ПРЕЗИДЕНТ И НИЩИЙ
Рождественская сказка.
e-mail: sgtula@nm.ru
- У президента кризис.
-Кто это сказал?
-Психотерапевт Рыгальский, наше светило…
-Только не надо превозносить туда, куда не следует, бывшего нарколога с кликухой Рыгало!
-Это он при прежнем дворе был Рыгало. А при нашем- будьте любезны уважать человека, который , не жалея сил, заботится о здоровье главы.
-Эта голова вполне здорова, здоровее всех наших будет. Кризис ему выдумал Рыгальский, здесь что-то не так…
-Я сказал – не голова, а глава, почувствуйте, наконец, разницу. Не первый год служите…
-Давайте тогда назначим полное обследование, пригласим заокеанских светил!
-Еще чего , повадились мусор из избы выносить. Да за океаном сразу такого напридумывают, только держись! Нам туда нужно кристально чистые отчеты посылать, слава Богу, своих светил для этого хватает.
-Позовите Рыгальского, пусть объяснит, какой такой кризис он обнаружил у президента. Когда это произошло?
Эта напряженная беседа ранним утром в Сочельник проходила на дальней даче премьер-министра Семена Михайловича Черноуха, на Малом Совете. Присутствовали вице-премьер Василий Маркелович Собакин, генерал Лев Борисович Темникин и приближенный телохранитель президента Связист. Последний , все знали, старательно записывал каждое сказанное слово на микродиктофон, спрятанный в левом ухе. Правым слушал – левым записывал. И в туалете, если рядом оказывался кто-нибудь из этих троих. Все сказанное, даже покашливание и посапывание , сразу же долетало до ушей президента, который слушал эту беседу на дальней даче премьер-министра, сидя в своем кабинете во дворце.
Вошел Олег Васильевич Рыгальский, осторожно неся впереди свой непомерно объемный живот. Он почтительно поклонился присутствующим и выжидающе посмотрел на премьера.
-Ну объясни, лекарь, что ты там нашел непонятного в настроении президента,- обратился к нему Черноух.
-Тоскует!- господин премьер-министр.
-Отчего тоскует?
-От жизни нашей.
-Непонятно,- пожал плечами премьер-министр, и вице-премьер с генералом тоже пожали плечами. Погоны у генерала заходили ходуном на крутых подплечиках.
-У нас хорошая жизнь,- сказал Черноух.
-У всех, - уточнил Собакин.
-Как у одного,- поддержал Темникин.
-А когда же это с ним случилось?- поинтересовался вице-премьер.
-Кажется, после рождественского приема у американского консула Арнольда Смита,- подняв глаза к потолку и пошевелив губами, вычисляя дату, ответил Рыгальский.
-Приема – кого?- уточнил генерал.
-Да вот его,- кивнул на Связиста психолог.
-Ну не президента же. Какой вы непонятливый, Лев Борисович,- с досадой поморщился Черноух.
-А как ты там оказался, Связист?- удивился Темникин.
-Все бы тебе знать …- проворчал Связист, придерживая диктофон в левом ухе.
-Ты говори, да не заговаривайся,- недовольно парировал генерал и шея у него покраснела от злости.
-Да с Юлькой моей мы туда зашли, погреться. Выходной у меня был. Гуляли и замерзли. Решили погреться.
-Гуляли… в выходной… с Юлькой из моего отдела… и погрелись …в американском посольстве… на Рождество!- генерал говорил отрывисто, не то смеясь, не то рыдая, понять было трудно из-за его крайнего волнения.
Все молчали. Через минуту Темникин успокоился и уже сурово продолжил:
-Выходных у тебя не бывает, а Юльку я сегодня же – к чертовой матери!
-За что?- спокойно спросил Связист.
-За то, что не доложила!
-Кому – тебе, что ли?- Связист нахально улыбнулся, и всем показалось, что сейчас у генерала из шеи брызнет кровь.
-Хватит собачиться! – недовольно прикрикнул премьер и, спохватившись, извинился перед своим заместителем Собакиным,- прости, Василий Маркелович, вывели…
Он внимательно посмотрел на Связиста и спросил:
-Так о чем Юлька-то не доложила нашему золотопогоннику- крестоносцу?
-Да там такое несли, уши вяли,- нехотя сказал Связист.- Латина своего нахваливали, а этот Смит намекал, что и нам таким не мешает обзавестись, порядка больше было бы…
-Напился, небось, молоканин!- воскликнул Черноух.- Вот повадился советы давать, многоженец заморский…
-Обратите внимание, накануне президентских выборов активизируется,- заметил Собакин.
-Да…- неопределенно протянул генерал,- а Юлька все-таки та еще проб…
-Но-но, полегче,- оборвал его Связист, прикрывая левое ухо ладонью.
-Ладно, заседание окончено, все свободны,- сказал Черноух и обратился к Рыгальскому,- а вас я попрошу остаться.
-Ну, и что мне прикажешь делать, лекарь человеческих душ? Положение в самом деле серьезное? – спросил он, когда все вышли.
-Похоже, что так. Тоска - дело непростое, она может привести к неожиданным переменам в характере и поступках.
-Да ты что?- вскинул удивленно брови Черноух.
Он задумался. Рыгальский стоял, как истукан, с трудом выдерживая тяжесть огромного живота.
-Ладно, ступай, - наконец, очнулся от своих тайных мыслей премьер,- да помни, Рыгало, блюсти государственную тайну, смотри у меня!- и он погрозил придворному врачу мясистым пальцем.
2
Президент Петр Николаевич Грифелов действительно тосковал в своих царских апартаментах, которые его давно уже не радовали, а пугали. От докладов Связиста и его подруги Юльки из ведомства генерала Темникина на душе становилось холодно. Он все больше размышлял о народе, о простой жизни в обычном доме с окнами на проезжую часть улицы, с мокрым бельем на веревке во дворе, о нищих… Однажды в голову пришла поразительная мысль : ему, всесильному и могущественному, наслаждающемуся жизнью в царских палатах, на самом деле приходится в той же степени тяжело, как какому-нибудь нищему, побирающемуся у булочной с утра до вечера в любую мерзостную погоду – будь то дождливая слякотная осень или холодная зима. Чем по тяжести отличается их непомерно тяжкая работа и безрадостная жизнь?
Когда он поделился своими мыслями с Рыгальским, тот, подумав, назвал это синдромом обмена телами. Президент даже вздрогнул внутренне – врач попал в самую точку, но видеть этого Рыгальский был не должен. Пусть докладывает Малому Совету о тоске, о состоянии души, как в ненастную погоду. Или – в жаркую_ от перегрева…
Президент уже много дней рассматривал в мини-телескоп улицу Развлечений напротив дворца, которую облюбовали художники и лицедеи, зарабатывая валюту у иностранных туристов. Его внимание привлекал человек, пользующийся особым расположением у прохожих – это был его двойник. Одетый в спортивный костюм горнолыжника, он заступал на работу с раннего утра, а к обеду в его лыжной шапке набиралось немало зеленых и сиреневых бумажек. От желающих сфотографироваться с «президентом» не было отбоя.
Наступила отечественная Рождественская неделя. С утра президент был взволнован. Его гости и родственники за утренним чаем около пышной елки у камина , оформленного в честь праздника под русскую печь, заметили, что Петр Николаевич, слава Богу, кажется, приходит в себя, избавившись от своей тоски. Особенно радовались премьер Черноух и жена Анастасия Павловна. Сын Алексей Петрович, молодой человек семнадцати лет, только что приехал на каникулы из Бостона, где учился в университете среди самой талантливой молодежи Америки и России. Детям граждан других стран теперь мест там не хватало, поскольку государственные стипендии были розданы исключительно американцам, а коммерческие места скупили россияне. Он вообще ничего не знал о болезни отца, да и мало прислушивался к русской речи – теперь ему постоянно приходилось для себя переводить ее на английскую, чтобы лучше понять своих домашних.
После завтрака президент попросил оставить его одного. С ним был только Связист, но и он куда-то ушел через минуту после короткого разговора с хозяином. Президент удалился в свою спальню, а затем появился в зале , одетый в любимый спортивный костюм горнолыжника. Он встал у окна и начал разглядывать в мини-телескоп улицу Развлечений. Потом чему-то весело засмеялся и довольно потер ладони. Скрипнула высокая потайная резная дверь в углу, которую можно было принять за старинный шкаф. В зал вошел Связист, ведя под руку уличного бродягу-двойника президента. Тот еле волок ноги, едва поспевая за Связистом. Его лицо на фоне серо-красного костюма белело, словно меловое пятно. Уличный артист до того струсил, что не мог произнести ни слова, когда президент стал спрашивать, как его зовут, а только, словно кукла, моргал глазами.
Тогда Связист попросту залез к нему в боковой карман куртки под спортивным костюмом и достал паспорт.
