Пашка. рассказ опубликован в журнале Эдита

 
Вот точно такой "Москвиич" появился у Пашки... (см. фото)


...............Как прост и не бюрократичен мир детства. Так бы жил в нём за это…
                Я.

Желание было естественным, а потому законным: «Хочу снова смотреть «Штепсель женит Тарапуньку» и «Неподдающихся». – Где смотреть? – По телику. – Стало быть, куда идти? – Правильно, на телестудию, тем более, что живем в двух шагах. – А кого там просить? – Как кого? Того, кто объявляет название фильма перед началом. Нелю Харченко, симпатичная такая, кто ж её в Одессе не знает?
– Эй, малец, ты куда прёшь на своём велике?
– К Неле Харченко, естественно. (!)
– Нелечка, тут к Вам один… хм… посетитель!.. Ага, есть пропустить!

И вот я стою перед ослепительно красивой, всамделишной Нелей, а она, чтобы разглядеть и услышать своего собеседника сгибается в три погибели и при этом упирается руками в свои же великолепные ноги где-то в районе коленей. Вот она, странная избирательность памяти! Конечно же, Неля (сугубо для порядка) мне как бы отказывает: мол, по почте надо и всё такое. Однако с чего бы это дядю Гришу-почтальона напрягать, когда я живу тут на Сегедской,  всего-то через парк пройти, а на велике – так вообще раз плюнуть? В итоге «Неподдающихся» вскоре показали. А тот, второй фильм, вообще никогда больше не появился в программе. Видать, Тарапунька не на той, на ком надо было, женился, или сказал что-то неправильное – да мало ли что могло помешать!

Отдельные злопыхатели говорили потом, что «Неподдающихся», якобы, и без моего вмешательства в то время регулярно показывали, но лично я не сомневаюсь: всё дело в моём визите к обворожительной Неле Харченко!

После этих событий я почувствовал себя на телестудии «своим человеком», и зимой, когда там неподалеку от входа залили небольшой каток, нагло перелезал через ажурный забор и катался до умопомрачения.
Знакомо ли тебе, читатель, неповторимое «послеконьковое» ощущение «чужих» ног, смешно расхлябанных в голеностопе и болтающихся где-то внизу нелепыми сосисками? Вот на этих самых сосисках плёлся я однажды субботним утром после трёхчасового катания, и вдруг увидел Пашку, идущего от трамвайной остановки. Мы с ним были из одного класса, но в школе практически не общались, а тут как-то разговорились и даже условились назавтра встретиться.

Так началась моя дружба с Пашкой. Некоторые могут заявить, что всё вышеизложенное к делу не относится, но ведь мы и встретились-то с ним не по делу, а просто так, и если б не эти фильмы заказанные, я бы и в телестудию не залез. Так что эти некоторые могут оставаться при своём скептическом мнении,  а я всё равно прав – без Нели было бы не всё понятно, а так – всё.

У Пашкиных родителей была роскошная квартира в сталинском доме, но тогда я этого не замечал. А что замечал? Ну, во-первых, у него был здоровенный импортный самолёт, который жужжал пропеллерами и медленно ехал, натыкаясь на всё что ни попадя, потом отъезжал чуток назад и снова давай натыкаться, покуда батарейки не сядут. Или, например, в баре стояла 
квадратная двухэтажная бутылка. Стоило ее приподнять, как на верхнем этаже под шкатулочную музыку принималась танцевать какая-то испанская или итальянская парочка. А если опустить – маленькая пружинка упиралась в стол и танцы с музыкой прекращались.
Другая чудо-бутылка была тёмно-зелёной и казалась стеклянной, но стоило потянуть за горлышко, как она открывалась  живописным ёжиком из сигарет, а пробка оказывалась зажигалкой. Бутылка-сигаретница играла удивительную задумчивую мелодию, через несколько лет я с изумлением узнал ее в «Грёзах» Шумана. Но из бутылки она звучала куда красивее. Я, может, потому и курить начал, что это было так красиво. Кстати, Пашка никогда не курил, и отец его дымил только по праздникам, а у меня это совершенно не получалось.

Компания Пашкиных родителей хоть и была абсолютно разношёрстной, но состав её за много лет ни разу не менялся. Гуляли весело, с танцами, аккордеоном, с непременной игрой в карты – с азартом, откровенным шулерством, вскриками и театральными хлопаньями картами по столу. Резались в муху, в коварный и весьма опасный своим исподволь взлетающим банком, фрап. Там же я научился и преферансу, но, впрочем, ходы помню плохо и играю весьма посредственно. А Пашка был в этом деле профессором. Много позже, когда его, с группой таких же, как он молодых людей, посылали с завода в колхоз, коллеги сами вызывалась делать за него норму, чтобы он в это время мог зарабатывать им на вино, играя в преферанс с представителями другого завода. Такая уверенность в его победе кое-чего стоила!

Родители его были яркой, красивой парой. Отец был смуглым жгучим брюнетом, похожим на цыгана. А внешние уголки его глаз были по-еврейски чуть наклонены вниз, хотя ни цыган, ни евреев в его роду не было. Раньше ходил он в «загранку», а чем занимался позже – не помню, но чем-то, связанным с морем. То ли плавал в каботаже, то ли на судоремонтном трудился. Мать была статной блондинкой, со смелым и задорным взглядом. Они здорово смотрелись вместе. Иногда, когда мы сидели у Пашки, они возвращались из гостей или из театра – красивые, нарядные, источающие праздник. Наверняка встречные женщины завидовали ей, а мужчины – ему. Пашка у них получился красавчиком: ему достались папин разрез глаз и мамины светлые волосы. В раннем детстве он был по-ленински кудряв, а позже стал тёмно-русым, с точеными аристократическими чертами.

Пашкин дед Павел был большим человеком, замом начальника какого-то там главмылстальрабтрансбах-тарарах-торга. Жил он в самом центре Одессы, и именно с его балкона мы дважды в году смотрели на праздничные колонны демонстрантов.
 Начиналась эта процедура традиционно с завтрака. Пашкина бабушка намазывала нам бутерброды с чёрной икрой и с балычком, раскладывала на тарелочке тончайшие ломтики твёрдокопчёной колбасы, копчёного языка и прочие заоблачные дефициты. Завершали пир непременные шоколадные конфеты, частенько с ромом или ликёром внутри. Дед нежно называл нас… засранцами.
– Ну что, засранцы уже всё там подмели? Ну, тогда кыш на балкон!
Квартира деда Павла изобиловала роскошью, о которой мои родители и думать не смели, а может, и не желали, но, скорее всего, просто не имели о ней никакого понятия. Японские пейзажи на дереве с перламутровыми инкрустациями, предвестница мебельных «стенок» – «Хельга», со сверкающими хрустальными внутренностями, ажурные этажерки с фарфоровыми статуэтками, заковыристые пепельницы – все это сливалось в моей памяти в некий образ изобилия, не требовавший дальнейшей детализации. Сам хозяин величественно возвышался над всем этим, ничуть не давя своим авторитетом. Впрочем, чего ему было давить на единственного обожаемого внука и его ближайшего товарища? Помню, дед Павел как-то прикорнул на кушетке после обеда, а потом, вдруг, как вскинется со сна:
–  Где эти засранцы?
–  Да вон же, на балконе, – успокоила его жена, и он умиротворённо вновь погрузился в дрёму.
Лет через 15 -20 – деда к тому времени уже не было в живых – я узнал, что взлетел он на эту немыслимую высоту чуть ли не с четырьмя классами церковно-приходской. И еще больше зауважал его.
Он, бывало, говаривал Пашке:
– Держись евреев, внучек, это умные люди: сами кушают и о других не забывают.
Много позже Пашка влился в качестве зятя в большую, дружную семью, скорее даже, клан Гуровых. Младшему брату его жены, Георгию, за несомненный талант предпринимателя присвоили почётное звание «Еврей Семьи Гуровых». Сдаётся мне, мой дружок приложил свою руку к этому шуточному прозвищу.

