деревца какого-нибудь, может берёзки, чтоб красиво... И расскажешь - где это.
- Хорошо, родная, я сделаю, как ты хочешь.
Небольшой институтский городок, в котором жил и работал Николай Сергеевич, находился за чертой города. Неподалёку было и местное кладбище, на котором хоронили только «своих». Николай Сергеевич приглядел хорошее, уютное место, окруженное ветвистыми, плакучими вербами, где с одной стороны покоился доцент с соседней кафедры, умерший в прошлом году, а с другой стороны была тихая пристань умершего от диабета соседа. Да все тут были знакомы Николаю Сергеевичу. Пройдешься по кладбищу – как будто в собрании побывал. Ба! Знакомые всё лица, смотрят с фотографий на памятниках, только что не кивают.
“Забив” место на кладбище, Николай Сергеевич пошёл дальше. Он заранее заказал одному местному умельцу резной дубовый крест, чтоб сразу у Таси было всё, как положено. Крест вышел красивый, оригинальный, как и хотелось. И Николай Сергеевич, подумав, махнул рукой: давай, мол, и мне такой же, чтоб были одинаковые! И умелец сделал еще один крест про запас, только побольше, повыше, как главе семейства. Всё было основательно у Николая Сергеевича. И путевку в санаторий он заранее приобрёл, - ему, как ветерану войны и труда дали ещё и со скидкой. Отдав должное жене, надо было подумать и о себе, ведь как ни храбрись, ни бодрись, а за этот тяжелый период и сам он сдал капитально.
- Ну, нет! - не сдавался мысленно Николай Сергеевич - есть еще порох в пороховницах. Вот вы у меня увидите! - грозил он воображаемым наследникам. Воронье! Налетели на Тасины побрякушки... Хоть она и расписала, что кому, а всё равно споры были, недовольства. После смерти Таси родственнички ненасытные разгребли “на память” её вещи, - рылись в платьях, тряпках, осторожно заводили разговоры о квартире, - зачем мол, одному такая, вот бы разменять её или продать… Одному-то ему и одной комнаты хватило бы, а тут целых две, и улучшенной планировки, большие.
- Ага, как же, разбежались! - думал Николай Сергеевич - Я вот еще женюсь! Мне Тася перед смертью жениться разрешила, просила даже, чтоб нашёл себе хорошую женщину, чтоб не оставался один. Она никогда не была глупой ревнивой собственницей и не пыталась царить безраздельно в его душе.
Ему вспомнились алчные глаза Тасиной дочери от её первого брака, собственного сына, других родственников. Все, кто были на похоронах - делали скорбный вид, участвовали в погребальной церемонии. Но для Николая Сергеевича они отождествлялись с мерзкими грифами, слетевшимися на страшное пиршество. И сейчас они, эти гадкие грифы с облезшими, общипанными шеями сидят и ждут, не появится ли для них ещё пожива.
Вот почему так хотелось Николаю Сергеевичу скорее вернуть себе форму, скорее стряхнуть с себя груз пережитого... Он ещё поживёт, и за себя и за Тасю, он ещё ого-го ! И “молодицу” себе он уже присматривал, уже подбирал достойную кандидатуру из нескольких здешних вдовушек.
- Да, я ещё ого-го! - думал Николай Сергеевич после тура вальса, подводя даму к месту, - во-он как девочки посматривают. Он гордо вскинул голову, тряхнув седой блондинистой шевелюрой, и вдруг упал. Почему это произошло, он не понял. Он просто упал и закрыл глаза.
Но и с закрытыми глазами он увидел, как в распахнутые двери зала вошла Тася. В зале стало неожиданно светло и гулко, и она вошла, вся светясь и сияя, в длинном платье, такая молодая и красивая, как в то далёкое время, когда он впервые увидел её - с блестящими глазами и наивной улыбкой на ярких губах. Ничего скорбного, страшного не было в ней, только платье было непривычно длинное, до полу. Она присела около него, тронула за плечо:
- Коля, ну что же ты? Вставай... Зачем же ты, ведь ты ещё хотел пожить. Я не звала тебя, не думай. Живи, ты же обещал...
- Да, да - Николай Сергеевич поднял голову и открыл глаза - конечно, сейчас это пройдёт. Сам не знаю, как так случилось. Сердце, знаешь, что-то сильно пошаливать стало.
