Константин Никольский
Моя любимая песня (но не потому, что я тоже такая же бездеятельная, как герой песни).
«Я сам из тех»
Я сам из тех кто спрятался за дверью
Кто мог идти но дальше не идет
Кто мог сказать, но только молча ждет
Кто духом пал и ни во что не верит
Моя душа беззвучно слезы льет
Я песню спел - она не прозвучала
Устал я петь мне не начать сначала
Не сделать первый шаг и не идти вперед
Я тот, чей разум прошлым лишь живет
Я тот чей голос глух и потому
К сверкающим вершинам не зовет
Я добрый, но добра не сделал никому
Я птица слабая мне тяжело лететь
Я тот, кто перед смертью еле дышит
И как не трудно мне об этом петь,
Я все таки пою ведь кто нибудь услышит
А вот и обещанный рассказец:
К О М П Р О М И С С ( А Н Г Е Л И Б Е С )
- Мне скучно, Бес…
- Что делать, Фауст,
Такой вам положен удел.
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает -
Иной от лени, тот - от дел…
Скучай и ты.
/ Гёте /
- Да - а, скучное это дело - пост - думал Поэт. Но надо постараться, выдержать хоть неделю. В Пасху люди сорок дней поста соблюдают, а мне уже и два дня вечностью кажутся. Как же я погряз в грехе мирском, в пьянстве. Очиститься надо, очиститься. И не то, что ни грамма спиртного, а и ни пива, ни даже кофе. Только слабенький чай, чай… чаёчек, - увещевал сам себя Поэт. - Вот я буду молодец, если выдержу, например, две недели. Вот раньше было… - помнится, бабушка рассказывала, как легко и радостно было им соблюдать посты.
Родом она была из Сибири, где поля, луга и тайга на сто вёрст кругом. И две - три деревеньки староверов затерялись среди безбрежных просторов…
В пост вся бабушкина деревня пекла шаньги с калиной, сушёной малиной, черникой, земляникой, пироги с грибами, капустой. Варили кисели, каши, компоты, ели солёные рыжики, грузди. А вместо сливочного масла использовали масло постное, льняное, кедровое, толоконное…
- Что за толоконное такое? Что за невидаль? - Поэт сроду такого не пробовал.
Там, среди необъятных сибирских просторов несли свои воды реки Катунь и Иня, и рыбы в них было - ух - х! Особенно нахваливала бабушка, вспоминая, рыбу - линь, какая она была нежная да жирная, да вкусная!
Поэт сглотнул слюну - он такой отродясь не пробовал. Да и что сейчас за рыба - минтай, и то дорого. А к концу жизни бабушка соблюдала и вовсе жёсткий пост: чай и кофе не пила совсем, считая их дьявольскими напитками, а в качестве заварки приспособилась использовать сушёную морковь.
Звонок! Шаркая тапками, Поэт поплёлся к телефону.
- Да! М - угу! А ничего не делаю, если можно так назвать борьбу с искушениями. Не - а, только чай - чай - сок - вода - напиток. Дык, скучно, конечно. Да и как - то неуютно. Тут бы в булочную надо сходить, а мне без обезболивающего вливания из дому выйти тошно. Всё раздражает, всё по мозгам бьёт. Если ценник в магазине с ошибками на глаза попадётся, - «сосиськи», например, вместо «сосиски», или «свиное», «куриное» с двумя «н», или «пироженное» вместо «пирожного», то весь вечер потом дурно будет. Да нет, подержусь ещё, - ещё не край, а если что, сам позвоню. Ну, пока, - и Поэт положил трубку.
- Что ж ты так мучаешься, зачем тебе это? - раздался внутри знакомый «Внутренний Голос», - вот и друг Прозаик позвонил, была возможность пообщаться. Когда опять такое представится? Пользовался бы моментом, пока твои в отъезде - позвал бы друга в гости.
- Ага, спасибо. И так с прошлого общения только - только в норму вошёл. Три дня выводил из организма «веселящее действо вина». И до сих пор вот «в движеньях сквозит раздраженье» - вслух отвечал Поэт.
- Вот, Макаревича вспомнил. А интересно, Макаревич пил когда - нибудь? Долго держится на музыкальном Олимпе, молодец, - продолжал разглагольствовать Внутренний Голос. - Наверное, не пил. Хотя все они через это проходят. Но у них в отличие от простых смертных больше возможностей реабилитироваться. Слушай, давай чуть - чуть… Водочки. Чуть - чуть. И раздражение как рукой снимет.
- «Только нет интереса,
И бездарную пьесу
Продолжает тянуть режиссёр»… - ответствовал Поэт, хмуро разглядывая в зеркало свою небритую физиономию.
- …« Только крашеный свет,
Только дым сигарет у дверей в туалет…» - и его рефлекторно затошнило при воспоминании о дыме сигарет.
- Выпей, выпей, хоть чего - ни будь, хоть пива, - истерично задолбило в мозгу.
Но Поэт улёгся на кровать, сложил на груди руки и мученически поднял глаза к потолку, предавшись размышлениям.
- Неужели это мои собственные мысли? Неужели вот так развито в человеке чувство противоречия, что он сам себя совращает? Или… бабушка говорила, что чёрт стоит за левым плечом у каждого человека, и всё время в ухо нашёптывает. Да, хорошо им было постовать всей деревней - и дома, и в гостях ели одно и то же. Да ещё шаньги эти… с малиной - калиной, а тут… лучший друг не понимает.
- Смотри ты, в точку попал про нас, чертей - пробормотало странное сухонькое, измазанное сажей существо, стоящее в изголовье кровати, и, нервно затрепав хвостом, упало камнем вниз, в другое измерение, в чёрную прокопчённую бездну, прямо перед восседающим на каменном подземном троне Сатаной.
- Что делать?! Что делать? - в панике закричал Бесёнок, падая ниц. - Он не поддаётся на искушения уже второй день! Совсем не хочет выпить. Что я только не делал, какие мысли ему не нашёптывал: нет! Пост у него, видите ли… Даже кофе не пьёт.
