Начальник вызвал к себе в кабинет совершенно неожиданно.
- Завтра поедешь в командировку.
- Какую? Куда? – спросил я.
- В город Н-ск. Там японцы нам химкомбинат расширять будут. Стране нужна кислота.
- Стране нужны продукты питания, - высказал я своё мнение.
- Не умничай! – пресек меня начальник. – Совет министров уже выделил средства. Идет подготовка контракта. Москва дала добро. Теперь японцы в Н-ск едут чтобы на месте переговоры провести. Вот на эти переговоры и отправляйся.
- А почему я? Почему не Наталья Николаевна?
- Наталья Николаевна улетела в Токио. Вернется не скоро.
Вот так… Любимица начальника – злые языки в отделе поговаривают, что «любовница» - убыла в страну восходящего солнца, а мне предлагается городок на окраине Советского Союза. Про него никто не слыхал на уроках географии.
- Где это хоть? – спрашиваю я.
- Сейчас найдем. - Начальник встает из-за стола, ковыляет к большой карте на стене кабинета. У него только одна здоровая нога. Вторая изуродована перенесенным в детстве полиомиелитом. Сняв очки, он долго тычет пальцем по Кавказскому хребту, наконец, находит.
- Вот здесь! Добираться двое суток будешь, не меньше.
- Доберусь.
- Билеты у Ольги Борисовны (Это зам начальника). Встретишься с ней завтра на вокзале в 18.00 возле кассы. Отправление поезда в 19.30. С вами едут Рабинович и Орешкин. Но в другом вагоне. Всё понятно?
- Понятно всё.
- Тогда свободен.
Я ухожу. По случаю командировки отправляюсь домой до конца рабочего дня. Надо еще вещи собрать. Ехать в Н-ск мне не хочется. Мне хочется в Токио. Вместо Натальи Николаевны. Но такой вариант немыслим. НН – супер-звезда. У начальника с ней особые отношения, о которых говорит весь отдел. Особенно после того, как лаборантка Шура, открыв нечаянно незакрытую дверь в кабинет начальника, увидела там то, что потом с замиранием сердца описывала в коридорах родного НИИ.
- Они там… они там… - и Шура замолкала. И каждый дополнял сцену в меру изощренности своей фантазии.
Я – переводчик английского. А еще я японский выучил. Из любопытства. Коллеги на меня смотрят косо – чудак, ни копейки ему не приплачивают, а он с иероглифами глаза ломает. А начальник в шпионаже обвинил в пользу Японии. Это после того как я коммерческое предложение для японцев на японский перевел. Тогда японцы запросили представить им автора перевода. А начальник им Наталью Николаевну подсунул, которая по-английски два слова без трёх ошибок связать не может. Японцы вежливо улыбались, терефталевую кислоту хвалили, но всё повторяли, что они АВТОРА требуют. Как тут объяснить восточным господам, что автор где-то сейчас в колхозе свёклу тяпает, а вам, вот, Наталью Николаевну предлагают, женщину приятную во всех отношениях. В ее присутствии мой начальник мужает, распрямляет плечи. Иногда поет. В такие моменты он кажется себе обаятельным, как Элвис Пресли и мужественным как Кирк Дуглас. Он сделал Наталью Николаевну лауреатом министерской премии и кавалером какого-то знака отличия. Он бы сделал ее Героем Советского Союза и Социалистического Труда, если бы это было в его компетенции…
Дома я кидаю словари в чемодан. Что брать? Всю химию с собой не увезешь. Но англо-русский Мюллера и русско-английский Даглиша – это спасательный минимум, который занимает полчемодана.
В комнату входит бабушка.
- Ты куда, Сереженька?
- Далеко, бабуля. На юг России, к японцам.
У бабушки слезы в глазах.
- Ты уж прости меня, если что не так…
- Ты что, бабуль? – Я целую старушку в щёку. – Всё так...
… На вокзале меня встречает Ольга Борисовна, дама толстенькая, властная, не терпящая возражений.
- Вот тебе билет. Вагон номер 8.
- Я еду один?
- Почему один? Я – в соседнем вагоне.
- А Рабинович с Орешкиным?
- Они в прицепном СВ едут. Не волнуйся ты за них.
В самом деле, какая мне нужда волноваться за зама директора по науке и главного технолога?
В вагоне номер 8 я быстро устраиваюсь с максимально возможным комфортом у выхода в тамбур. Достаю Агату Кристи, The ABC Murders. Что еще нужно переводчику? Пассажиры выпивают, закусывают, играют в карты, спят, выходят в туалет, иногда задевая меня за ноги. Постукивая на стыках рельс, поезд мчит нас на Юг к месту назначения...
