Город завернули в вату. Как драгоценную шкатулку, которую непременно нужно сохранить при переезде из Лета в Лето. И чтобы ни кусочек не отбился. Чтобы эмаль и глазурь остались целёхонькими - ни одной царапины. Чтобы золотые ножки, не дай бог, не отломились. И всё, чем было выложено небо этой шкатулки, все драгоценности, и полудрагоценности тоже, чтобы всё непеременно осталось на своих местах. А как же без циркониевой Большой Медведицы? И без хрустальной Малой? А как же без лалового на закате, янтарного в полдень, топазового утреннего Солнца? Всё непременно в вату. И каждое деревце, что трепетно поставлено внутрь, и реку, что любовно уложена в середину, и каждую фалангу улиц, которые сгибаются в самых неожиданных местах, и остаются неподвижными так же неожиданно, и все эти нелепо танцующие фигурки - всё необходимо обезопасить от повреждений. И вата мягко выстилает низ, обволакивает верх, и, кажется, если залезть на достаточно высокую крышу, можно просто сунуть руку внутрь. И падать с этой высокой крыши совсем не страшно - вата примет тебя на свои глубокие дымчатые ладони. Вата заделает собой все расстояния между – все "там очень узко", все "ты не достанешь", чтобы пришла Весна, и своими тонкими задорными пальчиками повытаскивала уже никчемные ошмётки. Скомкала и выбросила куда-то далеко огромные тюки этой посеревшей, поизносившейся, состарившейся, ваты. Отмыла следы бежавших мимо снежинок. Протёрла небо, отполировала Солнце. И звонко хохоча, кинула бы в руки Лету - этому вечному мальчику-пажу, сопровождающему черноглазую томную даму, шкатулку, полную драгоценностей. Но, чтобы это всё однажды состоялось, на Город приходит вата.
29/12/06