Бородино

 Вот смерклось. Были все готовы…
М. Ю. Лермонтов «Бородино»


1

- Скажи-ка, Терех, ведь не даром приехали мы в это замеча-тельнейшее место, - шептал я немногим более десятка лет назад на ушко своему другу, указывая на трех сидящих напротив нашего столика красоток.  - Уверяю тебя, дружище, сегодня мы с ними за-жжём!
- Тогда, чур, моя  вон та – в синем свитере, с большими сись-ками, - ответил Терех, приятно улыбаясь.
- Спасибо, за то, что оставили мне выбор, - продолжал  шептать я.
 Мы делали вид, что любуемся рекой и заходящим солнцем. Сами же тайком изучали девиц. Видимо тайком не получалось. Да и девушки пялились на нас уже в открытую. Пиво, а больше терпкий сентябрьский воздух, наполненный ароматами спелости и без надоедливых комаров, делали своё дело.
Наконец, поймав выжидательно - призывный взгляд одной из девиц я улыбнулся и помахал ей рукой.
Девушки,  прыснув зазывным смехом, склонили друг к дружке головы и, перебросившись между собой парою неслы-шимых фраз, уставились на нас,  улыбаясь.
- Пора, мой друг, пора!- объявил я Тереху.
 Мы, захватив свои пластиковые бокалы с недопитым пивом, и орешки, и рыбки, направились к  столику незнакомок.
- Позвольте разбавить мужским присутствием вашу женскую компанию, - обратился  я к девушкам слегка волнуясь, излишне витиевато, - ибо вы, по моему пристальному наблюдению, самые прекрасные девушки на этом берегу Волги!
Девицы громко рассмеялись – они выпили немногим меньше нашего.
 – Это точно – мы самые прекрасные, -  ответила одна из них, - ибо других - то здесь просто нет.
Она была права – сезон закончился, и Светлая Поляна опусте-ла.

Между нами легко завязалась ни к чему не обязывающая, по-казушно - весёлая беседа из тех, что случаются при знакомстве между молодыми людьми.
 Беседа становилась веселее, по мере того как мы продолжали свой трёп, сдувая с пива пену.
При ближайшем знакомстве, девушки оказались банальными пэтэушницами или студентками какого – нибудь техникума. Сейчас уж и не вспомню – много времени прошло.
 «Ну и лучше, - думал я,- не придётся тратить много времени на уговоры».
Всего девиц было три.
Та, что в свитере, действительно обладала достопримечатель-ной грудью, которая вздымалась через её свитер тёмно-зелёного цвета – Терех издалека принял его за синий.  Казалось, что у неё на груди возвышаются два покрытых зеленью кургана,  в ложбине ме-жду которыми помещён таинственный знак древних племён - в действительности дешевое пластмассовое украшение в виде какого-то насекомого, или гада или хрен знает чего. Впечатление от столь выдающихся форм немного скрашивала полнота девушки. Была она толстой. Особенно её филейная часть, на которой готовы были полопаться джинсы. Миловидное личико обрамлялось вьющимися черными волосами, довольно густыми, ниспа-дающими в беспорядке на плечи.
Другие две подружки были в джинсовых куртках, одетых по-верх спортивных костюмов ярких цветов. Крутейший о те времена казанский уличный дресс-код!  Обе были крашеными блондинками с модными тогда короткими стрижками. Обе - худощавые, с симпатичными глупыми  мордашками, обладающими неким, едва уловимы сходством.
Я поинтересовался - не сестры ли они? Девушки признались, со смехом, что они двоюродные сестры и  с ранних лет - не разлей вода!
Как это будет – двоюродные сёстры? Кузины или кузены, что ли? Всегда путал!
Имён девушек я уже не помню. Много и после них было раз-ных дур. К тому же у меня плохая память на имена. Вот детали вся-кие запоминаю, а с именами – туго. Поэтому сестёр назовём, ска-жем, Машей и Дашей, а толстуху – Катей. Да, по-моему, её так и звали!
Катя явно пришлась Тереху по вкусу. Он изо всех сил ста-рался ей понравиться: подливал пиво, трещал что-то заумное и чаще сыпал комплиментами и всякой чушью в её адрес, чем в сторону  сестер. Я же, понятно, решил больше внимания уделять сестричкам. Те тоже были вполне ничего! Правда, я всё никак не мог решить - какой  заняться плотнее?