-Иван Иванович Подыграйлов, москвич, прописан на улице Заводская, дом девять-б, корпус один, квартира сто сорок семь,- читал он вслух,- затем, перевернув страничку документа , продолжил,- та-ак, жена, Мария Ивановна Подыграйлова, дочь – Софья Ивановна… Не судим, не привлекался. - Он вопросительно взглянул на президента , а тот, улыбаясь, спросил гостя:
-Ну что ж, фотографироваться будем?
Уличный артист молчал и моргал глазами , лицо его теперь было не просто белое, а с синеватым оттенком. Он затравленно озирался, по-видимому, ожидая, что его прямо здесь и начнут пытать, а потом увезут в тюрьму. И тут президент весело спросил:
-Так, а где у нас камера?
И двойник грохнулся в обморок.
От неожиданности Связист едва не упал рядом, но вовремя по-спортивному вскочил и оправил элегантную полуспортивную крутку из тонкой закарпатской замши.
Президент секунду оторопело смотрел на гостя, а потом захохотал, догадавшись, о какой камере подумал артист.
-Налей ему водки,- распорядился он,- и потри виски. Мне он нужен здоровый и веселый.
Связист положил на стол приготовленную фотокамеру, сделал, как велел хозяин, и гость очухался от запаха дорогой водки. Ему тут же поднесли целый хрустальный фужер, наполненный до краев. Он выпил, не отрываясь, за минуту, и начал подниматься с ковра.
-Так будем фотографироваться?- спросил, улыбаясь, президент, - только уж, пожалуйста, больше не падайте.
-Да,- неуверенно пробормотал гость,- пожалуйста. Я думал, бить будете…
-Ну что вы,- засмеялся президент,- не наши методы!
Он встал рядом, и Связист защелкал фотокамерой. Через пять минут уличный артист остался в зале один и , немного захмелев, уже с интересом рассматривал царские палаты, рождественскую елку, накрытый стол с красивыми приборами и изысканными закусками. Но прикоснуться к ним артист не решался. Хотя с утра у него еще и куска хлеба во рту не было – жена Машка погнала на работу чуть свет. Он покорно стоял на персидском ковре, боясь двинуться с места, ожидая своей участи и готовый к самому худшему. А самое лучшее для него было бы сейчас, если бы его прямо отсюда пинками спустили с лестницы на любимую улицу, где он так хорошо изображая президента, на которого был похож, как две капли воды.
Вскоре вернулся Связист и встал у дверей .
Президент в это время в своем спортивном костюме вышел за ворота дворца и бодро зашагал на улицу Развлечений, которую еще недавно так внимательно разглядывал в свой мини-телескоп. Выйдя за ворота, он обернулся назад, из будки охраны на него строго смотрел истукан в камуфляжной форме, под которой бугром выпирал бронежилет. «У меня гораздо тоньше, но все равно я выгляжу в нем неуклюже даже в изящных пиджаках, грудь - колесом, все, наверное, замечают, что на мне бронежилет и думают о том, какая опасность мне постоянно угрожает…»
3
Иван Иванович Подыграйлов вздрогнул, когда далеко за его спиной
скрипнула огромная дверь в зал царского дворца, где еще полчаса назад президент пил утренний чай со своими подчиненными и родственниками. К столу подошел его сын Алексей Петрович и, взглянув мельком на гостя, сказал:
-Сорри, па, ай фогот май диск хиа…
Схватив что-то со стола, Алексей Петрович еще раз, повнимательнее, посмотрел на Ивана Ивановича и улыбнулся:
- Клевый прикид у тебя сегодня, на Поляну собрался? – он выжидающе смотрел на гостя, и тот помимо своей воли тихо произнес:
-Ес-с…
-Но я не поеду, у меня от вчерашнего матча с твоим Связистом ноги болят. Мне надо одну забавную игрушку здесь,- он кивнул на компьютерный диск,- посмотреть.
Подыграйлов помолчал, страшно потея, а потом опять протянул:
-Ес-с…
-О кей!- улыбнулся Алексей Петрович и поспешил к дверям.
Иван Иванович подумал : «Какие странные игры у богатых! Ладно, пусть тешутся, лишь бы не били». Он осторожно повернул голову в сторону двери и увидел, что дам стоит Связист. Подыграйлов на цыпочках поспешил к нему и, подойдя, прошептал
-Господин, выведите меня отсюда, я клянусь, что брошу свое порочное ремесло и вы больше никогда не увидите меня на этой улице в образе президента! Простите….
От Ивана Ивановича несло водкой и потом, Связист недовольно дернулся и прошипел:
-Стань назад, иди туда, где стоял. Быстро!
Таких ошибок Связист давно не совершал- он забыл отключить микросистему в боковом кармане пиджака, которая давала возможность Черноуху и генералу всегда слышать его во избежание опасности для президента.
А в этот раз разговор услышал и Рыгальский. Который вместе с Черноухом ,генералом и Анастасией Павловной продолжали рождественское чаепитие в соседнем, малом, зале дворца. Черноух резко поднялся, за ним вскочил с кресла генерал.
-Все, надо войти,- сказал Черноух и скомандовал:
-Генерал, Рыгальский, за мной!
Анастасия Павловна тоже поспешила к мужу.
Они осторожно открыли дверь в зал, где рядом с елкой на персидском ковре стоял Иван Иванович, и, минуя Связиста, которому генерал снова, уже второй раз за это утро, показал свой огромный мужицкий кулак, подтянулись к Подыграйлову. Он стоял, не шевелясь, пот лил у него по всему телу под теплым спортивным костюмом, под которым к тому же была поддета телогрейка его жены, которую ей выдали в ЖЭКе, где она работала дворником. Рыгальский взял его за руку и, отодвинув трикотажный манжет, стал слушать пульс. Потом взглянул в глаза и, почувствовав острый запах водки, сказал:
-Ничего особенного, небольшой перегрев. Может быть, вы разденетесь, господин президент? У камина жарко…
-От-пусти-те,- еле ворочая языком, попросил Иван Иванович,- я больше не бу-ду…
-Что вы не будете, Петр Николаевич?- попробовал уточнить Черноух.
-Представляться президентом на улице,- прошептал Иван Иванович и заплакал.
Рыгальский снова взял его за руку и ласково спросил, заведя глаза к потолку :
-А где – будете?
-Нигде… Клянусь, даю слово. – Иван Иванович рыдал и порывался отступить к дверям. Все окружающее ему казалось сейчас страшным сном, он был готов хоть на корточках выползти из этого блестящего рождественского великолепия царского дворца, в голове у него все смешалось, ему мерещились казематы и стоны истязаемых арестантов по углам.
-Куда же вы, господин президент, останьтесь с нами,- ласково позвал генерал, и Подыграйлов зарыдал еще громче,- будем праздновать Рождество, по-нашему, по-русски. Хотите водочки? Дворцовая, собственного приготовления!
Иван Иванович остановился и вдруг спросил:
-Правда, наша? Не американский рояль?
Все засмеялись, захлопали в ладоши и закричали:
-Конечно, наша, наша «Сивушечка» !
-Тогда я, может, и останусь,- сказала Подыграйлов , - если вы так уж просите.
-Просим, просим, останьтесь, а ну ее, эту Поляну, Рождество празднуют дома.
Анастасия Павловна подошла к нему, расстегнула молнию на куртке и, увидев телогрейку под ней, сказала с упреком в голосе генералу:
-Лев Борисович, вашей фантазии нет предела, придумали новый бронежилет, а мне не показали? Оригинально, весьма оригинально. А не очень тяжело?- обратилась она к Ивану Ивановичу.
-Нет, что вы, в самый раз, особенно на холоде,- ответил он, дрожа.
-Дорогой мой, вы в самом деле перегрелись, давайте переоденемся, пойдемте,- она было потянула его за собой, но Иван Иванович уперся и сказал, кивнув головой в сторону Связиста:
-Нет, я лучше с ним пойду.
Связист с готовностью распахнул двери и, обернувшись к Подыграйлову, увидел, как генерал поднимает свою ручищу, чтобы уже в третий раз за утро показать ему кулак, но опередил его и снизу, из-под полы пиджака, показал кулак первым. И закрыл двери, пропустив впереди себя Ивана Ивановича.
4
Петр Николаевич с непривычки сильно замерз на рождественском морозе, прохаживаясь по улице Развлечений в ожидании заработка. Деньги в его лыжную шапку текли тонким зелено-фиолетовым ручейком. Коллеги удивлялись сегодняшней невезухе Иваныча. Художники, фарцовщики антиквариатом, артисты и циркачи в нахлобученных на лоб мохнатых шапках подходили к нему по очереди и, пыхая паром из разгоряченных водкой ртов , говорили с недоумением:
-Ну ты, брат, на себя сегодня совсем не похож, мало кто в тебе президента признает, так совсем обнищаешь, подтянись!
Грифелов старался смотреть в сторону и надвигал лыжную шапку на самый нос, в ответ на профессиональные замечания уличной нищей богемы неопределенно поддакивал.
