...Мне расссказали, что в Израиле живет человек, который продал квартиру, чтобы купить скрипку старого итальянского мастера. Была ли эта квартира у него единственной и где он теперь живет со своей прекрасной скрипкой (не на улице же!), мне неизвестно, но история произвела впечатление. И особенно после того, как я услышала от известного скрипача Александра Поволоцкого другую историю — о том, как в 1970-х годах московский скрипач, дабы купить дачу в Подмосковье, продал всего за 17 тысяч рублей инструмент работы Гварнери дель Джезу, настоящая стоимость которого исчисляется миллионами долларов. Правда, хозяин скрипки и не подозревал о том, каким сокровищем он владел...
Пролог, или Где у скрипки душа
- Скрипка - самый загадочный музыкальный инструмент, — говорит Александр Поволоцкий. — В самом деле, кто из ее собратьев может похвастаться такой родословной? Корни скрипичного генеалогического древа теряются в прошлых веках, а ветви его дотянулись до нашего времени. Самые известные скрипачи и сегодня играют на инструментах Амати, Страдивари, Гварнери, Лондольфи, и эти скрипки до сих пор считаются непревзойденными.
По форме скрипка напоминает человека: голова, шея, туловище. А вот где у нее душа? — продолжает Поволоцкий. Та самая, которую мастер вложил в нее много веков назад и которая до сих тревожит наши души, едва мы заслышим дивный голос скрипки. Может быгь, она заключена в маленькой палочке, соединяющей верхнюю и нижнюю деки и фокусирующей колебания звука? Не оттого ли, кстати, ее прозвали «душкой»? Сдвинь эту палочку на долю микрона, и скрипка начинает сипеть, хрипеть и терять свой «человеческий» голос. Кстати, «больные» (отреставрированные после поломки) скрипки чувствуют погоду, как старики, — по радио еще не сообщили о том, что надвигается дождь, а они уже начинают посипывать. Душу скрипки пытаются найти и поныне, создавая совершенные копии старинных, подбирая те же самые сорта дерева, с идентичным срезом. Призывая на помощь спектральный анализ, всю современную физику и химию, раскрывают формулы лака, рассчитывают на компьютере все пропорции до микрона, определяют идеальное место установки «душки». И вот скрипка готова, и внешне ее не отличить от оригинала, но — почему-то не звучит. То есть, конечно, звучит, но не так, не так... Все в мире движется вперед — вон арфа, например, гораздо древнее скрипки, но ее и то до сих пор усовершенствуют. А скрипка словно решила навсегда остаться в прошлых веках. Ушли старые мастера, и вот уже третье столетие нет им равных.
История первая. Роковая скрипка
— Скрипка требует человеческого участия, как жемчуг, который непременно нужно носить, иначе потускнеет. Чем дольше на ней играют, тем дольше она живет. Но вот история о скрипке, которая не давалась в руки никому: все, кто ею владел, плохо кончали — либо умирали прежде срока, либо переставали играть. Я опускаю в своих историях имена, поскольку речь идет об очень известных исполнителях, многие из которых успешно концертируют и поныне. Одним из владельцев этой скрипки был И. Он получил Государственную премию СССР, еще будучи студентом консерватории, — за то, что занял первые места сразу на трех международных конкурсах. Проходят годы, и этот самый И., к тому времени уже известный профессор, исполнитель с международным именем, находящийся на пике успеха, покупает старинную итальянскую скрипку, о которой идет нехорошая молва: ее предыдущий владелец скоропостижно скончался, будучи еще молодым. И. наплевать на предрассудки, и кроме того, скрипка звучит так дивно... Он играет на ней что-то около года, и вдруг пальцы перестают слушаться, он вынужден оставить карьеру скрипача и всецело посвящает себя студентам консерватории, где преподавал еще долгие годы.
Следующим владельцем инструмента был С., тоже профессор Московской консерватории и лауреат международных конкурсов. Для того чтобы приобрести заветного «итальянца», он распродал все скрипки, которые у него тогда были, а недостающую сумму занял у родственников и знакомых. Ему говорили: «Что ты делаешь? У этой скрипки черная слава!» А он в ответ только смеялся. Поиграв на ней год с небольшим, С. умер от рака в сорок семь лет. Вдова С. долгое время, не могла продать эту скрипку, никто не хотел ее покупать. Наконец, ее приобрел один музей во Франции.
