…. Жаркое лето 1997 года уже полностью вступило в свои права, оставив позади майские грозы и раскаляя асфальт, дома, воздух небольшого, патриархального ранее, но теперь быстрорастущего, а потому молодёжного городка – Елабуга в Татарстане до тридцати градусов по Цельсию и выше. Днём на узких улочках не рассчитанных на поток машин , увеличившийся в последние годы в десятки раз благодаря очередному строящемуся промышленному гиганту, создавались небольшие, но многочисленные пробки. Выхлопы тысяч бензиновых и дизельных двигателей вкупе с жарой, испарениями асфальта и пугающими материалами СМИ создавали впечатление техногенной , экологической катастрофы. Но наступал вечер, заходило солнце, нестерпимую жару сменяла прохлада, а на смену бесконечной веренице КамАЗов, автобусов и других большегрузно – государственных машин выкатывали редкие, лёгкие, бесшумные и имеющие в сгущающихся сумерках немного хищный вид девятки, восьмёрки, иномарки либо несущиеся на бешенной скорости, либо неторопливо плывущие вдоль тротуаров по которым прогуливались стайки отдыхающей от дневной жары молодёжи.
Находящиеся на окраине города городской рынок был разделён на две части, одна из которых представляла собой стройплощадку огромного по местным меркам крытого павильона, а вторая – асфальтированную площадь на которой в несколько рядов стояли небольшие на одного – двух продавцов павильончики и контейнеры.
Днём на действующей части рынка стояли обычные для городского рынка средней полосы России шум нарядной толпы, толчея и суета муравейника. Рядом на стройплощадке тоже кипела жизнь – рычала строительная техника, выкрикивали команды стропальщики, сверкала электросварка, то идело слышалась деловая перебранка бригадиров. Находясь в каких-то тридцати метрах друг от друга, эти два мира жили каждый своей жизнью, какзалось даже не подозревая о существовании друг друга, отделённые словно ширмой рядом высоких контейнеров для складирования товаров на ночь, вагончиков кафе, администрации и кассы. На административном вагончике возвышался над обоими площадками второй этаж – такой же вагончик, только чуть меньших размеров.
Сейчас ближе к ночи, когда делавшая рынок тесным толпа рассосалась по квартирам, комнатам коммуналок и общаг «комсомольской ударной», вся площадь казалась вымершей, а ровные ряды павильончиков придавали ему сходство с кладбищем. Здесь казалось не было ни единой души, но свет в окнах второго этажа административного вагончика, позвякивание цепей идущих от ошейников двух огромных кавказских овчарок и несколько «девяток» и «восьмёрок» стоящих с не выключенными габаритами красноречивее всяких плакатов говорили (случайно- забредшим прохожим), что посторонним в этот неурочный час здесь явно делать нечего.
Второй этаж – официально – помещение охраны рынка. Крутая, почти вертикальная лестница, массивная дверь с глазком, на посторонних оказывала эффект противоположный смыслу надписи на смежной стене вагончика «Добро пожаловать». В дальнем от двери углу на выключенном телевизоре, ритмично прокачивая ограниченное пространство вагончика модной среди молодёжи того времени «кислотой», стоял навороченный двухкасетник - «Sharp». Впрочем, это достижение японской аудиотехники было едва ли ни единственным предметом роскоши в спартанской обстановке вагончика и выглядело ярким пятном на фоне старого телевизора, выцветших обоев и старой клеёнки на низком журнальном столике, стоящем между двумя продавленными диванами. На диванах вокруг стола сидело семеро парней в возрасте примерно от шестнадцати до двадцати лет. По характерной «спортивной» стрижке, в меру развитой мускулатуре, отсутствию на столе крепкого спиртного, в них безошибочно можно было угадать «молодых» - «солдат» одной из городских бригад. Стена противоположная от входа на рынок на мгновение озарилась светом, сигнализируя о том,
- 1 -
что на территорию рынка заезжает машина. Ночное появление даже пеших посторонних было делом крайне редким, ну а появление постороннего автомобиля …, при том «Status quo» установившемся в городе, едва ли могло предвещать серьёзные неприятности, однако «кислота» была тут же приглушена и в руках как по мановению волшебной палочки появились четыре бейсбольные биты. Выскочивший при появлении на горизонте машины, на маленькую площадку перед дверью «боец», распахивая дверь, в смятении выпалил:
- Прячь пиво, открывай окна. Ренат прикатил. Сейчас хай поднимет.