Из сочувствия ему то и дело подносили рюмашку. Он не отказывался, принимал на грудь, чтобы совсем не окоченеть на морозе. Его несколько раз спрашивали о Машке и о том, не разродилась ли его Софья Ивановна. Он думал, что – кошка двойника. Оказалось, шестнадцатилетняя дочурка, понесшая по весне от молдавского нелегала Михася.
Наконец, Грифелов заметил показавшийся из-за угла черный джип с тонированными стеклами. Он было двинулся к нему, стараясь незаметно ускользнуть с улицы Развлечений, но его опередил какой-то сумасшедший художник. Пихаясь мольбертом и вонючим ящиком с масляными красками, полез в машину, на ходу выплевывая изо рта сто долларов, зажатые в зубах, крикнул водителю: «Пошел на Тверскую-Ямскую!» - и захлопнул перед носом Грифелова дверцу. Тот обреченно махнул рукой, и машина отъехала. А Петр Николаевич пошел к метро.
Толпа внесла его в бешенные двери, которые так и норовили прибить кого-нибудь зазевавшегося , кондиционеры обдали жаром, в котором перемешивались сотни запахов – от вагонного масла и чебуреков до дорого французского парфюма. Грифелов по-студенчески ловко проскочил в эти забытые двери, вдохнул запахи университетской юности и ощутил непередаваемую радость в душе и легкость во всем теле. Ему захотелось похулиганить, уйти от людей, стиснувших ему бока, напряженно слушавших что-то в наушники плееров. В каждом из этих «игрушек» метался голос Связного, матерившего в три этажа своих подчиненных , что не обещало им ничего хорошего. Поэтому молодые люди еще теснее сжимали тело Грифелова, но ему удалось вывернуться, увязавшись вслед за какой-то бабкой с кошелкой, в которой сидела кошка и орала во весь голос так, что даже перебивала мат Связиста в наушниках у телохранителей.
На станции Анино Петр Николаевич вынул из левого уха прибор, который никто никогда не видел – он имел форму его уха. И никто не догадывался, почему президент , выступая перед аудиторией, часто слегка наклоняет голову влево и делает короткую многозначительную паузу , потом плавно продолжает речь, не заглядывая в текст на подставке. Хотя он всегда там лежал. Бросил «ухо» в урну для мусора и, слегка взявшись пальцами за замок молнии на крутке, сказал : «Это не игра».
«Ладно,- ответил обиженно в мусорную урну Связной,- сам справлюсь, подумаешь – Москва, елки-палки, лес густой…» И оборвал связь со всеми.
5
Домой Грифелов добрался поздно вечером. Жена Маша, пожилая пятидесятилетняя седенькая старушка, открыла дверь и увидела обледеневшего на двадцатиградусном морозе мужа. Лица было не разглядеть из-под лыжной шапки, натянутой по шею. Она заохала, пошла на кухню зажигать газовую колонку, чтобы набрать горячей воды в ванную. Из комнаты вышла, задевая за косяк огромным животом, беленькая девушка и спросила:
-Деньги-то принес? Мне завтра в роддом, а там акушерка не подойдет, если я ей сто долларов заранее не отдам. Мать вон уже и тапки с двойным следом приготовила, чтобы спрятать деньги-то…
-Принес,- прохрипел простуженный Грифелов и выгреб из карманов доллары и евро. Там были и сторублевки.
Дочь брезгливо собрала их и сунула в трехлитровую банку на столе на кухне.
-Эту-то мелочь зачем берешь? На нее только хлеба и купишь,- сказала она.
-Сонька,- зашипела на дочь старуха,- отойди от отца, не видишь – еле живой пришел. Разогрей ему вермишель в кастрюльке, да колбаски подсыпь нарезанной. А то что пустую хлебать…
Но Грифелов замотал головой и достал из нагрудного кармана пакетик быстрорастворимой картошки со вкусом грибов. Софья схватила пакетик и высыпала содержимое в чайный бокал с надписью «Живите в радости!» Она залила туда кипяток из закопченного чайника с толстым слоем накипи внутри, быстро размешала и почти залпом выпила всю картошку, облизнув стенки пустого бокала. Маша покачала головой :
-Ну совсем с ума сошла, все подряд хватаешь, без разбору. Вот родишь разбойника, он нам с отцом зубы-то повыбивает. –И приказала мужу,- лезь скорее в воду, а то заболеешь, а лечить-то нечем и не на что, здесь с Сонькой хотя бы разобраться, тут ты еще по ночам шляешься. Небось, наподносили дружки-то? Сталин был сегодня? Мне его Зинка звонила, вроде бы у него что-то с желудком.
-Не-ет,- прохрипел из ванной Петр Николаевич,- только Деникин со мной ходил.
-Кто-кто?- не поняла жена и, махнув сухонькой ручкой, пошла на кухню разогревать мужу вермишель в алюминиевой кастрюльке.
Из ванной Грифелов вышел все в той же лыжной шапке, натянутой на глаза , в старом полосатом халате Подыграйлова и в перчатках.
-С руками-то что?- испуганно спросила дочь, неужто отморозил, мы же тебе рукавицы сшили с двумя пальцами, чтобы сигарету держать. Куда дел?
-Потерял, наверное,- хрипло ответил Грифелов,- а руки подморозил. Буду греть. Поем потом, сейчас пойду спать.
-Странно как-то ты говоришь,- нахмурилась Софья.- Обиделся за картошку? Ну мне хочется, ничего поделать с собой не могу, есть хочу!
Войдя в комнату, он увидел, что жена уже лежит с краю на разложенном диване и, накрывшись цветастым ватным одеялом , смотрит телевизор. На экране мелькало веселое разноцветное искрящееся Рождество. Петр Николаевич сел в старое кресло в углу и начал смотреть на телеэкран. Он ждал новостей. Наконец, информационная программа началась. Но новости были, в основном, из-за рубежа – об отдыхе богатых россиян за океаном и о наводнении на турецких курортах. Грифелов не заметил, как уснул.
Разбудил его страшный вой. Это кричала Софья, которой приспичило рожать. Мать бегала по комнате, спотыкаясь о ноги Грифелова и без устали крестилась и причитала. Петр Николаевич вскочил и по-военному скомандовал :
-Срочно в больницу, это что за суета? Скорую!
-Да звонили, уже пять раз звонили, пока ты спал,- причитала Маша сквозь непрерывающийся вой Софьи.
-Ну и что? – Грифелов машинально натягивал свой спортивный костюм,- почему их еще нет?
Маша вдруг остановилась и внимательно посмотрела на мужа.
-Ты там рядом с Кремлем в самом деле разум потерял? Ты что, взаправду президент ? Сейчас они к нам и помчались!
-А такси?- растерянно спросил Грифелов.
-Деньги давай, тогда вызовем,- крикнула Софья.- До роддома не меньше пятисот рублей нужно заплатить, а ты только на акушерку да на лекарства принес. Еще памперсы нужны, детское питание, я вообще не знаю, как меня рожать примут без всего этого!
Грифелов растерянно стоял посреди комнаты, не зная, что предпринять.
-Когда «Волга» еще бегала, легче было, а теперь вон гниет во дворе под снегом, на запчасти тоже никак не заработаешь своим президентством,- говорила Маша, проверяя вещи Софьи, уложенные в большой целлофановый пакет.
Сквозь крики дочери они еле услышали звонок в дверь. Приехала «Скорая». Маша попросила:
-Ты уж поезжай сам, у меня сил больше совсем нет, я в этом роддоме Богу душу отдам.
Грифелов подхватил Софью под руку и повел к машине, куда уже торопливо спустился врач и нетерпеливо дожидался, когда подтянется роженица.
6
Ехали медленно, на узких улицах машина еле пробиралась по сугробам, а какие-то подвыпившие идиоты стучали ей по боку и орали, пугая врача и Софью. В приемном покое она корчилась от боли, а дежурная медсестра лениво заполняла карту.
-Да она же сейчас родит, прямо в коридоре,- не выдержал Грифелов.
-Не мешайте, папаша,- оборвала его медсестра и невозмутимо продолжала писать, спрашивая одно и то же у обезумевшей Софьи,- как тебя зовут, сколько тебе лет…
«Гестапо отдыхает…»,- обескуражено подумал Грифелов.
Тут Софья вдруг завалилась на бок и закатила глаза. Он испугался и заметался по коридору, но медсестра даже и не думала звать врача, повторяя свои дурацкие вопросы. Софья повернулась к стене и тихо сказала : «Отойдите, дайте мне умереть». Петр Николаевич заплакал. Он рванул на себя дверь, которая вела в отделение, но медсестра прытко подскочила и ухватила его за куртку спортивного костюма. Лыжная шапка у него слетела с лица, он хотел вырваться и обернулся. Медсестра ахнула и выпустила его куртку, со всего маху сев на кафельный пол. Грифелов снова надвинул шапку на брови, подтянул воротник куртки к подбородку и погрозил медсестре пальцем. Она побежала за врачом.