… Мы прибыли по расписанию. Компания из трех мужчин и одной женщины быстро погрузилась с помощью шофера и ожидавшего товарища в микроавтобус. Из дорожной сумки Орешкин извлекает поллитровку. «За удачу на переговорах!» Встречающий товарищ лезет в пакет, откуда после перезвона бутылок, достает бутерброды с черной икрой. «Чувствуйте себя как дома!»…
… Микроавтобус развозит нас по разным местам. Я сгружаюсь в гостинице типа «дом приезжих». Туалет – на этом же этаже, но в конце коридора. В номере – две койки. У каждой койки – тумбочка. Одна – без дверцы. Окна – почти целые. Весь номер – мой. Шик!
Вечер… Надо выйти в городок и купить хоть что-нибудь на ужин… Я иду по тихим, почти безлюдным улицам городка. Тепло, пыльно, из-за заборов частных домов лениво брешут собаки… Немногочисленные магазинчики, конечно, закрыты. В киоске я покупаю пачку сигарет. Вообще-то я не курю, но пригодится. Возвращаюсь в номер. Жена меня снабдила куском копченой колбасы и буханкой хлеба. Из туалета в конце коридора приношу воду. Поужинал…
Утром меня разбудил своим сигналом микроавтобус. Черт! Неужели проспал? Выскочил на балкон, помахал водителю. Сейчас спускаюсь!
В автобусе шипит на меня Ольга Борисовна: «Нажрался что ли?» «Ты что, Оля? Еще позавтракать не успел!»
Приезжаем на завод. Заводоуправление. Кабинет директора. Большущая комната, разделенная почти пополам длинным столом. За столом со одной стороны японцы сидят, примерно футбольная команда. Все в темных одинаковых костюмчиках. Напротив – наши. Костюмы тоже темные. Но у кого – темно-синий, у кого – темно-коричневый. Слава Богу, я прихватил свой подвенечный пиджак цвета морской волны, покрывшей славой русское оружие у берегов Цусимы…
Похоже, я всё-таки слегка запоздал. Имевшийся на заводе переводчик, дяденька старше меня лет на 200, уже сделал несколько безуспешных попыток установить контакт. Однако они ни к чему не привели. Стороны смотрели друг на друга с тоской и непониманием.
- О хаё годзаимас! – произношу я. Японцы встают как по команде и кланяются.
- Watakushi-wa anata-no tsuyakusha des. (Я ваш переводчик).
Японцы кланяются еще раз.
- Shikashi, Nihongo wa wakarimasen. (Но я не понимаю японский). Eigo wa dake (Только по-английски).
Японцы радостно кивают головами и соглашаются говорить только на языке Шекспира и Вальтера Скотта.
Начинаются переговоры… Первое слово берет директор местного завода. Он говорит о важности терефталевой кислоты в экономике СССР и ее роли в реализации последних решений ЦК КПСС. Я перевожу. Я стараюсь изо всех сил. Иногда я вижу, как расширяются узкие японские глаза. Но японцы молчат. Потом выступает Рабинович. Он говорит о сложности международной политической обстановки, о том, как это плохо для мировой экономики в целом и отдельных государств в частности, о сближении наций и народов, о мире во всём мире… Наконец, Владимир Моисеевич кончает… Все с облегчением вздыхают. Японцы совещаются меж собой. Один из них, с маленьким значком в лацкане пиджака, спрашивает:
- Вы это от себя говорите? Или от лица правительства?
- Конечно, от лица правительства – заверяет Рабинович.
- А кроме слов, какие иные гарантии Вы можете предоставить?
Рабинович оборачивается к соотечественникам. Происходит микро-консилиум.
- Обед узнают по кушанью, а ум – по слушанью – выдает Рабинович плод коллективного совещания.
- The proof of the pudding is in the eating! – перевожу я.
- Покушать? – вопрошает японец. – Это хорошо. Давайте покушаем!
Обед…
На обед японцев куда-то увозят. Рабинович с Орешкиным тоже исчезают. Я выхожу из проходной завода (временный круглосуточный пропуск мне выдан). Чего-нибудь пожевать не помешало бы. Тем более, что я не завтракал. Надо найти какую-нибудь закусочную. Вкусно пахнет борщом…
Иду по улице, оглядываюсь по сторонам. Про этот городок я кое-что знаю. Когда я был еще маленький, здесь вышли на стихийную демонстрацию рабочие. Они возмутились резким повышением цен на продукты. С красными флагами и портретами Ленина двинулись они на центральную площадь. Здесь их ждали солдаты. Раздались залпы. Потекла кровь. Потом еще компетентные органы выявляли зачинщиков, а суд давал сроки. Особо активных расстреляли....