Посидев ещё немного в баре, под шатром и допив пиво, мы пригласили девушек прогуляться по берегу Волги.   

 Был прекрасный вечер, хотя и прохладный. Солнце садилось за реку огромным красным диском. Уж небо, отливающее сталью, и чайки в нём, и стаи молодых ворон на ветках молодых дубов дышали осенью.
Шли мы в следующем порядке:  впереди Терех, приобняв Катю - позволял себе уже;  позади,  плёлся я - под ручку с Машей и Дашей.
 Довольно скоро нам наскучило идти против дующего навстречу северо-северо-западного ветра. Девушки продрогли, и мы решили повернуть назад.
 Несмотря на прохладу, настроение у всех было превосход-ным. Да и каким ему ещё быть в подобный вечер? Мы были рады, что нашли девчонок. Девчонки были рады, что их нашли.   Мы с Терехом вовсю старались - поддерживали создавшуюся ещё за столиком в баре весёлую атмосферу, дурачились, по  своему обыкновению.
 Потом устроили небольшой пит-стоп у зарослей плакучих ив.
Сначала девушки, а потом мы сходили до ветру.
Пока мы с Терехом отливали, между нами возник примерно такой диалог:
- Это кайф, дружище! И зачем я так долго терпел? Давно надо было сделать это, - говорил Терех, блаженно улыбаясь, поливая кустики.
- Намного приятней будет твоему дружку, когда ты познако-мишь его с толстухой! - подначивал я друга.
- Да уж, будет не хуже! - отвечал Терех мечтательно,- она так и виснет на мне, ты ведь видишь, Домский?
- Вижу! - сказал я с некоторой завистью.- Очаровал, молодец!
- А как у тебя с Машами и Дашами?
- Пока не понятно. Да я сам ещё не решил, на какой остано-виться. А когда решу, то, что делать с другой? Куда  девать ея?
- Ничего, разберешься! – Тереху было явно не до моих про-блем.
- Хорошо тебе,- я поднял замок,- ну да ладно – в самом деле, разберёмся по ходу. Ну что, приглашаем девчонок к себе?
- Конечно! Водочки ещё накатим, поставим  какую-нибудь музычку, потанцуем, а дальше – действительно разберёмся.
 Закончив туалет мы, раздвигая ветки, вышли к нашим да-мам.
Девушки вели между собой оживленный диалог, прервавшийся при нашем появлении. Суть его стала известна мне позже.
На предложение, пойти к нам в домик и устроить там скром-ную вечеринку они сразу согласились.  И даже с радостью!
 В том же порядке, мы двинулись обратно. Теперь ветер дул нам в спину,  словно подгоняя  к  приключениям.
 По дороге мы заглянули в бар и взяли там на всякий случай ещё бутылку водки и какой-то жратвы, запить там…