Через пять минут Софью увезли рожать.
-Это скоро?- спросил Грифелов. – Я бы хотел поговорить с врачом.
-Сейчас придет, ребенка выгнет и придет.
-Как это – вынет?- не понял Петр Николаевич.
-А так, кесарево сечение у вашей… кто она вам там,- недовольно сказала медсестра и уткнулась в свой журнал.
Грифелов промолчал. Действительно через двадцать минут к нему вышел врач, молодой чернявый мужчина, и, разглядывая записи в журнале, который забрал у медсестры, сообщил:
-Поздравляю, у вас мальчик. Но почему поздно привезли? Еще бы минут десять потянули – и …
-И что?- строго спросил Грифелов.
-А ни-че-го,- ответил доктор, отрывая взгляд от журнала. -Но все обошлось, езжайте домой, вас все равно к нам не пропустят. И привезите все, чего не хватает. Вот здесь написано: памперсы, детское питание…
Грифелов кивнул головой и пошел на улицу.
-Даже спасибо не сказал, вот публика пошла,- вздохнул врач.
-Какое спасибо, это же нищета,- сказала медсестра,- я их уж здесь мурыжила-мурыжила. Думала хоть шоколадку вынет из кармана. Да там, видно, кроме дырок, нет ничего. Какие памперсы! Вся задница у ребенка сгниет, пока шесть дней здесь в пеленках будет валяться. Да и заберут ли еще домой, вот в чем вопрос. Я таких знаю, насмотрелась.
-Когда права, тогда права,- улыбнулся врач и пошел в отделение.
Минут через пять Петр Николаевич вернулся в приемное отделение роддома. Он подошел к дежурной медсестре и тихо попросил:
-Вы не одолжите мне пятнадцать рублей на метро? Впопыхах деньги дома оставил.
-Мужчина,- процедила сквозь зубы медсестра,- вы что, думаете, в сказку попали? Да за вами здесь еще долги!
-Ну пожалуйста,- попросил Грифелов и попытался дотронуться до руки дежурной.
-Отстаньте, гражданин, милицию вызову,- крикнула она.
Петр Николаевич не заметил, что на него внимательно смотрит старушка, притулившаяся на стуле в углу приемного покоя. Она теребила в руках пушистые перчатки и с волнением слушала его разговор с медсестрой. Старушка тихо позвала Грифелова:
-Подойдите ко мне, молодой человек, я дам вам денег на метро.
Вынула из кармана малюсенький кошелечек и выцарапала оттуда десятку. Еще пять рублей наскребла мелочью. Грифелов взял деньги, сказал: «Большое спасибо, я верну, дайте адрес». Но старушка махнула пушистой перчаткой и ответила тихо : «Не надо. Езжайте домой, а то замерзнете на таком морозе».
Грифелов снова подошел к дежурной.
-Ну чего вам еще?- недовольно спросила она,- вы уйдете или нет?
-Можно мне позвонить домой, сообщить жене?
-Да что же это такое, наконец!- взвыла медсестра.- У нас служебный телефон, и больница за него платит. Боль-ни-ца, а не вы, поняли меня? Все, ступайте отсюда!
Петр Николаевич ушел, так и не позвонив домой Маше, чтобы успокоить ее и сказать – дочка Софья родила мальчика.
7
Добравшись домой, Грифелов застал Машу в полубессознательном состоянии на диване. У нее подскочило давление, женщина едва дышала.
-Упокойся, Маша,- сказал Петр Николаевич, трогая женщину за плечо.- Все уже кончилось.
-Что?- слабо простонала жена,- что кончилось, что с Софьюшкой?
-Мальчика она родила.
-Родила? Когда?
-Да вот,- Грифелов сдвинул рукав куртки, чтобы посмотреть на часы и быстро надвинул манжет обратно, чтобы не вылез «Ролекс»,- часа три назад.
-Что же ты не позвонил мне, злой человек, я едва не умерла. Рассказывай, как было там…
-Было тяжело. Но все обошлось. Ей сделали кесарево сечение и…
-Что сделали?- прошептала Маша и завалилась навзничь.- Почему, плакала она,- зачем они изувечили моего ребенка? Ведь ей и семнадцати нет, а всю исполосовали. Это потому, что мы нищие. А с нами разговор короткий, никто церемониться не будет. Жива осталась и ладно, а что инвалид теперь на всю жизнь, это их, извергов корыстных, не касается!
Грифелов растерянно стоял рядом с диваном. А Маша все плакала, мелкие слезинки текли по ее впалым морщинистым щекам.
-Ступай на кухню, поешь. Там вермишель еще осталась, я не стала есть, тебя ждала, тебе надо с устатку и с мороза,- сказала она, утирая лицо простыней.
Петр Николаевич пошел на кухню, там посреди стола стояла литровая банка, в которую Софья сунула заработанную им сотню.
-Может, я в магазин сбегаю, чего-нибудь принесу, здесь деньги остались,- крикнул он из кухни.
-Не трогай, не смей!- всполошилась Маша и тяжело поднялась с дивана.- Это завтра в роддом, молока куплю, йогурта баночку. Отнесешь, а то у Софьи молока не будет с голодухи.
-Ладно,- пожал плечами Грифелов и сел за стол. Но есть не стал.
-Ты что, голодовку объявил? А сил хватит завтра на морозе по улице мотаться? Да еще в роддом надо тебе съездить.
-Не хочу, ешь ты,- сказал Грифелов.- Я вот чайку выпью и пойду во двор «Волгу» посмотрю. Может, чего придумаю. А то сегодня в роддоме на метро пришлось пятнадцать рублей у какой-то старушки занимать.
-И дала?
-Да, милая старушка, как бы ее найти, деньги вернуть.
-Сначала пойди, заработай.
-А что, тебе пенсию еще не приносили?- вдруг спросил Грифелов.
Маша выронила ложку, и вермишель выпала ей на старый байковый халат.
-Ты спятил или напился чего-нибудь такого…- жена изумленно смотрела на мужа.- Какая пенсия, мне еще пять лет до нее полы в ЖЭКе мыть. Мы же с тобой одного года!
-Прости, это я от страха память, наверное, потерял. Частично,- сконфузился Петр Николаевич.
-Можно подумать, тебе эту память впервой терять,- проворчала Маша,- и что ты все время в своей шапке по дому ходишь? А что с костюмом? Какой-то другой, кажется. В «секонде», что ли, обменял?
-Ну да, в секунде, в этой, я заходил нынче…
-Все, не могу я больше тебя слушать. На, бери ключи от машины и иди к своей «Волге». Мне надо вещи в роддом Софьюшке собрать. – Маша покачала головой, обирая вермишель с халата,- хоть бы один памперс купить. И детское питание, пусть наше, отечественное. Ты уж потрудись там, на улице, поактивнее поприставай к иностранцам, может, сегодня побольше подадут?
-Попристаю, обязательно,- кивнул Грифелов и, взяв ключи, вышел из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.
Он сразу нашел «свою» машину. Черная 24-я «Волга» была единственным отечественным экземпляром в ровном строю приткнувшихся у тротуара перед домом иномарок. Петр Николаевич поковырял ключом в замке, дверь открылась. Он залез на широкое водительское сиденье и попробовал завести двигатель. Ничего не получилось. Зажигалкой осветил салон, поводил под панелью, нашел крючок капота и надавил. Капот приоткрылся. Уже светало, а белый снег добавлял света на улице. Грифелов откинул капот, перед ним открылось черное нутро древней представительской машины 1980 года выпуска. Несмотря на старость, она имела ту же гордую стать, от которой когда-то замирало сердце у любого прохожего, когда такой автомобиль, особенно черного цвета, проносился мимо. Каждый знал : «Едет начальство».
Грифелов внимательно рассматривал черные внутренности этой все еще статной «старушки». В свое время он закончил авиастроительный институт с отличием. Ему не стоило труда понять, почему пожилая «дама» встала на прикол. Он отжал кнопку массы, покрутил регулятор карбюратора, вывинтил первую свечу, внимательно осмотрел и, вытянув из куртки капроновую нить, замотал резьбу. После этих манипуляций свеча вошла прочно на место. Грифелов закрыл капот, с силой нажав на крышку, и снова сел в машину.
Включил зажигание, панель осветилась зеленым светом, стрелки приборов дрогнули. Но заводиться старушка не спешила, фыркала и замирала. Он долго жал на педаль , выжимая спасительную искру. Наконец, движок заработал, громко и натужно, как на дизеле. «Во, машина,- усмехнулся Грифелов,- зверь.» На него снова нахлынули воспоминания молодости, когда он и мечтать не мог даже о «Жигуленке», а уж о «Волге»! А сейчас он сидел в ней и ощущал себя секретарем обкома партии, не меньше. И сердце его замирало от этих тщеславных юношеских ощущений, по телу разливалось тепло. Это заработала печка, ласково обдувая ноги снизу спасительным теплом.
