«Пьеро и Арлекин»
два рассказа об одном том же событии.
Арлекин: «Извини, но мне
больше нравиться козёл»
Кто сказал, что мир абсурден? Так знайте, он был абсолютно прав.
Приглашать девушку в Государственный Дарвиновский музей (ГДМ) – это абсурд.
Я ей ещё по телефону говорил: «Я тебя не как ботаник, а как эстетик приглашаю, на бабочек посмотрим». Правда, хотел на бабочек посмотреть. По каналу «Россия» так хвалили новую экспозицию с бабочками, что я загорелся идеей. К тому же хотел как-то поработать над рефератом по биологии. Вот и Наташу нашёл, куда пригласить. Но абсурдно же: с девушкой и в ГДМ! Точно же ботаник. Меня и так все ботаником считают, а я девушку потащил в музей Дарвина, на бабочек любоваться. «Ты бы ещё ей в эту, мать её, в консерваторию имени этого, чтоб его, Петра Ильича Чайковского пригласил!»
Это хорошо, что девушка тоже интеллектуалка, поэтому согласилась. Куда бы меня послала обычная, среднестатистическая девушка?
Но нет. Наташа. Наташа хорошая. Мы вместе учили немецкий. В одной группе мы по немецкому. Только мы двое и не прогуливали. Все остальные забили, а мы как последние заучки вдвоём ходили на эти занятия по языку Гёте и Гитлера. Вообще, у Наташи – папа немец (папа – волжский немец, а мать эстонка). Ещё бы: откуда у неё такая фамилия: Лукс?
Она – понятно. А я-то что? – «Майн Кампф» в оригинале читать?
Вот мы занимались немецким. Ихт Лебедихт. Хэндэ Хох. И вот я в неё влюбился. Почему нас не обучали раздельно?
Наташу как-то учительница по немецкому языку по-немецки спросила: «А тебе нравиться какой-нибудь мальчик? Ты о ком-нибудь мечтаешь?» Наташа ответила категоричным «нет».
Это открывало мне путь, хотя «нет» пророчески относилось и ко мне.
Вот. Ну, сейчас вот, на днях сдали немецкий… А потом мне надо было сдавать МХК. Ей-то не надо. Так-то у неё другой профиль. А мне надо. Это был чумовой экзамен. Назначено было на три. Он пришёл – перенёс на четыре. В четыре пришел, сказал: «Перенёсём на шесть, и будем сдавать до победного конца». Потом уже, когда всё началось в семь, добавил: «Ну, у нас времени до половины одиннадцатого», успеем!». Во столько я и был дома. Абсурд же! Этот экзаменатор – маньяк, абсурдный психопат. Вопрос был по Византии. Мне повезло. Это единственное, что я знал хорошо.
Потом на следующий день я приехал. Всю ночь не спал, готовился. А уже этот, т.е. другой экзаменатор говорит: «Вы, ребятки, устали: я вам всем пятёрки автоматом ставлю».
На завтра же было сегодня.
И вот я ехал на встречу к Наташе. И тут снова абсурд. Я приехал на полчаса раньше, и она приехала на полчаса раньше. Но мы не встретились, потому что я поехала на метро кататься и убивать время.
И вот мы идём. Снег как по заказу выпал только сегодня. Ужас: середина декабря, а в Москве только вот-вот немного насыпало. Ну, не абсурд ли?
На пересечении улиц Вавилова и Дмитрия Ульянова разместилась громада музея Дарвина. Она сама заплатила за свой билет, хотя я и попытался отстоять своё право на галантность. Абсурд!
Бабочки были чудные. Светятся. Есть адмиралы, улиссы, ванессы. Самые лучшие в Южной Америке, скажу я Вам. А ночные ещё краше дневных. Вот Вам: абсурд в природе.
Потом ещё видели слонов, динозавров, лосей, пингвинов, самого Дарвина, свиней, собак, рысь, муравьеда и броненосца, моржа и тигра, бюст Аристотеля, кроликов. Три этажа всякой неживой живности. Трогали шерсть волка и медведя. Слушали запись звуков глухаря и тетерева. Смотрели фильм про утконосов. Рассмотрели стенд полового размножения. Я не уставал говорить: «Здорово!» Всё и правда было здорово.