Кстати о руке. Подружки и многочисленные претендентки на Пашкину руку, а также сердце, появились у него достаточно рано и никогда не исчезали. Ах, какие красавицы попадались в этом великолепном букете. Хотя я был старше Пашки на целых (!) полгода, выглядел намного младше, и вдобавок ещё не вышел ростом. Посему стояли эти красотки ко мне в очереди только… за утешением. Да-да, только по этому вопросу, ибо Павел обращался с ними, как шахтёр с углём. Угля было много, работы - непочатый край, добытое увозили в отвал на вагонетке.
Со всеми этими девицами у меня были прекрасные, доверительные отношения. До сих пор я в замечательных отношениях со всеми жёнами моих друзей, включая бывших и будущих, но контакты эти сугубо жилеточно - дружеские.
Завидовал ли я? – Или! Но только по белому!

Классическая зависть подразумевает желание отобрать нечто у имущего и передать это самое алчущему. (Надо же, лишь сейчас заметил – это же типичная ситуация экспроприации экспроприаторов по бандитски - коммунистическим понятиям!)
Между прочим, многие авторитеты эзотерики считают зависть источником всех бед и матерью пороков.
Да, нравились они мне, и ещё как, что ж я, слепой что ли?! Но вот так, чтоб хотелось у него забрать и чтоб мне досталось? Нет, такого не было. Пусть у него хоть десять будет, но должна же хоть одна и вокруг меня круги описывать! А это всё не происходило…
Несколько лет спустя, одна из моих одноклассниц, Таня, счастливо выйдя замуж и родив ребёнка, случайно призналась, что в каком-то пионерском классе я ей очень нравился, но не её видел я тогда, а ослепительную, золотоволосую пустышку – её подружку – Светку. А Таню, в жестокости своего слепого неведения, воспринимал не более чем доверенным лицом.

Из школы, в которой мы с Павликом учились, я потом ушёл, что дружбе нашей не помешало, а его новые школьные друзья стали общими.
С одноклассницей Олей Гуровой они начали встречаться, кажется в девятом классе. С тех пор ко мне он чаще всего приходил с ней и, если мои родители отсутствовали, я легко находил вескую причину на некоторое время отлучиться. Почему-то важность этих причин не вызывала у них сомнений.

Однажды,  балуясь, мы с Пашкой стали бороться, и он успешно применил болевой приём. Я вынужден был резво забарабанить по ковру о своей капитуляции, а затем и кричать, так как он на этот общеизвестный знак не реагировал. Наконец,  далеко не сразу, он выпустил из захвата мою ногу и я, наскоро нахлобучив шапку, схватил пальто и выскочил из его квартиры страшно обиженный.
Пашка был в юности ужасным гордецом, и я не представлял себе, как бы это он стал просить прощения. Но и я не собирался делать первым шаг навстречу. Правота – жуткое оружие!
Проходили дни, недели – от Павла не было никаких известий. Было уже довольно тепло, когда он появился под руку с Ольгой. Он сделал это так естественно, будто мы расстались лишь вчера и продолжаем прерванную накануне беседу. Любой посторонний свидетель мог бы поклясться, что извинением тут и не пахло, но любой знакомый Павла, понял бы это правильно. То, что он явился после ссоры сам (!), первый (!), делало его поступок равносильным тому, как если бы кто-то другой валялся в ногах, облизывая пыльные кеды и умоляя о прощении.
Я был безумно рад тому, что всё уже позади, ибо уже давно тяготился размолвкой и тоже сделал вид, что никакая чёрная кошка меж нами не пробегала. В дальнейшем у нас бывали разногласия, порой и очень серьёзные – денежные, связанные  с различным подходом к распределению заработанного. Задним числом признаю, что и сам бывал далеко не всегда прав, но ссор больше не было. Никогда. 

Однажды мы праздновали день рождения Павлика, кажется 16-летие. Пашкины гости, то есть мы, заранее договорились с родителями, что остаёмся у него с ночёвкой, хотя почти все жили рядом. Исключением был лишь 22-х летний Пашкин кузен из Риги, кстати, перворазрядник по боксу, гостивший у них в это время. А потом неожиданно появилась и ещё одна родственница, Таня. Она тоже жила не близко.
Родители Павла, что было весьма демократично с их стороны, всё приготовили и отбыли отмечать совершеннолетие сына в своей компании, кажется как раз у Таниных родителей. Мы шикарно повеселились, всё было очень вкусно, а потом по очереди танцевали с Таней. Спать улеглись довольно поздно. Одна из двух комнат была предоставлена ей, а мы, пацаны, все каким то образом разместились во второй.
Я плохо засыпаю на новом месте и ночью услышал, как кто-то из нас тихонько выбрался из комнаты. Вскоре послышался шум «водобочкового инструмента», как называл его Сергей Образцов и я ждал, когда же, наконец, неизвестный вернётся. В абсолютной темноте и без часов время двигается совершенно бестолково. Думаешь, думаешь, сколько же времени прошло? Но ответ приходит лишь один – много! 
 
  Наконец терпение моё лопнуло, я уже умирал от двух болезней сразу – от настойчивых требований свободы, выдвигаемых представителями лимонада и прочих жидкостей в мочевом пузыре и… от любопытства. Кто же это из нас встал так давно и куда он делся, не к Татьяне ли в комнату?! Это ж, какой жуткий скандал может сейчас подняться, учитывая вышеуказанное боксёрское дополнение команды!
Я тихонько выбрался в коридор, там было почти темно, лишь полоска света из-под кухонной двери чуть растворяла темноту. Долгие секунды стоял я под дверью кухни, не решаясь её открыть. Наконец пересилил себя…
 
На полу, возле кухонного шкафчика, в одних трусах сидел именинник и вдумчиво наворачивал любимый салат «Оливье» из большой миски, стоящей меж его волосатых ног.
– Ты первый меня застукал на этом деле – невозмутимо поведал он мне, – ложка в ящике над моей головой. – Я молча взял ложку и сел визави.

Сегодня салат «Оливье» или «Столичный», как его обзывают в ресторанах, потерял свою былую славу, но тогдашнее застолье без него было немыслимо. Не было праздника без него, родимого. И, кроме того, он должен был наличествовать, как говорят медики, квантум сатис – в достаточном количестве. Клали в салат помимо стандартных компонентов, у кого, что было в холодильнике: кальмары, варёные почки, язык, говядину, сосиски и – просто докторскую колбасу. А для экзотики добавляли мелко резанное несладкое яблоко, гранаты и маслины. И доныне, пробуя «Оливье» в очередном исполнении, я возвращаюсь мыслями в те далёкие годы.