- Ничего - отвечала она, гладя его по голове - вот подлечишься тут, в санатории, и всё будет хорошо.
- Да, ты знаешь, и самому хочется утереть нос этим наследникам. Представляешь, налетели на меня после твоих похорон - всё делили, делили твоё наследство, да ещё и на моё аппетит разыгрался. Вот назло им выживу! Представляю, как бы они обрадовались, если б я копыта откинул. Квартира, машина... Мой-то, хоть и сын родной, а только рад будет, если я в ящик сыграю, а уж твои, - и подавно. Передерутся там из-за добра. Не-ет, я сейчас встану... Вот ещё немного с тобой поговорим и надо возвращаться, правда, Тася? Ты же поможешь мне?!
- Конечно, родной, конечно... Успеешь ещё сюда, к нам.
- Ну, а ты как? Я смотрю, ты помолодела, стала, как и прежде. Это и я помолодею, как сюда попаду?
Тася с любовью смотрела ему в глаза:
- Конечно, Коля, старости тут у нас нет, болезней - тоже. Я буду ждать тебя.
- А будем ли мы вместе, Тася? Ты-то отстрадала за свои грехи, и сколько там у тебя их было? А я ... Я грешник.
- Ничего, Коля, я попрошу за тебя у Бога нашего Великого, он за мои страдания и тебя простит.
Лёгкие её руки, как ветерок, гладили его волосы, скользили по плечам, снимали с них какие-то соринки. Ласково и нежно, проникая взглядом в самое сердце, смотрела она на Николая Сергеевича. И так ему стало хорошо и спокойно, так радостно на душе.
- А как же я без тебя буду, а, Тася? Вот увидел тебя, какая ты - всё в душе так и перевернулось...
- Ничего, ничего, Коля - иди... Зря вот ты только крест себе заранее сделал, это плохая примета. Он-то тебя и позвал. Отдай его куда-нибудь, где будет покойник. Ну, пора тебе уже. Поднимайся.
- Тася, да как же... Уже пора? Я не хочу. Как мне с тобой хорошо, спокойно. А там опять начнётся: в институте сокращение - живёшь, как на вулкане. Нас, пенсионеров, гонят в шею. Родственники только и ждут, чтоб меня Бог прибрал. Вдовушки, хоть и есть неплохие, да всё не те... Нет второй такой, как ты! Что?! Опять в круговорот, опять гонка? Да на кой мне всё это без тебя?! Забери меня, Тася, забери!
- Коля, ну что ты, что ты? Не за тем я пришла. Разве ж я хотела, чтоб ты умер? Вернись, Коля, поживи ещё, в церковь сходи, исповедайся...
- Тася, ты сказала, что Бог за твои страдания и меня простит. И крест уже есть. Можно уходить.
- И зачем я только сказала тебе это? А ты тоже хорош! Ведь только что собирался показать всем, кто такой Николай Сергеевич, собирался выжить всем назло, и что же?
- Да глупости это всё, мелочные амбиции, никчёмное трепыханье. Нет, не житьё мне, видно, без тебя. Не оставляй меня, молю, забери с собой!
- Ну что ж, пойдём, давай руку.
Николай Сергеевич протянул жене руку, и она помогла ему подняться.
В зале стало ещё светлее. Лёгкие и невесомые, прошли они, обнявшись, сквозь собравшуюся толпу, оставляя за собой длинный светящийся след.
* * *
И вот, если вы поняли – Я не знала, что история закончится именно так… Что Николай Сергеевич передумает и изменит своё желание «жить во что бы то ни стало» … Я просто описывала ситуацию…
Душа Таисии Васильевны, пришедшая на помощь мужу, тоже не собиралась забирать его с собой на Тот Свет, но Николай Сергеевич, оценив ситуацию, сам принял решение «УЙТИ С НЕЙ»…
Ну, вот мне и стал понятен ТОТ вопрос, которым Я задавалась!
Вот такие бывают у нас, у писателей, интересные коллизии, когда не мы задаём жизненные обстоятельства героям своих произведений, а они сами рассказывают нам, как и что у них происходит!
Как Николай Сергеевич с Таисией Васильевной рассказали мне, ЧТО произошло у них!
Вот так-то!
Июль 1998.
Рассказ закончен в день сороковин Николая Дмитриевича Вольвача.