«Половой отбор – это конкуренция самцов за самок, когда самок добиваются и создают с ними потомство самые сильные и здоровые особи, что обеспечивает прогресс вида».
И почему некоторые люди не верят в эволюцию?
Были всякие схемы. Даны были для хитрого глаза на полочках разные поколения кур. Каким-то несчастным детям что-то трещал экскурсовод.
«Наташ, а работники музея – это часть экспозиции?».
Наташе, надо отметить, больше всех понравился горный козёл. Нет, это не козёл именно, но что-то типа козла. Живёт в горах, рога, длинная как у тибетского монаха борода.
Перед выходом мы ещё раз специально пошли и посмотрели на этого козла. Он восхитил её нежное девичье сердце.
А по дороге от музея я думал, что пора уже было осуществлять свой план. Я приготовил ей новогодний подарок. Она уезжает в Орёл к родителям. И последний шанс что-то подарить – только сегодня был. И я им воспользовался, правда, тянул до последнего. Мы зашли в метро, когда поезда уже раскрыли свои двери и давились человечиной.
Я скромно так подарил русскую шкатулку, купленную у какой-то бедной женщины по её просьбе, а внутри я положил конфету «Рот Фронт».Она сожалела о том, что ей-то мне нечего подарить взамен. А я уже начала тараторить, что предлагаю ей со мной встречаться. Она сказала, что ответит потом, и мы продолжали беззаботно общаться.
Она увидела слово «салон» на рекламном плакате и рассказал мне такую историю. «Иду я по центру мимо синагоги. Я не еврейка. А мне: шалом! Я в ответ: шалом! – Девушка, пожертвуй бедному человеку! – Я начала за рубликом шарить по карману – Но, девушка, минимум сто рублей…»
Ещё мы почтили память Сапармурата Ниязова… (Он умер, а у меня родилась очередная племянница)… и попрощались с Наташей.
А сейчас она написала на e-mail, что «не может» со мной встречаться.
Козел ей больше понравился, чем я, реальный пацан!!!
Дорогой Дарвин, это и есть твой половой отбор?
21-22 декабря 2006 года. Москва.
Пьеро: «Катя и котёнок»
«Встречаться я не могу. Извини. Только если дружба».
Да я и не надеялся, Катя. Я так нелепо предложил тебе встречаться, так тихо, отвёл глаза, как-то не правильно. Но я очень хотел, чтобы ты была моей девушкой. Ну, что же!
Мне остаётся плакать под приморскую гитару испанца с разбитым сердцем: эх, одни мы с тобой на целом свете, два неудачника. Играй, танцуй, наша Карменсита! «Любовь дитя, дитя свободы, законов всех она сильней».
Да, да. Да, я плачу. Зря мне купили этот мелодичный синтезатор. В нотах, в потоке бытия, в звуке сердца я только и могу забыть тебя, отвлечься от переломов и боли. Ах, мы могли быть чуточку ближе, но я поторопился. Теперь остаётся только исследовать эту ошибку, провести анализ аварии на Чернобыльской АЭС своей души, растерзанной отказом Кати.
Хронологически есть три даты: вчера, когда мы встречались, сегодня, когда я это пишу и позавчера, когда был сложный экзамен.
Позавчера. Выпал снег. Выпал сразу после того, как я начал жаловаться Богу через свой личный дневник: «Середина декабря, а в Москве нет снега!» И Он услышал просьбу: снег выпал хлопчатый, зернистый.
Эй, друг-испанец, помолись Мадонне!