...Обеденный перерыв. Магазины закрыты на обед. А в этой закусочной перерыв на 15 минут, но без указания с какого времени эти минуты отсчитывать… Вот аллейка уютная. Сяду я тут, покурю. Сигареты у меня есть…
И вот снова стол переговоров. На столе - минеральная вода и пепельницы. Японцы не курят. Наверное, здоровье берегут. Я тоже не курю. Курить переводчику не возбраняется, но лучше не проявлять такой вольности. Поэтому я только время от времени минералку себе наливаю. Горло пересыхает от непрерывного разговора. Если один японец говорит, то остальные молчат. Наши тоже говорят по очереди. Но и хором часто. А я говорю без перерыва. За всех. Такая работа.
Кроме Рабиновича с Орешкиным тут еще человек десять с местного завода. Директор, главный инженер, еще кто-то главный, плюс ответственные товарищи из Москвы. И всем хочется высказать своё веское мнение. Я перевожу уже автоматически, не понимая, кто и что говорит. Глазами ищу заводского переводчика, дедушку в помятом пиджаке. Делаю ему знак рукой – подойди, пожалуйста. Он подходит.
- Дорогой, - умоляю я. – Подмени, у меня язык уже отваливается. - Дедушка испуганно машет руками, шепчет мне в ухо: «Что Вы! У Вас так хорошо получается. Я так не умею…»
Проходят несколько часов. Стороны, кажется, о чем-то договорились. Они встают из-за стола. Пожимают друг другу руки. Рабинович улыбается. Похоже, он доволен ходом переговоров. Рядом с ним японец.
- Можно Вам вопрос не совсем по теме? – спрашивает он.
- Конечно, можно.
- В вашей стране происходят поистине революционные изменения. Вы движетесь к демократии, и ваш народ всё больше вовлекается в решение государственных проблем.
- У нас народ всё время занимается государственными проблемами – заверил Владимир Моисеевич.
- Так вот. Предположим, что население некоторых Ваших островов пожелало бы присоединиться к Японии. Вы бы стали возражать?
Рабинович на мгновение смутился.
- Вы кого имеете в виду?
- Вас лично, господин Рабинович.
- А я тут при чем? Это вопрос правительственного уровня.
- А у Вас мнение на этот счет есть?
- Моё мнение таково, что этот вопрос должны решать другие люди.
- Кто именно? – Японец смотрит ласково, почти нежно.
- Это пусть наши правительства разбираются - отвечает Рабинович.
- Всё понятно. Спасибо. – Японец улыбнулся и отошел к своим. Рабинович достал носовой платок и вытер вмиг покрывшуюся испариной лысину.
Откуда-то возникла Ольга Борисовна, сует мне в руку несколько листов бумаги.
- Вот тебе протокол. Завтра к утру должен быть перевод.
- Хорошо, сделаю.
Рабочий день прошел. Приехавший автобус увез японцев до завтрашнего дня. Мы садимся в другой автобус, маленький, тесный. Я оказываюсь на сиденье рядом с Ольгой Борисовной.
- Ну и денек, - вздыхаю я. – Приморился маленько.
- С чего бы это? – вопрошает она. – Оттого что весь день трепался?
Я ничего не ответил и отвернулся в сторону.
Нас развозят по городу. Уже через десять минут я в номере своей гостиницы. Первым делом рассматриваю протокол. Черт побери! Нацарапала курица лапой! А попробуй не сделать!? Нельзя! Сажусь на койку (стола в номере нет). Вместо стола кладу на колени Мюллера. Крупными печатными буквами (чтобы не гадала потом машинистка) начинаю переводить. Работа движется медленно. Не все слова возможно прочитать. Приходится гадать и догадываться. Иногда попадаются примечания «Сделать вставочку. Взять с крестиком со страницы 3». На странице 3 несколько предложений обведены пунктирной линией. И рядом звёздочка нарисована. Оно или не оно? Сделаешь такую вставочку, а потом Рабинович тебе такую клизму вставит! Ты что? Звезду от креста не отличаешь? Делаю на свой страх и риск. В животе булькает. Есть хочется. Но колбасу я вчера съел. Только кусок хлеба остался. Ничего! Сходил в туалет в конец коридора, принес воды в графине. Поужинал. Потом перевод продолжил. Посмотрел на часы. Полчетвертого утра. Искурил сигаретку, и спать завалился…
Утром меня разбудил стук в дверь. Вскочил как ужаленный.
- Кто там?
- Открывай! Свои! - Это голос Ольги Борисовны. Я в трусах к двери кидаюсь, ключ в двери поворачиваю.
На меня смотрит, как солдат на вошь, Ольга Борисовна.
- Ты что, гад, делаешь? Дрыхнешь? Сколько я тебе под окном гудеть должна?
- Оля, извини. Всю ночь с протоколом мытарился. Только в четвертом часу кончил.
- Кончать с женой будешь. Собирайся, в рот тебе кило печенья. И не Оля я тебе, а Ольга Борисовна.