- Да не суетись ты, не гомози, дурачьё. Спокойно… - вальяжно вытягиваясь на своём, высеченном прямо из скалы, жутком узорчатом кресле, и удобнее устраивая ноги над огнём, проурчал Командир Чертей. - Что ты заладил: выпить, выпить…Сколько можно учить - соблазны надо подсовывать постепенно, по мере возрастания, от малого к большему. Ты соблазни его для начала на мелочь, на пустячок - на чашечку кофе, например. Это ж какой молодец - хвали его, хвали, - два дня держался, что ж, и чашку кофе не имеешь права выпить?!
Возмутись тут, возмутись, и ласково, тихонечко так, на ушко шепни - всего чашечку, мол… Вот увидишь, подействует. А там чего ни-будь скоромненького пусть съест, ма-а-ленький кусочек, сальца, например…А там ещё кофейку. И вот уже пост нарушен. А там – была - ни была, раз уж день насмарку, можно и пивка. Ну, а дальше совсем просто - ты ж его знаешь, пивком для него не заканчивается - и… до поросячьего визга!!! ХА – ХА – ХА!!!
Бесёнок заёрзал, захихикал, припал к чёрной, в кольцах, руке и радостно забил хвостом, захрюкав от восторга и жмурясь в шкодливой улыбке.
- Вот - вот. Всё учить вас надо - добродушно поучал Начальник Легиона, вытягивая копыта поближе к адскому пламени… - похитрей надо быть, похитрее. Я хорошо знаю твоего протеже. У него там загвоздка в его покровителе, Ангел - Хранитель у него сильный. Если бы не он, то давно бы Поэту звездец приснился, а то всё влачит, всё влачит своё жалкое существование. Но ничего, и не таких скручивали, всё равно к нам попадёт.
Ты давай, из поста его выбивай, а то эти посты к хорошему не ведут. Там, где сосудики в запоях прохудились, можно было бы и инсультик организовать или сердечный приступ, к примеру, а то за время поста всё затянется, восстановится и… - наша песня хороша, начинай сначала. Да с Ангелом его похитрее будь, тот хоть и сильный, но простодушный да бесхитростный. А ты заморочь его, запутай - пусть думает, что тебе надоело, что ты отступился. Хитри, хитри, изворачивайся, Бес ты или кто, в конце концов? Ну, давай!
* * *
Бесёнок, воспрянув, что было силы ударил хвостом и взвился вновь туда, где оставил нашего Поэта. Отрадная картина предстала пред его чертячьи взоры. Поэт с граненой стопкой в руках, блаженно улыбаясь, сидел перед зеркалом и разговаривал сам с собою. Рядом, на подзеркальнике стояла начатая бутылка водки. Неподалёку в углу сидело сгорбившись и опустив голову дымчато - белое крылатое существо с человеческим лицом.
- Ого! Вот это да! А я уж думал, что пропали мои старания, что убеждать разучился, - весело заметил Бес, остановившись в дверях и подбоченясь.
- Да как же. Слышал же - он по телефону Прозаику говорил, что без обезболивания в булочную сходить не может. Ну, вот и сходил. И не только за хлебом…Он, как обезболивание себе сделает, то те, от кого зверел, его умилять начинают. Вот сейчас та самая стадия, - отвечало дымчато - белое существо в углу.
- Ох - ох, - закривлялся Бес, - и чё он у тебя такой нежный? Смотри - ка ты, Чайльд Гарольд, мать твою. На дворе двадцать первый век, в обиходе ва - аще разговор только на одних матерках, - нашими стараниями, кстати, - Бес довольно зажмурил свои гляделки и погладил себя по животу, - ага, а он из себя тут строит… институт благородных девиц, тьфу!
- Так ведь, какое отношение сюда имеет, какой сейчас век, - подняло кроткий взгляд лазурных глаз существо с человеческим лицом. - Тут дело в состоянии души, которое никаким векам неподвластно.
- Да-а, состояние души у него сейчас как раз то, что надо. А ты что ж сидишь, как мокрая курица, что ж ты его не останавливаешь, а ещё Ангел - Хранитель, называется… Смотри, смотри, опять к бутылке тянется. Что ж ты, мать твою?
Дымчатое существо шевельнулось, подняв голову. Золотистые локоны рассыпались по плечам. Светлое юношеское лицо его, сияющее неземной красотой, выражало растерянность. Огромный прекрасный Ангел, косая сажень в плечах - он сидел, неловко ссутулившись, в тесном для него углу.
- Ух, и красивые ж вы, падлы! - аж зажмурился Бесёнок то ли с завистью, то ли с восхищением. – Смотреть, прям, невмоготу!
- А ты и не смотри. Тебе и нельзя. А если ещё раз Мать мою вспомнишь, плохо тебе будет. Тебе что по статусу положено, не пойму я что-то? Смущать и искушать? А ты занялся какой-то несвойственной, альтруистической деятельностью. Ох, и нагорит тебе в Аду, я думаю, за такие разговоры. Уж наверняка, тебя сюда послали с другими целями.
- Само собой, с другими. Но я что-то так привык к Поэту, так сросся с ним в его страданиях, что даже мне захотелось как-то облегчить их. Бес изобразил кротость и сочувствие на своей закопченой мордахе, и потупился, но из-под опущенных век полыхнул зелёный огонь.
Поэт грустно замурлыкал что-то себе под нос. Ангел и Бес невольно переглянулись и прислушались.
- Я сам из тех, кто спрятался за дверью,
Кто мог идти, но дальше не идёт,
Кто мог сказать, но только молча ждёт,
Кто духом пал и ни во что не верит…
М – м – м – м, м – м – м – м – м – м…
- Ух, ты, а неплохо, это он сам сочинил? - шмыгнул носом Бесёнок и повернулся к Ангелу.
- Это Никольский… - неохотно ответил Ангел, явно о чем-то тоже замечтавшийся.
- А-а, Никольский? Ну да, конечно, Никольский… А вот интересно, он пил, Никольский-то этот? - рассыпался Бес мелким бесом.
Но тут Поэт громко забулькал в рюмку, залпом выпил и, обхватив голову руками, покачиваясь в такт, с воодушевлением и слезой в голосе, продолжал:
- Моя Душа беззвучно слёзы льёт,
Я песню спел, она не прозвучала…
Устал я петь, мне не начать сначала,
Не сделать новый шаг и не смотреть вперё - о - о - д!
-Интересно, - подумал Поэт, - а Никольский пил? Да уж, наверное, не миновала его чаша сия. А как в обычном состоянии можно написать такие стихи?
