В тот злощасный день дочка осталась на пару часов в квартире одна.
Мать ей строго-настрого наказала: не открывать никому и даже не подходить к дверям (да и я ранее - сколько раз говорил!..).
- Когда придет твой брат из бассейна - сам откроет своим ключом, - предупредила она нашу маленькую дочь и ушла в парикмахерскую.
Я же вернулся с работы домой несколько раньше, чем планировал…
Подонки орудовали в квартире, перевертывая всё вверх дном. Искали деньги, ценности – что в таких случаях ищут грабители?.. Кое-что они уже нашли – через приоткрытую из прихожей в гостиную дверь, я увидел торчащую посередине комнаты мою дорожную сумку... почти наполненную... Но «непрошенные гости» продолжали искать - из спальни доносились звуки выворачиваемого наизнанку шкафа.
Глупцы! Ничего особенно ценного дома я не держу. Так - обычный набор для для спокойной, обеспеченной жизни. Техника-электроника бытовая, побрякушки жены, совсем немного денег, ну и еще, наверно, что-то - всего и не упомнишь...
Но где же дочка?! Господи!.. Где же она? Почему она открыла дверь? Зачем не послушала наказа?! Впрочем, я слишком многого хочу от шестилетней девочки...
Больно закусил губу, и смело вошел из прихожей в комнату. Оглянулся. Никого. Осторожно, но спешно вернулся в коридор.
В это время, видимо услыхав какой-то подозрительный шум, из спальни вышли двое. Это оказались молодые парни - мальчишки, лет по шестнадцати, не старше. Сопляки, малолетки... но уже достаточно взрослые для того, чтобы я мог просто криком или подзатыльниками восстановить порядок в доме и вышвырнуть их за дверь.
Чёртова акселерация! Они были с меня ростом! Кто-то из них, даже, шире в плечах! Да-а... Если судить только по фигурам - настоящие, взрослые мужики.
- Чего надо? – сказал я первую пришедшую на ум глупость.
Они растерялись, но лишь на пару мгновений. Потом один пацан нырнул обратно в комнату, из которой только что вышел, и тут же появился в коридоре вновь. Из руки его, зловеще и неожиданно, глянул на меня пистолет.
Без очков я не мог рассмотреть, что за оружие в побледневших пальцах, угрожало мне. Пистолет! Газовый? Пневматический? Или всё-таки боевой? То, с какой уверенностью держался этот вооруженный мальчишка наводило на мысль, что пистолет всё же настоящий (в наши дни разве этому факту удивляешься?..).
Я невольно замешкался - против такого аргумента напролом не попрешь.
- Где девочка? – спросил я , почему-то вдруг не желая называть этим подонкам её нежное имя.
- Ты это… заткнись! - выкрикнул тот, что судорожно сжимал в руке пистолет. Он хотел казаться страшным или сам страшился своего статуса – статуса налетчика, скорее всего, еще не совсем привычного для него. От этого голос его немного дрожал. Впрочем, я, наверное, сильно удивился, если бы этот недоросток в сложившихся обстаятельствах сохранял абсолютное хладнокровие.
- Где моя дочь? - стараясь показать в голосе спокойствие, но не угрозу, произнес я. – Вы уже собрали тут, что хотели. Забирайте всё, и, уходите.
- Я же сказал: заткнись, - старательно грозно проговорил вооруженный малолетний преступник. Его товарищ топтался на месте и разминал кулаки, не находя себе пока ещё роли в этом действе.
- Лечь! – вдруг нашелся он. – Лечь! Мордой в пол!
Все-таки кино и телевиденье выполняют свою образовательную миссию…
Я не подчинился. Я решил, что подчинением, лишь усугублю положение - свое и дочери. Я попытался снова уговорить их уйти. Не подействовало…
- Я тя щас грохну, дядя! Понимаешь?! – зашипел тот, что с пистолетом.
- Где девочка? – как будто не слыша его, повторял я.
- Блин! Придется его валить.
И они не очень уверенно стали приближаться ко мне.
- Где моя дочка?..
Голос мой кажется, стал неровен.
- Да, здесь она, - послышалось у меня за спиной нахально, с вызовом.
