– Оставьте ее пусть умирает…
Старые часы грустно передвигали свои стрелки, по циферблату, холодно цокая металлическим механизмом.
В комнате было сыро и холодно. Все было погребено темным мраком и голодом…
Даже крысы убегали от этой смерти, покидая эту однокомнатную могилу.
На старой койке лежало что-то бесформенное покрытое грязным покрывалом. Тяжело вздыхая, куча тканей издавала стонущие звуки.
Видно было, что квартира когда-то была ухоженной и уютной, но со временем все потускнело и потемнело.
В одном из углов стояла стопка помятых и потемневших газет. На стене висела икона и крест.
В 1993 году умерла ее единственная дочь, через два года умер ее муж от инфаркта, а еще через год умер ребенок покойной дочери…
Семидесятилетняя старуха, перенесшая инсульт сама осталась на этом свете. …
А ей снился сон. Сказочный и прекрасный о том, как она шла по вокзалу и, не долго ища, находит ТО о, чем мечтала…
Кукушка жалобно пропела восемь раз и снова залезла в старые часы, что одиноко висели на стене и смотрели своим циферблатом, словно циклоп, на старуху. Покрывало заколыхалось и затряслось. Громко кашляя старуху, откинула его из себя. Старенькие глаза ласково смотрели на двух мышек, которые доедали ее завтрак – черствую корочку хлеба.
– Ешьте бедные.– Кашляя, показала старуха.
Опустив с кровати крючковатые ноги на пол, она, кряхтя от радикулита, встала с койки. Чуть горбатая, побитая горем и смертью старуха, пошла в ванную, чтоб помыть свое лицо. Седые волосы свисали с головы, словно увядшие цветы…
Тяжело дыша, она дошла до ванны и, напустив воды в ладони начала мыть лицо, которое напоминало сморщенную сливу…
В комнате било холодно. Отопление отключили tit год назад за неуплату долгов. А откуда взять старухе денег не спрашивали. Свет тоже отключили, и тоже за неуплату, как, и теплую воду.
А февраль морозил своими холодами. Даже вода замерзала в кастрюлях. Газ, и вода, холодная, как минотавры в аду, все, что осталось в старухе, и все что съедало вместе с квартплатой ее 57 гривен пенсии.
Умывшись, старуха пошла на кухню, в голове крутилась карусель и ноги ломала невыносимая боль.
Красные от боли глаза устало смотрели на этот мир, мир предрассудков и головных мигреней. Для чего жить, если все умерли, кого она любила, и град соленых капель полился с ее глаз.
Опустившись на табуретку возле стола, старуха залилась слезами и в старых руках похожих на кору дуба утопила свое карбидовое лицо. Дрожащими руками она открыла три литровую банку. Поставив в сторону политетиленовую крышку, она засунула в банку руку и вынула пачку макарон на половину пустую.
На плите кипела кружка с водой. Взяв в столовую ложку макарон, старуха опустила ее в кипяток. Макароны словно Титаник пошли на дно. Вода булькала своей скупостью. Осторожно замотав пакет в газету, она так же осторожно снова засунула его в банку и закрыла крышкой.
Это ее было богатство, едой на 17 дней до получения пенсии.
Выключив газ, трясущими руками она высыпала «бульон» в тарелку и, перекрестившись, поблагодарила Господа за еду и сербая алюминиевой ложкой варево, тяжело дыша, мечтала о …
Погода била ясной и холодной. Старуха, закутала ноги в несколько слоев газет. Медленно засунула их в калоши. Надев на себя старое потертое синие пальто, старуха обязала плотным поеденным молю голову платком.
Взяв в руки палку и продовольственную сумку, вышла с квартиры.
— Пип!!— Пип!!— нажимала старуха на кнопку звонка соседей.
— Кто там?? — спросил заспанный голос.
— Это я, Катерина. — Проговорила старуха.
— Что тебе?? — спросил толстый мужик старуху, открывая кожей обтянутую дверь.
— Можно у вас ключи оставить? — робко спросила старуха, смотря седыми глазами в узкие щели вместо глаз хозяина.
— Давай. — Сказал он, протягивая лапу как у медведя.
И старуха молча протянула ему ключи. Хозяин взял их и захлопнул дверь своей квартиры.
Она шла, ковыляя ногами по тротуару. Как ей было тяжело идти, словно весь мир свалился ей на плечи.