Эх! Давно ли мы с тобой, Оля, свёклу на колхозном поле тяпали? Я тебе тяпку точил. А потом бабку одну нашел с коровой. Себе банку молока приносил и тебе банку. Тогда ты была Оля. А сейчас подавай тебе отчество.
- Если через минуту не будешь в машине, пеняй на себя.
- Почему не буду? Я готов!
Я впрыгиваю в брюки, заправляю рубаху.
- Я готов. Вот только пиджак возьму….
В кабинете директора завода, куда я вхожу с Ольгой Борисовной, только Рабинович и Орешкин.
- Протокол готов? – спрашивает Владимир Моисеевич.
Я протягиваю листы бумаги. Он смотрит.
- Сделал всё?
- Всё. Вот только за вставки со звёздочками не уверен.
- Какими звёздочками? Я ставил крестики.
- А я – звёздочки, - говорит Орешкин.
Рабинович чешет лысину. Смотрит текст. Довольно хмыкает.
- Как же ты собрал всё?
- По смыслу.
- Молодец. А ты спал сегодня?
- Спал, конечно, - говорю я.
- Как сурок, - добавляет Ольга Борисовна. – Еле подняла его.
Рабинович укоризненно качает головой.
- Не расслабляйся, Сергей! Мы без переводчика как без рук. Это большой и ответственный контракт. Он вдохнет жизнь в наш институт минимум на пять лет. Даст работу четырем тысячам человек.
- И избавит нас на пять лет от колхозов? – спрашиваю я.
- Что за вопрос? Выполнение продовольственной программы, поставленной партией – дело всенародное!
В этот момент дверь кабинета открылась, и в него стали входить японцы и наши местные товарищи. Рабинович направился к директору завода. Посовещавшись, он подозвал меня.
- Сергей, давай объявим японцам, что сегодняшний день мы начнем с осмотра производственных мощностей.
Едем в автобусе вместе с японцами по территории завода. Это город маленький. А завод ого-го какой большой! Автобус останавливается. Перед ним вилочный автопогрузчик. За рулем – человеческое существо, предположительно женского пола. Предположительно, потому что существо всё черное, кроме белков глаз и иногда обнажающихся белых зубов. Женщина судорожно дергает рычаги автокара, но тот не движется.
- Только этого нам не хватало, - почти бесшумно чертыхается Рабинович. - Николай, погляди, что там у неё.
Орешкин выпрыгивает из автобуса, подбегает к женщине. Указывает ей на наш автобус, строит свирепую рожу и показывает кулак. Женщина еще сильней дергает рычаги. Внезапно, кар оживает и устремляется в придорожные кусты, где снова замирает. Орешкин заскакивает в автобус.
- Проезжай быстрее – кричит он шоферу.
- Что там случилось? – интересуется один из японцев.
- Ничего особенного, - отвечает Орешкин. – Маленькая авария на дороге.
- А почему женщина такая черная? – спрашивает японец.
- А какая же она будет на химии? Чай не на Багамах загорает!
- Ты что, Николай?! – укоряет Орешкина Рабинович…
Мы в цехе. У маститых писателей и признанных классиков считается хорошим тоном и признаком творческой зрелости утомлять читателя подробным описанием обстановки и технических деталей. Автор не претендует на статус классика и оттого всё это опускает, хотя действующий цех химкомбината представляет неограниченные возможности живописания. Грохот оборудования, яркая палитра химикатов в жидком, твердом и газообразном состояниях, и запахи насквозь пропитавшие стены цеха. Да какие запахи! Когда, слегка пукнув, раскрываются створки прессов, цех заполняется газом, который, кажется, поднимет покойника из гроба. Меж прессов, там и сям, снуют люди-тени в резиновых сапогах и намордниках.
Японцы дружно вынимают из карманов бумажные салфеточки, к носу их прикладывают, чихают и кашляют. Орешкин рассказывает о достижениях отечественных химических технологий и новых горизонтах химии. Я перевожу. Японцы слушают, вежливо кивая головами. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что более всего им сейчас хочется убраться из этого смрада. Для начала вон из цеха. А там, глядишь, вон из страны.
До обеда ходим по цехам. На обед японцев увозят, моё начальство временно исчезает, а я выхожу на улицу. Выискиваю свою скамейку в сквере, сажусь, с наслаждением откидываюсь назад, затягиваю ремешок еще на одну дырочку и закуриваю. Хорошо…
Кончили мы в тот день, поздно. Поход по горячим цехам завершился горячими дебатами. По одним им только понятным причинам японцы отказывались подписывать контракт раньше, чем на завод будет поставлено необходимое российское оборудование.
- Да какая вам разница! – горячился Орешкин. – Неужели вы думаете, что мы такого гов… э-э… пардон… оборудования не сделаем? Да у нас ракеты на луну летают!
- Конечно, летают, - соглашались японцы. - Но мы хотели бы видеть не ракеты, а сушильные агрегаты.