Грифелов убрал ручной тормоз, перевел длинный рычаг коробки передач с «нейтралки» на первую скорость, потихоньку отпустил сцепление и повернул огромный руль с оленем, упиравшийся ему в ноги, вправо. Он нажал на газ и машина тронулась со двора. Теперь Грифелов был свободен и независим от житейских невзгод и ехал на улицу Развлечений за заработком на памперс и детское питание для младенца шестнадцатилетней Софьи.
В то же время из-за угла дома показался черный джип с тонированными стеклами, въехал во двор и остановился на месте «Волги». На секунду в салоне мелькнул огонек зажигалки, и снова стекла дорогой машины загадочно чернели в сумерках зимнего рассвета. Рождество продолжалось.
8
Утро рождественской недели Иван Иванович Подыграйлов встретил в роскошной постели с резными деревянными спинками и ортопедическим матрацем, накрытым черными атласными простынями, в которую его уложил, вымыв в травной ванне и напоив каким-то чудесным отваром из тонкой фарфоровой чашки, Связист. Как только Иван Иванович открыл глаза, тот же Связист подошел к окнам и стал раздвигать, нажимая кнопки на дистанционнике, шторы из тонких деревянных пластин. За ними показались пурпурные бархатные портьеры. А за ними – прозрачные, из белого шелка с золотым шитьем. Подыграйлов уже не просил отпустить его. Он молчал и ждал, что с ним будут делать дальше, ожидая самого худшего.
Ночью он не спал, а притворялся, крепко сжимая веки и старательно прислушиваясь к движениям Связиста и слуг. Он не мог понять, что с ним происходит, в голову лезли отрывки из детских книжек, которые он почти забыл. О принце и нищем, о короле, которого, кажется, отравили, о злодеях-министрах, хотевших присвоить власть… Иван Иванович решил, что ни крошки не возьмет в рот. Но тут же припомнил, что в книжках описывались случаи отравления царственных особ одеждой с ядом. Голова у него раскалывалась от самых страшных предположений. И он то и дело повторял про себя : «Ну и попал ты Ваня, на всю катушку …»
-Пора вставать, Петр Николаевич,- сказал ласково Связист.- Дела ждут. В приемной ожидают премьер-министр, его зам и генерал. Сегодня у вас серьезное совещание, подготовка к экономическому форуму.
-Уже ждут?- обреченно спросил Подыграйлов.
-Да.
-А что будут решать?
-Разное. Но решать будете вы, а они – выполнять.
-Я?
-Вы, разумеется. Разве забыли?
-Да что я могу решить, какие у меня права?- попытался возразить Подыграйлов.
-Все. Абсолютно все,- сказал Связист и распахнул двери спальни президента.
В нее тут же вошли парикмахер, маникюрша, массажист, стилист и портной. Они стали ровным строем перед кроватью президента и выжидающе смотрели на Подыграйлова. За ними вошла в развевающемся серебристо-голубом пеньюаре Анастасия Павловна, присела на край кровати, погладила Ивана Ивановича по щеке. Он тут же натянул черную атласную простыню до самых глаз. Анастасия Павловна засмеялась и сказала:
-Петенька, мы с Сашурой собрались в Лондон, на аукцион, ты не возражаешь? Может быть, привезем что-нибудь тебе в подарок, такое необычное…
-Не возражаю,- просипел Подыграйлов,- езжайте в свою Англию… на аукцион этот.
-Петенька, а что у нас с голосом?- озабоченно спросила Анастасия Павловна, пытаясь откинуть простыню с лица мужа.- Почему хрипим? – Она строго посмотрела на Связиста.- Быстро, врача, распустились, голубчик, не следите, как надо. Это плохо.
В голосе супруги президента Связист уловил металлические нотки, которых он боялся подчас пуще, чем строгости самого. Связист засуетился, тихо и решительно что-то сказал себе в галстук. Через пять минут в спальню вошел доктор Рыгальский в сопровождении двух специалистов, медицинских светил страны, директоров НИИ- отолоринголога и кардиолога.
-Начинайте обследование,- приказала Анастасия Павловна и обратилась к мужу,- наша с Сашурой поездка отменяется. Подарки тебе принесет отечественный Дед Мороз.
-Да не надо обследования,- засипел из-под простыни Подыграйлов, решивший, что теперь его точно прикончат на этой роскошной кровати. Чтоб она провалилась куда-нибудь. Ему страшно хотелось в это мгновенье оказаться в своей «хрущобе» на старом диване рядом с любимой женой Машкой, в своем замызганном и истертом до дыр полосатом махровом халате. И вдруг он вспомнил, что Софья должна не сегодня-завтра родить. «А. может, уже родила? Да как же она в роддоме без денег, там этого не любят. До смерти замордуют девку, а поданные ему за показ «президента» на улице доллары и евро остались в карманах его спортивного костюма, который этот гад Связист куда-то уволок…» Подыграйлов заволновался и едва не расплакался. Увидев мокрые глаза мужа из-под простыни, Анастасия Павловна озаботилась еще больше и прикрикнула на врачей:
-Начинайте, что медлите?
Увидев, как в дверь спальни просовывается голова генерала, она с упреком сказала:
-Вот видите, до чего ваши навороченные бронежилеты доводят. Президент вспотел и простудился. Думайте, генерал. Думайте, то ли вы делаете!
Генеральская голова тут же ретировалась , и дверь спальни осторожно закрыли телохранители.
Анастасия Павловна ушла давать другие распоряжения по царскому дому, а Подыграйлов, убедившись, что ее нет в спальне, набрался духу и хрипло скомандовал:
-Всем уйти кроме Связиста. Один врач может остаться.
-Кто?- коротко спросил Рыгальский.
-Который по горловым болезням.
Весь отряд обслуги ровным строем двинулся к выходу. Подыграйлов облегченно вздохнул. Он откинул простыню и разрешил врачу послушать свою грудь и спину, постучать по ней и даже позволил медсестре взять кровь из вены и из пальца. Подумав про себя: «Черт с ними. Пусть обследуют, когда еще придется – денег-то нет, какие там анализы и врачи . А горло-то и правда все время болит».
Врачи вышли, и Подыграйлов пошел в ванную комнату, по размерам похожую на танцевальный зал в клубе, куда он бегал в юности, только отделанную, как и подобает комнате во дворце. Тут же за ним вошли массажист и парикмахер. За ними - стилист. Портной ждал своей очереди в огромной гардеробной, за стеной спальни. Все они трудились над телом и лицом президента, ухаживая за ним и холя изо всех сил и по самым современным рецептам омоложения и оздоровления человеческого тела.
Генерал тем временем ловил за рукава халатов врачей и с волнением спрашивал:
-Ну что, братцы? Как там? Не подведите, ведь выборы на носу, что делается-то,- он стенал тонким голосом, как баба на сносях.
Вдруг в приемную вошла медсестра, щеки ее пылали. Генерал замер. Но она ничего не сказала. Врачи спешно пошли за ней. Через несколько минут все вышли со спокойными лицами.
-Да что же вы молчите,- взревел генерал.- Докладывайте немедленно!
-А нечего докладывать, все в порядке, подумаешь, группа крови поменялась, это бывает… с возрастом, - сказал Рыгальский.
-И все?- уточнил генерал.
-И все.
-Ну смотрите у меня!- погрозил он им своим кулачищем, отчего Рыгальский лишь осклабился.
9
После медицинского обследования Связист сообщил Подыграйлову, что через час намечено расширенное заседание правительства, который проведет сам Черноух.
-А мне что делать, туда идти?- обреченно спросил Иван Иванович.
-Нет, мы послушаем в вашем кабинете во дворце.
-Это хорошо,- обрадовался Подыграйлов, оттягивая тесный воротничок рубашки, купленной в Лондоне Анастасией Павловной и подаренной ему к Рождеству. Галстук за тысячу долларов, кажется, был готов удушить его. Иван Иванович хрипел еще сильнее, чем перед медосмотром. Но Связист на это абсолютно не реагировал. Он спокойно провел Подыграйлова в его кабинет и, раздвинув дистанционником бесшумные шторки на стене, включил огромный монитор. Весь состав правительства сразу оказался в кабинете у президента, так что Подыграйлов даже отшатнулся к двери – так силен был эффект присутствия министров. « И во дворце их только по телевизору показывают,- подумал удивленно он,- а есть ли они все на самом деле?»
Связист посадил его за огромный стол с дорогими письменными приборами из малахита, положил перед ним стопку бумаги.
-Мне что, надо все записывать?- испугался Иван Иванович.
-Не обязательно,- деловито ответил Связист,- можете делать пометки, а можете просто говорить вслух, здесь идет запись ваших слов и, если требуется, звук переключается в зал заседания.
-Лучше я на бумаге…- пробормотал Иван Иванович.
-Это все равно,- пожал плечами Связист.