2

Домик наш находился в лесу окруженный большими деревьями. К нему вела асфальтовая дорожка, петляющая меж пустыми базами. Затем надо было перейти мостик через пересо-хшую канаву, и пройти ещё немножко по дорожке из плит, тёмных и большей частью расколотых.
Мы с Терехом были единственными жильцами на нашей базе отдыха. Заехали мы всего-то несколько часов назад. Успели только получить у коменданта, старого Каримыча, большого любителя ха-лявной выпивки, тёплые одеяла и постельное бельё. Разложили всё по местам, и сразу, не теряя времени попусту, направились в бар. Перед отправлением, правда, пришлось махнуть с Каримычем, зашедшим посмотреть, как мы устроились, по соточке: «За приезд и хороший отдых»!
Домик наш состоял из комнаты с тремя кроватями и застек-лённой веранды, на которой стоял круглый плетёный стол и четыре плетёных же стула. Сразу по приезду мы перетащили одну из кроватей на веранду и поставили её вдоль стены, напротив столика. Ещё в углу на веранде что-то бормотал старый холодильник. На полу валялись пёстрые циновки. На окнах -  бледно-розовые занавески без рисунков. 
 Такой вот антураж.
Девушки пришли в восторг от нашего жилища! Они снимали домик не в лесу, а на Поляне.  В лесу им понравилось больше.
Первым делом мы извлекли водку из холодильника, сообразили быстро кой-какие бутерброды, расселись за круглым столом и выпили  -  для сугрева.
 - Зашибись! – примерно так сказала Маша, опустив пустой стакан на стол.
Девчонки были с нами уже запросто.
 Проскальзывающий поначалу лёгкий матерок, перешел в часто употребляемый мат, так свойственный недавно избавив-шемся от тяжкого бремени невинности, но не нашедшим при этом постоянного мужского плеча или, если хотите, чего другого, девчонкам с  улицы.
- Зашибись!- подтвердила Даша.
 – Давайте теперь подумаем об ужине. Ребята, небось, голод-ные, - продолжила она, повернувшись и обращаясь более ко мне. – Можно взглянуть, что у вас в холодильнике?
- Смотри, конечно, и всё, что в печи – на стол мечи! - ответил я любимой прибауткой.
 Затем я  стал помогать ей вынимать содержимое из нашего старого ворчуна.
 Мы извлекли и разложили на столе следующие припасы: банку армейской тушенки, пакет с рожками, палку вареной колбасы, полпалки полукопченой колбасы, немного сала, плавле-ный сырок, маргарин, а также - масло, репчатый лук и  хлеб. Наши гостьи пришли в восторг от таких запасов.
– Ну, вы ребята конкретно затарились, как на зимовку! - при-говаривала Даша, вынимая из холодильника очередной припас. Она раскраснелась и часто посматривала на меня. Глазки у неё при этом блестели. Девушка явно брала инициативу на себя.
- Где у вас кухня? – спросила она меня.
- Кухня уже закрыта, - ответил я ей. – Но можно попросить ключи у коменданта. Сейчас схожу - узнаю, - продолжал я, направ-ляясь к двери.
- Постой! - остановил меня Терех, - давай махни на дорожку. С этими словами он протянул мне треть стакана водки.
- Пить так уж всем! - провозгласил я торжественно. Терех раз-лил водку по стаканам и мы, громко чокнувшись, выпили. В ход пошло нарезанное Дашей сало и плавленый сырок и колбаса, поло-женные на ломти хлеба. Стало тепло. Я поднялся, чтобы идти к ко-менданту.
- Я пойду с тобой, - неожиданно сказала Маша. -  Покажешь мне, где у вас живет комендант и где кухня находится. Вдруг пригодиться потом? - бросила она в сторону Даши, как бы оп-равдываясь.
 Та посмотрела на сестру выразительным взглядом, в коем читалось не скрываемое возмущение и негодование. Я ничего не понимал, но, почувствовав неловкость, поспешил выйти из домика. Маша вышла вслед за мной.