- …Мой голос тих и потому…
К сверкающим вершинам не зовёт
М – м – м – м – м…..,
Я тот, кто перед смертью еле дышит...
И как ни трудно мне об этом петь,
Я всё-таки пою, ведь кто-нибудь услышит…
- Ой, хорошо, ой, хорошо! Прям за душу, прям, берёт… - Бес прислонился к притолоке и умильно сложил сухонькие лапки на груди. – Смотри-ка, ты, как на лирику его потянуло.
- Так он и есть лирик. Поэт - лирик - ответствовал Ангел - Хранитель.
- Ага, лирик. Это сейчас он сам себе лирик - сидит тут, кайф ловит… А когда жена и дети дома - что тут творится, куда только лирика девается. Шум, гам, тарарам, пыль до потолка, да маты…
- А кто всё это провоцирует, кто их подзуживает? Не ты ли?!
Бес завилял и хвостом, и глазами, заёрзал, затоптался на месте, забормотал уклончиво:
- Да чего там, да где мне… То уж натура такая, что ты с ним поделаешь… Ну, а это-то уж, точно, он сам сочинил, а?
- Да Никольский это, балда!
- Как? Опять Никольский?! Всё Никольский да Никольский… Да наш не хуже может сочинить, я думаю. Ой, смотри, смотри, он опять за стопкой тянется. Да держи ты его! - засуетился Бес.
- Вот я опять не понял. И что это ты всё не в своё дело лезешь? - отвечало крылатое создание, - твоя компетенция соблазнять и провоцировать, а ты проявляешь какие-то странные телодвижения. Что-то подозрительно мне это, что-то ты замышляешь, видно…
- Да держи ж ты его, держи, пустобрёх! - заметался, замельтешил Бес, - Ангел - Хранитель ты, или кто ты после этого?! Смотри - только выпил и опять наливает. Да когда он уже напьётся?! Ему же плохо будет, как в прошлый раз, помнишь? Останови же его!
- Замолчи, лицемерное существо! - приподнялся Ангел в своём углу, и угол озарился чистым неземным сиянием. Голова Ангела уперлась в потолок, и оказалось, что он очень больших размеров, хотя всё ещё сидел, согнувшись. Он на мгновение расправил и сложил свои затёкшие крылья и сразу же занял пол - комнаты. Бесёнок по сравнению с ним выглядел этакой маленькой зверушкой - заморышем.
- Тебя это, по-моему, должно только радовать - продолжал Посланец Небес, - а ты что же? Да-а, за такое поведение тебя в Аду по головке не погладят…
- А тебя на Небесах не погладят! - вышел из себя вдруг Бесёнок и, брызгая слюной, заверещал:
- Что это ты как-то подозрительно пассивен?! На твоих глазах деградирует личность, гибнет человек, а ты сидишь, сложа крылья! …А-а, понял - это у вас «закалка испытаниями» называется! Типа, кого Бог больше любит, тем и испытания посылает… То-то вы мне голову морочите! А я, получается, вам ещё в этом и помогаю, - хрен вас поймёшь.- И Бесёнок в ярости затопал копытами, да так, что брызнули искры. - А как же его миссия? Я тебя спрашиваю, курица ты, пернатая! Ведь, если он миссию свою не выполнит, нагорит тебе там, на Небесах, ох, и нагори-и-т!
- С чего это ты взял, что у него какая-то особая миссия? - не повёл и бровью Ангел.
- Да конечно… С чего… Тут талантища - на десятерых хватит, а он жизнь прожигает вместо того, чтобы строчить, не покладая рук. Обломов, мать твою.
- Ты Богородицу не трогай, - опять приподнялся Ангел в своём углу, грозно нависнув всей своей сияющей махиной над чертёнком. Тот заметался, заюлил - зачастил:
- А что, а что, я ничего, я ж не про твою Мать, ой-ой! У-у-уй!! Чё ты бьёшься?!... Током меня ударило, прям, от тебя… Это ж я про его мать - вот, мол, произвела на свет Обломова-то…
- Ну, смотри, а то я - мирный, мирный, но за мать дам тебе, мать твою! Ты занимайся своим делом, совращай себе. Чем больше, тем лучше. Что ты печёшься о его миссии? По-моему, тебе не о чем беспокоиться, уж ты-то свою миссию выполнил и перевыполнил, полностью подчинил его себе. Чего тебе ещё нужно?
-Чего? - Бес хитро улыбнулся и плотоядно облизнулся, шевельнув хвостом, - знам, чего. Ну ладно, мямли, достали вы меня. На сегодня вашего общества с меня хватит. Сидите, отходите, а я исчезаю с тем, чтобы возникнуть в более интересном месте. Тебе бы, дылда ты, крылатая, так помотаться, как я мотаюсь, а то сидишь, как кочка на болоте. Уже и мозги, наверное, атрофировались - всё в перо ушло. У тебя же он - один, можно сидеть, а у меня таких вот поэтов сраных, как г - на, только успевай за ними всеми следить, всех поправлять в их делах, в трудах праведных, да на истинный путь наставлять!
В общем и целом, адью! До скорой, как говорится, встречи! Отдохните пока, от меня чуть-чуть.
И, всхрюкнув - взвизгнув, взметнув небольшое облачко сажи, Бесёнок исчез.
* * *
Только Бес скрылся, с Ангела - Хранителя мгновенно слетел его сонный вид. Сделав всего лишь одно небольшое движение вперёд, он наклонился над лежащим ничком, пьяным Поэтом и, с тревогой всматриваясь в его лицо, стал обмахивать его своими большими мягкими крыльями, стал навевать приятные мысли и сновидения, новые строчки стихов. Поэт заулыбался и заворочался во сне.
- Ничего, всё будет хорошо - ласково и мелодично заговорил Ангел, - не всё ещё потеряно. И есть ещё такая сила, как Вдохновение. Ах, мне ли объяснять тебе, что это такое!
Вдруг яростное шуршание, возня и фырканье отвлекли на миг его внимание. Из-под шкафа вылезало мохнатое растрёпанное существо клубком. Грубая шерсть висела на нём клоками с налипшей на ней паутиной, и какими-то засохшими, сухими листочками, с опилками и прочим мусором.