Я оглянулся. На пороге кухни стоял третий подонок. Он держал мою доченьку за волосы. Руки моей крошки стянуты чем-то за спиной, рот, на пол лица, заклеен скотчем и над этой, чуть мятой, блестящей лентой огромные… огромные испуганные глаза. Нет! Не испуганные! Источающие ужас, взывающие о помощи, не понимающие… не понимающие… почти безумные!
Тип, что выволок из кухни мою маленькую девочку и теперь показывал, предъявлял свой трофей, держал у её шеи большой столовый нож. Нож был очень острый (я сам его точил) - я любил им резать мясо или рыбу, когда во мне просыпалась жажда кулинарного творчества.
Всё... Я не знал что предпринять. Что можно предпринять в такой ситуации?!
…Шум совсем рядом и некрупный, угловатый кулак вскользь прошелся по моему лицу. Второй удар чем-то металлическим по голове (наверное – пистолетом). Потом толчок с явным намереньем повалить на пол. Не удалось. Поворачиваюсь и выкидываю наугад руку, тоже сжатую в кулак, в надежде попасть, защититься. Куда-то попадаю. Снова меня толкают и снова бьют рукоятью пистолета по голове. На этот раз им удается повалить здорового дяденьку себе под ноги. Падаю. Мальчишка с перекошенным, бешеным лицом, остервенело, не разбирая, бьет меня кулаком с зажатым в нём пистолетом. Бьет по лицу. Я пытаюсь уворачиваться, закрываюсь руками, толкаю его. Удары продолжают обрушиваться на мою голову. Что-то хрустит, кажется внутри черепной коробки, глаза застилает кровь, нос перестает дышать. Боль и беспомощность! Боль от беспомощности. Просто боль… боль, да глаза моей дочки! Странно, что я всё ещё не потерял сознание…
- … Хватит! Хватит! Убьёшь, – доносится до меня голос другого парня. Удары прекратились.
- Эй… Эй!.. – это обращаются ко мне. – Эй, ты… Слышишь?..
Не отвечаю, но они и так видят, что я слышу их.
- Эй. Деньги где лежат?
- Да понятно где, - вмешивается в разговор другой. – В сейфе они у него.
У меня действительно есть сейф. Он в спальне. В одной из спален… У меня большая квартира. Я действительно не бедный человек. Я работаю заместителем директора завода по производству бытовой электротехники. А в прошлом… Прошлое ведь есть почти у всех современных директоров и их замов… Когда-то и я не совсем дружил с законом. Но давно. Кажется, что в другой жизни…
Сиюминутность эта страшная, мне, человеку не понаслышке знавшему преступный мир (к сожалению!), понятна, пожалуй, лучше чем кому-либо ещё, окажись он на моем месте!
...Но в сейфе нет денег! он для другого…
- Сейф!..Сейф, бля, открывай!.. - слышу, сквозь вой в ушах, и мат, мат, мат...
Почему-то именно сейчас я вспомнил, где видел того парня, что держал мою дочь. Это был одноклассник моего сына. Одноклассник из его прежней школы.
Когда мы три года назад переехали в этот район, я и жена сначала устроили сына в не самую близкую школу (однако до которой можно было дойти пешком) и которая, как нам показалось тогда, вполне отвечала требованиям, умещающимся в простом слове: «приличная». Уже через полгода стало ясно, что учебное заведение, где получал знания наш сынок, приличным являлось только с фасада. В стенах этой школы кипела жизнь чем-то напоминающая то, что происходило на улицах нашей замечательной родины в девяностые: учителя что-то преподавали и любили деньги, на многое смотрели сквозь пальцы в золоте; ребятки копировали своих, состоявшихся в современной непростой жизни, родителей - шалили не по-детски…
Мой сыночек вдруг стал приходить домой с синяками. Не всегда. Иногда. И я сначала особо этому факту значения не придал – сам ведь был мальчишкой, помнил детство свое «прекрасное». Мальчишки, знаете ли, дерутся – бывает… Но тут из моих карманов начали пропадать деньги. Я взял за правило тщательно перечитывать всё, что оставлял в верхней одежде. Пару раз устраивал «допросы с пристрастием». Затем просто решил прятать деньги. И прятал…
Впрочем, и такое ведь с подростками случается. Случается...
Потом сынишку поймали в магазине за кражей шоколадки. Это для нас, родителей, явилось шоком. Зачем она ему, тринадцатилетнему оболтусу, понадобилась?! Глупость какая-то!.. Как потом выяснилось - группа одноклассников заставила… Вернее – принудила. Шоколадка эта стоила мне в сто раз дороже своей цены: в денежном выражении... и в выражении презрительно-удивленном на лице администратора магазина, что оценил и мой костюм и автомобиль, на котором я приехал.