Черноух строго осмотрел ряды своих подчиненных, чинно сидевших за изящными компьютерами перед крошечными микрофонами. И начал речь. Иван Иванович плохо понимал, о чем она. Зато Связист слушал с интересом.
-Появились данные Всемирного банка развития. Они убийственны для нас, если посмотреть на сегодняшнее соотношение сил в нашей экономике. Самое большое через 15 лет размер мирового рынка высокотехнологичной продукции и услуг как минимум в 10 раз превысит ценовые объемы рынка сырья и энергоресурсов. Мы сейчас, судя по современным критериям оценки доли мировой наукоемкой гражданской продукции в национальных экономиках, смотримся бедными родственниками на фоне преуспевающих стран. Так, в США эта доля составляет 36 процентов, в Японии- 30 процентов, в Германии- 16, в Китае – 6, а у нас – всего 0,5 процента!
-Но у нас семипроцентный рост ВВП!- возразил вице-премьер Собакин.
-Обеспеченный за счет сырья и энергоресурсов. Доля промышленности падает, нормы прибыли в отраслях отличаются как нищие от принцев,- строго продолжал, отвечая на реплику своего зама, Черноух.
-Это что же получается, мы летим в пропасть?- тихо спросил Иван Иванович.
И все члены правительства повернули к нему головы, внимательно прислушиваясь.
Подыграйлов понял, что оплошал. Но тут же поправился:
-Продолжайте, продолжайте,- сказал он и уткнулся в чистый лист бумаги. Будто что-то изучал там.
Связист одобрительно кивнул головой – он стоял рядом с монитором. Иван Иванович облегченно вздохнул. До окончания закрытого заседания правительства он просидел молча, опустив голову. Однако снова взглянуть на монитор его заставил какой-то стук. Он поднял от листа бумаги глаза и увидел, что Связист , как глухому, широко раскрывая рот, что-то беззвучно говорит ему. Иван Иванович прочитал по его губам «Спасибо». И повторил за ним вслух «Спасибо». Члены правительства в ответ угодливо заулыбались. Монитор погас.
Подыграйлов собрался было встать со стула, как в кабинет вошел Черноух. Он спросил:
-Ну как, Петр Николаевич, не слишком круто, не обидели мы нашего заклятого дружка Смита, как считаете? Ждем вашего решения, чтобы передать документы на обсуждение в думу. Надо внести изменения в бюджет, а то предвыборной гонки не выдержим.
-Ну что ж,- просипел Иван Иванович,- передавайте.
Он внимательно следил за лицом Связиста и увидел на нем одобрение.
-Хорошо,- обрадовался Черноух, а вы все-таки подлечитесь, не рискуйте здоровьем. Поклон супруге.- раскланявшись, он вышел за двери спиной.
-А мне что делать?- растерянно спросил Подыграйлов. – Когда вы меня домой отпустите? Не надоело вам меня еще мучить?
-А вам, Петр Николаевич,- ответил невозмутимый Связист,- пора садиться за этот стол и писать тезисы своей предвыборной программы.
-Шутишь?
-Какие шутки, до президентских выборов осталось три месяца. Времени у вас в обрез. Конечно, над программой работает команда, это так, но и от вас что-то должно лечь к ним на стол.
-Значит, ты серьезно мне это говоришь?- засипел Иван Иванович,- вот так прямо сяду и напишу за всю страну, как ей жить и тому подобное…
-Абсолютно серьезно.
-Ну тогда ладно. Неси мне свою «Сивушечку» и пару огурцов на блюдечке с голубой каемочкой. У вас ведь такие есть, или я в сказку попал?
-Минуту,- сказал Связист и нажал на дистанционник.
Двери кабинета президента распахнулись и вошел официант с серебряным подносом, на котором стоял хрустальный графин с водкой, хрустальная рюмка и хрустальное блюдечко с голубой каемочкой с двумя маленькими пупырчатыми огурцами.
Все это поставили на президентский письменный стол, после чего Иван Иванович остался в кабинете один. Он молча плакал, вытирая слезы рукавом пиджака от Версаче. Немного погодя встал и подошел к окну, у которого стоял мини-телескоп. Иван Иванович заинтересовался , взглянул в дырочку и едва не свалился на паркет. Перед ним как на ладони была его улица Развлечений, а по ней прохаживался в своем спортивном костюме он сам, собственной персоной. И иностранцы подавали ему доллары и евро. Он отчетливо видел эти зеленые и сиреневые бумажки.
Вдруг Иван Иванович заметил чернявого парнишку, который приставал к нему, толкал и многозначительно держал правую руку в кармане куртки. Подыграйлов замер, наблюдая, как его будущий зять-нелегал молдаванин уже машет ножиком перед его носом, вот-вот полоснет по щеке. Подыграйлов машинально закрыл лицо рукой, но вдруг молдаванин как-то странно споткнулся и , скорчившись, упал на снег, подтаскивая ноги к подбородку. А он, Подыграйлов, как ни в чем не бывало, пошел дальше, навстречу всем, кто желал с ним сфотографироваться.
-Нет, это не я, это сон какой-то,- с ужасом подумал Иван Иванович, может, меня опоили здесь волшебным снадобьем?
Он сел за стол и выпил водки. На душе немного полегчало.
10
Чернявый молдаванин пристал к Грифелову на улице с вопросом : когда тот перепишет на него свою квартиру, как и обещал, чтобы он женился на его Соньке и признал ее пузо законным? Это был жених дочки Подыграйлова Михась Мунтяну, хитрый молодой разбойник из солнечной страны, откуда он приехал, спасаясь от крайней нищеты. Ловил Мунтяну свое счастье с помощью обычного мошенничества и ножика, сделанного в последнюю отсидку мастерами-сокамерниками. Счастье его было совсем близко еще вчера, а сегодня Михась получил страшный удар в пах от будущего тестя, будто тот всю жизнь только и занимался с боксерской грушей. Падая почти в беспамятстве от боли на тротуар, Михась подумал, что его детородным способностям пришел конец и Сонькино пузо было последней в его жизни попыткой размножения человеческого рода.
Но будущий тесть скоро вернулся и подобрал Михася, потащил его под руку долой с улицы Развлечений. За углом он усадил его в старенькую «Волгу», на которой когда-то возили секретаря Заводского райкома партии, а потом почти за так продали машину из райкомовского гаража ее водителю, потому что в срочном порядке меняли для новой власти «Волги» на джипы. Затолкав будущего зятя на заднее сиденье, Грифелов сказал:
-Квартиру получишь, но сначала поедешь в роддом и скажешь моей дочери, что любишь ее и женишься сразу, как только выпишут из больницы с ребенком.
-А что, уже родила?- промычал, превозмогая боль, Михась.
-Родила сына тебе, придурку, да что-то радости не вижу.
-Почти до смерти забил и радоваться еще заставляет,- захныкал Михась.
-Ладно, пили отсюда,- Грифелов толкнул дверцу «Волги» и выпихнул парня наружу.
-А на что я доеду до роддома?- запыхтел тот.
-На деньги!
-На какие?
-На русские,- коротко бросил Грифелов и завел мотор.
«Волга» взревела и плавно тронулась с места, кокетливо покачивая своими широкими черными «бедрами». Михась поплелся на вокзал добывать русские деньги на памперсы и детское питание в роддом. Душу его согревала мысль о скорой прописке в собственной квартире в Москве и окончательном переезде в столицу новой родины. А в паху-то все-таки болело от мощного пинка тестя… Но это его уже мало тревожило. Главное - были перспективы, и ему есть о чем написать маме и восьми братьям, которые давно ждут не дождутся от него весточки.
Петр Николаевич больше не поехал домой, к Маше. Он знал, что теперь о ней и о Софье позаботится этот непутевый молдаванин. А у него были совсем другие дела. Пора выходить на связь. Встреча со Связистом у него была назначена на первый день Рождества в клинике пластической хирургии знаменитого Славы Крольчина. Именно в этот день Грифелов ложился на операцию, после которой должен был как бы родиться заново.
11
Иван Иванович сидел за письменным столом в президентском дворце и пил из хрустальной рюмки «Сивушечку». С каждой выпитой рюмкой у него прибавлялось решимости и даже злости. «Ну я вам сейчас напишу все про нашу жизнь!- задорно думал он ,- хотите программу развития? Будет!» Он было взялся за ручку с золотым пером, но тут же отложил ее и замер от внезапной мысли. « А может , это – мое великое предназначение, ведь просто так ничего не делается. Может, меня сюда как агента специально заслали, от народа… А народ-то ждет справедливости, счастья, радости… В чем же все это заключается?»
Иван Иванович даже растерялся. Для него, к примеру, радость в данный момент – купить Софьюшке в роддом памперсы и детское питание, на которые никак не хватало его подаяния на улице Развлечений. А разбойнику - Михасю, скажем, нужна его квартира. А для Маши – койка в санатории. А для его крутого соседа-предпринимателя – новая тачка за сорок тысяч долларов. Ну а как тут напишешь одну программу - для каждого припасена своя нужда Отдельная. А вместе перемешивать все желания нельзя.
