Исчезвинение

Алексей Филимонов
Вот так же исчезнет и растворится он. Так думалось, когда солнце уже зашло, но немыслимо осиянно, словно посылая в даль вселенности, вспыхивали бронзой одинокие окна. Мало кому они интересны. А для обитавших за ними – лишний пучок злого, едкого солнца.

У человека не должно оставаться лишних сил – считает государство. Ну, работа, семья. Плюс хобби. Воскресный футбол. Для того и шарил по окнам незримый всепроникающий луч, чтобы исследовать души и тела людей на предмет лишней энергии, не растраченной либо утаенной.

А на дворе уже две тысячи сороковой. Страной правит Клон Четвертый.
Выйдя из метро Герценовская, он направлялся по брусчатке к школе, где преподавал историю Россиянности. Ультрафиолетовые пульсаторы бесстрастно выхватили его из толпы. Кажется, он опять привлекает излишнее внимание.
Иногда можно было не ездить на урок, в старую-старую школу на берегу Фонтанки, а вести занятие по виртуальному монитору. Многие так и делали. Тем более не все дети помнят его в лицо. У них шлемы с внутренними очками, такой же у преподавателя.

Ему казалось, что незримые лучи шарят по кабинету. Надо повысить внимание вон тому – компъютер заметил, что один из учеников отвлекся – на месте сине-зеленой энергии вокруг его головы оказалась оранжевая. Переходный возраст. Общение с лицеистами было сведено к минимуму.

Дойдя до метро, он почувствовал огромную тягость в ногах. Что-то заставило его повернуть назад. Первая листва бросалась под ноги. Откуда она? Ведь обычных деревьев здесь уже почти не было – растения в кадках, источающие специальный озон и ионы. Иногда даже чувствовался хвойный запах – впрочем, такой же отталкивающий, как от освежителя в уборной. Люди спешили домой. Один из учеников, не узнав его, больно задел ранцем с компьютером. Он хотел пройти к реке – за последние несколько лет ее переименовывали – то она обретала новое, иероглифическое название, то возвращалась к латыни. Но теперь стала именоваться просто Великой Северной рекой. Башню на том берегу так и не достроили – от своей тяжести она начала оседать и осыпать гранитную кромку, приблизившись к уровню распадавшихся облаков. Теперь в ее сторону не разрешалось смотреть без очков-дисплеев, – виртуальная Башня, полупрозрачно поблескивая, возносилась в стратосферу. Вкруг нее парили белесые ангелы.

Уже стало возможным выбирать себе любое лицо – виртуализация придавала человеку любой облик – и никакой пластической операции. Модно было выглядеть, как инопланетяне. С увеличением или уменьшением габаритов было сложнее – требовалось больше энергии. Но богатым и это стало доступно.

Фонтанку тоже переименовали. Правда, оставив в иероглифе подобие буквы «Ф». Он постоял над мутной водицей. Словно волчьи глаза, красные и проникающие смотрели на него из уставшей густоты Летнего Сада. Сад несколько раз собирались вырубить, чтобы устроить там нормальный парк из искусственных – теперь их называли подлинными – деревьев с самыми экзотическими ароматами.

Почему-то закружилась голова от солоноватого морского воздуха – или это очередной обман для туристов? Стайка инопланетян зависла в воздухе возле Михайловского замка, трудно различимая для обычного зрения. Надо надеть очки, подумал он, чтобы встать на их уровень. Наверно, японцы.

Если ему повысят зарплату (а это вряд ли случится, если он не избавится от лишних, психочеловеческих мыслей и эмоций), то он сможет стать на новую ступень виртуализации в Башне. Тогда сможет питаться нормальными продуктами – мясом, рыбой, картошкой. А не их суррогатами. Он еще запомнил запах и вкус этих продуктов. Но теперь от них осталась лишь полуосязаемая оболочка. А тогда он сможет вкушать в полном объеме, с приправой, эту воображаемую пищу.

Но все это глупость. Он даже не знал, кто на деле правит миром и какие существуют государства. И существуют ли вообще за пределами провинции на Великой Северной реке. То, что он вдалбливал ученикам, было миражом, фантомом. Один из них спросил: а зачем надо путешествовать? Ведь это сложно и трудно. Уже сейчас с помощью компьютера – Времядава – мы можем посетить любое время.

От воды зябко тянуло прохладой. Все-таки научили соблюдать температурный режим – или менять ощущения человеческой кожи. Какая огромная вина перед этой жизнью! Когда-нибудь исчезнуть, извиняясь, в извечности. А может, стоило ему родиться на пятьдесят лет раньше? Он бы не вошел в число тех, кому могут продлить жизнь. Зато жил бы во времена великих перемен, того десятилетия, когда виртуалы бились с реалистами. Памяти последних даже открыли музей. Тоже виртуальный. И только достигший положенной степени сознания мог заглянуть в него, узнав о славных победах и осудить отсталых ретроградов, а их осталось немного, для которых домашний телевизор стал последним пределом в просветлении.

Он вспомнил жену. Они не виделись лет пять, но общались каждый вечер по два-три часа. Иногда в их общение входили и ночные часы. Виртуальное соитие - вот одно их величайших достижений нашего века. Кажется, и она никогда не изменяла ему. Дочь находилась в специальном инкубаторе. Процесс вхождения детей в мир взрослой виртуализации сложен, и грубые материальные тела родителей могут вызвать неприятные чувства досады и дискомфорта. Хорошо, ей не придется служить в армии. Хотя, кажется, наши границы (а есть ли они – о, крамольнейшая, страшная мысль, невоплощенная им к счастью в словоформы!) защищают роботы или какое-то инопланетное войско, из примитивных. Над головой промчалась летающая тарелка. Их давно уже не боялись. С ними сумели договориться. Не от хорошей жизни они тут обосновались.

Сквозит ему бессмертие. Ну, жизнь вечную никто не обещает. Но в данном воплощении (очередная условность) он просуществует еще не один век. Шутка. Пора двигаться к метро. Он хотел найти какой-нибудь камешек, чтобы, как в детстве, швырнуть его в воду. Но ничего подобного не было.

Как-то он сочинил стихи. Да-да, не смейтесь, на устаревшем русском языке со знаками-буковками, которых теперь уже почти не встретишь.

В лесу, который далеко,
И неизбежности подвластен,
Дышалось Богу так легко,
Что стало Он времени причастен.
И проступили облака,
И тьма, пред Богом растворяясь,
Переступала в те века,
Которым ныне удивляюсь…

Стало легче идти. Аэромобили с легким жужжанием, как фантомы, оставляли над улицей размытые газообразные следы. Скоро и у него станет такой. Надо пригласить жену на ужин – хотя бы вон в тот кабачок. Они насладятся чем-нибудь морепродуктным.

Двери метро готовы были раствориться перед ним – и идущим рядом показалось, что легкое облачко, чуть затуманивая темные зеркальные стекла их очков, устремилось вверх – в серо-голубую небыль.


Китай-город

21 ноября 2006