После этого случая, во время откровенных, «душеспасительных» бесед, сыну пришлось рассказать нам о взаимоотношениях «детишек» в его классе и вне стен класса, всю правду. Или – почти всю… Так я узнал, что такое современное среднее образование. Вернее – то, что ему сопутствует…
Школу мы, конечно, тут же поменяли.
К счастью, в новой школе порядка было гораздо больше, да и контингент учащихся разительно отличался от предыдущей. У сына появились приятели, нормальные ребята из нормальных семей. Мы какое-то время всё-таки перестраховывались: очень внимательно наблюдали и за ним самим, и справлялись у педагогов о том - кто есть кто в его новом классе, и общались с родителями других учеников. Наконец, поняли - что здесь, такого как раньше не будет. И вскоре успокоились – ведь всё нормализовалось…
И вот теперь… Теперь вот такое происходит! Теперь понятно – почему они… почему именно они!
Я с трудом поднялся на ноги. Кровавые сопли свисали с моего лица. Я захотел избавиться от них, но прикосновение к носу принесло острую боль. Кое-как все-таки смахнул кровавую слизь и шатаясь направился в спальню.
Сейф был вмонтирован в стену между окном и кроватью, над тумбочкой. Подойти к нему по узкому проходу между окном и кроватью, получалось, мог только один человек. Я и подошел. Парень с пистолетом, изображая конвойного, встал за моей спиной. Второй торчал в дверях. Третий, кажется, остался в коридоре.
Достаю ключи. Оттираю кровь с брови. Нахожу нужный. Открываю замок, потом нажимаю код. Почему они не спросили, не выбили из меня код и не забрали ключи?.. Неопытные, глупые ещё…
Открываю дверцу. Тот, что стоит за мной, спешит ворваться в нутро вожделенного сейфа, прикоснуться, захватить «сокровища». Пытаясь оттолкнуть меня, он отстраняет мою, достаточно объемную фигуру в сторону кровати рукой, в которой зажат пистолет. Теперь я вижу – это пневматическая копия какого-то иностранного пистолета. Пневматическая!..
Что-то снизошло на меня. Могу поклясться – всё получилось как-то само собой…
В этом тесном пространстве прохода так легко упасть. Резко (на сколько мог) локтем бью, толкаю в лицо эту малолетнюю, но довольно-таки крупную мразь, которая так торопится заполучить сладостный приз грабителя, алчно жаждет захватить богатую добычу. Тот кривится от боли и, удивленно глядя на меня, заваливается на пол. По пути он хватает свободной от оружия рукой занавеску. Она срывается с карниза, накрывает его и даже немного задевает меня. Но мне она не мешает! В это время, из сейфа, моя рука уже достает пистолет… Совсем другой пистолет!
Я приобрел его пару лет назад. Многие мои приятели по работе тогда брали разрешения на ношение газового оружия и покупали себе, стреляющие резиновыми пулями, кто «Осу», а кто, как и я, «Макарыча». Это была всеобщая такая мания, чувство своей причастности к тем, кто носит оружие, владеет им, к тем, кто чуть сильнее остальных.
Зачем? Многим ли оно помогло? Не знаю… Скорее всего почти никому. Так… таскали тяжесть стальную в кобурах для ощущения себя защищенными, реализовывали древний, как человечество, инстинкт быть сильным, воплощали в жизнь детскую, мальчишескую любовь к оружию.