Позавчера был зачёт по философии. Преподаватель, который вёл семинары в течение всего семестра, задержался. Мы начали и закончили поздно. Успел даже поспать в лектории между зачётом по философии и по истории искусства, который был первым. Мне попались следующие чудеса: 1) архитектура Византии, которую я изложил на примере св. Софии, нарисовав этот храм с четырьмя минаретами, как положено в современности; 2) По философии я держал ответ за «сущность» Аристотеля и за «канонику» Эпикура. Подробный конспект 7-ой («Z») книги «Метафизики» меня изрядно выручил: это высший пилотаж – цитировать на зачёте Аристотеля. Дополнительный вопрос по Эпикуру был таков: зачем эпикурейцы ввели «бросок мысли»? Что они не могли познать обычными своими чувствами. Я долго мучился и с наводящими подсказками ответил: иначе нельзя познать богов и пустоту. Философия и искусство отвлекали меня от Кати, с которой я уже назначил свидание на следующий день. Корпус уже кое-где потушил свои огни. Да-да, тот корпус, что находится «между университетом и цирком». А главное здание университета наоборот вспыхнуло как новогодняя ёлка или торт на дне рождения. Спускаясь по лестнице, я заметил одну деталь, эта деталь мне напомнила о Кате. «Отдадим в добрые руки», – под этой надписью на плакате была фотография котёночка. «Если ты согласишься быть со мной, то я буду назвать тебя котеночком», – но этого я уже никогда ей не скажу. Котёнок был такой милый, несчастный, никому не нужный, что я не вольно заплакал. Как же эта философия сушит наши мозги, что мы не замечаем таких вот мурлык!
Я так устал, что весь вечер и всё утро был никакущий. Вчера только сознание встречи с Катей придало мне силы. Утром я рисовал мультики в компьютерной программе, слушал эту испанскую мелодию «Closer» из этой игры-программы («The Movies»). За полчаса снял мультик про Снежную королеву – злодейку, про Кая и Герду – любовников в моей версии. Это настроило на встречу с Катей. Мне тогда везло: Катя согласилась пойти в музей западноевропейского искусства, хоть на новогодний бал мы не попали, редактор «Юности» одобрил ряд моих рассказов. Перед тем, как ехать в редакцию «Юности» (неделя до зачёта по философии) и справиться о судьбе своих новелл, встретил на улице старуху. Она попросила купить у неё матрёшку и расписанную маслом коробочку. Я купил: делать было нечего. Старуха на прощание сказала: «Хоть покушаю сегодня». В коробочку я вложил шоколадную конфету («Шоколад располагает к любви», – говорили нам на лекции по физиологии высшей нервной деятельности в прошлом году) и всё это припас как подарок моему котёнку. Всё время встречи держал в карманах и нагрел рукой.
Метро стучало колёсами как ритм левой мышцы. Я уже чувствовал беду, но был романтически глуп. Мы оба приехали раньше – хороший знак. Мы всё же не встретились раньше – знак плохой. Она как бы вдруг возникла из ничего. Ex nihilo nihil fit.
Я ориентировался лучше и был кормчим нашей встречи. Нет, это встреча, а не свидание. Она же мне отказала!
В музее было здорово. Нам это обошлось почти бесплатно. Мы наслаждались искусством, хотя Катя больше любит философию, разум. Это Гегель, кажется, считал, что искусство в сравнении с философией – это низшая степень «самовыражения абсолютного духа». Но котеек жалко, хоть я и сам философ!
Больше всего мне запомнился «Пьеро и Арлекин». А понравилась – какая-то картина с английскими собаками на охоте. Ей – «Девочка на шаре». Нам было весело. Я острил как мог, выворачивая каждую картину как иллюстрацию советского быта. «Девочка на шаре» у меня была колхозницей. Мы были в музее, но новогодний бал оба пропустили. Как жаль! Может быть, если бы мы танцевали, то тогда бы она не была так сурова.
По дороге от музея к метро я напомнил, что скончался Сапармурат Ниязов. «Тебе жаль?» Я не ответил. «Туркмен Баши» умер, а у меня родилась новая племянница. «Жизнь есть жизнь».
Вагоны метро уже закрывались. «Поедем на следующем», – повелительно сказал Катя. И вот время: чтобы сказать. Я подарил ей коробочку. Сладкоежка сразу нашла конфету.
Потом я, запинаясь, проговорил: «А я ещё я хотел предложить встречаться… Можешь ответить потом…». Мы решили, что «лучше потом» и зашли в вагон. Она вышла через три остановки.
Вечером прислала эсэмэс: «Встречаться я не могу. Извини. Только если дружба».
Если меня не любят девушки, то я заведу себе котеночка и буду его любить, раз никому больше не нужна моя любовь. Я бы заплакал, кабы не музыка. Кстати, Катя любит Шнитке. Но я не Шнитке, и меня она не любит.
22 декабря 2006 года, Москва.