Луи-Робер засиделся в интернете, переводя деньги на полсотни счетов, которые он кропотливо отбирал с помощью адвокатов. А до этого вечером лично отвёз чеки ещё в шесть мест. Это была тайная радость и попытка сотворить чудо. И так каждое восьмое число. 8-го ноября родилась его жена.
Когда Луи-Робер узнал, что Мадлен бесплодна, он оставил музыкальный факультет Сорбонны и поступил на медицину. Одиннадцать лет учебы – и вот Луи-Робер Барбо, наследник состояния Прели, будущий барон – молодой врач.
Заглянув в спальню, Луи-Робер улыбнулся: ничего, с этим можно подождать – на его ладони лежал белый кожаный футляр. Мадлен давно заснула, как обычно, оставив включенными люстру, лампу над кроватью, iPod... Его тело реагировало на неё всегда. Сразу. Невыносимо. Выключил свет, плейер, выкопал наушники, разбирая мягкие волнистые прядки, и затянулся резковатым духом мандаринов и хвои, притаившимся в её волосах. "Сейчас." Мадлен несколько раз вздохнула, когда он, не раздеваясь, приник и осторожно коснулся пальцами её струн.
Луи-Робер нежно пощипывал, слегка нажимал и гладил, вдохновенно импровизируя. И когда желание скользнуло в её сны, плавно вошёл. Мадлен вздрогнула и затрепетала в жгучем ритме. И тогда он, ещё не испытав в полной мере преображения страсти, не выдержал: крепко-накрепко прижал её, наполняя собой – а после медленно отпустил, по-прежнему спящую.
Так было десять тысяч раз – не меньше, так будет сотню тысяч раз – не больше.
Вскоре Луи-Робер уже брился в ванной комнате, его иссиня-черная щетина отрастала на миллиметр дважды в сутки. Он поставил себе ликующую и пронзительную увертюру к «Свадьбе Фигаро», её как раз хватает, чтобы завершить все процедуры и принять душ. Завтра рано вставать: у него на 8 утра записана неприятная пациентка – очередная фальшивая подружка Мориса, вздорная, как и её крошечная собачонка, которую она вечно таскает за собой. В общем, через 4 часа удастся опять послушать Моцарта.
С последними аккордами он вернулся – Мадлен лежала поперёк кровати, её ноги были распахнуты для объятий. "Боже правый..." Луи-Робер бережно передвинул Мадлен, пробежал руками по животу и мерцающим его жаждой бёдрам, подразнил потемневшие недавней лаской клавиши губ.
- Лу-Боб, я сплю, - бормотала под его поцелуями Мадлен, не просыпаясь.
- Вот и спи, любовь моя, спи...
Мишель Граммон следила за доктором и за Дали. Она отлично знала, что он терпеть не может её собаку и её ранние визиты, и наслаждалась отсутствием попыток со стороны Луи-Робера это скрыть.
- Тебе нравится твоя работа?
- Да.
- Непохоже.
- А на что это должно быть похоже?
Женщина разглядывала его острый профиль и щёку, голубоватую от рвущихся наружу волосков.
Наконец, врач развернулся на табуретке и встал, раздался хриплый визг.
- Мари-Анн! Уберите из кабинета животное, пожалуйста.
"Животное! Грязный негодяй! Ты специально наступил на лапку Дали..."
Вбежавшая медсестра тут же выполнила распоряжение.
"Всё, можешь одеваться и убираться вместе со своей маленькой дрянью."
- Всё, Мишель. Следующий осмотр через полгода. Не забудь заранее записаться.
Женщина пошла за ширму, обронив голосом своей собаки:
- Так ты зайдёшь сегодня к Морису?
- Да.
К 16-ти часам приём был закончен, и Луи-Робер поехал в замок Прели. Крупные капли выбивали стаккато на поверхности его машины, непредсказуемый ветер нервно дирижировал дождем. Барбо мысленно ещё раз сверял список того, что просил привезти отец, и что Мадлен, предвкушая восторги старика, уложила ещё вчера в багажник темно-синего Порше.
Жоффруа сидел в кресле и пытался разглядеть старшего сына.
"Нужно носить очки, па, а то скоро будешь путать стакан с пультом. Стакан как пепельницу ты используешь уже года три."
- Здравствуй, папа.
- Мадлен беременна?
- Пока нет.
- Не доживу?
- Доживёшь.
- Хорошо бы дожить. От твоего братца детей не будет точно. Привез?
- Привез.
- Молодец. Иди проведай Мориса. У него каждый день гости, много гостей.
Пока Луи-Робер поднимался на третий этаж, который полностью захватил Морис, на нём, как вечерняя щетина, медленно нарастала колючая ненависть. Коридор змеился между украшенных портретами и барельефами стен, рассеянный свет сиял сверху и снизу. Всё было до смерти знакомо с детства. Но теперь тут пахло не матерью с её хрупкой чистотой, свежими цветами и прозрачными ароматами, а собачьей мочой, дымом, алкоголем, и ещё чем-то неизвестным, но таким же мерзким и приторным.
- Морис! – Мишель, качаясь, вывалилась из комнаты вместе с хохотом, стонами и «Pet Shop Boys». - Морис, он пришёл! Ну, дай, ну, дай я тебя поцелую... как сестра... я вам всем теперь сестра.