А как она была рада, когда родилась ее маленькая хрупкая, словно цветочек тюльпана, Инна. Такая крошечная и темненькая.
Какая била радость от ее первых слов:
— Ма — ма.
И какое горе когда, умирая от туберкулеза костного мозга ,она кричала:
— Ма — ма!!!
И больше уже ничего не говорила.
До киоска с хлебом оставалось несколько метров и пятьдесят копеек. Последние деньги чтоб купить булку лежали в кулаке в кармане старухи.
Возле киоска сидел на инвалидной коляске мужчина с отрезанной ногой и, держа в руках металлическую миску, просил милостыню.
— подайте калеке на кусок хлеба! — наполненным болью голосом просил инвалид.
Кто-то кидал монетку, а кто-то матом обливал, или просто проходил.
Проходя мимо, старуха вспомнила, как ей было тяжело, но она распродала ВСЕ, чтоб похоронить дочь, ее мужа из интерната, и внука.
Продала даже одежду, но просить милостыню не пошла.
— Спасибо, да Бог вам отплатит. — Прошептал калека в ответ на звон пятидесяти копеек.
А старуха, так и не купив булки, пошла от киоска к вокзалу.
Холод нежно обнимал ноги и забивал невидимые пекущие ледяные иглы.
Вся ее жизнь скитание, и скитание стало ее жизнью.
— Баю, баю, — шептала старуха, качая на руках мертвого внука. — Баю, баю.
Последняя ниточка ее жизни оборвалась. Баю, баю. Маленькое дитя умерло от инфаркта. “Это от его папы передалось слабое сердце”: думала старуха, ковыляя по снегу. Ну вот — вокзал, ее территория. Подойдя к мусорному ящику она посмотрела в него и ей показалось что она увидела кусок хлеба, но это … Оказался кусок картона. Молча отойдя от мусорки она направилась ко второму ящику.
В желудке уже давно ничего не давало о себе знать. Он привык быть вечно пустым и голодным. На нее смотрели стоящие люди. Кто-то из сочувствия, а многим било просто пофик.
Осмотрев уже три мусорки она не нашла ничего кроме нескольких обеденных косточек. Но впереди остались еще целых ТРИ ящика!!!
Как ей все это надоело, как ей надоел ее тяжелый крест. И ей было уже все равно, когда упадет, ведь уже давно она умерла… умерла душой.
А она шла к мусорному ящику и мечтала об одном…
Но и в этом ничего ”съестного“ она не нашла и не знала что будет есть вечером.
— И снова усну голодной в холоде. — Плача в душе прошептала старуха, не найдя ничего съестного в последнем ящике.
— Зачем мне жить? Для кого и для чего? — думала старуха — чтоб снова идти спать, чтоб снова идти ковыряться в мусорках, словно крыса.
И горько заплакала старуха в душе, потому что не было больше слез в ее припухших глазах.
обшарив мусорные баки по несколько раз, старуха так и нечего не найдя, кроме одного яблока и нескольких обломков косточек, решила вернуться домой, в квартиру.
Холодный воздух тяжело врывался в старые легкие. Горели глаза и болели почки.
Процессия людей несла маленький гробик. Все в черном, даже небеса были одетые в сумрачную одежду.
Несколько соседей, муж да еще священник, и больше никто.
Она плакала, рыдала, а маленький мальчик тянул к ней свои посиневшие ручки, такие маленькие и нежные, а глазки уже печальные, и печально смотревшие умоляли не отпускать…
Земля ударилась о гроб, о крышку от постели смерти. Священник читал молитвы, а женщина плакала. Еще одна горсть на черный деревянный гроб.
Как печально в одиноком вальсе танцевали комочки сырой земли на черной, матовой поверхности жизни…
Она чувствовала, как ее тоже засыпает земля, засыпает вместе с мальчиком. Как ее жизнь черной птицей рассекает небеса улетая прочь.
Еще земли! Еще земли! На гроб! На жизнь!
Она тонула в этой холодной земле, в этом море смерти. Она чувствовала, как догорает ее восковая свеча, как стекленеют глаза, как мир рушится под ногами, а душа прощается, с синим телом.
Земля сырая и холодная ведалась ей в щеки, в нос, в рот и волосы, а ветер беспощадно колотил ее немытое тело.
