Переходы Сапфировых Замчищ
Пролог
В каменных переходах Сапфировых Замчищ гулко доносились голоса двух беседчиков. Редкие факелы доносили однако всполохи своих огней дальше, чем это бывает обычно. Стены, покрытые глыбами, листами и плитами пронзительно прозрачного сапфира создавали безумный карнавал светотеней, бликов и радуг всех оттенков зеленого. Бесшумное, сверкающее буйство нарушалось только треском факелов да изредка звуком шагов. Редкие тени обитателей Замчищей сопровождали своих хозяев, испуганно метаясь из стороны в сторону и дробясь на покрытом белым песком полу.
– Я думаю, нам стоит разделить наши усилия по сбору, дорогой синьор.
– Что ж, Ваши мысли мне понятны. И я с ними согласен.
– Но нам не хватает составляющих для отдельных направлений, и силовые барьеры готовы только наполовину. Мерзкие амжи оккупировали окрестности и запускают темные машины.
– Время работает против нас.
– Да, синьор, и поэтому наша сторона настаивает на запуске создания орды. Такая сила поможет отразить…
–вмешательство древних сторон в дела грядущие недопустимо, это нарушит хрупкое равновесие. – Преломленный свет падал на лица.
– Наше милосердие может негативно отразиться на обстоятельствах грядущих расстановок сил. И, наоборот, поспешная и излишняя жестокость к тем, кто не является, по сути, нашими противниками. Сближение с тронами помогло бы нам завершить изготовление силовых барьеров.
– Сотрудничество с тронами подобно разговору с храпами. Ты молод духом и не видишь дальше близкого и в стороне стоящего, Керт.
Так разговаривали два сирта из касты Ворона. Власть, находящаяся в их руках, делала их близорукими в разной степени.
За оконными пролетами Замчищей сгущались кисельные сумерки. Восходящая ядовито-желтая луна заливала накидкой света как паутиной обширную территорию на взгорье, занимаемом Замчищами.
Замчища – целая система сообщающихся дворцов и зданий, словно вырастающих из гор, затаившихся сейчас, в наступающей ночи.
В это время далеко внизу от Замчищей, в Долине Стокичей, на старинном кладбище Сток в могилах начинался праздник Ночной колотушки. Кроме обитателей мертвелого места названия этого праздника не знал никто. Даже нежить в окрестности и не подозревала о том, что раз в два года мертвецы просыпались все хором и рассказывали друг другу сны и былые деяния. Перешептывались и перестукивались, а затевалось это все для одной единой цели.
– Ну, что, костушки-жилоньки, как лежалось-моглось да почивалось-спалось? Небось, нашалили-накуражили по гулянкам да кошмарам?
– Чего-о-о-у-ф-фф… ты-ы-ы-э-хх-х… та-ра-то-о-о-ришь… ма-а-лы-ш? С-сколько-о… ле-е-жи-и-шь… а-а… все-е… не-е… успо-о-ко-о-ишся!... – прошелестел в ответ голос, принадлежавший, казалось, самому кладбищу. Не сказал, а листва над кладбищем на деревьях прошелестела.
– Ты, дедушка Костиций, не греши на Патолишку, ранний он еще совсем, и пяти веков не пролежавши. Не привык еще, не остепенился, к жизни спокойной не примерился… Ты лучше поведай нам, как думаешь, кого нынче выберем на путехожие?
– Думается мне, не иначе как Мидника из рода грунов... Оно бы в самый раз было бы… Да и обстоятельства уж больно удобные!... Ух как я то рад был бы… хм… хм… Хххх-ха!
От этих хмычей встрепенулись ночные жители Стокичей, вздрогнули вспугнутые нежити.
И зашумел над кладбищем ветер листвой да травой могильной. Трижды да еще дважды ошалело ворона прокаркала не по своей воле, и в панике дернула со всей дури прочь от этого жуткого места, в ужасе соображая, кто это ее заставил. Мчалась, пока не выбилась из сил, и, приткнувшись на ветке к стволу высохшего тополя, замолчала надолго.
А в Стоках веселье шло своим чередом. Пятикрачие вороны означало зачин праздника Ночной колотушки: зашептались молчуны вековые, зализали огоньки кладбищенские, заметались оба цепных духа Охолостиц, дико кидаясь в разные стороны и стремясь вырваться на волюшку да поскорей добраться до муживятинки. Страшная участь постигла бы перехожича мужеского пола, занеси его нелегкая в эту сторону. Моробратия забытого хоронища будила многочисленных сонь и зевак.
Патолишка, пробудившись в числах первых, покрикивал на заспвшихся дедуморов и даже пытался пошевелиться в могиле, от чего холмик вздрагивал. Возмущенные степенные лежаки-мужички ворчали на Патолишку. Просыпались и прихорашивались мертвицы, затягивая неслышные простым мирянам песни…
В разгар праздника, когда лежаки пробудились уже все до единого и наперебой ведали друг другу басни из прошлой жизни, над Стоками поднялся ветер. Старики уже угомонились, устали, а молодежь ста да двухсотлетняя все боле расходилась. По мере того и ветер крепчал, поначалу метаясь в кронах невысоких дерев, да по травушке пробегая, а после уже и кусты с корнем вырывая да памятники на могилах роняя.
Наконец, когда ветер уже вконец одичал, над могилами пронесся шелестящий голос старца Костиция, от звука которого все тут же замолчали. «У-ууууфффф!» – позвал он солежичей старым заклятием, одним мертвякам известным. «У-ууууфффххх!» – ответили ему стройным хором. И наступила тишина кромешная, ничего, кроме ветра ревущего уже не было слышно.
– Ну, что, солежичи, готовы силушку собрать? – после долгого раздумья вопрошал Костиций.
– Готовы! – ответствовали ему все.
– Отдадим ее путеходичу молодому да крепкому, что от нас в путь-дорогу отправится?
– Отдадим!
– Долго вам потом лежать-полеживать, пока снова сила кладбищенская скопится да над Стоками разольется! – грозно предупреждал Костиций по старому обычаю, ни при нем еще заведенному.
– Долежим!
– Ну тогда соберемся с силой! Нынче в путехожичах у нас Мидник из грунов! Ему все отдадим, без остаточка!
И тут раздался со всех сторон свист, гвалт, скрипы, стуки и звоны. Огни замерцали, да ветер разошелся как никогда. А потом зашевелился да зашатался могильный холм, разверзлась земля, и выкарабкался оттуда сморщенный, ссохшийся умерец. С трудом он выползал, да с каждым движением наливался жизнью. И лишь вышел на свет, как умолк ветер, словно и не было его, и затихло кладбище, гробовой тишью провожая путехожича.