«Ладно,- подумал Иван Иванович,- буду думать более масштабно, обобщать. Разделю-ка я наших граждан на группы и подумаю, что каждой нужно, а не для одного какого-нибудь моего соседа или Михася». И он начал думать, пробуждая важные государственные мысли водочкой. Ему принесли уж третий графинчик, уже жена Анастасия Павловна волновалась, заглядывая в двери, но он никого не хотел видеть и слышать. Он писал народную программу.
Начал он с самых низов – с тех, у кого вообще не было средств к существованию. Под пунктом первым шли обитатели свалок. Иван Иванович очень уважал свалки как основной способ пропитания. Там он часто, когда нужда совсем подпирала, добывал и копченый сервелат, и масло в пачках, и шоколадные конфеты для дочки, и стиральный порошок для Машки, и даже одежду им всем. Их Заводская свалка спасает от голодной смерти многих . На ней питается, к примеру целый подмосковный город, в котором обанкротили завод.
Он писал: « Необходимо все свалки пронумеровать, проложить по ним улицы, землянки и картонные коробки также пронумеровать и снабдить буржуйками для обогрева. Для выпуска буржуек организовать специальное производство. А если не будет хватать картона на строительство временного жилья для бедных, то увеличить выпуск его на картонных фабриках». Подумав, сделал сноску: «Нужен особо прочный картон, как на домах у американцев».
Еще об одной категории нищих государству стоило позаботиться особым образом. Подыграйлов написал: «Просящих у супермаркетов и на рынках одеть в униформу по сезону, и милиционерам следить, чтобы им подавали милостыню с уважением, а «крышующих» этих несчастных выловить и пересажать. Кроме того, необходимо наладить на заводах выпуск особо удобных тележек и спецодежды для сбора отходов в мусоросборниках и на свалках. Особо отличившимся в сборе и сдаче на пункты вторсырья всего, необходимого стране, присваивать специальные награды, выпуск которых также организовать на заводах.
Для бродячих и уличных артистов, художников и циркачей у Пдыграйлова была намечена отдельная программа. Он написал: «Эту категорию творческих людей, в силу особого значения их творчества для поднятия настроения у населения, зачислить в штат на работу в особый отдел в министерстве культуры, ежемесячно выдавать им зарплату, а заработанное на улице считать сверхурочными и не облагать налогами».
-Хорошо-то как!- сказал вслух Иван Иванович.- Теперь мои ребята запоют во весь голос! И народ порадуется…
Дальше шла особо тяжелая категория граждан – проститутки. Иван Иванович вспомнил бесконечные мировые споры о том, надо или нет эту профессию делать открытой и облагать ее налогами. Подыграйлов поморщился и сказал : «Безобразие-то какое. Нет, мы пойдем другим путем». Он написал в своей программе: « Все брачные агентства должны снова зарегистрироваться с тем, чтобы получить лицензию на особый вид создания брачных союзов : каждой проститутке необходимо найти мужа, который будет кормить, обувать и одевать ее, а также следить за ее поведением и обеспечивать полезной работой. Брачные агентства, занятые таким видом деятельности, должны субсидироваться из государственной казны».
Иван Иванович прочитал написанное и удивился тому, как ладно у него получается составлять государственные программы. Слова- то все умные какие, словно кто их диктует за спиной…- он невольно обернулся и посмотрел на дверь. Там было пусто, Связист исчез.
И тут Подыграйлов вспомнил про дачу, которую у него начисто разорили и сожгли бомжи. « Наладить выпуск самострелов для продажи хозяевам дач и разрешить их устанаваливать безнаказанно, даже если вор падет от самострела»,- написал он следующим пунктом, но тут же подумал – а не круто ли берет? Да, нестыковка получается : то он бомжам велит униформу раздать, то разрешает стрелять их без суда и следствия самострелами. «Ну вот какую здесь программу напишешь, если все вкривь и вкось в нашей жизни?»- горестно вздохнул он. Но все-таки не стал вычеркивать пункт о самострелах, оставив его на рассмотрение правительства, а принялся думать, как помочь детям-инвалидам, которых бросили отцы.
Эта печальная мысль пришла ему в голову не случайно. Он не знал, что у него родился внук, здоровый мальчик, но помнил : Софьюшкин хахаль Михась, проклятый молдаванин, пил и колол под язык какую-то муть. Подыграйлов очень волновался, не станет ли ребенок инвалидом? А кого тогда винить? Все, конечно, укажут на них с Машкой и Софьюшкой, Михась же исчезнет в неизвестном направлении, чтобы делать еще незнамо сколько уродов. «Не-ет, милок, так не пойдет, наплодил убогих - плати сам!»- зло размышлял Подыграйлов и изложил свою мысль в программе следующим образом: «Родителей детей-инвалидов всех поголовно проверять и устанавливать, кто виноват в уродстве потомства. Платить за свою вину должны оба. Но больше и пожизненно тот, кто виноват сильнее». Иван Иванович подумал и добавил: «По освидетельствованию врачей». Далее он предлагал создать целый отдел в министерстве внутренних дел, которое будет вести контроль за материальным обеспечением пострадавших детей более виноватыми родителями, разыскивать сбежавших и привлекать к ответственности. «Только уголовной», – решил он.
Однако ему тут же нарисовалась картина, как пьяного, обколовшегося Михася лупцуют в милиции за его отцовскую провинность. Жалкий худой Михась захлебывается кровавыми соплями, просит о пощаде… «Нет! Так тоже не пойдет»,- вздрогнул от увиденной картины Иван Иванович и призадумался. Он вспомнил, кто из ментов сильнее всего лютует у них на улице Развлечений, кто не раз его самого за шкирку таскал в отделение за то, что он изображает президента и, якобы, порочит его образ, – те, которые отслужили в «горячих точках». Эти вообще беспредельщики, у них , наверняка крыша едет. Там, в боях, они, конечно, такие и нужны, а вот с мирным населением… Подыграйлов склонился над своим листком и написал отдельным пунктом : « В целях безопасности мирного населения и ограждения его от случайных телесных повреждений при задержании не допускать к операциям милиционеров, отслуживших срок в «горячих точках», а с почестями провожать их на заслуженный отдых на три года».
-Вот так,- сказал Иван Иванович и облегченно вздохнул. Он чувствовал, что невыносимо устал и сейчас запросто может свалиться под этот огромный резной стол. Подыграйлов хотел встать, но боялся и ждал, когда войдет Связист. Вместо него в кабинет впорхнула Анастасия Павловна. На ней было черное шелковое платье и огромное манто из чернобурки.
-Дорогой,- весело сказала она,- я все-таки решилась тебя побеспокоить, пойдем, гости собрались. Семен Михайлович и Лев Борисович заждались. У них для тебя большая новость.
-Какая?- настороженно спросил Иван Иванович.
-Не знаю, держат в тайне. Но наверняка что-что связанное с выборами. Пойдем, пойдем,- она ласково взяла его под руку и помогла подняться со стула.
-А можно мне…
-Куда?- улыбнулась Анастасия Павловна.
-В туалет сначала зайти.
Жена президента засмеялась и нажала кнопку своего крошечного дистанционника:
-Не утруждайся, я сама открою двери , ступай и приходи к нам поскорее.
Подыграйлов с изумлением смотрел, как бесшумно раздвинулась перед ним стена, обитая дорогим натуральным гобеленом, который вышивали мастерицы в Германии еще в восемнадцатом веке. За ней находилась такая же большая, как этот кабинет, комната отдыха, где было все необходимое и даже больше. Его поразила огромная напольная лампа в виде обнаженной девушки, которая держала в руках светящийся серебристый шар. Иван Иванович прошел в комнату и хотел было закрыть за собой раздвинувшуюся стену, но не смог – у него не было дистанционника. Тогда он постоял немного у девушки-лампы и, вздохнув, пошел обратно в кабинет, размышляя про себя, что можно и потерпеть, ведь на улице Развлечений ему приходилось обходиться без туалета с утра до вечера, и ничего. Жив пока… В этот момент ему снова мучительно захотелось домой, в свою «хрущобу», к милой старенькой Маше.
Вернувшись, он увидел, что у дверей кабинета его поджидает Связист с черной папкой в руках. Исписанных Иваном Ивановичем листков на столе не было.
12
В клинике пластической хирургии Славы Крольчина Грифелова уже ждали и провели сразу к владельцу , несмотря на непрезентабельный вид странного пациента и надвинутую на глаза лыжную шапку. Здесь было не принято разглядывать людей, медицинский персонал всегда держал глаза опущенными. Связист встретил Петра Николаевича у дверей и вместе с ним зашел в смотровую. Там нервно прохаживался Крольчин, потирая вспотевшие от волнения руки. То, чем ему предстояло заниматься в течение двух послерождественских недель, приводило его в ужас. Еще в католический Сочельник он хотел со своей любимой женой Лорочкой и дочкой Нюшей полететь на Гаваи, отдохнуть и расслабиться. Заодно и подлечить нервы, расшатанные невыносимыми клиентами из российского высшего общества. Но пациент , которого привел к нему этот тип, без имени , отчества и фамилии, а по приказу кого-то невидимого и неведомого, повергал его в шоковое состояние.