История вторая. Похождения скрипки Гварнери дель Джезу
— В 70-е годы я работал в Большом театре — в то время в оркестре еще играли музыканты, пришедшие в «Большой» до войны. Один из них, А., рассказывал, что во время войны музыканты театра получали правительственный паек, вплоть до черной икры. И вот однажды после концерта к А. подходит плохо одетая, изможденная женщина и предлагает ему скрипку за две продуктовые карточки. «Мы умираем от голода, — говорит она. — Эта скрипка досталась нам по наследству, но никто в нашей семье на ней не играет, в нашем роду нет музыкантов». А. тут же соглашается на обмен: ему, закормленному кремлевскими деликатесами, не нужны скудные карточки.
А. продолжает играть на своей скрипке, к которой привык, а ту, что выменял у женщины, берет в руки лишь иногда. Возвращаясь однажды после концерта в подпитии, он падает, и вымененный инструмент, бывший до того в идеальном состоянии, ломается в нескольких местах. А. несет его к мастеру М. Тот склеивает, причем довольно грубо, однако голос звучит как прежде. «Надо же, какая удачная копия Гварнери», — говорит М.
Проходит еще пара лет. А., большой любитель женщин, однажды уединяется со своей новой пассией после концерта в правительственной ложе Большого театра, а тут, как на беду, — пожарный. Разражается скандал, А. выгоняют из Большого, причем главный дирижер, подписывая приказ об увольнении, говорит скрипачу, отводя глаза в сторону: «За такое вообще-то надо награждать, но, что поделать, мы должны блюсти моральный облик советского человека». А. плетется домой, где его встречает разъяренная жена, которой успели доложить о происшествии. Она хватает первое, что подвернулось под руку. И обрушивает на голову неверного супруга ту самую скрипку — бедный инструмент разлетается на куски. А расстилает на полу простыню, собирает в нее щепки и опять идет к мастеру М. Тот смотрит на щепки и говорит: «Так и быть, я куплю у тебя этот лом за 500 рублей». А. тут же соглашается. Он рад, что ему удалось сбагрить за 500 рублей останки скрипки, доставшейся ему практически задарма.
Спустя еще пару лет мастер М. продает склеенный вторично инструмент скрипачу В., уже за 1700 рублей. Я сидел с В. рядом в оркестре. Он в то время играл на скрипке польского мастера, но однажды принес с собой другую. Так я впервые увидел инструмент, о котором веду речь. Я спросил у В.: «Почему ты не играешь на этой скрипке?» — «Видишь ли, у нее слишком мощный звук, никак не могу приспособиться».
Следующим хозяином скрипки стал Г., лауреат первой премии конкурса Паганини. Он много лет играл на скрипке из коллекции своего учителя, известного профессора Московской консерватории. Когда профессор умер, его сестра решила распродать коллекцию, и Г. остался без инструмента. А тут ему кто-то сказал, что у В. видели разбитую скрипку, но звучит она колоссально. Г. идет к В. и покупает скрипку уже за 17 тысяч рублей, а реставрация обходится ему еще в тысячу. Г. тоже никак не может приспособиться к новому инструменту. В это время сестра покойного профессора внезапно звонит ему с предложением купить у нее ту самую скрипку из коллекции брата, которую до того у него забрала. Г. немедленно соглашается и начинает искать покупателя для разбитого инструмента.
Мой приятель Ж., с которым я в то время работал в Государственном симфоническом оркестре под управлением Светланова, решает купить у Г. эту скрипку и несет ее на экспертизу к К. — главному мастеру коллекции смычковых инструментов (тогда она называлась Госколлекция СССР), в свое время учившемуся в Париже у очень известного скрипичного мастера. К. посмотрел и сказал: «Голову даю на отсечение, это настоящий Гварнери!»