Ренат – тридцатипятилетний директор фирмы «АИР» - строящей крытый рынок и как две капли похожий на своего брата – близнеца Айрата официального директора ООО «Рынок», и именно его «девяностодевятая» цвета «летний сад», притормозив у вагончика ровно на столько, что бы высадить с переднего сидения спортивного вида пассажира, дав газ, с пробуксовкой по сухому асфальту унеслась вглубь рынка, где была свободная от павильончиков площадка, для безманевренного разворота. В плавно-мягкой и лёгкой, несмотря на массивность фигуры, походке вышедшего из машины, сквозила сила и стремительность спортсмена.
-- Привет, «Форик», - приветствовал его стоящий на площадке перед дверью «караулки» охранник из «молодых».
-- Здорово, здорово, - ответил он подходя к вагончику и легко перепрыгивая через трни ступеньки, буквально взлетел на второй этаж, - опять бедлам устроили, - беззлобно, больше для проформы проворчал он входя в вагончик и мгновенно, одним взглядом отмечая и пробки пивных бутылок в мусорной корзине и бумажные мундштуки папирос в пепельнице, и не до конца выветрившийся и знакомый ещё со времен службы в «Афгане», характерный запах анаши.
«Форик» был единственным родным племянником Хаматулина Ильгиза - «Хама» - истинного хозяина рынка и выполнял функции начальника охраны. На первый взгляд он казался почти ровесником сидящих в вагончике «бойцов». На самом деле, ему было уже около тридцати. Закончив школу, где Фарид учился со ставшими сейчас авторитетами, «Сеней», «Францем» и другими, он уехал учиться в Казань и пропал с городского горизонта, но служба в «Афгане», две ходки к «хозяину» за нашумевшие в своё время в городе дела и не шапочное знакомство с «сильными мира сего», заставляли относиться к нему с уважением и гораздо более серьёзных людей, нежели сидящих в вагончике «бойцов». Ну а молодежь его просто обожала за умение быть всегда в своей тарелке, и не козыряя своим опытом и авторитетом, создавать ощущение панибратства и равенства. Но сейчас, нацепив на лицо серьёзно-озабоченную маску, после того, как стихли возгласы приветствия, поднятой рукой отвечая на приветствия, Форик властным голосом, с нотками озабоченности скомандовал:
-- Так, всё, давай разбегаться. Внизу Ренат и могут «Хам» с «Сеней» нагрянуть.
Явно не довольные прерванной оттяжкой, но не смея возражать словам Форика , подкрепленным именами, которые действовали на них, как удав на кролика, «бойцы повскакивали со своих мест и закинув за диваны «спортинвентарь», поспешно ретировались. Обронив оставшемуся на «балкончике» охраннику:
-- Сейчас поднимусь, -- Форик, скользя руками по железным трубам перил и почти не задевая ступеней , последним спустился со второго этажа. Наклонился к чуть приоткрытому окну успевшей развернуться девяностодевятой, сказал невидимому за тонированными стёклами директору:
-- Езжай, Ренат, я пока здесь тормознусь, -- и в знак прощания тихонько хлопнул по крыше ладонью, одновременно отталкиваясь от трогающейся машины.
На выезде были видны задние габариты выезжающей девятки «молодёжи». Следом за
Ринатом тронулась восьмёрка. У вагончика, прогревая движок осталась одна девятка и
- 2 -
восьмёрка самого Фарида с потушенными габаритами. Он подошёл к подгазовывающей машине с водительской стороны и наклонившись к окну сказал молодому, лет восемнадцати «бойцу»:
-- «Пьяный»,- именно так из-за фамилии Пьянов обращались к нему сверстники, - какие планы на вечер?