Слава Крольчин уже имел фотографию, с которой должен был сделать новое лицо этому пациенту. Образец не представлял ничего особенного, был похож на какого-то артиста советского кино, играл, кажется, разведчиков второй мировой войны. Красавец, конечно. Но все пациенты Крольчина хотели походить на красавцев , правда, из Голливуда. А этот взял еще тот образец… Ну, его дело. Слава пригласил вошедшего сесть в смотровое кресло, а когда тот открыл лицо, он едва не упал в обморок. Перед ним сидел живой президент.
-Не расслабляйтесь, доктор,- услышал он отрезвляюще строгий голос Связиста за спиной, - у вас разыгралось воображение.
-Да, да,- с готовностью согласился Крольчин,- и приступил к осмотру пациента. К его удивлению, поправлять было почти нечего, пациент удивительно напоминал того артиста-разведчика из военного советского кино.
-Сколько потребуется времени на все про все?- спросил Связист.
-Немного,- ответил Слава, задумчиво разглядывая затылок пациента.- С волосами придется повозиться. Месяц уйдет.
-Хорошо,- согласился Связист.- Можете приступать.
-Когда?
-Сейчас!
-А персонал?
-Два человека. Неженатые, незамужние, бездетные. Нелегалы из Азии.
- Даже так?- вздохнул Слава.
-Только так.
У Крольчина звенело в ушах. Ему жутко хотелось на Гаваи, или к черту на кулички. Только подальше отсюда, от этих непонятных людей. Он еще раз тяжко вздохнул и попросил Грифелова пройти в палату и раздеться. Связист не уходил и, по всей видимости, не собирался, что очень напрягало Крольчина.
А персонал тихо ликовал : его в полном составе хозяин за счет клиники отправлял на все Рождество на Гаваи. Ура!
13
В зале у камина, под рождественской елкой, Ивана Ивановича Подыграйлова ожидали гости. Среди них он заметил красивого молодого человека, который ему кого-то очень напоминал, но кого, от волнения и переживаний он никак не мог вспомнить.
-Вот, прибыл по вашему распоряжению мой новый помощник,- сказал премьер-министр Черноух.
-Здравствуйте,- робко промямлил Подыграйлов.
-Павел Павлович Алмазов!- по-военному, вытянувшись в струну, отрапортовал молодой человек. И тут Подыграйлов вспомнил – это же знаменитый разведчик из советского кино. Этот фильм Иван Иванович никогда не пропускал по телевизору и смотрел его с особым чувством. Но тут же спохватился : тот артист давно умер, просто они похожи.
Подальше от камина в кресле сидел задумчивый Собакин и заметно грустил. Он понимал, что киношного красавца берут на его место. А куда же его-то? Он покорно ожидал оглашения своей участи. Ждать долго не пришлось. Связист подал черную, с золотыми углами, паку президенту и что-то шепнул ему. Иван Иванович стал громко читать еще с утра осипшим голосом:
-За особые заслуги к высокой награде представляется заместитель председателя правительства Василий Маркелович Собакин. Мы благодарим Василия Маркеловича за проделанную работу и доверяем ему ответственный пост консула в Молдавии, –Иван Иванович перевел дух и с трудом дочитал,- на пост вице-премьера назначается Павел Павлович Алмазов. Поздравляю обоих с новыми почетными назначениями.
На этом месте голос у Подыграйлова совсем оборвался, и Анастасия Павловна , ласково взяв его под руку, объявила:
-Дорогие гости, Петр Николаевич должен пройти очередной медосмотр. До свидания.- И повела Подыграйлова к высоким резным дверям гостиной, напоминающим старинный антикварный шкаф. Двери бесшумно распахнулись и тут же закрылись за ними.
Оставшиеся у рождественской елки быстро пожали друг другу руки и один за одним вышли в дверь, охраняемую телохранителями президента. От дверей дворца их машины дружно двинулись в сторону здания правительства. Там было запланировано важное ночное заседание.
На нем предстояло обсудить только что полученные тезисы президентского плана развития , которые одновременно являлись его предвыборной программой.
В зале заседаний загорелся огромный монитор. На нем президент, сидя в своем кабинете за знакомым всей стране письменным столом, приступил к чтению тезисов, которые писал несколько часов в первый день Рождества. Такой же монитор светился и в спальне президента. Иван Иванович наблюдал за заседанием с кровати, куда его заботливо уложили врачи, снова бравшие у него кровь и целый час выстукивавшие спину и грудь. Он с ужасом ожидал, как члены правительства услышат его «программу» про униформу и тележки для бомжей и про поголовное обязательное замужество всех проституток. Ведь за столом президента сидел он , Иван Иванович и сосредоточенно смотрел на белый лист бумаги перед собой, что-то шепча себе под нос.
Однако с экрана монитора текла знакомая плавная речь президента. Правда, он непривычно сипловатым голосом читал текст программы, которая сразу же вызвала бурный интерес у членов правительства. Это было заметно по то и дело менявшемуся выражению лиц присутствующих в зале заседаний. И только лицо нового вице-премьера, Павла Павловича Алмазова, оставалось неподвижным и безучастным. Президент говорил о необходимости расширения социальных программ, особенно среди слоев мало обеспеченного населения, привлечении малого бизнеса к решению его проблем и потребностей. В частности, речь шла о сети новых промышленных предприятий по выпуску бытовых приборов, недорогих стройматериалов для индивидуального строительства. Большое место отводилось проблемам укрепления морали и нравственности в обществе.
К концу речи президента министры угрюмо смотрели в экраны своих компьютеров. После того, как чтение было закончено, сразу погасли оба монитора – в зале заседаний и в спальне президента. Иван Иванович был потрясен. Это же он говорил, сам. Но совсем не то, о чем писал на белых листках бумаги у президента на столе. «Как это они быстро сумели все перевернуть , а я говорил - как всегда говорят по телевизору, об одном и том же каждый день. И где мои предложения? Ну хотя бы о тележках и самострелах?» Подыграйлову стало даже обидно. Сами посадили в это кресло и сами не хотят ничего слушать. Чертовщина какая-то получается!
Ему снова захотелось домой, к своей старенькой доброй Машке, к Софьюшке, где совсем не страшно и можно досыта поесть вермишели, не боясь, что отравят ни за что ни про что. А уж отоспаться как можно сладко под теплым боком у жены! Ивану Ивановичу казалось, что он не спал уже сто лет. «И сейчас не буду, а то еще удавят, чего доброго…Страшно здесь, одежонку бы мою найти да и деру отсюда!»
Подыграйлов осторожно спустил ноги с кровати, встал на пушистый ковер и сделал один шаг, другой. Осмотрелся и потихоньку начал двигаться к гардеробной комнате. И вдруг там, прямо у входа, на полу увидел свой спортивный костюм, Машкину дворницкую телогрейку, лыжную шапку. Не помня себя, он начал быстро одеваться. Надвинув шапку на самые глаза, Подыграйлов пошел к выходу. Кругом стояли крепкие парни, их было много. Но они все смотрели в одну точку и не двигались, словно манекены. А может, это и были манекены? Иван Иванович шел, не чувствуя ног, и дошел до той двери, в которую его сутки назад втащил Связист. Дверь легко поддалась, и Подыграйлов оказался на знакомой улице Развлечений. Он трусцой побежал за угол, даже не услышав, как со скрипом дверь дворца за ним захлопнулась, и ее заперли.
Вторая рождественская ночь подходила к концу. Но на улицах было темно, только снег крошечными волшебными звездочками поблескивал перед глазами Ивана Ивановича, которого дома ждала обеспокоенная жена. И он со всех ног, что было сил, спешил к ней, своей любимой старенькой Машке.
На работу он вышел нескоро. Терпел крики новорожденного внука, нытье Софьюшки, драки вечно пьяного и злого молдаванина, но сидел дома, не совал носа на улицу. Только когда выбрали нового президента, похожего на красавца-артиста-разведчика, а прежнего проводили с почетом на пенсию и он уехал отдыхать бессрочно на Гаваи, Иван Иванович, поборов робость, все-таки вышел представлять экс-президента на улицу Развлечений. Но теперь зарабатывал он гораздо меньше, потому что у него появился серьезный конкурент – двойник нового президента, красавец- артист-разведчик, который пользовался гораздо большим интересом у посетителей улицы Развлечений и потому долларов и евро в его новую бейсболку сыпалось куда больше, чем в старую лыжную шапку Подыграйлова.
Все действующие лица и события выдуманы автором. Совпадения с реальными людьми и фактами невозможны.