И спор разгорался с новой силой…
Вернулся я в гостиницу, когда уже темнело. Шесть листочков протокола осмотра производственных мощностей должны быть готовы к утру. Так. А чем бы подкрепиться? О боже, что за подарок! В чемодане среди запасных носков и трусов обнаруживаю банку килек. Это женушка без моего ведома мне НЗ подбросила. Ай, как кстати! Вот только чем банку открыть? Ножа-то у меня нет. Может, в соседнем номере найдется? Авось еще не полночь! Я выхожу в коридор. Осторожно стучу в первую попавшуюся дверь.
- Кто там? – доносится угрюмый голос.
- Сосед. У вас ножа не найдется?
- Кого резать собрался?
- Никого. Мне банку открыть.
- Какую банку?
- С кильками.
Тишина.
- Так у вас нож найдется?
- А ху-ху не хо-хо?
Пойду-ка я лучше в номер... Порыскав в тумбочке, я обнаруживаю гвоздь. Чем не колющий инструмент? Протыкаю банку. Извлекаю кильки. Поужинал. Протокол закончил быстро, еще и заря не занималась. Встал сам, почти бодрый. В туалете умылся, попил воды. Приехавшей на микроавтобусе Ольге Борисовне помахал с балкона рукой. Начался мой новый трудовой день.
Так прошла почти неделя. В последний день пребывания иностранной делегации японцам был дан прощальный обед в заводской столовой, из которой предварительно были удалены все рабочие.
Приблизившись к столу и вдохнув запах того, что на нем стояло, я почувствовал легкое головокружение, ибо моему взору открылся роскошный стол, накрытый с широтой русской натуры… Молочные, наверное, еще вчера визжавшие поросята, ванночки с заливной рыбой, судорожно ухватившей ртом куст петрушки, корытца с черной и красной икрой, тарелки с осетриной, нарезанной тонкими, отливавшими перламутром ломтями. В центре стола восседал индюк (или это был фазан? – я не силен в орнитологии) чем-то нафаршированный и приготовленный к полёту в желудки пришедших. На равном удалении друг от друга стояли батареи бутылок с цветистыми этикетками… Я сглотнул слюну и вспомнил кильки в томате, найденные в трусах. Это был последний продукт питания, побывавший в моем желудке в последние дни…
- Угощайтесь! – произнес директор завода и сделал рукой жест, каким цари высочайшей милостью жаловали деревеньки своим фаворитам.
- С удовольствием! – отвечал Орешкин, потирая руки. С нескрываемой готовностью стороны заняли посадочные места напротив друг друга.
После первого тоста, выпитого за улучшение взаимопонимания между двумя нашими народами, я почувствовал, что мы понимаем друг друга превосходно. Это ощущение закрепилось после второго тоста, выпитого за Российский сушильный агрегат, которого пока еще нет в природе, но который непременно будет благодаря усилиям танкостроительного завода где-то за уральским хребтом.
- Да у нас танки… пардон… ракеты в космос летают, - уверял Орешкин. – Что нам стОит печь построить!?
После третьего тоста, трудно сказать кем и за что произнесенного, я был готов приступить к строительству печи прямо в столовой. Внезапно промелькнула мысль «Черт! Я же пьянею…Надо закусывать!» И я набросился на фазана…
…. Очнулся я на койке в пустом гостиничном номере с ощущением, что по голове проехал танк, а во рту переночевала конница Буденного. Замутило... Это, кажется, просился на волю фазан. Я лежал неподвижно, надеясь, что он угомонится. Почувствовав, что договориться не удастся, я вскочил и придерживаясь за стенку, побежал в конец коридора… Успел… Попил воды из-под крана. Помочил лицо. Вернулся в номер. Лёг. Интересно, а как я вёл себя на званом обеде? Не влетит ли мне от Рабиновича? Впрочем, все были хороши…Орешкин пел «Броня крепка и танки наши быстры», а товарищ из министерства предлагал прекратить кровопролитие в Афганистане и вывести оттуда советские войска. За несогласие с политикой партии могут быть большие неприятности. Уж лучше я буду спать…
… Разбудил меня осторожный стук в дверь. Превозмогая нестерпимую головную боль, я поднялся, чтобы открыть. В дверях стоял Орешкин, взъерошенный и помятый.
- Привет, Сергей! Как самочувствие?
- Хуже не бывает. Проходите.
Орешкин зашел в комнату. Осмотрелся по сторонам.
- Да…. Номер люкс. Клопов нет?
- Нет. Есть тараканы.
- Это не самое страшное. Головку поправить хочешь?
- Вы что имеете в виду? Опохмелиться?
- Нет. Я имею в виду подлечиться после вчерашнего.
Орешкин достал из-за пазухи плоскую фляжечку, обтянутую кожей.
- У тебя закусить найдется?
- Нет, Николай Андреевич.
