Знаете, что самое глупая вещь на этом свете? Влюбиться и рассказывать всем окружающих о своем счастье.
Весна, любовь, счастье – это розовые сопли, в которых нельзя утопиться, только утопить - пожалуйста. Это наглядно иллюстрировал весь мой предыдущий разговор с подругой. Заезженная фраза, правда? Я вообще замечаю за собой странную манеру – думать словами, чаще всего вульгарнейшими штампами. Нормальные люди думают образами, а я вот словами. Этакий бесконечный внутренний монолог, громогласный в толпе и бесшумный в кругу друзей. Нет, вы послушайте, какой пафос! В кругу друзей! Нет у меня друзей. Есть одноклассница, с которой я притворяюсь обычным подростком, увлеченным современной музыкой, фентази и компьютерными играми.
Мы все притворяемся, абсолютная искренность невыносима, как невыносима голая соль. Правда – она ведь соль.
И я притворяюсь. Не знаю зачем, но знаю, что зачем-то. Притворяюсь, что хохотушка, болтушка, душа компании.
И мне верят, а значит хотят верить, а значит в нас есть сильнейший инстинкт самосохранения от правды. Глаза не показывают нам того, что мы не хотим видеть, если есть хоть малейшая возможность этого не видеть. Мозг отказывается в полной мере анализировать информацию, поступившую с сетчатки глаза, и порой кажется, что никто не притворяется, не носит маски, кажется, что все действительно хорошо и так будет всегда.
И думается, что это не затмение рассудка, а все действительно такие, какие есть на самом деле.
Люди похожи. Люди не наблюдательны. И каждый мнит себя центром вселенной – в большей или меньшей степени.
Я кажется, слишком далеко ушла от своей мысли. Начинала я со своей подруги и ее «любви», которую она из всех сил отрицает. Типично подростковая влюбленность, заставляющая нормальных с виду людей нести полную чушь часами. А если их пытаешься остановить или вразумить они ко всему прочему и обижаются.
Нет, любовь это другое. Любовь это когда бросаешь все, следуя в толпе за человеком в Его куртке, с Его сумкой, походкой, прической, каждый раз обманываясь, каждый раз надеясь. И не зная зачем. Это одержимость, с которой так легко бороться, но невозможно побороть. И она настигает тебя, давит, душит, заставляет снова и снова повторять – за что? Как легко притворяться – вся жизнь становиться одной бесконечно пьесой, комедией положений. Я могу сказать про него все что угодно, легко и непринужденно смешать его имя с грязью. Могу жить без него месяцами. Он недоступен, как Запретный плод и так же легко достижим.
Подруга восклицает – Господи, все так сложно в наших с Алешей отношениях! А у меня все легко. У меня обнаженная грация отчаяния, в каждом слове, в каждом жесте – не дай Бог заметит. Но люди ненаблюдательны, поэтому я все еще в этой школе; у людей инстинкт категорического невосприятия правды, поэтому я все еще ищу Его в толпе; люди похожи и поэтому я часто надеюсь, и сердце бьется.
И каждую ночь незадолго до двух часов, когда оставлять свет включенным уже просто неприлично, я остаюсь один на один со своими мыслями, в полной темноте давая волю воображению.
Маловероятно, что ему известно что-нибудь, кроме моей фамилии – на уроках математики я стараюсь не высовываться, молча перерисовывая закорючки с доски. Остальные называют этот бессмысленный набор букв и цифр формулами, а я вижу только буквы, которые упорно не желаю складываться в слова. А ведь они для этого созданы, это их прямая обязанность – подчиняясь старинной логике, дублировать звуки на бумагу. Со временем это превратилось искусство – сплетать составленные из букв слова в предложения, играя с ними, как котенок играет с клубком. Слова могут все, что угодно, они правят миром, они рабы людей. Это их, букв, монополия – разве вы умеете выражать свои мысли письменно без помощи букв?
А он попирает это искусство, вплетая в ковер букв непонятные закорючки-цифры. Он попирает, даже не замечая, что творит. Он заменят слова закорючками-символами – невежда, идущий по персидскому ковру в грязных сапогах. Он гордиться, что знает все эти закорючки, думает, что они могут заменить слова, настоящие слова, с помощью которых можно передать даже мои чувства к нему.
А они слушают, мои одноклассники слушают его, восторгаясь его знанием закорючек, его умением передать им это знание. Он день ото дня получает все больше и больше их восхищения, все больше и больше показывает закорючек нашему классу. Все в восторге, говорят, что «он – лучший учитель алгебры и геометрии на свете»,
«неказист, правда, но предмет свой обожает». Говорят, что «он математике всю жизнь посвятил, что-то исследовал, но потом ушел, детям преподавать», «он простак, но математик редкий, к тому же рассказать умеет»
А я одержима им. Я не понимаю, как можно этими закорючками удивить, заинтересовать. Как ему удается это? И неужели он не замечает, что это кощунство, то что он делает – заменяет буквы закорючками? Я думаю и думаю, забывая про то, что жизнь никуда не делась, что время течет, а люди плывут по его глади, не замечая ничего.
Мысли путаются тем сильнее, чем дольше я думаю о нем. Три часа ночи – не шутка, и в голову приходят бредовое решение бредовой проблемы. И я пишу письмо, тку лучший ковер в своей жизни, не вплетая ни единой нити лжи, не пряча ничего между строк, вдыхая в бумагу чувства, заклиная каждую букву рассказать.
А потом он, брезгливо взяв в руки мое письмо и протянув его мне скажет: Что это?
А я отвечу ему. Я станцую еще раз, теперь уже вслух, все, что сплела для него в три часа ночи. Станцую танец букв и слов, не сделав ни единого неверного движения. Мой лучший ковер из букв будет мне опорой. Я буду танцевать для него словами и быть может, он поверит.
Господи, пусть это кончится! Но никто не поможет, потому что забыть можно только сменяв кровь на дистиллированную воду. Вот тогда точно ничего не страшно, потому что любой яд в такой воде чуешь за версту. Сердце может гонять по жилам хоть солярку – ему все равно, да только смогу ли я плести с водой вместо крови? Живой, бьющейся, крови? Никогда. И поэтому я жду, когда кровь поменяется сама – в конце концов, это естественный физиологический процесс – поменяется, избавив меня от яда узнавания. Яда, активизирующего все чувства, заставляющего мгновенно видеть его в толпе остальных, слышать за версту, чуять всем существом.