Ж. покупает скрипку за 18 тысяч рублей. В это время мы уезжаем на гастроли в Европу и, улучив момент, разыскиваем в Амстердаме известного скрипичного мастера Миллера, позже убитого рэкетирами в Париже на скрипичном аукционе. Того при виде инструмента просто трясет, он заявляет нам; что это не просто Гварнери, а Гварнери дель Джезу, то есть скрипка лучшего мастера из этого знаменитого семейства, и добавляет: «У вас в руках не скрипка, а поэма, она сделана в лучший период его творчества». Тут я должен пояснить, — замечает Поволоцкий, — что цена оригинального Гварнери колеблется от 2 до 4 миллионов долларов. Затем мы в Париже показываем скрипку еще одному известному мастеру, который подтверждает, что это действительно Гварнери дель Джезу, хотя и изрядно покалеченный.
— Ну, и что было с этой скрипкой дальше? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Дальнейшая ее судьба неизвестна, я уехал в Израиль, приятель тоже эмигрировал на Запад, и его следы потерялись, — отвечает Поволоцкий. И добавляет: - А вот когда А., первому хозяину инструмента, напоминали о том, как он продал Гварнери дель Джезу за 500 рублей, он всякий раз плакал.
История третья. Хозяин коллекции
— Профессиональные скрипачи обычно покупают инструменты с рук, а не в магазинах. Однажды звонит мне поздно вечером приятель: «В Медведкове какой-то коллекционер срочно распродает коллекцию скрипок». И мы едем туда на ночь глядя. Приезжаем — мама родная: тесная квартирка, народу — не протолкнуться, все известные скрипачи здесь, причем каждый со своим мастером, чтобы провести экспертизу на месте. Расплата — наличными. Скрипки выставлены в стеклянных витринах, груды футляров сложены под высокой железной кроватью с шишечками. Хозяина я в этой толкотне как следует не разглядел. Выбрал себе инструмент русского мастера Морозова за 3 тысячи рублей, и мы поехали с женой собирать эти деньги по Москве. Всю ночь объезжали родственников и знакомых, только к пяти утра набрали нужную сумму. Приезжаем в Медведково, навстречу выходит худой жилистый старик с огромными ручищами. Только сейчас я его рассмотрел. На нем синий сатиновый халат, как на школьных техничках, причем драный. Валенки на босу ногу. В довершение всего халат не застегнут, и видно, что старик абсолютно голый. «Вам чего?» — спрашивает он нас. «Вот, привезли 3 тысячи рублей за морозовскую скрипку». Мы протягиваем деньги, и в этот момент замечаем, что ни одной скрипки, кроме той, что выбрали мы, в доме уже нет – все распродано. «А я передумал, - злобно говорит старик, - Я продаю ее теперь за пять тысяч». Мы с женой уезжаем не солоно хлебавши, а через пару дней узнаем, что старик умер, и был он, как выясняется, большим чином на Лубянке во времена Сталина. Можно только догадываться, каким путем достались ему эти инструменты, и свидетелями скольких загубленных судеб были годами молчавшие скрипки.
История четвертая. «Выгодная» сделка
— Куда вкладывали деньги евреи, покидая СССР в 70-е годы и уезжая в Израиль? — начинает Поволоцкий. — В бриллианты, картины и скрипки. Бриллианты можно было проглотить или спрятать в каблук, картину — замалевать, а вот вывезти скрипку было сложнее. И все же искали обходные пути. У моего товарища-одессита дядя был начальником промбазы на Привозе, денег у него было много, кто-то посоветовал ему вложить их в скрипки, хотя от искусства тот был весьма далек. Ему сказали: «Изя, в Америке хорошие скрипки можно очень хорошо продать». На ловца и зверь бежит: был в Одессе при местном музее эксперт по смычковым инструментам, он услышал, что Изя собирается уезжать, и заломил за шесть скрипок тройную цену, уверяя, будто они очень редкие. И тут все знакомые стали говорить Изе: «Изя, не будь идиётом, покажи скрипки специалистам, пусть проведут экспертизу». Он послушался и поехал с этими скрипками в Москву. Результат экспертизы был неутешительный: скрипки не имеют никакой ценности, фабричный ширпотреб с фальшивыми этикетками. Изя возвращается в Одессу. Все его спрашивают: «Изя, ну что они тебе сказали?» «Сказали, что скрипки — говно, но они мне просто завидуют». Изя вкладывает в эти скрипки все свое состояние, нажитое за многие годы, и вывозит инструменты в Америку. Там специалисты говорят ему то же, что и их московские коллеги: «Инструменты не представляют никакой ценности». Так Изя благодаря своему упрямству залетел на целое состояние. Живя в США, он еще долгое время писал возмущенные письма в разные советские инстанции, обличая всех и вся в жульничестве и требуя принятия мер.