- Ничего… Хороший коньяк грех закусывать. Кстати, зови меня просто Николай. А стаканчики у тебя есть?
- Нет…
- Н-да… Ладно… мы люди русские…
Николай отхлебнул из фляжечки и протянул мне.
- Пей. Армянский, какой Черчилль любил.
Я выпил несколько глотков. Коньяк вошел в меня, словно его ожидала каждая клеточка моего организма. Голова сразу стала чистой, как совесть младенца. Хороший он парень, этот технолог Николай.
- Сергей, мы как домой приедем, так тебя могут в комнату на втором этаж пригласить.
- Какую комнату, Николай?
- Что в конце коридора и черной клеенкой обита. Сидит там один дедушка, кажется, герой еще гражданской войны. Это наш особист.
- Ну и что?
- А то. Вызовет он тебя на беседу. Возможно, кого-то помоложе из органов пригласит. Начнут тебя спрашивать, кто и как себя вел в общении с иностранцами…. Разумеешь?
- Приблизительно.
- Так вот. Мой тебе совет. Ты ничего не видел и не слышал. Особенно на банкете.
- Я понимаю, Николай.
- Это хорошо, что ты с понятием. Подарки для своих приготовил?
- Какие подарки?
- Любые! Сувениры! Продукты!
- Да у меня времени не было.
- Это поправимо. Мне Рабинович наводку дал – первоклассную. Тут такой чудесный магазинчик есть – закачаешься. Бери сумку, пошли!
Мы в магазинчике на улице Н-ска. Я смотрю на витрину (впервые за неделю я попал в магазин в его рабочее время) и глаза мои разбегаются, и душа моя радуется…
- Девушка, а сколько у вас можно взять икры?
- А сколько хотите…
Сколько я хочу? Я хочу много. Чтобы всей родне хватило.
- Две банки можно?
- Ради Бога.
Банки – настоящие банки, литра эдак по три. В таких пластмассовых банках обычно синтетические моющие средства продают. Но в этом городе - икру. Правда, не осетровую, а минтая. Но всё равно – мировая закуска.
- А печень трески сколько банок можно купить?
- Сколько хотите…
- Мне, э… десять баночек.
- Пожалуйста…
В завершение я покупаю бутылку водки местного разлива. Бутылка удобная, пластмассовая. Даже если стукнется в сумке, ничего ей не будет.
Я загружен. Я удовлетворен. Оттаскиваю в сторону увесистую сумку.
- Николай! Как я это завтра повезу?
- Очень просто. Поезд повезет. Тебе еще помидоры причитаются.
- Какие помидоры?
- Местные. Ядреные, лучшие в России. Директор завода распорядился, чтобы каждому члену делегации по ящику…
… Мы на вокзале. Мы уезжаем. Мы – это Орешкин с Рабиновичем и я с Ольгой Борисовной. Я нагружен больше всех. Кроме сумки с одеждой и рыбными консервами, у меня еще чемодан со словарями и ящик с помидорами. Он вертикальный и с ручкой. Рабинович от своего отказался. «Зачем мне этот ящик? Или я дома помидоров не куплю?» А мы все взяли. Помидоры – загляденье. К тому же – дармовые. И повезет их поезд.
Вокзал – людской муравейник. Жара невыносимая. Духота убийственная. Кругом баулы, чемоданы, сумки, мешки и злые потные люди. Но нам-то что? Билеты у нас есть. Через два с половиной часа в 17.30 мы отправимся домой.
Рабинович вытирает носовым платком шею, затем волосатую грудь.
- Послушай, Николай. Поехали в СВ! Сейчас возьмем билеты и поедем как белые люди.
- А с этими билетами что делать? Пропадут?
- Да пёс с ними, Николай! Или ты собираешься плацкартным ехать, тухлые носки соседа нюхать?
- Дорого, Владимир Моисеевич!
- Для себя дорого не бывает, Коля!
- Нет, я не поеду, Владимир Моисеевич.
- Ну как хочешь…
С этими словами Рабинович исчез и больше не появлялся. А мы остались ждать.
… Ждать и догонять… Что может быть тоскливее? Особенно когда рубаха к спине липнет.
- На хрена нам тут два часа жариться? – говорит Ольга Борисовна. – Неужели других поездов нет? Я схожу на разведку.
Она уходит. Орешкин погружается в газету. Я – в Агату Кристи, которую так ни разу и не раскрыл за всё время пребывания в Н-ске. Вскоре появляется О.Б.
- Николай Андреевич! Я всё устроила. Через полчаса поедем. Давайте ваш билет.
Орешкин протягивает ей свой билет.
- Давай и ты свой! – говорит она мне.
- Сейчас.
Я лезу в карман рубахи. Нет там билета! Черт! Где же он? Вспомнил! В карман пиджака положил. А пиджак – в сумке.