Окончив школу, поступили мы – кто куда, Пашка – в «Водный», а я, провалив вступительные в «Политех», удовлетворился пока автомеханическим техникумом. Просто, чтобы год не терять.
Дело шло к восемнадцати. Дед пообещал Пашке «Москвича» и он резво взялся зубрить билеты. У моего папы был «Горбатый», и я тоже поинтересовался, мол, как насчёт того, чтобы иногда съездить на Турунчук или в Затоку с компанией на субботу и воскресенье на его машине?
– Я не признаю термин «Папина машина», – ответил папа, и потребность в водительских правах отпала у меня на следующие двадцать лет. Сам я на автомобиль, даже такой (!) заработать бы не мог, да и отец за эту «машину» и чешский гарнитур оставил 25 лет здоровья за полярным кругом.

Неожиданно выяснилось, что Павел – дальтоник. Всех потенциальных водителей в СССР проверяли на цветоощущение по таблицам Рапкина, сведённым в одноимённую книгу. И вот Павлик, не будь дурак, просит моего отца, работавшего в госпитале, раздобыть на пару недель таблицы Рапкина.
Однажды летом я прихожу с заводской практики, а дома меня уже ждут Павел с Сеней, выпускником того же, Пашкиного класса. Оба сидят рядком на креслах и медленно листают книжку с таблицами.
– Сеня, ты что-нибудь тут видишь? – с сомнением спрашивает Павлик.
– Не-а! – подтверждает его сомнение Сеня.
Я подхожу сзади, втискиваюсь между голов и терпеливо объясняю, что слева изображён квадрат, а справа, такими же точечками – треугольник. Сеня кидает короткий взгляд на меня и возвращается к Павлу.
– Идиот, правда? – говорят его честные глаза.
– Точно! – подтверждает взглядом Павел. Они перелистывают ещё несколько страниц, мы снова обмениваемся короткими репликами и взглядами и, хотите - верьте, хотите – нет, я начинаю себя чувствовать тем самым идиотом меж двух дальтоников, поскольку их подавляющее большинство.

В конце концов, Павел прошел медкомиссию, но права прежде него получила Оля, хотя водитель из нее никакой. Оля боится дороги,  а в критических ситуациях (чему сам я был свидетелем) просто бросает руль.
Соединив свои накопления с солидным дедовым вливанием, Павел получил новенький жёлтый «Москвич-412».
Он был водителем от Бога. Я говорю «был» потому, что не знаю, как он водит сейчас, но не думаю, что хуже. Как говорят немцы, он родился с рулём в зубах, а, кроме того, мы оба, да и Оля тоже – с шурупом в заднице. Бензин в те времена был дешевле газировки, и носило нас по Украине да по Молдавии безо всяких на то внешних причин, а сугубо ради самого процесса. Даже в Москву раз сгоняли!
Бывало, звонит мне Пашка на работу, я тогда после техникума в СКБ работал, и говорит, мол, давай выходи на дорогу, поехали в Хмельницкий.
– Так я ж не ел ничего, предки не в курсе, да и денег нет.
Заметьте, при этом не возникало вопроса: «А что там, собственно, делать, в этом Хмельницком»?
– Куриная нога с оливье тебя устроит? Хорошо. Деньги и одеяло я у твоих предков взял, так что они в курсе.
И вот мы несёмся какого-то лешего в этот Хмельницкий, где живут Пашкины дальние родственники, я лопаю любимый «Оливье» с куриной ногой и всё у меня – класс.
– А ты? – спрашиваю я Павла.
– Если ты поел, тогда теперь и я.
– А я пока поведу машину?
– А можешь? – сомневается Павел.
– Ну! – почти вру я – Только, ты же знаешь, у меня прав нет.
– Ничего, поехали! – ободряет Паша и я… еду!

Несколько раз папа снисходил к моим вечным просьбам научить и пускал меня за руль своего уродца. Но не было в нём доверия, не было готовности понести хоть малый урон и выдержать издевательства новичка над своей машиной. Я чувствовал это каждой клеточкой и допускал кучу ошибок. Машина у меня спотыкалась, скакала, глохла, а папа психовал и кричал, что я непременно ее угроблю.

Наверное, он был прав. Может, я и сам буду вести себя так же со своей дочкой, но тогда, с верящим в меня Пашкой, я завёл машину, включил  «поворотник», дождался дырки в движущемся потоке и поехал, нормально поехал, честное слово! Правда чуть позже, когда очередная передача никак не желала включаться, я засмотрелся на ручку переключения передач и чуть не врезался во встречный самосвал, Пашке пришлось срочно схватиться за руль левой рукой, роняя куриную ногу. А в остальном всё было в порядке.

Оля была очень красивой девушкой, но остановить вечный хоровод девиц вокруг Павла и ей было не под силу. При каждом удобном случае он надевал шапку-невидимку и исчезал…
Однажды ранним летним утром меня разбудил стук в оконное стекло. Это была Оля.
– Ты понимаешь, Пашка уехал вчера на рыбалку и ни слуха, ни духа! Может, ты что-нибудь знаешь о его местонахождении?
Я не знал, но был на сто процентов уверен, что ничего не случилось, просто Паша немножко кобелирует, но как это объяснишь его озабоченной юной супруге?
Земля на газоне была чёрной и влажной, асфальт высыхал понемногу светло-серыми пятнами. Это и подсказало мне сценарий…

– Видишь ли, Оля, как ты сама сказала, уехал он на рыбалку, а рыбалка,
она где?  Правильно! Не у автотрассы, а где-то в глуши, небось, туда по просёлочным дорогам добираться, да не по ровному, а по горкам – спуски да подъёмы разные. А ночью, гляди, дождичек прошёл… Завяз он там где-то, как пить дать, завяз! Вот, солнышко выйдет, подсушит малость и явится твой благоверный, никуда не денется. Возвращайся, Оленька, спать, всё будет в порядке.
Павел действительно вернулся часа через три после нашего разговора и поведал ей буквально следующее:
– Видишь ли, Оля, рыбалка, она где? Правильно!.. – и далее по моему сценарию, чуть не слово в слово! А ведь он меня ни о чём не предупреждал. Вот что значит думать в одном направлении!

Как и прежде мы часто мотались по другим городам. Из нас троих права были только у Ольги, но руль ей Павел не доверял. Помню, как однажды ночью мы возвращались из Киева. Вдруг ГАИшник вынырнул из темноты, взмахнув жезлом. Павел, притормаживая понемногу, протянул от него подальше, я разбудил Олю, прикорнувшую на заднем сидении. Вскоре из водительской двери показалась её взлохмаченная голова. Для того чтобы это произошло именно ВСКОРЕ и именно из ВОДИТЕЛЬСКОЙ двери, нужно было здорово потрудиться. Я пошёл с ней к милиционеру.
– Это  Вы вели машину? – недоверчиво спросил он.
– Да! – ответила Оля. Она была такая заспанная, а машина пронеслась перед ним столь быстро, что я бы на его месте в жизни не поверил. Думаю, что он и не поверил.
– Это Ваш муж?
– Нет, – так же невозмутимо отвечает она. Ещё бы! Ольга возвышается надо мной на полголовы. На самом деле его это не интересовало, он даже документы не проверил.
– Тут серьёзная авария случилась, предупредите, пожалуйста, на следующем посту ГАИ.
– Само собой! – облегченно ответил я.
Мобильники появились лишь лет через 15.