О рассказчике
Александр Поволоцкий (для тех, кто еще не знает) — скрипач, композитор, блестящий импровизатор. Играл в оркестре и в Ансамбле скрипачей Большого театра, в Государственном симфоническом оркестре СССР под управлением Евгения Светланова. С 1990 года живет в Израиле и выступает в составе Израильского филармонического оркестра под управлением Зубина Меты. Увертюрой Поволоцкого, получившей название «королевской», открывался 12-й международный конкурс скрипачей имени Генриха Венявского в Польше, на котором автор произведения был членом жюри. Выступает с сольными концертами и в составе семейного скрипичного ансамбля «Трио Поволоцких» вместе со своими детьми — Марьяной и Юджином. Объездил весь мир, выступал на лучших сценах Европы и Америки. Превосходный рассказчик, обладатель собрания необычных историй, происходивших в разные годы у него на глазах или при его непосредственном участии.
Кое-что о скрипке и скрипичных мастерах (Сведения почерпнуты из книги Е. Витачека «Очерки истории изготовления смычковых инструментов».)
Самой известной из всех итальянских школ считается кремонская, подарившая миру Амати, Страдивари, Гварнери и других замечательных мастеров.
Андреа Амати (1535-1611) — один из крупнейших реформаторов скрипки: благодаря его стараниям голос ее при¬близился к тембру звука человеческого голоса — сопрано.
Наиболее знаменитым из семейства Амати был внук Андреа Амати — Никколо (1596-1684), который довел тип инструмента, выработанный предшествующими мастерами той же фамилии, до высшей степени совершенства. Никколо Амати воспитал множество учеников, некоторым из них удалось превзойти своего учителя: из мастерской Никколо Амати вышли Антонио Страдивари и Андреа Гварнери, основатели династий скрипичных мастеров.
Антонио Страдивари (1644-1737) создал за свою долгую жизнь около полутора тысяч инструментов. Многие годы он работал в стиле своего учителя Никколо Амати, а с 1688 года начал собственные эксперименты над скрипкой. В 1691 году Страдивари резко отходит от школы Амати и существенно изменяет модель своего учителя, создавая свой собственный тип скрипки, тембр звука которой напоминает меццо-сопрано. Только в возрасте 60 лет Страдивари окончательно сконструировал свою модель скрипки, до сих пор никем не превзойденную. Страдивари коренным образом изменил настройку верхней и нижней дек, благодаря чему звук его скрипок приобрел более богатый, яркий тембр и исключительную способность наполнять собой большие помещения. Ни один из предшественников Страдивари, его современников и последователей не сумел звуком своих инструментов настолько приблизиться к прекрасному тембру человеческого голоса, как он.
Андреа Гварнери (1626-1698), учившийся, как и Страдивари, у Никколо Амати, свои первые инструменты создавал в стиле своего учителя, затем несколько видоизменил их форму. Звук инструментов Андреа Гварнери очень нежный, но недостаточно сильный. Среди семейства Гварнери самым выдающимся мастером считается внук Андреа — Иосиф Гварнери (дель Джезу). Прозвище «дель Джезу» он получил благодаря тому, что на этикетках его скрипок изображен значок, похожий на эмблему иезуитского монашеского ордена. Скрипки Гварнери дель Джезу соперничают со скрипками Антонио Страдивари (многие известные скрипачи предпочитали инструменты Гварнери инструментам, созданным Страдивари) и обладают великолепным звуком, очень сильным и интересным по тембровой окраске. Скрипки Гварнери дель Джезу сконструированы таким образом, что допускают возможность более мощного напора смычка по сравнению со скрипками Страдивари. В этом смысле мастер опередил свое время: звук его скрипок, великолепно подходящих для игры в больших залах, мог казаться грубоватым и оскорблять ухо в камерных залах прошлых столетий, где проходило музицирование. К слову, Страдивари умер довольно состоятельным человеком, в то время как Гварнери дель Джезу скончался в чужом доме, куда он из-за нужды был вынужден переехать из дома собственного. Подлинных инструментов этого мастера значительно меньше, чем инструментов Страдивари, — он умер в возрасте 46 лет.