- Минутку, Оля! Я только пиджак достану.
- Я что? Ждать тебя должна?
Ольга Борисовна поворачивается и исчезает в толпе.
- Ловкая баба! – произносит Орешкин не то с восхищением, не то с каким-то другим чувством. – Без мыла куда угодно влезет. Ты-то что свой билет так далеко спрятал?
- Так ехать-то еще нескоро, Николай! Через два часа с лишним. Подальше положишь, поближе возьмешь.
Проходит около получаса. Появляется Ольга. Вся мокрая как мышь и физиономия красная, как помидоры в наших ящиках.
- Поехали, Николай Андреевич! - Она окидывает меня презрительным взглядом. - А ты что на меня уставился, как Ленин на мировую буржуазию? Сдавай свой билет и к нам присоединяй. Может, еще успеешь…
Они исчезают. Я остаюсь один. Что делать? Компаньоны разъехались. Надо догонять… Для начала, значит, надо билет сдать? Ладно, сейчас попробую… Очереди возле кассы нет. Возле кассы просто толпа толкающихся, пихающихся, лягающихся людей. Я вклиниваюсь в эту живую потную массу, надеясь пробиться к заветному окошку. Кто-то наносит мне удар в бок, где-то в районе печени. Не успел я охнуть, как получил новый удар, который вытолкнул меня из этой людской массы как пробку из бутылки свадебного шампанского. Я приземлился на некотором удалении от касс. Сижу на полу, пытаюсь в себя придти. Ко мне подходит здоровенный рыжий детина.
- Тебе, сынок, не больно?
- Больно. А что?
- А то, что если ты, сукин сын, еще раз без очереди сунешься, я тебя на тот свет отправлю. Понял?
- Понял….
Вот, значит, кто меня угостил. Блин, до чего же бьет классно! Каратист он что ли?
Я встал, отряхнул пыль, потер бок в районе печени. Попробую я другой вариант. Надо людям объяснить, что тебе совсем не нужно то, что нужно им. Тогда они добрей к тебе отнесутся.
Я подхожу к толпе у окошка.
- Граждане, господа, товарищи! Вот мой билет. Разрешите сдать. Секундное дело. Мне он не нужен. А вам пригодится.
Толпа неохотно пропускает меня к кассе. Я сдаю билет и получаю деньги. Фу!
Я отхожу к своим вещам. И тут до меня начинает доходить какую глупость я совершил. Билета у меня нет. А билет можно купить только в кассе. А к кассе – не подступиться. Один рыжий уже пообещал отправить меня к праотцам, если я не с того конца зайду. Что же делать? Тут я слышу, как гнусавый громкоговоритель объявляет о прибытии поезда на Москву. И в голову мне приходит блестящая идея. – Надо любой ценой сесть в этот поезд. Доеду до Москвы, а там пересяду на автобус до дома. Главное – в поезд попасть. А там я с проводником договорюсь. Денег у меня немного, но зато полсумки икры. В любом случае, с поезда меня не сбросят.
Я вскидываю на плечо сумку (до чего же тяжела, зараза!), хватаю чемодан в одну руку, ящик с помидорами – в другую. Крякнув с натуги, я ринулся к поезду. Скорей, скорей! Стоянка поезда 4 минуты, надо успеть. Я бегу по площади, я уже вижу поезд. Очки сползают у меня с потного носа. Поправить их я не могу (руки заняты) и чтобы не потерять их я задираю нос и двигаюсь как подлодка с поднятым перископом.
Вдруг раздается треск. Это лопнула ручка чемодана. Я бросаю обломок ручки, сую в карман очки, хватаю чемодан подмышку и продолжаю бег. Вы когда-нибудь бегали с чемоданом без ручки плюс ящик с помидорами и сумка на груди? Тогда Вы поймете, в каком состоянии я приблизился к первому попавшемуся вагону. Задыхаясь, я поднимаю чемодан, чтобы поставить его на верхнюю ступеньку вагона. Сейчас надо в него влезть. Через 3 минуты он отправится, и я буду спасен. И тут моему взору предстаёт проводница.
- Ты куда?
- В вагон!
- А билет где?
- Девушка, у меня нет билета. Был, но я … потерял. А мне ехать позарез надо. ПустИте. Я вам заплачу. Мы договоримся.
- Пошел отсюда!
- Я вам икры дам.
- Пошел отсюда! Я кому сказала?
Она стоит предо мной, нет, НАДО мной, неприступная богиня железных дорог в форменной блузочке с погончиками. На ней туфельки остроносые, с бантиком на подъеме. Одной туфелькой она перед носом моим поигрывает.
- Милицию позвать или сам отвалишь?