Она умирала, умирала вместе с мальчиком, который тянул к ней свои посиневшие ручки. Слезы становились белыми птицами и, танцуя танец холода, уносились в неизвестность. Мрак плотными рукавами, в неизвестность, закрывал ее глаза, и веки под грузом смерти тяжело опускались. Жизнь покидала безжизненное тело. Ветер колотил ее по лицу, а несколько волн черноты поднимали ее тело, и уносили куда-то в даль. Чья-то рука поймала за хвост ее черную птицу жизни и с силой ткнула старуху в лицо.
— Очнитесь! — кричал какой-то мужик, ударяя ее ладоней по лицу.
А еще один держал ее стоя.
— Бабушка очнитесь, а то замерзните. — Говорили голоса.
Мрак помаленьку отпускал ее веки, и они начали приоткрываться.
— Может вызвать скорую? — спросил держащий бьющего.
— Не надо! — простонала или просвистела старуха. — Мне уже хорошо.
Она мечтала, но мечта снова улетала.
Тяжело опускаясь, старуха приходила к себе, к жизни, и птица снова свернула свои крылья-паруса.
— Вы шли и упали в обморок. — Говорили голоса. — Вы упали в кучу снега.
— С вами точно все в порядке? — спросил человек в черной курточке.
— Спасибо, не беспокойтесь, — прошептала старуха, — со мной все хорошо.
И голоса ушли, оставив ее сидеть на старой лавочке.
Тяжело волоча свои ноги, старуха шла к своему дому. Стая ворон клекоча, улетала за горизонт, и солнце пустое в небе смеялось.
Не помня как, она все-таки дошла к дому и ступень за ступенью, этаж за этажом, поднималась вверх, к восьмому этажу. Замершие ноги, словно стеклянные, не хотели слушаться и шатались, как осиновый лист на ветру. Восьмой этаж… Квартира соседей… Звонок… Как в трансе двигалась старуха.
— Спасибо… — Незачто…
Дверь закрылась… Открылась и снова закрылась. Заскрипел ключ, в замочной щели. Злобно заурчал замок… Кукушка доковала и снова спряталась в деревянных часах.
Тяжело дыша, как пьяная, она опустилась на табуретку. Потом встала, скрипя, как старый велосипед, напустила воды и включила газ. Спичка упорно не хотела зажигаться, но все-таки вспыхнула, и поднесенная к рвавшемуся на свободу газу вспыхнула, словно солнце после грозы.
Синеватое пламя нежно обхватило бледную, голодную кастрюлю теплыми языками.
И она… Тонула… Снова тонула, тонула в своей мечте…
Но звук кипящей воды вырвал ее с липкой паутины мечтаний.
Взяв кухонным платком кастрюлю, она половину кипятка отлила в мятый, алюминиевый тазик и, поставив кастрюлю снова на огонь, заковыляла к полке. Взяла венчик сушеной мяты и бросила несколько стеблей в кастрюлю.
Тяжело опустившись, старуха сняла с себя мокрое от снега пальто и посиневшими от холода руками начала осторожно разматывать газеты на ногах. Кристаллики льда укромно спали между листками, сонно поглядывая на руки, перед тем как растаять…
Сняв последний лист газеты, старуха опустила синюю, аж фиолетовую, всю в волдырях и язвах, ногу в воду. Остатки газетных листов в воде отклеились от ноги и, поплавав на поверхности, ушли на дно, словно ТИТАНИК… За первой ногой последовала вторая…
Невыносимая боль разливалась ногами, а потоки горячих слез лицом…
Колючие колючки врезались ей в кожу, и легкая дрожь сотрясала ее тело. Она дрожала от холода, голода, боли, усталости, как душевной, так и телесной. Ее морил сон, морила смерть, забвение…
Она сидела пока вода не остыла, потом вытянула ноги, вытерла их и обмотала несколькими тряпками.
Отвар в кастрюле продолжал кипеть, распуская нежный аромат по “ КОМНАТЕ”. Размотав кусочки косточек, она положила их в банку и закрыла крышкой. Помыв яблоко и налив в кружку мятного чаю, она пошла в спальню. Затем, вскипятив воды, разлила ее в полихлорвиниловые бутылки и засунула их под одеяла, куда зарылась и сама. Выпив чай и сев яблоко, она заснула крепким, плотным, сытым сном…
Ей снился сад…Ей снилась жизнь, уютная и теплая. Батареи были горячимы, по квартире бегали дети, на подоконнике стояли цветы…
В румяной кастрюле отваривалась курица, и был… ХЛЕБ! Хлеб был белый и ароматный, такой легкий, и мягкий-мягкий, а еще теплый. А как поставишь его в рот, то он так нежно щекочет неб, так стает приятно и сладко… горел свет и играла музыка. Дочь вязала свитер, дед читал газету, и все было так хорошо потому, что был хлеб. Душистый белый хлеб. ХЛЕБ… Нежный и легкий как мечта, как сон…
А она мечтала, мечтала об одной мечте, и эта мечта была всем мечтам мечтой.