Вообще, скажу честно, ГАИшники тоже бывают разными. Помню, остановил меня один, тоже на трассе, я уже на своей машине ехал. Ну, думаю, придерётся сейчас к чему-нибудь, как всегда. Потеря денег и времени предполагалась естественной. А он так, по-домашнему:
  – Ребята, Христом Богом прошу, не летайте вы так, вон, глядите в овраге «девятка» лежит, плоская, как блин и четыре трупа в ней. Пожалуйста, пожалейте хотя бы своих родителей!

Кроме Павла у меня были и другие друзья. Одни – так же, как и он, со школы, другие – через этих друзей, третьи – по двору или ещё как-нибудь. Порой один знакомил меня с другим и уходил в тень на время или навсегда. Может быть это и некрасиво, неправильно, но правда.  О них тоже написано, либо будет написано, не всё сразу. Любопытно, что между собой мои друзья сочетались, прямо скажем, не очень, а некоторые и вовсе друг друга не переносили.

 О Марке, например, написаны рассказы «Стекло» и «Укатаю любую». Вадим упоминался в рассказе «Годе», Гена - в рассказе «Мне так спокойно с тобой». А родители Оли, жены Павлика, выведены «Люське медицинской». Конечно же, эти рассказы не являются документальными, и автор оставляет за собой право художественного вымысла, хотя многое - чистая правда.

Со временем из института Павел вылетел, сильно споткнувшись на высшей математике, и пошёл работать на завод. Как и я, он переменил несколько мест. У него тоже были друзья кроме меня, да и могучий клан Гуровых, куда он влился, став мужем Оли, разросшись семьями, детьми и внуками, вобрал в себя Павла практически целиком. Бывало и мне доводилось бывать на их семейных праздниках. За стол садилось человек 25, и я был среди них единственным чужаком.

Оля устраивала эти столы мастерски и с размахом. В их двухкомнатной квартире расставлялись три полосы столов. Гости начинали с гостиной, там стояли холодные и горячие закуски. Затем вставали покурить и перевести дух пред горячим, а точнее горячими, ибо их было несколько. Горячее подавалось в спальне. После гостиной и спальни, уже еле передвигаясь, из последних сил перемещались они в просторную, метров пятнадцати, кухню, где ждал их, ломясь от изобилия, сладкий стол с тортами, мороженным, фруктами и шампанским. И как мы оставались стройными после таких пиров?! Ума не приложу!
Впрочем, это происходило уже на знакомой мне с детства квартире деда, куда Павел с Олей и детьми переехали много позже. А вначале молодая семья снимала квартиры в разных районах Одессы.

Когда у Павла умерла бабушка, дед как-то сразу сильно сдал. В этом доме именно он всегда был главной фигурой, королём, но вот, ферзя не стало, и всем бросилось в глаза, что король, оставшийся в одиночестве, стал жалок и беззащитен, передвигается лишь короткими шажками, убавился в росте, стати и сильно смахивает на пешку. Больно было смотреть на эти превращения, он сгорал буквально на глазах. Скоро он стал уже настолько беспомощен,  что его забрали к себе родители Павла, а Павел въехал в его квартиру, в которой был уже с 16-ти лет прописан.
Конечно, встречались мы гораздо реже, чем раньше. Павел был уже отцом семейства, а я – все ещё холостяком. Мой семейный час тогда ещё не пробил. Пашка больше сблизился с давно уже семейными Гуровыми, а у меня появились два новых друга. Свято место пусто не бывает. Мы не перестали дружить, просто дружба перешла в иное качество.

Квартира деда за эти годы слегка обветшала и уже не казалась такой шикарной. Требовался ремонт. Закрывая собою дыры в бюджете молодой семьи, постепенно исчезали и многочисленные дедовы безделушки. Павел вновь и вновь поминал добром своего тёзку-деда, к тому времени уже покойного.
Наконец ремонт начался. Малярную часть работы делал один из Гуровых со своим партнёром. Дело затянулось на несколько месяцев. Павел, начав помогать им, втянулся, нахватался кое-чего, и маляры, войдя в квартиру вдвоём, вышли из неё уже втроём.

К этому времени женился и я, и вскоре нас стало трое. Я работал сначала техником, потом – инженером, вечером учился в институте, хватал, если удавалось, чертёжные халтуры.
Жили мы в коммуналке, которую получили в результате размена с родителями. Жили очень бедно, еле концы с концами сводили. К моменту окончания вечернего института я уже досыта наелся инженерной нищеты, поэтому предложение соседа влиться в его малярную бригаду уже не счёл безумным. Сосед, кстати, был таким же инженером, как и я и многолетним отказником. Все его родственники давно жила в Берлине.
В их бригаде был ещё один инженер и один техник. И я решился. Мой «брак» с инженерством не был овеян взаимной любовью, а расти над собой культурно я смогу и после работы.

Таким образом, мы с Павлом почти одновременно оказались малярами- отделочниками с уклоном в сторону приватных заказчиков. Надо заметить, что одесская малярка была специфична. Это был кусочек капитализма в окружающем развитом и уже начинавшем хорошо подванивать социализме.
Одесская малярка в последние перестроечные годы цвела и пахла не только красками и шпаклёвкой, явно заметен был и иной аромат – запах купюр. Этот запах привлкал многих, так что малярка изобиловала по составу полной палитрой типов от эмигрантов-отказников до недавних зэков и беспробудных пьяниц.
Работать с Павлом вместе мы стремились давно, но заводские пути наши как-то не пересекались, а тут, наконец, всё складывалось в пользу долгожданной возможности проводить совместно не только свободное время, но и «суровые будни». И, наконец, этот день настал. Я работал в то время с двумя пятидесятилетними мужиками. Странно было, как они уживались вместе столько лет, ибо были абсолютно разными. Вася, с одноклеточным мозгом, выросший в малярке и ничего, кроме неё не знавший и Ваня, бывший учитель рисования, знавший множество смежных профессий и даже читавший что-то в далёкой молодости. Общим было одно – периодическая алкогольная отключка.

Я в те времена был ещё зелёным маляром с годовалым стажем и их предложение работать со мной втроём на равных, меня очень обрадовало. Очень скоро обрадовались и те, о ком мы в момент объединения и вовсе не думали – жёны! Это было вызвано резким увеличением заработков. В той бригаде, где я учился, работали в другом темпе, чаще, чем Ваня с Васей ходили на халтуры. Кроме того, я был ещё полон сил и слишком долго прозябал до этого на инженерской нищете. У меня была молодая, красивая жена и дочка, поверьте, для еврея это серьёзный стимул к зарабатыванию денег.