- Фу ты, несчастье! И чего ты добьёшься таким чином? Ну, сюсюкай с ним, сюсюкай! Поди ему, ещё за бутылкой сбегай. А ещё посланец Господень! Где мудрость твоя? Где предвидение? Лаской своей ты ему яму роешь. Сил уже нет смотреть на это безобразие. Слюни распустил, колыбельные он ему поёт, баюкает… Тут впору в уши ему трубить изо всех сил, вверх ногами его поставить, а он голубит его, голубит… Тьфу, смотреть противно! Вот Бес-то чикаться долго не будет. И так уж он почти достиг своей цели. Ещё чуть-чуть, и новоиспечённая загубленная Душенька полетит в тар-тарары, там уж ей готовят тёплое местечко. Ох, какое ж оно тёплое! - И мохнатый клубок, фыркая, встряхнулся так, что шерсть на нём встала дыбом.
Переваливаясь с боку на бок, он подкатил к лежащему в бессознательном состоянии Поэту.
- Вот как его учить надо! - и мохнатая, несоразмерно здоровая по сравнению с размерами колобка, лапа, выпросталась из густой шерсти и сдавила ногу Поэта.
- Эй - эй, полегче, - заволновался Ангел, придя в движение всем своим белоснежно - сияющим оперением.
Колобок отнял лапу, и на щиколотке Поэта остались ясные тёмные отпечатки пальцев - абрис пятерни. Отпечаток же, принадлежащий большому пальцу, мгновенно вспух и почернел, на глазах превратившись в запёкшийся кровоподтёк.
- Ну, что ты наделал? - грустно покачал головой Ангел – Хранитель, - он же ходить теперь не сможет. Вот, я уже это предвижу, я вижу его с распухшей ногой, в бинтах… Я вижу, как долго будет гноиться и заживать эта рана.
- Ничего-о -о! - довольно протянул мохнатый колобок, - вот теперь, может, задумается, когда проснётся. Есть такая категория понятий, как символы и знаки, а наш парень Кастанеду читал и в этом плане подкован. Так что есть ему информация для мозгов. Ну а ты, я смотрю, хоть здоров да силён, а знаешь мало - не опытный ишшо. Из молодых, наверное? Века два - три тебе, не больше?
- Ага… - поднял доверчивые бездонные глаза Ангел, - два с половиной…
- Ну, давай знакомиться, - домовой Федя, - и колобок протянул свою заскорузлую коричневую пятерню, - вообще-то меня Федулом зовут, но можно просто Федя. Я тут давным - давно живу, на этом самом месте. Меняются и ветшают дома, меняются люди, а я всё тут. Уж такого за свой век насмотрелся, из таких переплётов своих подопечных вызволял - ты и представить себе не можешь. Ты ведь - святая сила, ты только добром можешь, да лаской, а я ни святой, ни грешный, я по-всякому могу. Всякое было - и кнутом, бывалоче, и пряником… А иногда, только когда до смерти напугашь - ну, там… придушишь, например, в полусне или страху напустишь, только тогда можно образумить было. Ну, а теперь держись и, как говаривала любимица детей и привидений - легендарная домоправительница фрекен Бок, - не упади со стула. Сейчас мы с тобой пойдём на кухню, там ждёт тебя замечательное открытие, неожиданный сюрприз, который так бы и остался вещью в себе, если бы не я. Вещь в себе, вещь в себе… - целую оду воспел ей дедушка Эммануил Кант. И как же ей хорошо, пока она - вещь в себе, и никто её не трогает… Пойдём - пойдём, вставай!
- Что за вещь в себе такая? - нерешительное любопытство и ожидание какого-то подвоха отразились в прекрасных, по-детски чистых глазах Ангела. Зашевелившись и подавшись вперёд всей своей крахмально – хрустящей, белоснежной массой, он только немного подвинулся и уже смог просунуть голову в кухню. Домовому же понадобилось проскакать галопом через всю комнату и, запыхавшись, он оказался там одновременно с головой прекрасного посланца Небес.
- Ну и что, что тут такое? - заинтересованно оглядывая кухню, бодро вопрошал Ангел.
- Что такое, что такое, - ворчливо отозвался с пола грязный колобок Федул, - зенки - то свои разуй! Вон, над плитой, аль не видишь?
Над закопчённой газовой плитой старого образца, под самым потолком, в углу колыхалось странное и жуткое существо - что-то среднее между огромной медузой и осьминогом. Рыхлое, с длинными бугристыми щупальцами, существо висело в воздухе и пошевеливало своими отвратительными отростками. Вся его студенисто - дрожащая масса была распухшей, болезненной и словно налитой кровью - цвет её менялся из бордово - красного до багрово - фиолетового, переходя местами в почти чёрный. Вся эта мерзкая масса явно была живой - по ней то и дело пробегали какие-то отсветы, импульсы, она вздрагивала и шевелилась, то вытягивая, то поджимая свои бородавчатые отростки. Бородавки становились то выпуклыми, наливаясь чёрной кровью, то принимали форму кратеров, напоминая множество алчных ртов, жаждущих поживы.
- Что это?! - ахнул, отпрянув, Ангел - Хранитель.
- Это одна из непроявленных сущностей, как принято называть сейчас подобных существ в человеческом мире. Ты вот, например, тоже непроявленная сущность, И я отчасти. То - есть человек нас не видит, но мы есть.
- А почему я такую гадость ещё не встречал раньше ни разу? Не первый же день во Вселенной живу.
- А потому, что гадость эта относится к миру низших сущностей, а ты в облаках витаешь. Вот вы и не встречались раньше.
- И что же теперь с ней делать? Она явно тут не с благотворительной целью.
- Ой-ё-ёй, какой прогресс! И как это ты, наивное дитя, до этого додумался? Уж конечно, цель этого существа не из благородных. Присмотрись-ка, повнимательней к её щупальцам, присмотрись, присмотрись… Видишь, как они утоньшаются к концам?
Ангел снова глухо ахнул от омерзения и ужаса: щупальцы, утоньшаясь на концах, в виде тоненьких незаметных нитей тянулись, маскируясь, по стенам, по полу в комнату к спящему Поэту. Страшная догадка осенила небесное существо. Медуза тянет из пьяницы энергию, жизненные соки…
- Вот - вот - вот, что и требовалось доказать. Ну, я тебе больше не нужен. Надеюсь, ты понял, что тебе нужно делать. Вон в углу метла - погоняй эту мразь, да и сам разомнись, - и с этими словами мохнатый Федя затопотал в комнату.