Я ухожу. Я снова в здании вокзала. Я ругаю себя самыми последними словами. Идиот! Не послушай ты эту глупую бабу Ольгу – ехал бы уже через полтора часа в поезде. Открыл бы бутылку местного разлива. Закусывал бы помидорами, лучшими в России. А что сейчас? Остался один в чужом городе, почти без денег и даже без паспорта! Идиот!
Однако, надо что-то делать. Не ночевать же на вокзале. И я не нахожу ничего лучшего кроме как встать в очередь за билетами.
- Кто последний? Я за вами.
Очередь движется страшно медленно. Душно, осклизло. Какой-то женщине стало дурно. Две другие осторожно отвели ее в сторону, усадили на лавочку, начали обмахивать платочками. Я выдергиваю из брюк ремень и делаю временную ручку для чемодана. Брюки сразу стали падать (сказалась неделя диетического питания). Придерживая руками брюки, я стою и жду. Наконец – и в это не верится – я получаю билет.
- Скажите, а когда отправление?
- 17.30. С третьей платформы.
Что за наваждение! Тот же самый поезд, билет на который я так глупо сдал!
Смотрю на часы. 17.21. Кровь из носу – а успеть надо. С тремя предметами багажа я устремился к поезду. Но где он? Где третья платформа?! То и дело подтягивая штаны, я бегу по какому-то туннелю. Всё дальше и дальше. Останавливаюсь только когда вижу перед собой деревянное корыто, в котором двое рабочих мешают лопатами строительный раствор.
- Ребята, а где тут третья платформа?
- На вокзале.
- А это что?
- Это стройка. Ты что, с вокзала убежал?
- Как мне на эту платформу попасть?
- Дуй обратно через туннель. В конце повернешь направо. А там увидишь.
Я бегу обратно. Мать вашу …. Неужели указатели нельзя поставить? Понастроили тут лабиринтов! Я в Германии был, чужой стране, и ни разу не заблудился. Поворачиваю направо. Быстрей, быстрей! Сердце, кажется, хочет выскочить из грудной клетки. В глазах темнеет. Какого-то идущего мне навстречу дядьку я сшибаю, как сноп соломы. Посторонись! Господи, помоги мне! И не поставь на моем пути женщину или ребенка… Трах!!! Это рвется ремешок сумки. Она падает мне под ноги и я, споткнувшись, распластываюсь рядом. Из ящика покатились помидоры… Пропадите вы пропадом! Я хватаю сумку (там икра, мировая закуска!), прижимаю к боку чемодан (там Мюллер с Даглишем) и, поддерживая штаны, бегу дальше. Подбегаю к поезду. Задыхаясь, протягиваю билет проводнику. Он не спеша разглядывает его.
- У вас вагон 13.
- Пустите, пожалуйста. Я потом по поезду перейду.
Но проводник неумолим.
- У вас вагон 13. Это конец поезда.
Собрав остаток сил, я добегаю до последнего вагона. Там проводник уже порожки поднял и ушел внутрь. В дверях стоит парень молодой, сигареткой пыхтит.
Я пытаюсь поднять свой чемодан, но не могу. Я – еще не старый мужик, и не из числа слабых. Еще на прошлой неделе в спортзале своего НИИ я стокилограммовую штангу толкал. А тут, словно силы из меня выдуло!
- Парень! – Кричу я. – Помоги мне! Христом Богом прошу!
Не вынимая сигарету изо рта, парень нагнулся и протянул вниз руку…
Я вхожу в вагон. Высматриваю свободное место. Нахожу и плюхаюсь рядом с каким-то гражданином. Успел, слава тебе, Господи! Теперь надо отдышаться, в себя придти и колено посмотреть, которое разбил при падении. Я поворачиваю голову направо и чувствую, как у меня поднимаются волосы на затылке! На скамейке справа от меня сидит … Орешкин.
- Николай!? Какими судьбами?
- А вот такими, - отвечает Орешкин и, наклонившись, лезет в свою сумку, откуда достает пластмассовую бутылку водки, точно такую же, какую купил и я в том самом рыбном магазине.
- Слушай, Николай, а где Ольга Борисовна?
- А ты назад и налево погляди. Куда она денется, голубушка?
Я оборачиваюсь. В соседнем отсеке у окна сидит Ольга Борисовна, нахохленная, как наседка на яйцах. Наши глаза встречаются. Несколько секунд она смотрит на меня, потом показывает мне язык и отворачивается к окну.
- Где твои помидоры? – спрашивает Николай.
- Оставил на вокзале. Побоялся, что поезд от перегрузки не тронется.
- Это ты зря… Помидоры отличные.
Николай разрезал один пополам и протянул его мне вместе с пластмассовым стаканчиком водки.
- Ну! За удачное завершение переговоров?
- Подожди минутку, - говорю я. – Я сейчас икру достану…
Хороший он парень, этот технолог Николай. Хоть и начальник, а поговорить с ним приятно… Постукивая на стыках рельс, поезд несет нас домой на Север…