Однако со временем мои партнёры стали от меня уставать. Система одновременного ведения двух объектов, мной предложенная, была им непривычна, с доверием друг к другу было туго. Трудно совмещались и менталитеты. Я никак не мог смириться с их периодическими (честно скажу, не частыми, но регулярными) выпадениями в бутылку.
 Появились трещинки, обиды, разногласия. Я уже готов был с ними расстаться, оставалось только решить, к кому примкнуть, когда вечером явился Пашка и сказал, что они буквально зашиваются с халтурами и я им просто необходим. Только старый друг мог явиться так вовремя и предложить столь выигрышные условия. А условия состояли в том, что я вливался с паем, равным Павлу, а совсем недавно примкнувший к нему, начинающий его приятель, Юра – на треть ниже.
Утром мы уже работали в девятиэтажке, у строгой, немногословной пожилой женщины в районе новостроек.

Работа спорилась, стояла жара, всё сохло буквально под руками. Вечером первая комната была уже готова к побелке. Следующим утром мы намеревались побелить потолок и готовить к оклейке обои, но картинка, которую мы увидели утром, повергла нас в шок: на столе лежал топорик, которым хозяйка порубила по периметру весь стык потолка со стенами. Надо заметить, что мы, шпаклюя потолки, протягивали этот стык чуть закруглённой резинкой, так что радиус скругления был не более 5-7 мм.
Под топориком лежала записка: «Уголки должны быть остренькими, чтоб можно было ими буквально порезаться»!
Сопровождая свою работу негромкими комментариями по поводу вкусов заказчика, мы занялись острыми уголками…

Вольно или невольно, проводя в квартире целые дни, замечаешь и её обитателей. Кроме суровой хозяйки в квартире жила её очень старенькая мамаша и бывший муж-алкоголик с печальным, лиловоглазым боксёром. Все трое были буквально бессловесны и беззвучны.
Мы ждали от хозяйки дальнейших «топорных» приключений, но в дальнейшем её всё устраивало. Мы принялись уже за последнюю, третью комнату, когда хозяйка, вдруг, запаниковала:
– Ребятки, умоляю, срочно кончайте эту бодягу – мать умирать задумала. Вон уже и духовника требует!
Мы к тому времени уже начали в этой парадной ещё одну квартиру. Пришлось извиниться и всем втроём накинуться на последнюю комнату.  Работали до ночи. Никогда не видел, чтобы работы велись в таком темпе.
Вечером появился молодой попик. Когда тот уже собирался уходить, вошёл… раввин. Убейте меня, если я понимаю, как это произошло, но они переругивались какое-то время, пока и раввин добрался до постели умирающей. Мы же, наблюдая одним глазом эту трагикомедию, рвали финишную ленточку ремонта.
 
Успели! Мы перетащили свои стремянки, сумки да вёдра  в следующую квартиру до прихода страшной дамы с косой.
Этот девятиэтажный дом оказался для нас очень удачливым, мы покинули его через полгода, отремонтировав в нём четыре квартиры. Бабулька же вообще передумала умирать. К моменту нашего переезда на следующий объект она была всё ещё жива, а наши мнения о «суровой» пожилой хозяйке первой нашей совместной халтуры несколько изменились. Знаете, далеко не всякая женщина будет терпеть в своей квартире, да ещё и подкармливать бывшего мужа с собакой. А суровая – так ведь и жизнь не сахар…

Не всегда работа была столь радостно-безоблачной, ой, не всегда. Непосвящённый, небось, думает, что в работе главное – сама работа. Ничего подобного! Работу следовало прежде найти, договориться об оплате, договориться о поставке материалов, о технологии и работы и оплаты.
– Какая там технология? Побелил кухоньку, взял бабки и ушёл! – возразит мне дилетант и будет… не прав. Не говоря уже о том, что договориться и получить – это таки две большие разницы, как говаривали в моей мамочке-Одессе.
Если это халтура и длится она 2-3 месяца, а однажды таковая растянулась аж на полгода (!), то договариваться надо об оплате частями. Клиенты этого не любят, а маляры должны кормить свои семьи.

Если человек только приступил к ремонту, то он ещё плохо представляет себе это стихийное бедствие. Нужно объяснить ему, например, что мы войдём в его кухню уже ПОСЛЕ того, как он подгонит уже почти не закрывающиеся окна, заменит стёкла, перенесёт розетки для своей новой мебели, установит светильники и плиточник закончит свою работу.
 
Конечно же, приходилось таскать в рабочих сумках на всякий пожарный и газовый ключ, и микро-рубанок, и множество всякого другого не малярного инструмента, а главное – иметь среди специалистов смежных профессий надёжных специалистов, готовых подлаживаться под наши планы. Волей- неволей приходилось становиться прорабом на этой малой стройке, иначе всё сломается, и в первую очередь – клиент, а работа наша затянется до бесконечности.  Поверьте мне, не заплатит никто такой выгодной цены, которая бы компенсировала месяцы простоя. И это касается далеко не только ремонта.

В мои задачи входило не только это, нужно было ещё подготовить человека морально: дело в том, что, согласно моим наблюдениям, клиент ошибался в своих представлениях о затратах на ремонт минимум раза в три.  Надо говорить в какую сторону? Нет? Спасибо! Так вот, раза в три – это кто победнее, а кто побогаче – то и в 4-5. Отвечаю: нет, дело не в нас!

 Во-первых, люди представляли себе цены слишком оптимистично, а во-вторых, даже не задумывались, сколько стоят сами материалы и всякие дополнительные работы, о которых они просто забывали. Уже поближе к концу оказывалось, что в сверкающей свежестью и яркостью красок комнате или кухне уже совсем не смотрелась старая мебель, люстра и пр. Впрочем, у клиента  порой просто банально кончались деньги или наоборот, слетала с резьбы долго закручиваемая гайка и клиент с диким криком: «Ааааа, горит хата, гори уже и забор» менял всю мебель, а то и жену или квартиру. Ремонт – это, знаете ли, не для слабых!

Однако, всё вышеописанное – полбеды. Беда – это когда работы просто нет! Никакой! Тогда начинались звонки коллегам, старым клиентам, смежникам, которым мы нередко давали работу. Приходилось стоять под магазином обоев и буквально цепляться к людям, чувствуя себя в душе последними проститутками.
Однажды зимой Пашке удалось зацепить одну клиентку на ремонт. Собственно, мы были там оба, но меня она просто не увидела, зато хорошо разглядела Пашку…
Помню, как он, страдальчески глядя на меня, спрашивал:
– Скажи, нам необходима эта халтура?
– Паша, у нас нет ничего другого!

Он тяжело вздыхал и плёлся на свою голгофу красавчика… Эта клиентка со своим чёртовым характером была директоршей ресторана. Он накрыл эту амбразуру собой. Собственно, внешне она была недурна, но характер! Вся наша работа шла там под флагом их отношений. Стоило Пашке хоть чуть-чуть заартачиться, как работы приостанавливались, а то и вовсе сворачивались. Как он и мы это всё выдержали – ума не приложу!

Пашка был в одежде большим аккуратистом и пижоном. Даже на халтуру он приходил в нарядной курточке, брючках и… с дипломатов в руке. Внутри умещался бутерброд, маленькая складная макловица (широкая кисть для побелки и обойного клея) и ещё пара-тройка инструментов. В дни, когда предстояло клеить обои или расписывать двери под дерево, он даже не переодевался в робу. Самое удивительное, что таким же чистеньким он уходил домой.