-- Да вообще-то никаких, - пожав плечами ответил тот, - а что?
-- Тогда глуши пока, - и обойдя машину, сел на пассажирское сидение. Поморщившись, то ли от «кислоты», выдаваемой четырьмя мощными колонками, то ли от резкого, приторно – сладкого запаха свеже – повешенного на зеркало ароматизатора - «вонючки», как от зубной боли и убавив авто-«pioneer» спросил:
-- Хапануть есть? – он не считал себя наркоманом, а анашу наркотиком, потому, что легко мог без неё обходится и без всяких там «ломок», и не совсем понимал своих ровесников «старшаков» в «бригаде», чрезмерно строго относившихся к этой шалости своих «молодых». «Пьяный», знавший об отношении Форика к «молодёжи» вообще и о баловстве анашой в частности, без страха быть наказанными старшаками, так как дисциплина в «бригаде» была строгой, ответил:
-- Найдём что – нибудь. Только с гильзами проблема.
-- Пошли наверх, у меня там в заначке есть пару штук.
-- А если «Хам» приедет?
-- Да никто не приедет, - ответил Форик, выходя из машины, - они час назад в Москву сорвались. Сейчас уже наверное к Казани подъезжают, а вагончикнам может пригодится для более пикантной культурной программы, чем «ящик», нарды и «беспонтовые» «приколы». Уловил?- и он легко преодолев лестницу, скрылся за дверью «караулки».
Через полчаса, хорошо «раскумаренные» анашой, они катили по улицам города, сбавляя газ или останавливаясь возле прогуливающихся парочками или небольшими группами юных представительниц прекрасной половины человечества. Слегка затонированные стёкла рубиновой восьмёрки Форика были приспущены, впуская в салон освежающий ветерок летнего вечера, в обмен на мощные аккорды любимых Фориком медленных композиций «Scorpions». Сколько раз обкурившись анашой в «биндюге»*, организованного им самим в «зоне», сувенирного цеха, уносился он в мечтах под звуки «скорпов» в родной городок и катил вот так вот не спеша по ночным улицам. Тогда это казалось пределом мечтаний.
Вечер был обычный, будничный. Гуляющих было не особенно много и Форик с Пьяным уже полчаса катались по своей части города, то и дело притормаживая у потенциальных компаньонок – кандидаток укомплектования компании на «ночер». И вот на третьем круге, когда в воздухе назревало решение отправиться в довольно рискованное путешествие в нижнюю часть города, контролируемую исконными врагами «горинскими», из водительского окна, пробиваясь через децибелы японской магнитолы послышался взрыв смеха молодых девичьих голосов. Пьяный, как охотничий пёс, непроизвольно повернул голову в сторону заливистого смеха, убрал ногу с педали газа, и прокатившись накатом метров сто, нырнул в ближайший съезд с проезжей части. Перегородив, пустой в это время суток, тротуар, машина встала и Пьяный, увидев, примерно в пятидесяти метрах надвигающихся на них цепью пять женских тел, которые могли бы стать украшением любого модельного агентства, слегка присвистнул:
--Да я же их знаю, выдохнул он, как будь-то его только что окатили холодной водой.
-- Погоди, пусть ближе подойдут, - Форик взял с полки панели пачку «Chesterfield», прикурил две сигареты и отдал одну Пьяному.
Скрытые, плотно - посаженными здесь кустами акаций от хищных взглядов таких же как сам Форик охотниками до «клубнички», «модели» конечно заметили перегородившую
* «биндюга» - бытовка, комната
- 3 –
тротуар машину, но приближались не замедляя шага, выдавая то ли заинтересованность,
то ли испуг только понизившимся тоном бурного до этого обсуждения. Когда «дичь»
приблизилась метров на пятнадцать, Форик , заметив на дороге мощный свет фар серебристого Мерседеса, включившего сигнал поворота тронул плечо напарника:
-- Иди, цепляй двоих, максимум троих, а то вон «Святой» катит. Не хватало ещё из – за баб шум поднимать. Пьяный рванул, как застоявшийся жеребец из конюшни и когда он заговорил, отчаянно жестикулируя и останавливая «цепь противника» своим приближением, Форик опустив до упора своё стекло, повернул голову к плавно опускаемому электроприводом зеркальному стеклу иномарки….
