В начале были клетчатые тетради. Их множество росло по мере наступления ночи. Они сменяли друг друга, внутри же всегда оставаясь одним и тем же.
Те же аккуратные слова, непоколебимо грозные, страшные для своего хозяина. Жуткие определения сожженных в огне истин, впитываемых от молока матери до крови чужих женщин, их девственных чисел, их ярких губ, сладострастно шептавших во тьме…просящих исполнить их волю.
Красный полумрак небольшой комнаты, яркие тени на стенах и потолке.
Облизывающая музыка, не спеша проникающая в каждое движение, в каждую угрюмую паузу, обстановку, выстроенную на головокружении.
Всегда одно и тоже открытое окно, впускающее холодный ветер, свешанные с подоконника ноги во тьму застывшей улицы. Ожидание.
Ни к чему не обязывающее молчание между кем-то, кто притаился в углу комнаты, и самим собой.
Бесконечно исходящий дым, всегда по одному и тому же курсу, будто застывшие фрагменты отснятой фотопленки…
Выброшенные из окна листы бумаги, поднимаемые ветром до уровня крыши и опускающиеся вниз тяжело, без особой охоты, прямо под ноги случайных прохожих.
Односторонняя боль и вопросы, задаваемые в одной и той же интонации. Теми же самыми людьми, только с разными лицами.
Их парадоксальная изобретательность принимать холодные бесчувственные позы и просить с опущенными вниз руками.
Любовь к каждой без исключения. Вселюбовь. Всепрощение. Всечувственность. Всебезразличие.
Мокрая от пота постель, в которой кошмары давились друг другом, с каждым разом становясь все изощреннее в собственной мерзости.
Одиночество московских кухонь, на которых лились простая обыкновенная ложь и отчаянные попытки людей покончить с собой.
«Тебе приснилось что-то?
Разве ты не слышишь их шагов, они уже идут за мной…»
Отчаянные, увенчавшиеся успехом попытки покончить со мной. Со мной - тем, чем я был на протяжении всей своей жизни.
Сигареты, затухающие прямо в руках. Отвернутые спины. Повернутые головы. Безразлично скалящиеся в яркой ослепительной оранжевой оболочке недоеденных конфет. Недокусанных лиц. Недогнивших метафор, привезенных с кладбища, с могилы убитого родственника, на которой я так ни разу и не был. Как и на другой могиле. Навекипокойного, навекимертвого, навекипочившего учителя. Ради призрачного желания которого, я смог развернуть свой поезд в противоположную сторону.
«Спи спокойно…я помню о тебе…»
Будь свят в своем вечном одиночестве и наслаждайся наградой, принятой из рук тех, кого я всегда ненавидел. Ненавидел истово, уничтожая все на своем пути. Смех любимой девушки, одиночество грязных подъездов, с вываливающимися наружу крысами, сонными тварями, испускающими запах морга, запах прогнившей древесины, и слова, обращенные ко мне, когда полумертвое тело мое стекало по этажам проклятого дома.
Дальше же пробитые наспех головы, молитвы на песчаных берегах, кровельные фасады, выстроенные в ряд недожители и их слова напоследок:
«Ты добьешься своего…только не забывай нас…»
Железное постукивание. Безымянное стекло. Ночи, проведенные в слезах, без икон, с глазами, обращенными в сторону яркого полнолуния и словами, застывшими на губах:
«Отец, Отец…не покидай меня…»
Нелепые просьбы, услышанные и исполнившиеся. Предательство. Невыносимое предательство воды и огня. Бумажные послания, проникнувшие мне в душу сквозь тысячи километров пути. Надежды, навеки оставшиеся надеждами. Устойчивая ходьба по наклонной. Изменчивые шаги вперед. Без устали, без остановок, ради нескольких слов, будто бы услышанных в неистовом гвалте и грохоте грязного вокзала.
Солнце, встающее над старой улицей. Лица, с восторгом взирающие на последний день своей жизни. Люди, держащиеся за руки. Радость открывающегося праздника, пред всяким благом, сверху сходящим.
Молитвы. Как несколько новых глав, уже исписавшейся книги.
Признания.
Одна единственная надежда все повернуть вспять и попытаться успеть.
Выпросить. Вымолить. Не быть наказанным.
«Кровь и Тело…»
«Кровь и Вода…»
«Кровь и холодный пустующий храм где-то на окраине города, там, где не был ни я, ни ты, никто из нас…»