Я только разуюсь…
Позвольте, я разуюсь? Не позволите? Ну что же вы так, я всегда разуваюсь, садясь на скамейку, ставлю ноги в пыльную землю и, чувствуя холодок, струящийся по ним вверх, люблю поглазеть на нарождающиеся звёзды. Мне вообще очень нравится это сумеречное небо - огневое на западе и прохладно-синее на востоке. Вы помните Писание про Свет с Востока? Не помните? Вы его вообще не читали? Как жаль.
Ну зачем же вы так далеко отодвигаетесь – я не прокажённый, только вот говорю порой чудно. И, знаете, никто не сумел меня отучить от такого говора… Учителя били по пальцам линейкой и ставили в угол на горох. Но это пока я был мал. Стоило подрасти – и вот уже тонны обязанностей хотят взвалить на меня. Конечно, я согласен, что не по своей воле пришёл в этот мир, но ведь и не по общественной – меня у родителей не заказывали.
И вообще есть люди, а попадаются и человеки. Они только на личину похожи, но первые всё норовят сбиться в кучку, говоря: «Нас много, никто нам не указ – мы сами диктуем правила!», а вторые говорят: «Один я пришёл в мир и путь мой посему неприкосновенен для других!». А мне жаль и тех и других. Первые променяли самородок своей души на кусок хлеба, а вторые зарыли глубоко-глубоко своё богатство. Никто из них не счастлив. А я, знающий это, пожалуй, несчастливей всех.
Вы спрашиваете, почему я плачу? Спросите лучше «зачем»? Чтобы не переполняться. С той же целью я говорю и действую, и выдыхаю воздух. А вы думаете, что плакать неестественно? Кто вам сказал это? Отец? Он лгал вам, просто если вы пусты внутри, то нечему показаться снаружи. Сколькие стремятся умертвить своё нутро – эти оголённые нервы совести, поиска, индивидуальности! Кем становятся они? Писание говорит, что они подобны гробам, и я согласен. Я люблю людей, которые как орешек – крепки снаружи, а внутри их - ценное ядро. Сам же я вряд ли похож на орех – скорее тополиная пушинка, которую носит ветер многие дни, но вот она, осев, пускает корни глубоко в землю, а крону – в бескрайнее небо. Я ведь тоже от начала жизни изгнанник, много проехал и пролетел, ещё не ведая творящегося вокруг, но эта странная тяга к странствию благополучно взросла в потаённых садиках души, и сейчас, если ноги мои в покое, то мысль уносит в неведомые дали.
Помнится, я был маленький-маленький и впервые увидел восход – от начала до конца. Это золотое солнце, лениво карабкающееся по небу, чуть подёрнувшемуся лазурью. Ночь уходит – день наступает. А вечером день зачахнет и умрёт – настанет ночь. Всё умирает и воскресает. А тогда, вы не поверите, я впервые понял это – человек тоже умирает, чтобы воскреснуть. Без умирания нельзя достигнуть небес и объять необъятное. Ребёнком я тянул ручки, стараясь дотронуться до солнышка, оно грело мои ладошки, и я думал, что достиг цели… Увы! Я заблуждался. Но одно мне удалось – дойти до начала радуги. Я просто шёл туда, где она упирается в землю, и достиг места, где в воздухе висели разноцветные переливчатые капли. Я ловил их в кулачок, но в нём они не блестели. Действительно, бриллиант, к которому прикасаются назойливые руки, теряет огранку.
Как вам не стыдно – вы смеётесь надо мной! Да, тогда я был мал, но мудр, я ещё умел верить себе, сегодня же могу положиться лишь на Господа. Неужели вы не помните себя ребёнком? Говорите, что были беззаботны? Это вы просто судите со своей высокой взрослой колокольни – в детстве всё было впервые и всё было нелегко. Первый вдох, первый шаг, первое слово… Сейчас вы всё это делаете мастерски, а вспомните в каких муках рождалось мастерство. Сколькое вы можете сегодня благодаря тем немногим годам.
Так может, вы всё-таки разрешите мне разуться? Спасибо…
Ах, благодать! Свобода – всегда благодать, даже если это всего лишь освобождение от обуви. Оковы сброшены. Бьюсь об заклад, если мы отречёмся от тягот закона и воспитаем совесть, то станем настолько легки, что будем летать в небе словно птицы. Хотя, вы знаете, что свобода, пожалуй – это право ограничить себя, руководствуясь собственной совестью. Конечно, наверное, так думаю только я, но вы мне позволите быть собой?
Вы спрашиваете кто я? Из породы людей, которая сегодня встречается редко, такой, каких не очень-то любят. Кем работаю? Умею многое, а позволяют из этого так мало! Вот, и вы говорите, что доверили бы мне немногое – но я ничего и не требую. Не очень прихотлив – крышу над головой, одёжку простенькую и здоровья прошу у Господа. Слава, море денег, любовь людская – всё это преходяще. Надо пытаться искать что-нибудь посущественней в этой жизни.
Ну вот, вы критикуете меня, зовёте лоботрясом, юродивым, сумасшедшим. Ничего не скажу в своё оправдание. Я был, я есть, когда-нибудь закончу свой путь. В общем, встретимся на Страшном Суде. Когда он будет? Да вот – уже начинается, слышите, Ангел затрубил в трубу. Вы смеётесь, говоря, что это заводской гудок?! Может быть, действительно так трубят князья мирские. Но я гораздо послушнее доброму слову, чем жёсткому приказанию. Почему? Потому что люблю, когда мной не пренебрегают как человеком.
Вы говорите, что вам пора? Да, действительно, луна уже вовсю сияет в чернильном небе. Идите с Богом. Я же ещё посижу – ноги устают носить тело, а душа – множество грехов.
Постойте, скажите своё имя, я помолюсь за вас…
Увы, вы уже убежали. Так же убегают годы, но память-то о них остаётся.
Я буду вас помнить!