- Я не прошшаюсь, может, понадобится моя помощь - так позови! – крикнул он и закряхтел, втискиваясь под шкаф.
* * *
Еле - еле проворачиваясь в узком пространстве кухни, Ангел - Хранитель принялся, размахивая и метлой, и крыльями, гонять мерзкую тварь. Но из брезгливости, он почти не касался её, а лишь создавал воздушные потоки, которые не очень успешно, но всё же сдвигали её с места и та, медленно колыхая своим аморфным телом, качалась от стены к стене.
- А она довольно тяжёлая, хоть и непроявленная, - отметил про себя Ангел. И тут вдруг, сильно раскачавшись, мерзкая тварь коснулась одной из стен и оставила на ней влажный кровавый отпечаток.
За этим занятием и застал Ангела - Хранителя вдруг прилетевший Бес. Правильнее было бы сказать - не прилетевший, а ворвавшийся в данную реальность, как будто из ниоткуда. Он был чрезвычайно возбуждён. Глаза его неистово горели, а морда цвета сажи со свинячьим пятаком, победно ухмылялась. Подпрыгнув пару раз до потолка и сделав кульбит в воздухе, исчадие Ада затарахтело о своих подвигах в людском мире.
- Ах, как я доволен, ах, как я рад! Сейчас, пару минут назад я только что вкусил плодов моего многолетнего труда! Увенчались успехом мои многолетние целенаправленные усилия! Какого же сейчас я матёрого волка свалил! Ах, как я рад! Ох, как я рад! - радостно потирал окровавленные ручонки Бесёнок, мельтеша и подпрыгивая от возбуждения.
- Вот это я понимаю, победа! Не то, что над твоим мямлей. Вот это был настоящий победитель! Он думал, что у него уже весь мир в кармане. Он долго шёл к своей цели, он преодолевал та-а-кие препятствия и соблазны - ничем было его не взять, уж и побился я с ним. Как долго я его обрабатывал - думал, что уже бесполезно. Ох, и намаялся же я: он не поддавался ни на что - в стольком себе отказывал, избегал соблазнов и искушений… Кремень - мужик! Но я нашёл у него слабое место. Слабым местом оказался его отпрыск. Представляешь? Пацану восемь лет всего, а он его за руль садит. Вот тут потерял маленько мужик ориентиры, голова от успехов закружилась. Всю свою надежду вложил он в единственное чадо, в своё продолжение. Возомнил себя хозяином жизни, родоначальником нового клана - свободного, богатого, могущественного, а сынка - преемником, которому всё можно, и которому с младых ногтей все карты в руки - деньги, машина, власть… На самых оживлённых магистралях города стал руль ему доверять, а сам хоть и рядом сидел, но расслабляться стал всё чаще. Ну вот и получилось то, что получилось… Не справился сынок с управлением на одном из оживлённых перекрёстков, хе - хе - хе…
- Ох, как я доволен, ах, как я рад!!! Вот такого победить! - это да! - не унимался Бес снова и снова, - а с таким червём… - он кивнул в сторону спящего в неловкой позе Поэта, - только время терять… - и он пренебрежительно сморщил своё свиное рыльце.
- Да, ты сделал всё, что мог, ты потрудился на славу, добросовестно выполняя свою работу. Ну, так оставь его, ему уже и так конец. Вон ещё медуза эта - она довершит твоё дело, - грустно отвечал Ангел, - а тебе, почему бы тебе не заняться кем-то покрепче, кем-то действительно достойным твоих недюжинных сил?
- Ага! - вскричал Бес громогласно и истерично, - вот я и разгадал тебя! Ты, хитрая крылатая курица, специально меня отводишь. Ты ещё надеешься его спасти. То-то я смотрю, ты сильно сговорчивым стал. Что-то тут не так. Ох, чует моё сердце, чует мой камень, мой осколочек, моя ледышечка, что это - тот ещё фрукт. Ещё придётся с ним повозиться. Рано я, наверное расслабляюсь насчёт вас… Да, хитрюга?
И Бес, забывшись, вытянул копыто, чтобы лягнуть Ангела. Но тут же заискрило что-то ослепительно - голубое между ними. Бес отдёрнул ногу:
- У-у, чёрт, чтоб тебя…
Несказанным светом полыхнуло в комнате. Это Ангел - Хранитель поднял бездонные очи свои и посмотрел слегка насмешливо на Бесёнка:
- Да, всё в тебе хорошо - и хитёр-то ты, и умён, и предусмотрителен, и терпелив, но вот только Божий Промысел знать тебе не дано. Только догадываться можешь, но наверняка не знаешь. Вот тут тебе непочатый край работы, и, что частенько с вами, чертями случается, безрезультатной.
- А-А-А!!! - заорал Бес громоподобно. Так, что затряслось всё вокруг. - Вот-вот, я и говорю: не зря я подозревал - непростая птичка этот Поэт твой проклятый! Уж я его обхаживаю, уж я его совращаю, а он протрезвится - и как с гуся вода - опять какой-ни будь шедевр на - гора выдаст. А нам нельзя шедевры в мир людей допускать. Пошлятины какой, серости - это пожалуйста, этой хоть вагон, хоть эшелоны вагонов - пусть процветают, пусть плодятся! А шедевры, таланты - ни-ни, эти должны погибать в зачатке своём.
- Что ж так? - и несказанный свет голубых глаз уместился в кротком взгляде.
- Да вот так. Неугодные нашему подземному миру вибрации несут в себе шедевры. Если дать им беспрепятственно плодиться, то наш мир Тьмы рухнет, как карточный домик. Потому и разосланы мы, черти, по свету, чтоб не давать ходу всем этим поэтам, да музыкантам, да писакам… Тем, которые от Бога, конечно, тем, что с искрой… Потому-то большинство талантов и спивается, и погибает в бедности и неизвестности, не достигнув высот, не обнародовав своё искусство. Души-то у них в основном нежные, вот как у нашего Чайльд Гарольда, когда из дому выйти без обезболивания не может. Дейстительность их, видите ли, ранит, грубая. Ну, а нам того и надо. И пусть себе дома сидят, в безвестности, пусть подыхают в тщете, нищете, без борьбы. И шедеврами своими дурацкими пусть в одиночестве наслаждаются. Но, чу! Кажется, наш малыш просыпается - навострил уши и вытянул рыло в сторону Поэта Бесёнок.