Зима – голодное время для маляра. Порой нам приходилось даже покупать работу у более удачливых мастеров или идти в другие бригады на подёнку. Совсем не случайно так любили в совковии сдавать объекты к Новому Году или к 8 марта. В это время можно было в момент собрать отделочников на пожарный объект. Были даже специалисты по горящим объектам. Несколько раз и нас приглашали на такие объекты. Организаторы этих работ, двое парней, были  на пару лет меня моложе, не из пай-мальчиков. Я даже вспомнил потом, что когда-то подрался с одним из них, они и теперь мне были не особенно симпатичны. Но они обладали нужными связями…

Кого только ни встретишь на такой стройке! В первый день там просто столпотворение, создаётся впечатление, что все двигаются беспорядочно, но это лишь иллюзия! Уже на второй день львиная доля «сачков» отсеивается, распределяются пары и устанавливаются норма выработки. Это не значит, что сделавший норму может спокойно идти домой. Это значит лишь, что сделавший слишком мало, может завтра уже не приходить. На третий день из 30-40 маляров остаётся уже 5-6 и ещё дня через четыре всё заканчивается. Помню только, мы вдвоём на таком горящем объекте оклеивали обоями до пяти (!) помещений в день, хотя, как мы умудрялись это сделать, мне уже не понятно. Работали там часов по 12 -14 и к вечеру ноги болтались внизу, как верёвочки, а вместо спины – размокшая лапша.
Иногда эти двое приглашали нас зимой и на более прозаический труд – побелку и покраску парадных.

Однажды нам предстояло пройтись с мелкими поправками по нескольким парадным, и среди адресов я обнаружил один знакомый. Там, на Пушкинской, жила двоюродная бабушка моей жены. У неё была старенькая квартирка с покосившимися полами и одной тёмной комнатой, но с телефоном и в шикарном районе.
Мы жили тогда в коммуналке и она предложила обменять наши две на одну большую, хорошую, мол, и ей не так одиноко и страшно и нам после её смерти приличная квартира достанется. Всё это звучало достаточно убедительно, хотя на самом деле, как оказалось, никуда она переезжать не собиралась, а хотела, лишь, хорошо выглядеть в глазах родственников. Мы несколько раз присылали к ней кандидатов на обмен, но она просто не открывала им дверь.
– Павел, будь добр, обработай этот адрес, я не хочу там появляться в робе, – попросил я. Мы встретились в тот день с ним уже вечером, переодеваясь в каптёрке.

– Слушай, ты будешь на меня сердиться, – начал Пашка потупясь, – но я там несколько повредил твоему рейтингу. Извини, так получилось. Выскочила какая-то бабулька на первом этаже и стала возмущаться по поводу краски, уж не помню, имя в виду цвет или качество…
– Ну, – затаив дыхание, спросил я, – и что ж ты сказал?
– Я сказал, что у моего напарника, по его рассказам, есть такая придурочная родственница, как она, и что до сих пор я думал, что она в Одессе одна, а теперь понял, что таки две!
– Паша, что ты наделал! Скажи, что ты пошутил!
– Ха! Так если бы! Прости, я не хотел, честно!
Я понимал, что мой друг меня разыгрывает, ну а вдруг нет?!

Бабулька эта умерла следующим летом. Некому было вызвать скорую, а у самой сил не было. Её так и нашли с телефонной трубкой в руке…
Но это случилось лишь полгода спустя. А тогда, зимой, мы подрабатывали у тех двоих не пай-мальчиков.

Конечно, платили там прилично. Мало того, эти «прорабы авралов» агитировали меня примкнуть к ним насовсем. Предлагали приличные деньги, почти стопроцентную занятость. Пашку не звали, хотя знакомство это пришло через него. Я сказал, что без него не пойду. Тогда Пашке предложили несколько меньшую сумму, я потребовал равную. И на это они готовы были идти.
Мы с Пашкой задумались. Заманчиво, конечно, было просто бездумно каждый день ходить на работу, не заботясь более ни о чём. Но парни эти брали порой работу далеко от города, там надо было бы и жить, кроме того, как я уже упоминал, были они не из пай-мальчиков, выпивали, покуривали травку, короче говоря отнюдь не были обаяшками…
А как же наши мечты работать самостоятельно, чтоб сами себе хозяева и не на «дядю»!? В конце концов, мы отказались.
Где-то там, на небесах, отметили нашу отвагу и послали очередную халтуру. Наверное, это и решило исход дела.

Однажды нам пришлось разделиться на три фронта, у нас появилось к тому времени ещё двое помощников. Я работал на одном объекте, двое младших – на другом, Павел должен был начать третий.
Часов в 11 взбешённый клиент позвонил мне по телефону, крича, что его выгонят с работы. Павел не появился.  Я уже не помню, что помешало ему в тот раз, но это происходило не впервые.
Кажется, он просто встретил в трамвае хорошенькую девушку и она «не пустила» его на работу. Позже он доказывал мне, что сие есть наше высочайшее предназначение и в старости об этой работе я не вспомню, а вот о такой девушке – наверняка…
Была тому и ещё одна серьёзная причина – у его жены в то время была работа гораздо более денежная, чем наша малярка, следовательно, и в вопросе, кому сидеть в этот раз с больным ребёнком, мы явно проигрывали в приоритете.
Никогда не следует работать пополам с человеком, для которого эта работа не является основным источником существования. Но как быть, если это твой друг детства?

Как-то раз в выходной Пашка попросил меня и ещё двоих членов нашей бригады приехать к нему. Он пожарил картошки (причём, равных ему в этом искусстве не было), подал к этому ещё что-то вкусное, кажется, мы немного выпили и затем поехали на кладбище, где был похоронен его дед.
Покрасить оградку в четыре кисточки - дело нескольких минут. Когда мы уже заканчивали, Пашка тихонько, так чтобы услышал только я, сказал: – Вот, дед, и пришли к тебе твои засранцы.
У меня запершило в горле и я отвернулся.


С началом перестройки мои хорошие знакомые научили меня, как оформить документы на индивидуальную трудовую деятельность и приобщили меня к реализации швейных изделий или швейки, как тогда говорили.
Я с детства мечтал о машине, но ни на малярные, ни, тем более, инженерные заработки машину купить не получалось. Лишь на этой, новой работе мечта стала постепенно обретать контуры. Наши с женой работодатели были заинтересованы в нашей мобильности, они и продали нам «копейку» в рассрочку.
Думаете, что теперь мы катались на нашей машине? Ничуть! Ничего кроме работы эта машина не видела.

Я ездил сначала с женой, потом один, потом с помощником, потом с Пашкой, потом снова без него. Почему так?  Очень просто: Пашка не выдерживал никакой монотонности регулярной, каждодневной  работы. С ним классно было дружить, отдыхать, подшучивать друг над другом, но не работать.
Мы неоднократно расходились с Пашкой, потому что с ним было трудно, и у него, и у меня появлялись новые друзья и знакомые, а потом сходились снова, потому что трудно было без него, это был кусочек моего «я». Конечно же, дело было не только в дружбе. Мы полностью доверяли друг другу и это, поверьте, тоже не последний аргумент.