Потом большинству надоело и теперь всё это "железо" редко выбиралось из несгораемых стальных ящиков, чаще лежало забытое под замком… Но вот сейчас, именно мне оно понабилось. Мне оно помогло…
Быстро щёлкнув предохранителем, передёргиваю затвор и стреляю в удивленное лицо вскочившего на кровать, бегущего ко мне второго подонка. Страшный, оглушительный грохот! Промахиваюсь. Попадаю, кажется, в грудную клетку или в горло - разглядывать некогда! Этот "бегущий человек" охает и заваливается на бок, истошно крича. Наверное он думает, что его убили. В это время у первого, у того, что валяется под моими ногами, получается, наконец-то освободиться от портьеры. Он отдергивает ткань и видит над собой мой огромный силуэт с окровавленным лицом и… ствол пистолета! Ствол пистолета только что по-настоящему извергнувший "гром и молнию", поразивший его товарища, стонущего теперь… наверное - умирающего…
Этот минуту назад такой злой, высокомерный и смелый мальчуган, испуганно морщится и заслоняет глаза рукой, которой все еще держит свой пистолетик. Между прочим, попадание пульки от такого вот, на первый взгляд, несерьезного, почти детского, оружия не намного слабее чем у моего «Макарыча». Но этот юный гангстер не знает, что у меня в руках «травматика», он уверен, что это боевой… Впрочем, он может вообще ничего не знает и не понимает. Он напуган резкой сменой сценария, он боится за свою бесценную, никчёмную жизнь. Он начинает издавать звук похожий на хныканье и хотя членораздельных слов в нём нет вовсе, по интонации можно понять - он гнусавит похожее на «Н-ну-н-не-е-на-д-до», или нечто подобное. Бью ногой по его вооруженной руке. Пневматический пистолет крутясь отлетает в сторону.
- Встать! – ору на него.
Он отползает и встает.
- Пошёл!
Он оглядываясь двигается передо мной. Выходим в коридор. В это же время из кухни опять появляется бывший одноклассник моего сына. Он опять грубо ведет перед собой мою дочку. И опять в его руке нож. Правда, сейчас физиономия этого мерзавца уже не такая нагло-самоуверенная, как несколько минут назад. В его поведение чувствуется нерешительность, и даже страх. Он все время дергает свою пленницу и нож в его кулаке тоже суетливо и непроизвольно дрожит.
- Стой, - выкрикивает хрипло он и снуёт бегающими глазами то на моё страшное лицо, то на своего друга, «обтекающего» у меня под стволом. Мы остановились. Что говорить и что делать дальше подонок, у которого в руках моя дочь, не знает. Зато мне теперь совершенно понятно - ЧТО надо делать!
- Если ты... если ты хотя бы поранишь её, - произношу я изуродованными губами, но таким голосом, что даже близорукие и заплывшие синяками глаза мои видят, как невольно передернулся этот, потенциальный убийца и состоявшийся грабитель. – Если с ней случится сейчас хоть на йоту больше, чем уже случилось… До суда ты не доживёшь… Ты отсюда не выйдешь… долго не выйдешь… Я не сразу тебя убью… Я буду тебя умерщвлять!
Но тот кажется понял не всё из сказанного мной.
- От… отпусти его, - попытался он приказать мне.
Я изобразил смешок, бросил подбадривающий взгляд дочке (Боже! Как она переживёт всё это?!), и сказал:
- Я его могу от-пустить… только сначала мне его придется "опустить"… Эй! Ты! Малолетний "воришка в подзаконе", знаешь, что такое «опустить»?
И опять обращаясь к тому у которого в руках моя дочь:
- Сейчас я сначала его «опущу», а потом и с тобой разберемся… Помни, что я тебе сказал!
Последние слова я почти выкрикнул, сделал на них ударение. Кажется это подействовало. На лице у того, кому они были обращены, вновь промелькнул испуг и какое-то разочарование, что ли.
Я плохо понимал, как мне хватило извращенного спокойствия произнести все это. Как я не сбился на единственно неправильное – на потакание этому подонку, на плясы под его дудку, когда в его руках находилось, пожалуй, самое дорогое в моей жизни – моя дочь. Нужно было брать инициативу в свои руки – и я взял её. Нужно было чем-то удивить и напугать этих еще не-заматеревших преступников, только-только познавших вкусный аромат настоящего разбоя, уже почувствовавших сладость власти над ситуацией, власти над другими, попавшими в их лапы людьми! Нужен нестандартный и очень действенный ход... И опять решение вдруг само пришло мне в голову…
- Раздевайся! – ткнул я пистолетом своего пленника. Увидел его затравленный взгляд и добавил:
- Ты что, не понимаешь, что при таком раскладе меня однозначно оправдают?.. если даже никого из вас в живых не останется?.. Убьйю!!! Раздевайся! с-сказал!
И парень, обреченно ссутулившись, принялся стягивать с себя одежду…
- Доченька, закрой глазки, - не забыл я про морально-этическое воспитание своей девочки.