- Ты, Куча Перьев, тут медузой занимайся, достойное занятие для тебя, а я пойду, посмотрю, может чего надо, может, водички ему подать…
* * *
Поэт поднял всклокоченную голову и потряс ею. Ему казалось, что он побывал в Аду, в чёрной жуткой яме, озарённой багровым пламенем. И там были какие-то события, сваленные в кучу, чьи-то пьяные жуткие выкрики непослушным языком. И свой собственный язык и рот были сейчас чужими… и чужие, мешающие зубы…
Вся его плоть болела, в висках стучало, всё было не своё, чужое, мешающее. И ещё почему-то сильно болела нога. Трясущимися руками он стал шарить вокруг себя. Где-то должна быть бутылка. Там должно хоть что-то остаться. Ведь, если опохмелиться, то должно полегчать. Немножко принять, для поправки здоровья.
- А пост? - вдруг подумал Поэт, - вот так пост я себе устроил. Эх, греховодник!
- Ну, раз уж устроил такое, то надо исправлять положение, - прошептал Бес в ухо - одну - две стопочки придётся, всё-таки выпить, чтоб прошёл похмельный синдром.
- Ага! Опять! Вот чья это мысль - моя или опять беса - искусителя?! - подумал Поэт, - Чую я, чую, как он вьётся вокруг меня. Кыш! Хвостатый. Я тебя вижу, не думай!
- Ай-я-яй! - до чего же ты допился, хвостатых каких-то видишь, - Бес быстро юркнул за левое плечо Поэта и зашептал ему жарко на ухо:
- Да чего ты боишься! Пей! Ничего тебе не будет. Ты же гений, а спиртное гениям только на пользу, для озарения. Оно воображение разжигает.
- Ага, как же… Вон, про меня уже люди говорят. Уже в алкоголики меня записали. Вчера соседа случайно встретил во дворе, так еле отделался от его сочувственного участия.
- Да плюнь ты на них, на соседей… Подумаешь, мнение. Ты себя с ними не сравнивай. У тебя всё по-другому. Ты – гений, богема - и по другим меркам живёшь. Тебе всё можно. А кто не пил? Все талантливые люди пили. Возьми Хемингуэя, Довлатова, Веничку Ерофеева… А композитор Мусоргский! Он и на портрете - с красным носом, видел? Ха-ха-ха! Все - алкаши были конченные. Ой, что это я?! То-есть, нет, не алкаши, конечно, а неординарные личности.
- Э-э, нет - подумал Поэт, - не поддамся. Он чувствовал своё красное вспухшее лицо, свои трясущиеся руки. - …Вот-вот, признаки алкоголизма… Я - алкоголик.
И тут же он смеялся в ответ сам себе:
- Нет же, это от нетерпения трясутся мои руки, чтобы скорее, взяв ручку, перо, сесть за стихотворения, скорее выплеснуть на бумагу свой новый замысел.
Но всё внутри тряслось, прыгало, и… просило… пива.
Кряхтя и охая, держась за стены, Поэт решил потихоньку выбраться во двор, дохнуть свежего воздуха. На лестничной клетке он опять столкнулся с соседом.
- Здра-а-вствуйте, здравствуйте, - приподнял сосед шляпу, - что-то Вы неважно выглядите… Простите, конечно, что опять вмешиваюсь не в своё дело, но я просто не могу оставаться в стороне, когда гибнет такой человек, рушится семья… Что же Вы себе думаете, родной мой, а? Да, я понимаю - это болезнь, но надо взять себя в руки, а то уже поговаривают, что Поэт спился. А дети? А жена? Почему-то они всё чаще уезжают от Вас. Каково им, как Вы думаете? Им же стыдно за Вас… подумайте о них…
Распрощавшись с соседом и зашаркав туфлями по направлению к киоску, Поэт думал: А-ах, так? Так значит, общество спешит пригвоздить меня к позорному столбу? Наконец-то нашёлся хоть один хуже вас всех! И нет никого, кто бы мог сказать вам, как Иисус Христос: пусть тот, кто безгрешен, первым бросит в него камень?
Хмель постепенно выходил из головы. Одновременно приходили разные мысли:
- Ага! Раз так, раз уже так думают обо мне окружающие - буду продолжать пить. Буду пить! Две бутылки пива!!! Сейчас куплю… Да нет, глупости всё это, детство, амбиции. Ведь была достойная мысль - соблюсти пост, и было достойное начало, так нет же… Значит так, глупости и амбиции отставить - надо пост - думал Поэт. – Пиво отставить!
В панике бес опять провалился в Тар - тарары.
- Что делать, что делать?! Он издевается надо мной. Уже пошли за пивом, уже стояли возле пивного ларька, и вдруг он повернулся и пошёл назад. И ведь глянуть на него, - ну, ведь алконавт законченный. Руки трясутся, морда опухшая, нечёсаный, а туда же - силу воли он, видите ли, проявляет, гад! Что с ним делать, уже не представляю. Как я ни вертись, ни крутись, как ни соблазняй его, всё равно уходит из-под контроля!
- Ах, молодость, молодость! Горячность… - Сатана мрачно слушал доклад.- Ну, да все мы были молодыми. Ты пойми, всё годами достигается, а тебе вынь да положь! Всё, и сразу! Быстрый какой! Ну, а если уж так не терпится, так действуй тогда на органическом уровне. Ведь и это нам подвластно. Твой портативный компьютер при тебе? Доставай!
И в корявых, словно обугленных лапках Бесёнка появилось нечто, похожее на карманный калькулятор.