«Святой» - бывший простым «бугром» до того, как в подъезде своего дома застрелили бесспорного авторитета всей верхней части города «Музла» и возглавивший сейчас свою «бригаду», был известным в городе ловеласом, порой выкидывая из – за очередной своей пассии такие фортеля, которые сходили ему с рук только благодаря отчаянной и довольно многочисленной «бригаде» и плотным завязкам с насквозь коррумпированными городскими ментами.
Взгляд взбешенных глаз «Святого» появившийся из – за опущенного стекла «мерина» сверкал молниями, которые казалось готовы были испепелить дотла вставшую на пути к желанной добыче «восьмёрку», но невозмутимая улыбка Форика оказывала на эти излучения эффект зеркального щита.
-- Тихо скачет твой «мерин», - вместо приветствия перефразировал Фарид.
-- Форик, ну какого хрена тебе пять штук? – поняв что нахрапом тут ничего не добиться, уже с жалобной интонацией в голосе, чуть ли не взвыл «Святой». Глаза его ещё по инерции продолжали метать молнии, и контраст жалобного голоса с бешенством на лице создавали настолько комический эффект, что обычно владеющий своими эмоциями Фарид, не сдержавшись, весело расхохотался.
-- Чё ржёшь – то, - обиженно пробормотал «Святой», - опять обкурился где-то.
-- Да нет, я от рождения такой смешной, едва сдерживая приступы смеха ответил Форик и уже примирительно добавил, - отъедь до конца дома. Мы двоих заберём, с остальными сам договаривайся.
-- Ну вот и добренько, - Святой расплылся в довольной улыбке и «дав шпоры» своему мерину, рванул в арку дома.
Лёгкая блуждающая улыбка, как рябь от упавшего в воду камня, ещё жила на лице Форика воспоминанием о разговоре со «Святым», когда повернув голову он увидел «Пьяного», открывающего водительскую дверь. Причина его сияюще - довольного вида виднелась из – за его спины в виде двух миловидных брюнеток. «Конечно не Мерилин Монро, но тоже ничего», подумал Форик, и остался окончательно удовлетворён, когда новоявленные попутчицы протискиваясь на заднее сидение неудобной для посадки назад «восьмёрки», продемонстрировали стройные но не тонкие ноги в чёрных колготках. Ну а далее покатилась обычная культурная программа очередного веселого, если не сказать разгульного «ночера». Форик не был сторонником банального траханья в первый же вечер знакомства и позволял себе подобное крайне редко. Только иногда, что бы утопить в спиртном впечатления от посещения сына, что бы в тумане пьяного забытья стереть из памяти его золотые кудряшки и детские слёзы со словами: «Па-а-па!!! Не уходи-и-и-и!!!», Форик «нагружался» до такой степени, что уже мало что соображал и на утро совсем не помнил, что творило то животное (сидящее в каждом человеке), освобождённое от узды разума и ведомое в своём поведении самыми низменными инстинктами. Но сегодня он был настроент скорее на грустно – лирический лад, что впрочем совсем не мешало ему сыпать шутками и анекдотами как из рога изобилия, и потратив в «24 часа» чуть больше стольника на пиво ждля себя, вино, шоколад и прочую ерунду для дам, он даже ничуть не расстроился, когда Лена выглядевшая чуть старше Альфии (которой больше нравилось,
- 4 -
когда её называли Алей) заявила, принимая из рук Форика «боекомплект»,
-- Ого, а зачем так много всего? Мы ведь ненадолго, мне через час домат надо быть.
-- Сколько водки не бери…, всё равно два раза бегать. – не задумываясь ответил Форик приготовленной для таких случаев шуткой, - это во-первых, а во- вторых мы отвезем вас домой по первому вашему требованию, вот только захотите ли вы домой через час…, лично я сомневаюсь.