Воздух был теплый и свежий. Уют и счастье переполняли ее дом. Дети, играя, смеялись, и их веселые голоса разносились по целой квартире.
Нарезав хлеба, такого белого и вкусного, бабушка налила в тарелки бульон, и так нежно позвала есть. Есть белый душистый хлеб и настоящий бульон. И она ела, ела и не могла наесться, а хлеб все не кончался.
Она, словно большой воздушный шар, заполнила всю кухню, вот уже рука вылезла на балкон…
Она раздувается, раздувается и …лопает. Страшный звук сотрясает комнату, пробивая тишину… Не осталось ничего, ни дочери, ни детей, ни деда. Даже хлеба не осталось. Все пропало… Только кукушка кует уже десять раз подряд.
Ее лоб горел, и горло сжимали горячие тиски.
Старуха снова закрыла глаза…
Сначала развелась дочь с мужем, и мальчик остался с дочерью, а он отсудил себе дочурку. Потом умер дед, потом дочь сыграла свадьбу с этим инкубашником, который вскоре умер после этого, умер внучек, умерла дочь. Она осталась одна, и снова ей снилась ее сладкая мечта, такая близкая и такая далекая…
Сумрачный вокзал холодно встретил СВОЮ старуху, которая рылась в его мусорниках, ничего не находя. А что можно было найти?… Бродячие собаки не спускали с нее глаз… Макароны кончились еще вчера, и она уже несколько раз падала в квартире. Она, перебирая, искала, не зная что…
Она мечтала о мечте…
Но мечта упорно не збивалась…
Тяжело ковыляя больными ногами, она шла от мусорника к мусорнику. А жадные глаза смотрели, следили за ее движением. И вот в последнем ящике она дрожащими руками находит почти целую буханку хлеба!
Целую! Почти целую! но хлеба!
Несколько псов бросилось на старуху, и она не успела опомниться, как рыжая собака схватила зубами хлеб, и, вырвав из старых рук, убежала из вокзала.
Она плакала, плакала от обиды от горя. Но продолжала искать, и ее упорство было вознаграждено. Она нашла три огрызка яблок.
Сегодня ей нужно идти в банк, чтоб получить пенсию. Она уже заранее знала, что и куда потратит.
Тяжело ковыляя, она давила снег своими дырявыми калошами.
Стуча палкой и об нее упираясь, старуха передвигалась улицами снежного города. Шла, чтоб осуществить свою сладкую мечту.
Получив свою маленькую пенсию, она шла, к себе на квартиру не замечая, как за ней от самого банка идут три пацаны, о чем то разговаривая.
Она шла на крилях и по дороге хотела купить в киоске белого хлеба. Белого и светлого который никогда б не заканчивался. Она шла вся в мечтаниях и грезах.
Что-то сильно ударило ее по голове и ее ноги подкосились, роняя тело на тротуар.
Еще несколько ударов разорвали ее тело.
«как хорошо, что она деньги не держала в сумке» - думала лежа на снегу старуха. А пацаны, вырвав сумку, убежали, прочь стукнув палкой по голове.
Красные облака затянули небеса, и черные птицы, словно кардиналы величественно шагали по дорогам жизни.
Темнота теплым покрывалом окутывала старуху.
Мальчик потянул к ней свои посиневшие ручки, а дочь от боли кричала и плакала красными слезами.
— МаМа!!! — и холодный поток спазмов пробежался по спине.
— МаМа!!! — стекло трескало на окнах ее сердца, освобождая потоки крови. А ветер нежно лоскотал ее тело, птица летела, расправив свои криля — паруса на Запад.
На закат ее жизни ее судьбы.
- — Оставь ее! — закричал на калеку, который шарил по ее карманам, ища деньги проходивший мужчина
-— Пусть умирает…
А она мечтала и мечта осуществлялась.
Ужгород
2003