- Включи сначала картину его мозга, потом пройдись по другим органам. Посмотри, где связи, клетки органов и систем наиболее изношены, где больше бляшек холестерина, различных отложений и наслоений, где сильнее проницаемость сосудов? Туда и посылай импульс. Если сделаешь это в мозгу, то обеспечен инсульт, паралич или сумасшествие, если в сердце - инфаркт. Действуй, давай! Какой же ты стал неизобретательный, беспомощный. Смотри, а не то перекинем тебя на другой участок, где нужна физическая сила, а не интеллект. Что-то я смотрю - интеллект для тебя обременителен стал, вот и будешь в Пекле, с лопатой в руках в котлы подбрасывать, грешников мучить, а не с компьютером, на интеллигентной работе…
Бесёнок содрогнулся. Он помнил, что за работа в Пекле. Одно слово - адская работёнка! Температура в тысячу градусов, грешники орут, хоть святых выноси, - ха-ха, каламбурчик в тему, - да, и каждые две - три секунды кто-то из котла выпрыгнуть норовит. А ты лови их, не зевай, да на место впихивай. Трудно, тяжело, не расслабишься ни на секунду. Это тебе не то, что работа с Поэтом: развалишься возле него, пьяного да бесчувственного, на тахте - нога на ногу - и морозишь ему всё, что ни попадя - внушаешь, учишь в своё удовольствие или кошмарами его мучаешь, - благодать…
- Ну-ка, дай сюда! - И Командир Легиона взял из рук Бесёнка адскую машинку.
- Ну вот, смотри! Включаем картину его мозга. Вот здесь, в правом полушарии слабый участок. Так действуй! Сведи его с ума быстрее, пока не начался новый виток его поста. А вообще-то, сильный, надо сказать, индивидуум, Поэт этот твой - задумчиво произнёс Командир, пристально глядя на электронное табло и нажимая разные кнопки.
- Вот зараза, - родители подарили отменное здоровье. Да и гены, надо сказать…Деды, бабки - Чёрт, ...то есть я бы их побрал - жили до ста, ста двадцати лет - такого так просто не согнёшь, ещё помотает нам нервишки.
И не так страшно это его телесное здоровье, как страшна для нас сила духа его. Сила духа - вот что поддерживает его в, казалось бы, уже гибельных ситуациях. А вдохновение ему эту силу даёт. Теперь ты видишь? Видишь?! Даже маленькая толика вдохновения, испытанная им между недельными запоями, даёт ему такую силу. Вот и представь, что же будет, если дать ему, и таким, как он, развернуться в эту полную силу…
И всё же, действуй! Действуй - злодействуй смелее, быстрее, а то глядишь, и совсем откажется от спиртного, с него сбудется. Он, смотрю я, непредсказуем… А ты по всем фронтам жарь, не давай ему опомниться. В семье обстановку нагнетай, провоцируй скандалы, напряжёнку, чтоб, опять же, появилось желание уйти от действительности, напиться, и приблизить тем самым такую желанную для нас развязку.
* * *
- Сильный индивид… сильный, - бормотал Бес, пролетая уровень за уровнем Преисподнюю, и оказавшись, наконец, в комнате с Поэтом.
- Я вот те покажу – сильный. Неужто я слабее? Ну, достал ты меня, хватит с тобой цацкаться, – и он достал свой карманный компьютер.
Поэт сидел за столом и что-то писал. Бесёнок склонился над ним и зашептал:
- Ой, хорошо пишется, рифма идёт – как по маслу, а если щас пивка хряпнуть, во воображение попрёт… Пивка купить, хоть бутылочку, ух, мозги-то разогреются! и воображение – ух!, разыграется лучше прежнего…
- Да, да – рассеянно мысленно отвечал Поэт, думая, что отвечает сам себе, - потом, потом… - Вдохновение и без того пьянило его и, когда оно посещало его, то никакие ни пиво, ни водка не шли с ним в сравнение.
Бесёнок лихорадочно завертел в руках машинку и начал нажимать разные кнопки, взглядывая исподлобья то на Поэта, то на насторожившегося в своём углу Ангела – Хранителя. Поэт писал, забыв обо всём, а Бес вертелся вокруг, тщетно стараясь обратить на себя внимание. Наконец, притащив откуда-то из тёмной комнаты пачку сигарет, Бесёнок незаметно подсунул её поближе к Поэту. Тот машинально протянул руку к пачке и, вытащив сигарету, смачно затянулся.
Потирая ручонки от радости, Бесёнок снова уставился на экран своего компьютера, и с новыми силами стал что-то там высматривать, нажимая разные кнопки.
- Инсультик, инсультик…- бормотало адское создание.
Поэт вдруг захрипел и стал неловко крениться со стула. В мгновение ока Ангел, взмахнув крыльями и сразу заняв всю комнату, оказался рядом и подхватил обмякшее тело. Человек был в бессознательном состоянии, с левой стороны шеи дёргалась набухшая жила, нервная судорога перетянула щёку.
Одним движением Ангел выбил компьютер из чертячьих рук. Искры, треск, словно произошло короткое замыкание, наполнили комнату. Полутёмная комната осветилась ярким бело – голубым сиянием. Неистовая могучая сила отшвырнула Бесёнка в сторону и так шмякнула его о стену, что не будь он исчадием Ада, то осталось бы от него только мокрое место. Упав на четвереньки, он пополз подальше, в угол, подвывая:
- А-а-у-у! Насилие – это не по-Ангельски, не по-Божески… У-у-уй, у-уй, уй…
Ангел – Хранитель, окружив Поэта своими огромными крыльями, склонился над ним.
- Что со мной? – еле слышно, не открывая глаз, спросил Поэт.
- Всё очень серьёзно, - отвечал Ангел, - ты должен помочь мне в борьбе за твою бессмертную Душу. Очнись, возьми себя в руки!
- Да, да, я сейчас приду в себя. Только убери Медузу. Убери её! Она тянет из меня силы.
- Откуда ты знаешь про Медузу? Ты же не можешь видеть её!
- Я вижу её не глазами. Я её чувствую… Вижу каким-то другим зрением и чувствую, как она увеличивается после моего очередного срыва, и как она спадается, и безвольно повисает, как пустой мешок, когда я вхожу в норму. Она повисает безвольной тряпкой до тех пор, пока я снова не напьюсь… Я знаю - её постоянное место находится в углу, под потолком. Но когда я напиваюсь до бесчувствия, она зависает прямо надо мной. ...Как распухают тогда её мерзкие бородавки, распухают и наливаются кровью. Моей кровью… Мои жизненные соки питают её, я это знаю.
Вдруг Ангел исчез. Ровно минуту его не было в комнате. Удивлённый и приободрившийся, Бес выглянул из своего угла, потянул носом воздух и стал потихоньку выползать, поскуливая, на всякий случай.