Человеку, близко не знавшему Форика, последняя его фраза могла показаться самодовольной бравадой, но часа пролетел, как одно мгновение, во время которого лицедейство Форика под аккомпанемент сборника его любимых композиций достигло апогея, когда выехав за город, он пересел за руль и разогнавшись по волнистой на манер «американских горок» лесной дороге, на которой едва могли разъехаться две машины, а подступавший вплотную к дороге лес создавал впечатление тоннеля. Он вёл машину почти не глядя на дорогу, развернувшись всем корпусом к ошалевшим и млеющим от переизбытка выброса адреналина девчонкам. Своим богатым баритоном он на правах второго голоса в терцию с солистом из «Божьей коровки» пел ведя машину левой рукой:
«…. Здравствуйте, друзья товарищи
Давайте вновь наденем фрак,
Разрежем сочный ананас,
Нальём вина, поставим джаз
Пусть это лето будет только для нас…..»
В правой руке у него появлялась то бутылка вина, из которой он, пропустив пару слов из песни тут же отхлёбывал, то колючий, похожий на сосновую шишку плод ананаса, и всё это было похоже на театр, сценой которому служило водительское сидение, все роли от солиста до конферансье, включая кордебалет, мимов и факиров исполнялись одним актёром, одновременно ведущим несущийся под 150 км/час машину с тремя зрителями, глаза которых были широко раскрыты от коктейля восторга, страха от «полёта» по извилистым «американским горкам», езда по которым была подобна исполнению фигур высшего пилотажа. Когда после очередного крутого поворота машина вынырнув из тоннеля ночного леса сбросила скорость в салоне не столько послышался, сколько почувствовался вздох не то облегчения, не то сожаления по поводу окончания этого представления не борту «истребителя». Но как пел Фредди Меркурии в своём бессмертном хите «Show must go on», и представление продолжалось, сначалана берегу небольшой речки Кривуши, которая открылась их взглядам по выезду из леса и на обратном пути в город. Менялись кассеты, декорации, порой к лицедейству Форика подключались зрители, но когда в вагончике «караулки» Фарид после очередного косяка и банки пива, взяв в руки гитару запел уже не вторым, как в машине а первым и единственным солистом, дав волю своему истинному состоянию….
Воздействие душевного напряжения Форика, копившееся в течении пяти часов под изоляцией напускной веселости на заряженных этой веселостью, адреналином и вином души «зрителей» было подобно действию дуги электрошоккера в которой соединяются противоположные заряды высокого напряжения. И внешнее состояние зрителей было похоже на ступор или паралич, когда он своей песней вытягивал сознание из их неподвижных голов и уносился вместе с ними с «тройник»* столыпинского** вагона, то на «зимник» или делянку лесной «командировки»***, то в карцер следственного изолятора….
* «тройник» - трёхместная камера в спецвагоне для перевозки ЗЭКов
** столыпинский вагон – спецвагон для перевозки ЗЭКов.
*** «командировка» - колония, зона
- 5 -
Плотная чернота ночи за границами освещённой площадки рынка прорезалась рваным горизонтом дальнего леса. Когда скорый летний рассвет стал быстро набирать силу, просвистев сначала одинокой и несмелой трелью жаворонка, к которой вместе с молоком туманных сумерек добавилось смелеющее чириканье воробьёв и другие звуки просыпающейся природы, Форик, отложив гитару, задумчиво сказал:
-- Ну вот и ночь прошла, как один час, - и с улыбкой адресованной Лене, вставая добавил, - а кому то домой надо было через час, - и уже от дверей, на армейский манер скомандовал: - «По машинам!!!», и по домам.
Лена жила в новом, а потому самом дальнем микрорайоне и когда восьмёрка Форика подъезжала к панельной пятиэтажке, они уже высадили по пути и Альфию, и Пьяного, и остались в машине вдвоём. Фарид остановил у подъезда. Из динамиков негромко лилась свирель «Одинокого пастуха» Э.Мариконе, и откинувшись на спинку, прикрыв глаза и вытянув стройные ноги в манящем дымчато-черном нейлоне, его спутница не спешила покидать машину. И тут его осенило.
