P. S. Журнал Евдокии Когда б он знал!..

Дуняшка
P.S. 10 часов вечера в тот же день
Перечитала письмо и увидела, что не написала тебе, о каких незабвенных воспоминаниях говорит Пушкин. Здесь, в Царском, находится Александровский Лицей, где великий поэт наш, как и Миша, провел годы юности. Пушкин был лицеистом самого первого выпуска, 1817 года. Он часто посещает милые его сердцу места, иногда в сопровождении моего братца. О, Миша так рад этим прогулкам, так горд, что у него есть общее с Пушкиным!
Вот и все, что я хотела дописать. Вновь прощаюсь с тобою, ma cherie, с неизменным стремленьем как можно скорее видеть тебя и с глубокими пожеланиями всего наилучшего
 тебе и твоему семейству,
 всегда тебя любящая,
 Полин.

 Журнал Евдокии

 Кое-где сейчас листья еще зеленые – не изумрудно, а изжелта-зеленые, как мои глаза. В основном – это на тополях, а на кленах и яблонях они золотые, с разливами багрянца. Этот изжелта-зеленый цвет необыкновенно прелестен в листве, а во взгляде, на мой взгляд (невольно получился каламбур, шутить я сейчас совсем не могу), в глазах – он некрасив.
Помню (как не помнить!), как Володя целовал мои глаза, а я просила его вглядеться в их цвет, каким он его находит, говоря, что он вовсе не красив, и что в отрочестве я очень от этого страдала, непременно желая себе черные, как у Пашеньки, или голубые, как у Мишеля. Володя умиленно смеялся, требуя закрыть глаза, снова долго целовал их, а потом говорил, что они прекрасны, что они тают медом сладострастья. Я в негодовании прерывала его: мне Володя милее, когда он спокоен, в порывах он как-то неестественен, как обо мне всегда говорит Миша, как я сама это чувствую…
Мы с Володей схожи настолько, что нам не было нужды говорить о себе, мы, словно зеркала, отражаем души друг друга. Наш характер – это застылый пламень, который прорывается наружу только тогда, когда мы вместе, да еще, когда Володя играет. Д встречи с ним я не подозревала в себе никакого огня, пусть даже застылого. Когда сливаются эти тлеющие огоньки в один огромный, всепоглощающий…впрочем, нет слов, чтобы описать это.
Понимаю, что может Володя любить меня, как отражение души своей, но зачем он говорит о внешней моей прелести – нестерпимо сознавать, что он может быть нечестен со мною.
Во мне нет ни живости, ни грации, ни очарования сестры моей, стан мой вовсе не гибкий и не стройный - к чему все это перечислять, я вовсе не красива, вот и все. Разве что к месту будет стихотворение г-на Баратынского:
Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,
Что говорит не с чувствами - с душой;
Есть что-то в ней, над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.
Но любовь наша именно земная, она доставляет земные страдания, пронзительные и нестерпимые страданья. Их, как может, облегчает maman своею бесконечною добротою ко мне.
Пашенька еще совсем дитя: она узнала, что его зовут Владимиром, и непрестанно теперь повторяет: «У меня Володенька (она увлечена сыном Ветровского), и у тебя Володенька!» - так радостно, словно мы с нею две барышни-невесты, полюбившие, по случайности, двух Владимиров, которым не терпится стать не только тезками, но и родственниками, женившись на сестрах! Милая Поленька, по крайней мере, ты не будешь страдать так, как я - уверена, этою же зимою твой Володенька посватается к тебе. а мой…я не могу даже назвать его моим!.. Хочется открыться Пельажи, Александрине, но…никак не могу признаться себе, что не до конца доверяю моим лучшим подругам - в мыслях моих против воли проносится: «Они светские девушки…»
Сегодняшнее утро провела я у Аглаи, которая чувствует себя не совсем хорошо, что обыкновенно в ее положении. Миша так трогательно заботлив, он повзрослел - эта ранняя женитьба в действительности изменила его к лучшему, думаю, отцовство повлияет еще ощутительнее.
Володя так хочет стать отцом…это затаенное страстное его желание, как жаль мне его! Наше дитя с ним…О, нет, я снова перешла к тому же, следует писать о другом, думать о другом…
Письмо от Дениса внесло немного радости в мое существование - теперь я спокойна за кузена, он жив и невредим, возвращается в Петербург в рядах торжествующего войска. Он сообщил и о нашем М-ском соседе Алексее Григорьевиче М***, добром приятеле Миши и прежнем воздыхателе Поленьки - он был тяжело ранен при Остроленке: пуля пробила плечо. Сейчас, к счастию, он оправился, и в составе полка своего (лейб-гвардии драгунского) также возвращается в столицу, где, по словам Дениса, останется на зиму. О, входят Ветровские, мне должно закончить излияния несчастной душим моей.
 В тот же день, 11 часов вечера
Бывают в жизни моменты, когда тоска, неотступная и безысходная, становится острой до пронзительности, когда расстаешься со всякою надеждою на счастие, когда просишь у Бога только бесчувствия или смерти. За ужином, сидя напротив Ветровского, я переживала ужаснейшие минуты
жизни моей - он смотрел на меня с такою любовью, с такою искренней нежностью; я не поднимала глаз от своей тарелки, но то не спасало меня от его неотрывного взора. Раньше мне не было так невыносимо в обществе Ветровского, теперь же, в первую встречу после моего возвращения, я вдруг почувствовала себя так плохо, мне стало так горько… Произошло это, как я теперь понимаю, по двум причинам: ощутив в полной мере, что значит любить без надежды на будущее, я осознала вдруг всю глубину страданий несчастного Ветровского, которые много превосходят мои - он любит безмолвно и безответно, я же чувствую всем существом своим незримое присутствие любящего Володеньки…также нестерпимо сознание того, что Ветровский смотрит на меня с теми же чувствами, что и он. Почему раньше я не думала о Павле в такие моменты? - сейчас я понимаю: я не любила его. Да, я думала, что любила, а это была всего лишь придуманная любовь к придуманному мною человеку, которого на самом деле не существовало в Павле. Я поняла это только сейчас, когда Володя говорил мне о своей бесприютной юности, об идеале, представлявшемся ему во снах, который лишь теперь он встретил во мне, а тогда, несчастный, жестоко ошибся, приняв за его воплощение по-матерински его полюбившую, но совершенно чуждую ему душою будущую жену, Ольгу Степановну. Он женился, а я была еще ребенком в тот год, ничего не ведавшая, перенесшая всю нежность пробудившегося сердца, всю способность к мысли и чувству на несчастного названого брата моего…
О, если бы я могла быть в то время в Москве! Милый Володенька выпустился тогда из Благородного пансиона (который окончил отлично, оставив имя свое, выгравированное золотом на мраморной доске, рядом с именами Жуковского и Н.Т.). Представляю, каким прелестным худеньким юношею был он тогда! Как блестели его прекрасные, большие серые глаза, когда он председательствовал в Обществе любомудрия с Веневитиновым! Он мучительно искал тогда странный свой идеал - смешно и горько! - среди московских гостиных, в этом обществе, что так верно изобразил Грибоедов (дальний родственник Володи). О, злая насмешка судьбы!.. Зачем меня не было тогда в Москве? Чувствительное и одинокое его сердце, не раз обманутое, принимало Ольгу Степановну - оно не ведало тогда, что есть на земле другое, тогда еще младенческое, сердце, что бьется созвучно с ним…
Когда б он знал!..