- Та-ак, - удовлетворенно обозрел мальчишескую голую фигуру. - На пол! Лечь! Как вы там орали?.. Мордой в пол! Быстро!
Пацан улегся белой задницей кверху.
- Та-ак, - повторил я. – Теперь ты.
- Что я, - растерялся человек с ножом.
- Ты! Иди сюда.
Не получилось, однако, у меня с налету, сразу овладеть ситуацией… Он схватил еще сильнее волосы своей жертвы, моей дочурки. Послышалось громкое мычание сквозь скотч. Скрипнули зубы в моём окровавленном рту. Я перешагнул через голое тело на полу и подошел к мерзавцу, удерживающему мою дочку… Мою доченьку…
- Убьйю, - тихо вырывается у меня. – Ей Богу - убью…
- Стой, - кричит он и его нож сильно коснулся беленькой шеи девочки… появились капельки крови. Мир вокруг меня пошатнулся… Но снова спасительный голос холодного, точного расчета возник в моей голове - взялся руководить моим поведением, пошевелил мой язык.
Я сделал усталый жест. Всплеснул руками, опустил оружие и почти по-доброму, почти прошептал:
- Слушай… Давай так… Вот дверь. Подходи осторожно к ней. Открывай. Отпускай девочку и беги. В этом случае мне незачем будет стрелять… Беги.
Мои слова, кажется, начали на него действовать. Он слушал.
- Ты знаешь и я знаю, что ты сядешь. Так? Ну от этого к сожалению уже не уйти. Ну дадут тебе лет пять… или всего три. Через пару лет условно-досрочно освободишься. Нормально. Вся жизнь впереди.
Он уже кажется чуть размяк. Всё время смотрел на входную дверь.
- Я буду удовлетворен этим фактом, что ты окажешься "в местах не столь отдаленных", - продолжал я свою змеиную песню. – Ну этого же не избежать… Ты это понимаешь тоже. Ты же парень неглупый… Но ты будешь жить. Понимаешь?! А ведь сейчас ты можешь умереть! Навсегда! Понимаешь? Тебя не будет больше… Ты умрёшь… Или ты можешь жить, хоть тебе и придется какое-то время в тюрьме посидеть… Давай… потихонечку иди к двери… и давай… давай отсюда. Поспишь дома в своей постельке ночку последнюю. Ужин мамин вкусный съешь…
Парень подошел к двери. Судорожно оглядываясь на меня, разжал волосы моей девочки. Путаясь в замке смог-таки его открыть. Толкнул дверь. Еще раз растерянно оглянулся на меня и не выпуская ножа из руки, видимо оставив его на всякий случай, как последнее средство самообороны, как призрачную гарантию безопасности, бросился на лестничную клетку.
«Пусть бежит, - успокоено подумал я. – Главное дочь цела! А этого подонка я найду легко. Я его узнал. Не уйдет красавец».
- Лежать! – прикрикнул я на лежащего голышом, увидев, как он поднял голову. – Лежать! с-сказал!..
И бросился к доченьке. Разлепил ей рот. Хотел было поцеловать, но вспомнил, что моё лицо всё в крови…
- Папа, папочка, - заплакала она. «Странно, - подумалось мне. – Она совсем не плакала до того момента пока я не освободил её».
Я развязал ей руки и почему-то спросил:
- Что же ты, маленькая моя, дверь-то им открыла?..
- Я… Я… Я не открывала, - выдавила она сквозь слёзы. – Они сами дверь открыли…
- Сами?.. сами?.. Как это – с-с… сами?..
Схватил одежду, раздетого мною подонка. Вывернул карманы… Так и есть – ключи моего сына. Его брелок. Я ему сам подарил эту безделушку как-то.
- Откуда?! – рычу на лежащего подо мною, попавшего ко мне в плен, юного бандита. Сую ему в лицо ключи.
- Откуда?!
Ткнул стволом в висок.
- Последний раз спрашиваю…
- У… У него взяли, - заскулил он.
- Как?! Как взяли?
Пистолет еще сильнее впился в слабенькую височную кость. Казалось ему, пистолету, нет - мне! мне хочется продавить стволом, не производя выстрела, эту тонкую черепную коробочку, наполненную мерзостью и… пугающим знанием чего-то, чего я начинаю непроизвольно пугаться, чего, может быть, я не смогу пережить.
- А-а! А-а! Взяли… Витёк взял.
- Какой Витёк?