Помню, как после поездки в Тулу (Павел предложил этот город для реализации, т.к. там жили его родственники) мы подчитали наши приходы – расходы и загрустили. Получалось, что мы почти ничего не заработали. Много позже выяснилось, что ошибка закралась ещё и при получении товара. С превеликим удовольствием сообщил я Павлу о трёх нашедшихся сотнях. Были там и потери, связанные с воровством, и слишком комфортным бытом…
На самом деле подальше и на подольше тянуло больше Пашу. Для него эти поездки означали краткосрочный внесемейный отпуск. Первый раз он уговорил меня сменить привычный и уже относительно обжитый Чернигов на Минск – подумаешь, сколько там от Чернигова до Минска! Зато Минск, ведь, столица, не хухры-мухры!
Я был тогда ещё свежеиспечённым водителем (бесправное браконьерство не в счёт), а зимняя езда была для меня и вовсе впервой, но Паша был уже ассом со стажем. Я согласился. Мы отработали пятницу в Чернигове и вечером отправились в путь.
– Я, правда, немного простужен, но это мелочи, – успокоил меня Павел.

Дорога была щедро залита жидкой грязью, «дворники» еле управлялись с очередной порцией после каждого КАМАЗа, оставленного позади.  Потихоньку начал сыпать снежок, холодало. Павел всё чаще покашливал, вскоре у него подскочила температура, ему стало так худо, что пришлось сменить его за рулём. Он укрылся нашими куртками и устроился сзади.
Очень скоро всё вокруг побелело, кое-где стало подмораживать. Бачок омывателя  лобового стекла на моей «копейке» быстро опустел, долили простой водой. Как-то уж слишком скоро он опустел снова. Оказалось, что вода в нём замёрзла, и лёд разорвал этот паршивый мешочек. Стало скучно.
Чтобы хоть что-нибудь видеть, я подлезал почти под самые задние колёса грузовика и включал «дворники» на максимальную скорость. Они быстро-быстро размазывали ледяную грязь по стеклу. Премией за активность и изобретательность была сантиметровая полоска прозрачности, находившаяся на уровне моей шеи. Приходилось сгибаться в три погибели и взирать на мир через малюсенькую дырочку…

К ночи все машины куда-то исчезли, дорога спряталась под снегом. Очень странно, что я не съехал с дороги в болото. Их там достаточно. Иногда Пашка вскидывался из полузабытья и спрашивал, куда я еду и где вообще дорога.
– Где-то там, – отвечал я, но большой уверенности в моём голосе слышно не было.
Ранним утром мы прибыли в Минск. В первой же аптеке купили лекарств Пашке, а моей «копейке» досталась вещь вообще суперская – резиновая грелка. С ней, родимой, в качестве бачка омывателя, я и продал впоследствии машину.
Торговля в Минске была отвратная. Пашка, оклемавшийся было днём под действием лекарств, к ночи опять раскис.

Мы уже почти достигли Одессы, когда опять попали в снегопад. Мало-помалу нанесло сантиметров 10 снега. Я долго тащился за парой «москвичей», потом терпение иссякло и, в конце затяжного подъема я их обогнал.
Мы резво перевалили через бугор и стали спускаться. Я чуть притормозил, и меня тут же развернуло поперёк дороги. Это конечно здорово, что мы не улетели при этом со склона, причём там было, куда лететь! Но оставалась ещё одна «мелочь» – вот-вот выскочат из-за бугра две легковушки, следовавшие почти вплотную за нами…
Выворачивать вперёд некуда, маневрировать назад – означает перекрыть им остаток ширины дороги. Что делать?! К счастью, они оказались опытнее меня и тихонько, «шёпотом», объехали машину сзади без резких манёвров. Часа через три, выползая из машины возле своего дома, Пашка вытер пот и прохрипел: «Считай, что экзамен на дальнобойщика ты сдал».

Со временем я понял, что забираться так далеко от дома не стоит, присмотрел себе пару городов за 400-700 км от Одессы и обосновался в них. Вскоре все одесситы, выезжающие на реализацию в эти города, были мне знакомы. В гостинице мы ходили друг к другу в гости, играли в карты, травили анекдоты. Некоторые приезжали со своими жёнами, другие –  с любовницами. Помню одну колоритную пару, Ваню с Галей. Ваня был невероятно худ, у него была удалена большая часть желудка и Галя варила ему диетические кашки и супчики. Сама же Галя была полногрудой, пышущей здоровьем, весёлой, разбитной разведёнкой лет до сорока. Я не раз наблюдал, как они продают, должен признать, что выходило у них просто здорово. Ванина жена (я бывал у него дома) выглядела далеко не столь презентабельно. Почему-то у меня была уверенность, что жена всё про Галю знает.

Что только люди не изобретали, чтоб поскорее избавиться от товара! Как-то зимой, в самый мороз, в Виннице один продавец поставил на прилавок стакан водки и объявил: «Кто купит у меня куртку, получает для сугреву и обмыву этот стакан водки»!
Хотите – верьте, хотите – нет, но вскоре его напарник побежал срочно добывать водку. Куртки с таким «утеплителем» отлетали, что листья осенью!

Помню, заскочил как-то я в автосервис, дистиллированной водички нужно было долить в аккумулятор, почти вся выкипела. Стою со своей пустой бутылочкой, все заняты, бегают туда – сюда, меня в упор не видят и не слышат. Что делать? Сворачиваю из рубля воронку, вставляю в бутылку: - Мне бы – говорю - водички, в аккумулятор долить!
Сразу увидели и услышали!
А что сделаешь, если всю ночь ехал, а потом продавал часов до двух,  потом на автосервис. Спать-то хочется! Да и пообедать бы пора, то есть, позавтракать…
Постепенно образовались связи в гостиницах, станциях автосервиса – а как же без этого, когда там приходилось торчать дольше, чем в Одессе!
Появлялись и друзья – приятели из других городов. Однажды я попросил ребят из Тирасполя привезти мне несколько бутылок «Белого аиста», т.к. у нас коньяк уже был в дефиците.

Ой, вообще тема дефицита – это отдельная поэма. Бог ты мой, чем только не запасались в то время! Пишу об этом, и выплывают из темноты забвения приметы моей уже холостяцкой к тому времени квартирки: коробка разных ликёров, ящик винницких конфет, полкоробки печенья, отрез чёрного сукна – (умные люди сказали купить).
Я купил. Потом эти же умные люди предложили мне за это же сукно гораздо больше. Продал. Я умных слушаю.
На самом деле все эти дёрганья были в большой степени иллюзией гешефта. Мы продавали товар, заказывали на конец недели новую порцию и получали его, порой, уже по той цене, по которой три дня назад продали…

Вот так соберётся у меня перед очередной поездкой целая гора этого псевдо-джинса в центре единственной комнаты, и я начинаю эту гору распихивать по машине. Багажник полный, заднее сиденье снято – там тоже навалом. Закрываю, сажусь, смотрю в салонное зеркало заднего вида – ничего, кроме груза не видно!
Та-а-ак! Вылезаю, распихиваю, перекладываю, трамбую, снова сажусь.
Ура! Успех! Видна узкая щёлочка заднего стекла!
Поехали!