Луи-Робер подвинул женщину в сторону. Но она, и так еле стоявшая, не удержав равновесия, завалилась на спину, выпустив Дали, которая тут же привычно написала на ковер. Барбо переступил через Мишель и скулящую собаку и шагнул туда, где в отблесках живого огня двигались пары.
- Смотрите, Лу-Боб пожаловал! – бледное существо с осветленными кудряшками, накрашенными ресницами и губами, которое когда-то было его младшим братом, отодвинуло от себя такое же, и чуть не свалилось под ноги Барбо.
Луи-Робер подхватил Мориса и тихо спросил, глядя на него потерявшими цвет глазами:
- Я просил тебя уехать из Прели? Я просил тебя не отравлять жизнь отцу?
- Меня часто просят, - причмокивая губами, растягивал слова Морис. - О разном... Никуда не поеду, мне здесь хорошо. И потом Жоффруа вот-вот умрёт. Ты всё равно в Париже, а я тут...
Он не закончил фразы, потому что получил пощечину и, хныкая, скорчился на паркете.
Луи-Робер направился к выходу. В тот же миг Морис, подняв с пола кинжал из разоренной коллекции, один из тех, которыми он и его друзья резали фрукты и мясо, а потом метали в гобелены, бросился на брата.
- Ты не станешь бароном! – последние слова Мориса на этом свете. Барбо, пронзенный болью в спине, изо всех сил отшвырнул его от себя. На этот раз Морис упал, ударившись виском о каминную доску. Так и не успев ничего понять.
Луи-Робер первым осознал смерть по внезапно просветлевшему лицу брата.
- Полицию! – крикнул он, опустившись на колени перед Морисом. Барбо щупал пульс, делал искусственное дыхание и массаж сердца, потом снова проверял пульс и массировал грудную клетку... и вновь приникал своим ртом к губам брата.
Комиссар с офицерами с трудом оттащили Луи-Робера. Прибывшие врачи остановили кровь, которая текла из его раны, перевязали и сделали укол. С формальностями было покончено довольно быстро. Свидетелей допросили и составили протокол. Перед уходом комиссар пожал Барбо руку.
- Вас отвезти в больницу?
Луи-Робер отрицательно покачал головой.
- Вам нельзя вести машину. Позвонить Вашей жене?
- Благодарю, я сам.
- Через пару дней, как сможете, конечно, не раньше, пожалуйста, загляните к нам, господин барон. Нет-нет, не волнуйтесь, картина происшествия ясна до мелочей. Никаких сомнений.
- Господин барон – мой отец. А я – доктор Барбо.
- Ну, да... Вы же... Примите мои соболезнования ещё раз. Вы просто не могли знать... Ваш отец уже умер, когда мы пришли сюда.
Жоффруа де Прели всё ещё сидел в кресле так, как его оставил старший сын. Рядом на столике лежал безнадежно испорченный пульт от телевизора с истлевшей на нем сигарой и стакан с остатками коньяка, фигурные хлопья пепла на поверхности которого напоминали парусники в штиль. Коробки с пиратскими шхунами, что азартно скупала для барона по всему Парижу Мадлен, так и стояли запакованные.
Луи-Робер погладил сухой пятнистый кулак отца. На кисть оказалась намотана цепочка с медальоном, в который лет сорок назад были вставлены миниатюры матери и двух малышей. "Что ты мог там разглядеть, па? Хотя зачем тебе было разглядывать, чтобы их видеть."
Доктор Барбо набрал номер Мадлен:
- Горе, Мад...
Затем связался с адвокатами барона и Мориса, отдал необходимые распоряжения секретарю отца и слугам. Мишель с собакой он разрешил до похорон оставаться в Прели, пообещав купить им квартиру в Париже вне зависимости от завещания брата. Его уже давно ожидало такси, когда Луи-Робер вышел на дорожку перед замком. Комиссар был прав, вести машину он бы точно не смог.
Только под утро Луи-Робер, наконец, вернулся домой. Судя по заправленной кровати и тому, как Мадлен заснула поверх покрывала, одетая, сжимая телефонную трубку – она не ложилась всю ночь. Почувствовав на своём лице слёзы мужа, Мад с трудом приподняла веки – и тут же, зажав рот, бросилась в ванную. Луи-Робер ринулся за ней, а после умыл, отнёс назад, укутал одеялом. Нерешительно спросил:
- Давно так?
- Ну, неделю, наверное...
- Каждое утро?
- Каждое. И днём ещё бывает тоже.
- Ты знаешь, что это, скорее всего, значит?
- Да! Да!!! Я только хотела убедиться...
- Пойду приготовлю тебе завтрак.
- Жаль, Жоффруа не дожил, - Мадлен снова заплакала. Она вчера безудержно рыдала из-за смерти этого много лет назад ставшего родным человека и ещё недавно совершенно чужого для неё Мориса. И распухшая, встрепанная, была всё равно невыразимо прекрасна.
- Дожил, Мад.
Луи-Робер отнес жене яблоко, несколько тостов и какао, затем включил Моцарта и стал сбривать свою синюю бороду.