Давление ослаблено.
- Которого вы отпустили…
Он снова со мной на «Вы»!
- Мы не хотели… Это всё он…
- Что он? – я грозен, но какой-то подлый невероятно прозорливый вирус ужаса начал распространяться в моей груди. – Что он?!
- Он… он его верёвкой… а он… а тот… ваш сын… и задохнулся…
Моя рука всё это время гладившая по волосам дочку, прижимавшая её к моей груди, чтобы успокоить, чтобы защитить, инстинктивно закрыла ей ушко…
- Где он? – прохрипел я.
- Не знаю… он же убежал.
- Я спрашиваю – где мой сын?
- …В подвале…
- Где?!
- …Здесь… внизу… в этом подъезде… мы же его тут и подкараулили…
Мир до этого момента несколько раз за сегодняшний вечер шатавшийся, грозящий обрушиться, наконец раскололся и превращаясь в ядовитую вязкую пыль, принялся ссыпаться куда-то вниз… Вниз, унося из меня адекватное понимание происходящего и саму мою жизнь.
Проглотив колючий ком, отстранил ласково дочку. Взял провод, которым она была связана. Скрутил крепко на спине руки этому убийце… одному из убийц моего сына. Он даже пискнул от боли. Ему показалось – туго! Потом зашел в спальню. Дочурку держу за руку, она следует за мной… она не может без меня. Она может теперь только со мной. Она не понимает то что понимаю я. Она еще ребёнок. Она была знакома со своим братом чуть больше шести лет. Он был ей всего лишь братом… А я?.. А я давлю, давлю в себе приступ отчаянной боли. Самой страшной боли, какая только может существовать на свете! Я загоняю её куда-то в дальний угол, откладываю её на потом. Стараюсь не осознавать! Я заставляю себя думать очень короткой перспективой, умещающейся в нескольких секундах, не более.
Раненный мною парень всё так и лежит на моём измятом супружеском ложе. Он, кажется, без сознания. Его бессознательное состояние меня не удовлетворяет. Шнурками с кисточками от валяющихся на полу штор, так же крепко связываю ему руки и ноги.
Словно в бреду, в страшном бреду, я двигаюсь и делаю что-то, но в каком-то полубесчувственном состоянии. Всё вокруг как в киселе… И пространство и звуки и даже мои мысли. Всё словно в тягучем, красном киселе…
Вывожу дочку из квартиры. Звоню в дверь к соседям. У одних тихо. За второй стальной дверью что-то шевельнулось, кто-то подошел и так же тихо растворился в глубинах многоквадратнометровой квартиры, не смотря на мою просьбу о помощи и объяснение - кто я такой. Третьи соседи открыли. Их лица исказились ужасом: «Ах! Что?! Да-а?! Да. Да-да, конечно приглядим. Милицию вызвать?.. Ах вы уже… А скорую?.. Не надо? Вы тоже вызвали…»
- Побудь здесь, доченька… Не бойся, маленькая… Всё зхакончилось… Я недолгоо. Я недолго…
Возвращаюсь к себе, то есть - в свою квартиру. Поднимаю того, который голый. Развязываю.
- Одевайся.
Он одевается. Из кармана у него вываливается паспорт. Малолетние придурки! На ограбление пошли, разбойниками решили стать, а с документом удостоверяющим личность расстаться не в силах даже на короткое время. По-детски любят паспорт. Везде с собой его таскают. Поднимаю, раскрываю, заглядываю. Спрашиваю:
- Ты с этим, с Витьком, да? С Витьком в одном классе учишься?
Тот кивает утвердительно.
- А этот, - я показываю в сторону спальни.
- Тоже, - бурчит, натягивая джемпер, испуганный парнишка… убийца…
- Готов? Всё. Пошли. Покажешь…
Мы спускаемся вниз.
- Побежишь – я стрельну…
- Я не побегу, - обещает он.
В подвале темно. Глаза привыкают несколько секунд.
- Веди, - толкаю его, когда уже более-менее сносно могу видеть.
И мы идем куда-то по пыльным и вонючим закоулкам.
- Вот, - останавливается мой проводник, один из убийц моего сына, но я пока вижу только его спину.