Где это было? В Житомире? В Чернигове? Не помню уже. Тем вечером у меня в машине оказались не только две бутылки коньяка, но и что-то вкусненькое, кажись твёрдокопчёная колбаса. Мы с Пашкой уже отработали и даже поспали пару часов, восстанавливаясь после ночной езды.
Вдруг зазвонил телефон. Павел взял трубку. По его сахарно-томному тону я понял, что на том конце провода – женщина. Через минуту он схватил мою зажигалку и вылетел из номера. Вернулся Павел минут через пять в некотором недоумении.

–  Ты понимаешь, по телефону кокетничает, огоньку просит, говорит, мол, они тут с подругой, попросили в холл спуститься. Прихожу – никого. Правда, через несколько минут действительно промелькнули две девушки и прямиком на наш этаж. Но, что интересно, уверяют, будто не звонили. Пошли, они живут через три номера от нашего!
–  Да неудобно как-то, – отвечаю.
– Какое там неудобно, они про ресторан спрашивали, а его сегодня очень рано закрыли, надо ж людям помочь!
Я отпираюсь, Пашка настаивает и побеждает. Стучимся. Открывают. Сидят скучные такие, а на столе – половина ломтика чёрного хлеба. Качаю головой и скорбно, с надрывом цитирую из «Буратино»:
–  Три корочки хлеба!
–  Одна! – так же печально отвечает одна из них.

Сбегал я на стоянку, принёс наши гастрономические сокровища, и понеслось…
Короче, очень даже славненько посидели-полежали.
Ранним утром они трогательно помахали нам с балкона. Но про звонок так и не сознались. Странные какие-то!

А днём встретили мы Галю с Ваней.
– Ну, как я вас вчера разыграла? – спрашивает улыбающаяся Галя.
– Классно, Галя, мне понравилось. С нас бутылка.
Вот смеху было!

Я вторично женился и ездил несколько раз с женой, потом с помощником, но чаще всего – один.
Много позже, уже перед отъездом, Пашка говорил мне:
–  Скажи, ну как ты не боялся ездить? Ты ведь не самый смелый человек. А эти поездки – сплошная авантюра! Не фининспекция – так рэкетиры, не рэкетиры – так просто воры, не воры – так бандиты, не бандиты – так менты. Неужели тебе не было страшно?!
–  Знаешь, Павел, – ответил я. – Один умный человек сказал, что проблемы нужно разгребать по мере их поступления. Но я тебе обещаю: как только будет страшно, я незамедлительно испугаюсь!

После женитьбы мы виделись не часто, правильнее сказать, почти не виделись, лишь изредка перезванивались. Я постоянно был в разъездах, дочка младшая даже родилась в моё отсутствие. К тому времени, как ей исполнился год, мы уехали в Германию.
Через год после отъезда я на несколько дней приезжал из Германии. Павел жил ещё по старому адресу. В тот момент он находился на даче, и я застал его в городской квартире случайно, он забегал буквально на минутку. Сыновья его уже подросли, старший недавно женился.
Что-то Паша хотел организовать, какое-то своё дело:
–  Если не сейчас, то уже никогда не получится, – говорил он. Помню, эту же фразу я слышал от него перед покупкой второй машины. Он потом не один год долги за неё раздавал…

Однажды мама сообщила мне, что заходил Павлик и оставил свой новый адрес. Телефона там не было.
– Так продиктуй же адрес, мама, – просил я.
– Понимаешь, потерялся он где-то, но я поищу ещё!
Ещё через пару лет выбрались в Германию и мои родители. Адрес так и не нашёлся. Я неоднократно звонил по старому телефону, но там о Павле ничего не знали и очень вежливо попросили больше их не доставать.
В телефонных справочниках он тоже не упоминался…

Прошли годы. Эх, если бы прошли, а то ведь, пролетели! Дочке было уже одиннадцать, когда мы, наконец, вновь выбрались на недельку проведать родственников и саму маму-Одессу.
Только не говорите мне, что надо было обратиться в Горсправку! Был я там. Мне выдали платную информацию. Показать? Сейчас, где он запропастился, этот листик? Ага, вот: «Выписан по суду». И он, и жена, и дети.
Что пишут по этому поводу классики? – Правильно, полный облом!

Вот так! Конечно, люди перезваниваются не столь уж часто, живя в разных странах. Да что там в разных?! Бывает, через остановку друзья живут, а не видимся и не слышимся годами – быт заедает, всё недосуг. Просто очень важно сознание того, что это в любой момент возможно!

Мысль о Пашке не давала мне покоя. Не по-человечески это получается, что мы потеряли друг друга, неправильно! Наверное, и писать я начал о нём в силу своего внутреннего несогласия с существующим положением, в знак протеста, что ли.

И вот, когда две части этой истории были уже готовы, приходит мне в голову мысль: а как же Гуровы?! Это же целый клан был, неужели я из них никого не разыщу? Ведь дружны они были с Пашкой!
Сказано – сделано. Я открываю в Интернете телефонную книгу Одессы, (теперь через Интернет всё можно) и обнаруживаю там… уйму Гуровых! Я даже растерялся, что же, всех обзванивать?!

Так… спокойно, без паники! А как звали отца Олиного? Григорий кажется, или Георгий? Не важно, там, в телефонной книге, всё равно инициалы только. Берём отчество на букву Г.
Первым же звонком я попал на одного из Олиных братьев. Он меня не вспомнил, но это было уже не важно! Идея была, скажу Вам без ложной скромности, золотой!

Через две минуты я уже разговаривал с Павлом и Олей!
Мы смеялись, плакали, Паша с Олей вырывали друг у друга телефонную трубку. Часа два, если не три, мы провисели тогда на телефоне.
И квартира, и дача ухнулись в этот его бизнес, как в воронку смерча. Пашка уже давно строит километрах в сорока или шестидесяти от Одессы домик. Летом там очень хорошо, замечательно просто, а зимой – вообще невозможно. Они снимают в Одессе квартиру, Паша работает где-то на складе, но здоровья уже нет, денег нет и вообще…

Мы собрали с женой посылочку. Прошлись по магазинам, что-то выбрали Павлу, что-то Оле, уж не знаю, придётся ли впору. Приложил пару журналов с моими рассказами и стихами, кажись фотографии, не помню уже всего. Собрали уже заодно кое-что и для родственников, на их адрес и отправили.
Посылка на Украину идёт, как на другую планету. Наконец, родственники сообщили, что посылочка дошла. Ждём реакции. Звонить как-то неудобно.
Через полгода уже родственники попросили телефон Павла, т.к. посылку всё ещё не забрали.
Звоню Павлу. Что стряслось?

–  Ой, ты понимаешь, мы тут вынуждены были три раза квартиру менять, и затопляли нас, и бумажку с телефоном мы куда-то дели, и столько всего…

Узнаю тебя, это вылитый ты, мой друг детства, Пашка. Чтоб ты мне уже был здоров! Всё равно я тебя люблю!

Штутгарт, декабрь 2006 – декабрь 2007

P.S. Прежде рассказ был напечатан в пяти частях, рецензии сохранились в общей ленте полученных мной.