-- Слушай, Лен, - она слегка вздрогнула и открыв глаза, повернула к нему лицо действительно похожее на Мэрилин Монро, - а где я вас завтра найду? – он заметил лёгкий вздох облегчения и понял, что не только прекрасные звуки свирели удерживали её в машине, - ни Альфия телефона не оставила, ни твоей квартиры не знаю.
Предварительная договорённость о продолжении «фестиваля» на следующий вечер была достигнута ещё на берегу Кривуши, когда предложение Форика искупаться было с явным сожалением отклонено в виду отсутствия купальников.
-- Ну тогда я один, - сказал он скидывая трико и футболку, и добавляя своей идеальной фигурой в посеребрённый луной пейзаж, сходство с декорациями к фильму«Терминатор».
Едва не сорвавшееся с языка его молодого напарника пошловатое предложение устроить нуддистскую тусовку было незаметно, но своевременно пресечено стальной хваткой «терминатора» чуть повыше локтя Пьяного и тот, не успев произнести непристойного предложения, закашлялся поперхнувшись дымом сигареты, а Форик, как ни в чём не бывало, заметил, - я надеюсь завтра вы будете лучше подготовлены, - сделал он «ход конём» не столько выясняя вопрос экипировки, сколько их отношение к продолжению сегодняшнего куража завтрашним вечером.
Сделав вид, что его не слишком интересует ответ, ещё не договорив, он повернулся и неспешным шагом пошёл к сверкающей блёстками лунной дорожки воде. За спиной он услышал уверения «моделей», что завтра наденут купальники, в очередной раз убеждаясь, что нужного тебе ответа на интересующий тебя вопрос легче добиться не задавая его прямо в лицо…
-- Фарид, - по её тону Форик понял, что предстоит нечто большее, чем банальное «забивание стрелки» на вечер,- ну во- первых я живу в этом подъезде, третий этаж, сразу направо и когда я поднимусь, помашу тебе во-о-он с того балкона, - она сделала паузу, прикуривая от чёрного «Criket»-а , а во- вторых, она опять замолчала, выпуская струю голубого дыма. Эти паузы и чуть дрожащие пальцы выдавали сильное душевное волнение, и говорили Форику о той борьбе, которая разыгралась сейчас в глубине её девичьей души и он ожидая услышать нечто наподобие признания в любви, решил воспользоваться паузой .
-- Может отложим серьёзные разговоры дня на два?...
-- Да не-ет… Слушай, давай я тебя со своей подругой познакомлю, - вот такого поворота событий Фарид действительно не ожидал, но замешательство его длилось какие-то доли секунды.
- 6 –
-- Вообще то меня Альфия вполне устраивает, - он несколько покривил душой, так как по внутренней пятибалльной шкале оценивал её не выше чем на три плюсом, но памятуя
преимуществе синицы в руках, предпочёл продолжить «работу» с уже «подготовленным (подогретым) материалом». Кажется Дж. Морган сказал, что у человека всегда бывает двуа мотива для совершения всякого поступка: один подлинный и второй, который красиво выглядит в глазах окружающих и моментально отыскав этот второй мотив, Форик сказал, - да и Альфие уже обещал вечером позвонить ….
-- Да с Алькой я сама всё улажу, - перебив его неожиданно быстро затараторила Лена, - Форик, ну правда…. , в её голосе послышались интонации капризного ребёнка, - ну если тебе Олеська не понравится, поедешь к Альфие, я тебе и телефон и адрес скажу, ты толшько сначала на Олесю взгляни и если н6е понравится, мне тихонько скажешь, - скороговоркой выпалила она. Прикинув, что при таком раскладе он ничего не теряет, Форик с наигранной неохотой согласился:
-- Ну хорошо, куда подъехать и во сколько?....
- 7 -