Он отходит в сторону…
…Что испытал я?.. Боль?.. Боль слишком слабое слово чтобы описать моё состояние. Несмотря на то, что я знал, знал о его смерти, предполагал картину, которую обязательно увижу… но пока не увидел… не смотря ни на что, моё сознание, всё мое существо отказывалось верить в это. Моя душа или подсознание… (или что там еще?! Что там ещё?!!! О, Господи?!) что бы там ни было! что бы там ни было - оно отказывалось верить, надеялось на чудо… И вот теперь стало понятно – чуда нет. Это мой сын! Мой сынок!!! Боже! Он даже не похож на себя, хотя я вижу – это он… Бледное лицо - скорее напоминающее маску или лицо восковой фигуры из какого-нибудь музея, неподвижная неудобная поза… Он мёртв… Мёртв! Мёртв по глупой, жестокой прихоти этих малолетних негодяев. Почему они убили его?! Зачем?.. Они и так могли ворваться в нашу квартиру, зачем им понадобилось еще и убивать его, врываться и в нашу жизнь, забирать его жизнь?.. Зачем они убили его? Зачем его?! Да пусть бы кого-то, кого-нибудь другого! Пусть об этом потом передали в криминальных новостях!.. кого угодно, но не моего сына! Не моего… сына!
…Градом колючим и жестоким сыпется на мою голову бесчисленное множество заданных в никуда, безответных (таких нелепых теперь!) вопросов, и бессмысленных навсегда, ненужных никому, ответов на не поставленные толком вопросы. Путаются мысли, немеют ноги, слепнут глаза…
Подонки! Настоящие подонки!
Видимо хотели завладеть ключами. Но что-то пошло не так. Хотели проникнуть к нам в квартиру незамеченными… (Я недопонимаю. Я ничего уже не понимаю! Да и зачем гадать?..) Они же явно не ожидали, что кто-то внезапно вернётся домой… Мне ещё повезло, что события развернулись не как было ими задумано, а то их вовек бы не сыскать. Знаю я как милиция работает наша…
Господи, да что же я такое говорю?! «Повезло»! Да в чём же мне повезло?! В том, что сумел поймать их за руку? И что теперь? Что мне с этого?
Нет… всё-таки мне повезло… Дочь. Что они сделали бы с ней?.. Теперь после того, что я увидел – понятно "что"…
Дочь… Как она там без меня?.. Её нельзя оставлять надолго одну. Её вообще нельзя оставлять одну! Пора к ней… К ней! Бегом! К ней!..
Но ноги почему-то стоят и не хотят уносить меня отсюда.
Почему?.. Видимо есть еще вопросы на которые надо дать ответ себе здесь, имено здесь и сейчас.
Как?.. Как мне жить теперь?! Как жене сказать? Как сказать ей?..
И что теперь делать?.. Что теперь делать с этим? И с тем, что остался в квартире? И с тем, который убежал? Что делать с ними?!
Сдать в милицию?..
Менты изолируют этих жалких прыщавых подонков на несколько лет. Выйдут они многоопытными в криминале мужчинами, в самом, что ни на есть зрелом возрасте… Возможно они раскаются… Возможно… Да только что мне от их раскаянья? Да и будет ли оно?.. Скорее всего, они так и останутся подонками.
- Беги, - говорю этому малолетнему убийце, стоящему над трупом моего сына, с опущенной головой, как нашкодивший школьник. – Беги и когда к тебе приедут менты и будут спрашивать тебя о сегодняшнем… ты ни в чём не признавайся! Я вас не выдам. Не выдам. И друганам своим скажи, чтобы тоже ни в чём не признавались. Понял? (тот кивнул недоуменно) Не участвовал ни ты и никто из вас сегодня, ни в чём… Дома вы сидели - уроки делали! Понял?
- Понял, - выдавил из себя невзрослый подонок-убийца, кажется повеселев… во всяком случае взбодрившись – это точно.
- А-а, как же, - он мотнул головой вверх и я сразу понял, что вопрос про его товарища, который остался в квартире.
- Он жив. Я его сейчас отпущу. Ты точно понял, что я тебе сказал?
Тот суетливо кивает два раза – понял.
- Беги. Еще раз тебе говорю - не выдам… беги.
Я осознал, что моя боль не утихнет никогда.
У меня еще осталась дочь… Слава Богу – у меня осталась дочь!
…И еще у меня осталось сладостное предвкушение не простить… предвкушение жить этим. Насладиться изобретательностью…
Жаль, что у этих троих, только по одной жизни…