Но через минуту прекрасный Посланец Небес уже снова склонился над Поэтом. Сжимая в руках два небольших изящных сосуда старой, с прозеленью, меди, он грозно взглянул в сторону Бесёнка. Тот так и замер в своём движении – с вытянутым в сторону трогательной пары рыльцем и ногой, поднятой в шаге. Мощный разряд, ослепивший его, снова откинул его назад и ударил о стену.
Заскулив и сжавшись в комок, Бес завертелся на месте, закричал, завизжал в ужасе:
- Всё, всё, не буду я больше трогать твоего Поэта!!! Всё, я удаляюсь, успокойся, отпусти меня с миром! Оживляй его, лечи, - вона, водички живой и мёртвой достал, - а прикидывался беспомощным. …Ведь можешь же, когда захочешь, ведь можешь!…
Ангел решительно встал во весь рост и вперил в визжащий комок испепеляющий взгляд своих только недавно доверчивых глаз. На красивом лице с правильными, словно выточенными чертами отразились гнев и решимость. И от этого оно стало ужасным, потому, как, - если вы наблюдали такое когда-нибудь, или испытали на себе, - что может быть страшнее, когда доверчивое, наивное существо, которое просто невозможно было представить себе злым и непримиримым, вдруг таковым и становится. Ещё немного, и от Беса останется мокрое место.
- Чур, меня, чур! – заорал и одновременно взмолился Бес. – Я ухожу, улетаю! Чёрт с вами!
- Бог с нами, – поправил его Ангел.
- Да, да, хрен с вами! Я покидаю вас. Давай, пойдём на компромисс, Ангельское отродье!!! Пестуй его, воспитывай, - я умываю лапы. Пока даю вам время. Пусть твой Поэт творит спокойно. Помоги ему подняться на вершины мастерства, на вершины Парнаса… Помоги ему добиться признания, прославиться. И тогда, возможно, я вернусь… - У-уй-уй!!! О-о-о!!! Я же не сказал, что точно вернусь, может, у меня и не получится. Я сказал: возможно, вернусь… А может, и нет. Мало, что ли других таких, кому я действительно нужен и кому пригожусь – Бес не удержался от сарказма и растянул рожу в шкодной ухмылке, - тем, кто будет посговорчивее…
Но Ангел и не думал шутить, он угрожающе подступал к Бесёнку с явным намерением уничтожить, испепелить его. Бес упал ему в ноги и закричал, катаясь и извиваясь червём по полу:
- О-о! Прости, о-о-о, как я раскаиваюсь! Отпусти с миром. И я оставлю вас навсегда!
- Что ж, хорошо! Не в наших небесных правилах физически уничтожать противника. Мы добиваемся чистосердечного раскаяния. Ну, будем считать, что ты раскаялся. И хотя я в это не верю, будем считать, что мы заключили договор, и ты не сунешься сюда больше.
- Да, да!!! Идёт, идёт, - лихорадочно залепетал Бес, стараясь отползти подальше. И добавил еле слышно: мы заключили с тобой компромисс на моих условиях, ха-ха… А вслух и громко он произнёс: Ты победил меня, я признаю! И я раскаиваюсь - я был не прав, искушая такого талантливого человека, как твой Поэт. Он нужен обществу, он нужен Вселенной. Я ухожу, ухожу!
И, собравшись с силами и жалобно скуля, Бес снова провалился в Преисподнюю.
- Ничего, ничего, - думал он, пролетая вниз уровень за уровнем и чувствуя приближение родного Чистилища, - подождём, мы терпеливые. В человеческом мире время быстро летит. Не успеешь оглянуться, как Поэт и вправду прославится. А там его ждёт самое страшное испытание – Медные Трубы, то бишь, - Слава. Испытание Славой – самое опасное. Слава, деньги! И вот тут-то ему и крышка. У нас в Пекле много таких вот «славненьких» грешничков оказалось, которых не спасли ни всеобщая любовь, ни признание. И более того, любовь-то их, некоторых, туда и повергла, - нетрадиционная, хи-хи, в частности, любовь…
- Любовь, наркотики, замечательная современная болезнь СПИД – прелестнейший наборчик для отдыха в Аду, - мечтательно промурлыкал Бес. – Знаменитый танцовщик и не менее знаменитый рок – певец жарятся сейчас на одной сковородке. Роскошные аппартаменты, дорогие автомобили, сонмы поклонников – всё, всё осталось в мире людей! А они, голенькие и прекрасные, изъеденные болезнью, вместо своей уютной джакузи, принимают сейчас наши смоляные оздоровительные ванны и лечат следы разложения и трупные пятна раскалёнными прижиганиями.
- … Подождём под дождём,
Подождём под дождём… - мечтательно мурлыкал - напевал себе под нос Бесёнок, оказавшись на месте. Облокотившись о каменный выступ скалы, с удовлетворением он наблюдал привычную, виденную с детства – родную и милую сердцу картину: двое молоденьких горячих бесенят волокли под руки упирающегося, вновь прибывшего в Пекло, грешника, а ещё один их собрат отчаянно колотил его сзади поленом по башке и поддавал под зад коленом. По всему огромному подземному пространству, насколько хватало глаз, пылали костры под огромными котлами, трещали и сыпали веером красные искры. Многоголосым эхом глухо отдавались и катились вдаль по подземным туннелям, тысячекратно усиливаясь и отражаясь от базальтовых стен, стенания и мольбы мучающихся грешников. Бес с наслаждением втянул в себя горячий, с запахом гари, воздух, и потянулся:
- Ах, как же тепло, как хорошо дома, - подумал он, – …и дым отечества нам сладок и приятен…
* * *
И это тоже - моя любимая песня из репертуара Никольского:
"О чём поёт ночная птица"
О чем поёт ночная птица
Одна в осенней тишине?
О том, с чем скоро разлучится
И будет видеть лишь во сне,
О том, что завтра в путь неблизкий
Расправив крылья полетит,
О том что жизнь глупа без риска
И правда всё же победит.
Ночные песни птицы вещей
Мне стали пищей для души.
Я понял вдруг простую вещь
Мне будет трудно с ней проститься
Холодным утром крик последний
Лишь бросит в сторону мою.
Ночной певец, я твой наследник,
Лети я песню допою.
Холодным утром крик последний
Лишь бросит в сторону мою.
Ночной певец, я твой наследник,
Лети я песню допою.
Хотите послушать? Вот ссылочка: