Далеко не каждый из тех, кто когда-либо проезжал дорогой, соединяющей Гейдельберг и Висбаден, знал, что тропа, уходящая влево на сороковой миле, ведет в деревушку под названием Шварцлох. Тропа начиналась неприметно, в гуще кустарника, но даже заметивший ее путник не всегда получал вразумительные ответы на вопрос, заданный здешним жителям – крестьяне избегали разговоров на эту тему, отделывались общими фразами, прятали глаза, руки, улыбались жалко и глупо, переводили разговор на что-то другое. Единственное, что мог понять для себя путешественник: место это нехорошее, говорить о нем не следует, а особенно к ночи, да и днем ничего хорошего из разговоров этих, мейн герр, не получится.
Впрочем, мало кто замечал начинающуюся у сороковой мили тропу, а из тех, кто замечал, еще меньшие задавали вопросы. Тот, кто спешил в Гейдельберг, объят был мечтою попасть в знаменитый на всю Европу университет, тот же, кто ехал из Гейдельберга, все свои помыслы обращал к отчему дому и скорой встрече с родными.
Именно поэтому кучер почтовой кареты был удивлен необычайно, когда двое молодых людей из числа пассажиров попросили остановить им у поворота, расплатились звонким серебряным талером и, вежливо попрощавшись с попутчиками, сошли на дорогу.
- Вы уверены, господа? – спросил, обеспокоено, кучер, ибо родом он был из здешних мест и, конечно же, знал о недобрых слухах, ходивших об этом крае с давних пор, - вам действительно нужно в Шварцлох?
- Да, друг мой, - ответил один из молодых людей. Одет он был в свободного покроя черный камзол, черные же штаны, чулки и башмаки с пряжками. Кожаный пояс туго стягивал его в талии, и свисала с него длинная шпага. – Нам действительно нужно в Шварцлох. Как долго от поворота до деревни?
- Пол дня пути, мейн герр, но…
- Поезжайте! – сказал молодой человек и хлопнул рукою в перчатке по крупу лошади. – Прощайте, друг мой!
- Э-эээх… - покачал головою кучер, взмахнул кнутом и пронзительно свистнул. Карета скрипнула, тронулась с места и, набрав ход, скоро скрылась за деревьями, оставив за собой взвесь мелкой дорожной пыли.
- Напрасно ты согласился, Петер, - обратился к молодому человеку его спутник, высокий, рыжеватый, с коротко стрижеными усами. В отличие от своего товарища, в одежде он предпочитал светлые тона. На плечи его был накинут телесного цвета плащ, парика молодой человек не носил, на голове красовался лихо заломленный берет с соколиным пером. - Мы теряем больше суток по твоей прихоти. Письмо можно было доверить почте: к лицу ли нам шататься по здешним лесам, словно простым…
- Ах, Ральф, но разве можно было отказать господину декану? Не забывай, нам в Гейдельберге учиться еще два года! И нет ничего страшного, если домой мы прибудем на день позже. Пойдем! - и, ободряюще ткнув спутника в плечо рукой, Петер зашагал по тропинке.
Ральф неодобрительно хмыкнул и поплелся следом. Узкая стежка петляла среди буйных зарослей терновника и довольно быстро привела их к лесу. Полуденное солнце припекало, в траве и терновнике с ума сходили цикады, в лесу, напротив, царила тишина и прохладный полумрак. Петер, не задумываясь, нырнул в узкий проем между кустами:
- Сюда!
- Знал бы я, что нам придется продираться сквозь такую чащобу, - раздраженно проворчал Ральф, отмахиваясь от ветки, больно хлестнувшей его по лицу. - Поехал бы дальше сам. Одно меня удерживает - мое доброе к тебе отношение. Пропадешь ты тут без меня, обязательно влипнешь в какую-нибудь историю.
Петер замедлил шаг и обернулся: - С каких это пор, мой друг, тебя стали пугать какие-нибудь истории?
- Так в том-то и дело! - оттаял внезапно Ральф и рассмеялся. - Ты будешь получать удовольствие от приключений, а я умирать от скуки в карете? Нет уж, я лучше потерплю. Хотя, говоря прямо, я предпочел бы более ровную и открытую дорогу. Сдается мне, что обратно к вечеру нам отсюда не выбраться. В этой глухомани хоть будет чем заняться? Ты лучше знал Ганса. Он что-нибудь рассказывал о своем доме?
- Бедняга Ганс… - вздохнул Петер и, перекрестился, - какая нелепая, ужасная смерть! Всего месяц оставался ему, чтобы, окончив курс, вернуться домой, а там, быть может, перебраться в Кельн и тут эта странная болезнь… Ты знаешь, Ральф, больше всего о доме он рассказывал в последние дни. Перед тем как угаснуть. Нет ничего на свете чудеснее, нежели леса и озера Шварцлоха, говорил он мне. Закаты там тихи и прозрачны, а рассветы величественны, горы молчаливы и надменны, а …
- Петер! Я ведь о другом спрашиваю! – в голосе Ральфа прозвучала ирония. – Есть ли в том краю приличные трактиры, смазливые девушки, бывают ли там танцы?
- Как ты можешь, Ральф! – возмутился Петер. – Мы с тобой идем, чтобы передать родным Ганса печальную весть! Мы несем им письмо от господина декана, где стоят подписи всех светил Гейдельберга, заверяющие охватившую университет скорбь, а ты…
- Трактиры, танцы, девушки! – повторил Ральф. – Да, Ганс умер! Но мы-то живы!
- Я не знаю, – буркнул через плечо Петер. – Ганс рассказывал лишь о хозяйке Шварцлоха. Госпожа, называл он ее. Говорил, что красивая.
- Ну, вот и посмотрим, что в этих местах считается красивым. Эх, - осклабился Ральф. – Женщины… Городские прелестницы, деревенские красотки! Где вы!? Учеба!. Последний семестр меня порядком измотал - все эти os scaphoideum, os lunatum, os triquetrum в печенках сидят!
Резко остановившись, Петер развернулся и положил руку на плечо споткнувшегося от неожиданности Ральфа.
- Забудь об этом. Прояви немного уважения к памяти Ганса. К тому же, ты далеко ей не ровня.
- Эй, ты чего?! - Ральф со смехом смахнул руку друга. – Шуток не понимаешь? Прибавь шагу, путь нам предстоит неблизкий.
Петер скрипнул зубами, но ничего не ответил. Несколько часов они прошли, не разговаривая друг с другом. Наконец Ральф не выдержал.
- Неужели в эту дыру нет больше ни одной дороги. Как они там вообще живут? Белого света не видят.
- Так и живут. Когда хозяйство налажено, голода бояться нечего. В город выбираются очень редко, а к ним и вовсе никто не заглядывает. Про эти места слухи ходят нехорошие. Дескать странные вещи тут происходят, да и люди тут какие-то… не такие, как все.
- Это точно. Ганс и сам был странный. Ни с кем кроме тебя не водился. Если у них все такие, то я не хочу здесь задерживаться.
- Переночуем и завтра обратно, – успокоил приятеля Петер.
День заканчивался. Сумерки между деревьями сгущались, похолодало. Чуть слышно скрипели вековые сосны. Иногда в стороне стрекотала белка или дятел будил тишину, стучал по могучему стволу, но недолго, и тогда снова был слышен лишь шум дыхания поднимающихся в гору друзей, да гулкие толчки сердца в груди.
- Судя по всему, скоро будем! – сказал Петер.
- Давно идем.
- И хорошо идем, Ральф! Признайся, устал?
- Охотно признаю! Я бы с удовольствием… А это что такое?
Тропа, круто повернув, вывела их на открытый, свободный от деревьев участок местности, перегороженный высокой каменной стеною, древней, во мху и лишайнике – стеной, настолько высокой, что за нею ничего не разглядеть было. Стена уходила влево и вправо насколько хватало глаз, и в последних лучах заходящего солнца казалась бесконечной.
- Петер…
- Я не знаю!
- Но…
- Да, другой дороги нет! И мы не сбились с пути. Шварцлох там – за этой стеною…
- Не перебраться, - задрав голову вверх, отметил Ральф. – Что делать будем?
- Попробуем завтра обойти стену. Мне кажется, что вон там, - Петер показал рукой вправо, - должен быть проход.
- Предлагаешь заночевать?
- Да.
- Здесь?
- Но не возвращаться же обратно! И солнце село почти…
- Ладно. Готовь припасы, Петер. Пока не стемнело, нужно развести костер. Я мигом! – и скинув дорожную сумку у основания стены, Ральф торопливо направился к лесу.
- Ну и занесло же нас, - бормотал он себе под нос, углубляясь в чащу. - И дров не найдешь. Будто ветки здесь совсем на землю не падают.
Стало гораздо темнее и Ральф уже начал переживать, как бы ему не заблудиться в лесу: - Петер! - Позвал он друга. Никто не отзывался. - Заснул он там что ли?
Подумав немного, Ральф повернул обратно. В навалившейся темноте он уже с трудом различал просветы между деревьями и потому непроизвольно ускорил шаг, а вскоре и вовсе перешел на бег. Смутное беспокойство охватило его. Он готов был уже закричать вновь, как вдруг деревья расступились перед ним, и Ральф с разбегу налетел на внезапно возникшую перед ним стену.
- Слава Богу! Но где же Петер? Ээ-ээй!
Немного успокоившись и оценив ситуацию, Ральф решил идти вдоль стены в левую сторону, но тут взгляд его задержался на черном пятне, выделявшемся на стене даже в сгустившейся темноте. Подойдя поближе, он увидел, что в этом месте стена просела и дала трещину высотой в метр от земли. Края трещины обсыпались, но ее ширины было недостаточно даже для того, чтобы просунуть в нее руку. От щели почему-то веяло холодом. Ральф хотел было уйти подальше от этого места, но провал неумолимо влек его к себе – не в силах совладать с собою он опустился на колени и заглянул в него.
Жуткая и неправдоподобная картина открылась перед ним – сжатая отрогами гор долина, залитая мертвенно-бледным светом огромной луны. Сотня полуразрушенных строений, над которыми высилась кирха с обломанным шпилем и сорванным крестом. Несколько виселиц, стоящих в ряд у тропы, а на виселицах скелеты в полуистлевших одеждах. Воздух был настолько прозрачен, что самые удаленные предметы виделись Ральфу отчетливыми, близкими. Искореженные невиданной силы бурей, чернели остовы деревьев. Огромные валуны, скатившиеся со склонов вниз, в ручей, перегородили его, превратив в отвратительное болото, и смрадный запах поднимался оттуда, достигая пролома в стене. В небе металась стая каких-то птиц, драчливая и многоголосая – птицы порой заслоняли диск Луны, и тогда долину съедала тьма.
Тихая музыка – свирель и колокольчики – вдруг прошелестела неподалеку. Ральф посмотрел левее и – о, ужас! – на мостике, перекинутом через ручей неподалеку от того места, где он вливался в болото, танцевала старинный деревенский танец странная парочка. Живые в этом краю мертвых! Ослепительная красавица, юная дева с золотистой косою до пояса в нарядном платье и жирный, белеющий лицом, словно куском свиного сала, увалень в черных одеждах. Нелепо кривляясь, увалень приседал и поднимался, держась за руку красавицы, а та, откинув голову, звонко смеялась, делая книксен.
Клекоча, роняя перья, птицы улетели, и лунный свет вновь воцарился над долиной, осветив танцующих: - Святой Франциск… - пролепетал Ральф. – Не может такого быть!
Юная прелестница в блике луны превратилась в согбенную старуху, лысую, с отвисшей грудью, а жирный увалень начал превращаться в… Ральф зажмурился и отпрянул от трещины.
Громко крича, он побежал вдоль стены, спотыкаясь, падая, поднимаясь, вновь падая. Опомнился он лишь, когда Петер, окликая его по имени, поймал за полу плаща и насильно усадил возле разведенного им костра.
- Что случилось, Ральф? Что тебя напугало? – и совал ему в руки фляжку с вином.
- А?
- Ты заблудился? Тебя не было больше часа!
- Нет-нет… Все хорошо, Петер… Да, все в порядке. – Ральф сделал глоток. – Причудилось.
- Ну, Слава Богу! Ты знаешь, я хотел вскарабкаться на стену – посмотреть, что там за нею… Нет, ничего не вышло. Ни одной щели. Хотел бы я знать, там ли Шварцлох? Далеко ли?
- Не зачем тебе это знать! И учти! Завтра с утра возвращаемся!
- Почему?
- Потому! Все… спать давай, - и Ральф, завернувшись в плащ, прислонился к стене и закрыл глаза.
Петера разбудила негромкая мелодия. Очаровательная музыка – свирель и колокольчики – звучала где-то неподалеку. Он улыбнулся, не раскрывая глаз, прислушиваясь, пытаясь вспомнить, где и когда он мог слышать эту, казалось, знакомую мелодию. Та внезапно оборвалась. Вздохнув, Петер открыл глаза.
Все-таки, Ганс был прав – не было в свете ничего красивей Шварцлоха. В розовом свете восходящего солнца четкие ломаные линии гор и лес вокруг – тихий, загадочный, далекий и близкий одновременно. Вот - серебристая нить ручья, проложившего себе путь меж деревьев и скал – беззвучно падает с высокого обрыва вниз в белой накипи пены, а там внизу, успокоившись, вливается в небольшое прозрачное озеро. Вот - неширокая, мощеная дорога, огибающая лес справа, а слева луг, поросший невысокой зеленой травой. Вот - нарядные, аккуратные, белые домики и высится над ними кирха. Вот… Дева Мария! Но ведь это…
- Ральф? – позвал Петер. Тот не проснулся. Стены не было. Петер потер глаза, не веря себе. – Ральф?
Ральф спал беспробудно. Солнце поднималось все выше, небо над головою наливалось синевой, а Петер смотрел на Шварцлох и очаровывался им все больше и больше. Была ли стена или причудилась она им вчера вечером, не имело значения – туда! Скорее туда, Петер, шептал голос в его голове, поторопись, ведь там…
- Да! Там, - благоговейно прошептал Петер, - рай земной!
Раскрыв дорожную сумку, Петер извлек тетрадь в кожаном переплете, карандаш и, вырвав лист бумаги, наскоро написал несколько строк. Затем, оглянувшись по сторонам, нашел небольшой камень, положил его на лист сверху и, поправив на товарище сбившийся плащ, произнес негромко – «Не обижайся, Ральф…» - выпрямился, счастливо улыбнулся и пошел, не оборачиваясь вниз, в долину.
Едва лишь фигурка Петера скрылась за одной из скал, усеявших склон, налетел ветер. Солнечный диск потемнел, теряя цвет, наливаясь багровой мутью. Небо, только что чистое и ясное, стало почти черным и оттуда, вниз, на землю, мелкой пылью посыпался дождь.
- О-ооох… – застонал, просыпаясь, Ральф. – Петер, вставай. Нам… О, Господи! - Петера рядом не было. Стена, еще вчера преграждавшая путь, исчезла, и завораживающая картина: залитая солнцем лужайка, окруженная со всех сторон лесистыми горами, а посреди нее сверкающая бликами гладь небольшого озера, предстала перед Ральфом. На берегах озера уютные стояли деревенские домики, но самым необыкновенным было то, что здесь сгущалась неумолимо тьма, а там, в долине, солнечное царило утро.
Ральф зажмурил глаза. Открыл. Снова перед ним высилась стена – древняя, холодная, до верхушек дерев – и никакой деревушки внизу, ни озера, ни солнечной лужайки, ни самого солнца. Лишь глухой дождь, шелестящий вокруг и каменная кладка, уходящая в бесконечность влево и вправо. Ральф снова зажмурился: - Дева Мария! Смилуйся! – открыл глаза и вновь на миг увидал вдалеке призрачный Шварцлох, залитый солнечным светом.
Затем стена появилась вновь – уже навсегда.
- Петер, - жалобно позвал Ральф, - ты где? – Тишина в ответ. Неподалеку от костра, погасшего и подернутого пеплом, лежал в траве камень, из-под которого белел в темноте клочок бумаги.
«Ты будешь удивлен, мой друг, как и я. Когда-нибудь мы с тобой найдем этому объяснение. До деревни рукой подать. Поэтому я, помня твое нежелание продолжать путь, решил отнести письмо сам. Добудиться тебя не смог. Дождись меня, скоро буду. Петер».
- Глупец! – обхватив голову руками, крикнул Ральф, как будто бы его кто-то мог слышать. – Зачем!? Для чего? Там…
- «Да! Там ад на земле! - шепнул в голове тревожный голос, - Уходи, Ральф! Уходи, пока не поздно!».
- Нет! – снова крикнул Ральф. – Я не могу бросить его здесь! – он вскочил на ноги и бросился вдоль стены к тому месту, откуда смотрел вчера на истинный Шварцлох.
От провала по-прежнему тянуло холодом. Опустившись на колени, Ральф приник к нему жадно, все еще надеясь на что-то… И –
нежная музыка – свирель и колокольчики. В мертвенно-бледном сиянии огромной луны снова лежала опустошенная тьмою долина и полуразрушенный Шварцлох. В небе, высоком и колючем, как и вчера кружилась драчливая стая птиц, оглашающих долину пронзительным клекотом. Залитая лунным светом, вновь танцевала странная парочка – неуклюжий увалень в черных одеждах и юная красавица с золотистой косою до пояса.
Расхохотавшись, красавица сделала книксен, толстяк склонился в поклоне, а когда выпрямился, оказался… - да-да! Ральф не ошибся! – Гансом! Умершим от странной скоротечной болезни Гансом, студентом Гейдельбергского университета!
- Я сделал так, как вы велели, Госпожа, – робким голосом произнес он.
- Понадобилось умереть, чтобы понять простую истину, Ганс? – рассмеялась в ответ красавица. – Здесь все мое! Все! Эти горы! Этот лес! Озера, ручьи! Люди! Все!
- Кроме птиц… - все так же робко возразил Ганс.
- Да, - неожиданно легко согласилась красавица. – Птицы принадлежат Ему. Но это всего лишь уступка. Сделка, устраивающая обоих.
- И птиц.
- Птиц? Не думаю, Ганс.
- Надеюсь, что это так!
- Глупые надежды, мальчик. Впрочем, ты сам виноват. Ты не послушал моего совета – упросил отпустить тебя, зная, что все закончится скоро и грустно. Что мешало тебе наслаждаться Шварцлохом? Жить так, как не живет никто и нигде?
- Мне хотелось жить по-другому!
- Что ж, теперь ты будешь жить по-другому. Да и жить ли?
- Все лучше, чем… - горько вздохнул Ганс и махнул рукой, - я привел себе замену.
- Забавный мальчик, - согласилась красавица. – И умник, не в пример тебе. Я заметила, как ему понравился Шварцлох.
- Еще бы, - печально усмехнулся Ганс. – я был очень убедителен. Свобода, которую вы, Госпожа, обещали, показалась мне дороже дружбы.
- Глупости, Ганс! Чего стоит твоя свобода! – красавица вновь рассмеялась. – Пустой звук! Кар-кар-кар! – передразнила она парящих в небе птиц. – Не жалей о нем, Ганс. Не нужно. Ему будет хорошо здесь.
- Мне…
- Он умнее тебя.
- Что ж… Я оплатил свой долг, Госпожа?
- Вполне. Я отпускаю тебя, – она сделала книксен, Ганс склонился в поклоне, но уже не выпрямился, а обернулся черной большой птицей. – Лети, глупый Ганс! Наслаждайся своей свободой! – и красавица расхохоталась.
Ошеломленный увиденным, Ральф отпрянул от трещины в стене, а когда приник к ней вновь, снова играла все та же мелодия. Черная птица, роняя перья и громко крича, подымалась ввысь, к стае подобных себе, а на залитом лунном свете мосту, как прежде танцевала странная парочка – неуклюжий увалень и красавица-дева с золотистой косою до пояса: птица на миг закрыла крылом лунный диск – тьма сожрала Шварцлох – а когда свет вернулся, в нем, неверном и призрачном, Ральф разглядел согбенную старуху и… Петера, счастливого и смеющегося…
Проведя вторую ночь у стены, наутро полный отчаянья Ральф вынужден был отправиться в обратный путь. Около полудня он вышел на большую дорогу и, понуро опустив голову, медленно побрел в сторону дома.
Прошагав с милю, Ральф заметил мчащуюся навстречу почтовую карету. Подъехав ближе, карета остановилась и когда клубы пыли рассеялись, Ральф увидал приветливое лицо уже знакомого кучера.
- Скажи-ка, любезный, - отрешенно спросил его Ральф, - как скоро будет карета на Висбаден?
- Часа через два, мейн герр. А куда подевался ваш товарищ?
- Пропал Петер…
- Это все проделки Шварцлоха! – сказал кучер. – Немало людей сгинули в тех краях! Вам повезло, что вы пришлись этому месту не по вкусу!
- Не понимаю?
- Шварцлох не любит отпускать приглянувшихся ему. Тех, кто покинул этот край, рано или поздно ждет смерть, но Шварцлох обязательно найдет замену бежавшему.
- Да, я понял, - сказал Ральф. - Петер остался там вместо Ганса!
- Вы не печальтесь, мейн герр! Беда, случившаяся не с вами - это не беда! Тому, кто остался за Стеной…
- Вы слышали о стене?
- Да, мейн герр.
- Я видел что там – за нею!
- Нет-нет, мейн герр, я ничего не желаю знать об этом. Да и вам лучше позабыть об увиденном!
- Но как? – спросил Ральф. – Как можно забыть это?
- Время лечит все, мейн герр!
- Время? – переспросил Ральф.
- Время! – кучер тронул поводья и горько усмехнулся, - и смерть тоже!
*****
- Мне пора, - с сожалением сказал Петер, не в силах отвести глаз от красавицы Карин, хозяйки Шварцлоха. – Вот если бы Ральф согласился с тобою! Мы бы провели здесь все каникулы!
- Он отказался почему-то, - вздохнула Карин с сожалением. – Тебе лучше знать, что у твоего приятеля на уме.
- Странно что, увидев тебя, Ральф все-таки отказался!
- Ты сожалеешь? – она лукаво прищурилась.
- Как… Нет! Что ты! – и Петер поцеловал девушку. – Только моя!
- Только твоя! – подтвердила она, положив ему голову на плечо.
- Я вернусь буквально через неделю! – убежденно сказал Петер. – Побываю дома, в Висбадене, и снова вернусь!
- Я буду ждать…
Они стояли посреди мостика, перекинутого через ручей, впадающий в небольшое озеро. Вверх уходила тропинка, огибая скалы, а за ними виднелись верхушки деревьев – лес, через который всего за пол дня пути можно дойти до дороги на Гейдельберг. Решившись, Петер в последний раз обнял Карин и, постоянно оборачиваясь, пошел по тропинке.
В закатном солнце – а закат был тих и прозрачен, горы величественны и надменны – стройная фигурка Карин темнела, уменьшаясь, и ярким пламенем горели ее золотистые волосы: - Я скоро вернусь, Карин! – закричал Петер, срывая с головы шляпу и подняв ее над головой. – Очень скоро!
- Намного скорее, чем ты думаешь, - мягко улыбнулась хозяйка Шварцлоха. – Намного скорее…
Тропу на границе с лесом перегородила Стена.
(рассказ написан совместно с Р.Б. ака Romul)