3

 Солнце уже село в свой мутный источник.  Дорожку не было видно в лесном сумраке. Мы двигались почти на ощупь в сторону комендантского дома. Маша взяла меня под руку, и хотя мы с ней  ходили так сегодня -  это было совсем не то, что при свете.
 Для изменения восприятия было три причины:
 Во-первых, мы были одни, без компании.
 Во-вторых, девушка сама вызвалась пойти со мною, что льстило моему мужскому самолюбию.
 И, в-третьих, темнота и принятый алкоголь обострили наши чувства!
 В таких случаях говорят: « Я слышал, как бьётся её сердце». Но я ничего такого не слышал, зато чувствовал нечто иное, а именно – как воспрянул мой дружок в широких бархатных штанах!
 Мы пришли к комендантскому дому. Там ждал облом - Каримыч уже спал. Свет был погашен и откуда-то из глубины дома доносился его громкий храп.
– Спит, - пояснил я своей спутнице, - будить как-то неудобно.
- У нас в домике есть электрическая плитка, давай сходим за ней, - предложила Маша.
 Я, конечно, согласился, и мы пошли за плиткой. На Поляне было  светлее, чем в лесу, да и фонари здесь горели, но Маша не отпускала мою руку. Иногда она касалось грудью моего локтя, чем приводила меня в сильное волнение.
 Домик подружек находился в самом центре Поляны, рядом со спортивными площадками. Вокруг всё было тихо и безлюдно, не смотря на ещё не поздний час.
 Маша отворила дверь ключом, и мы прошли в дом. В продолжение всего пути мы оживленно беседовали, а тут как-то сразу оба замолчали.
- Как тебе наш домик? - спросила Маша после продолжитель-ной паузы.
- Ничего, - ответил я осматриваясь.
 Домик был типичным, как и большинство домов на Светлой Поляне. Та же  комната с верандой. Бумажные обои в цветочек. Крашеные скрипящие полы.
Маша вытащила из-под стола плитку. Я положил её в пакет. Пора было, вроде, идти назад, но мы всё топтались в нерешительности.
 – У нас же ещё огурчики есть! - спохватилась вдруг Маша. Она вошла в комнату и вернулась оттуда с банкой солёных огурцов. – Хочешь попробовать? – спросила она меня.
Я кивнул утвердительно.
 – Это наши, домашние, с огорода. Мы их с бабушкой летом закатывали. Интересно, как эта банка получилась?
 Маша подняла банку над головой и рассматривала её содер-жимое, поднеся к горящей под потолком лампочке.
Майка у неё на груди натянулась, и сделалось заметно, что лифчик отсутствует, а соски так и торчат сквозь ткань. Поза де-вушки была столь грациозна, что я, наконец, не удержался, подошел к Маше и привлёк её к себе.
 Девушка, вздрогнув  от неожиданности, выпустила банку из рук!
 Банка грохнулась об пол и разбилась! Густой волной вытек рассол с белыми кружками лука и чеснока, а огурцы и вовсе разме-тало по веранде вперемежку со стёклами. Мы на секунду остолбенели.
Первой пришла в себя Маша. Наверное, имел я вид нелепый,  так как посмотрев на меня, девушка принялась смеяться. От смеха на глазах её выступили слёзы. Я, глядя на неё, натянуто улыбнулся.

- Ерунда, сейчас мы их соберём и помоем, - произнесла Маша, продолжая вздрагивать от смеха. Присев, она стала поднимать огурцы с пола. – Дай-ка мне вон тот пакет.
 Я подал ей пакет, и мы принялись собирать в него огурцы.
- Рассол жалко, - посетовал я, ползая на корточках по полу. – Утром бы пригодился.
 Маша продолжала смеяться.
Наконец огурцы были собраны. Маша, взяв в углу веник, вы-мела большую лужу рассола с остатками банки на улицу. Потом протерла пол тряпкой, нагнувшись и упираясь руками. Я погляды-вал, как она вертит задом, но приставать больше не смел.
- Тут рядом есть умывальник, - сказала Маша, - пойдем, про-моем огурчики.
И мы направились к умывальнику.
Я наполнил пакет с огурцами водой, прополоскал, затем по-вторил процедуру несколько раз, пока не осталось ни грязи, ни стёкол. Возле умывальника было темно и мы вернулись в домик - убедиться, что огурцы очистились. Маша разложила их на какой-то чистой тряпке, типа рушника, просмотрела по одному и удовлетворенно хмыкнула.
 – Пробовать не расхотел? – посмотрела она на меня.
- Смотря что? - ответил я, уклончиво.
- Огурцы, конечно! - Маша улыбнулась.
- Тогда, только из ваших рук! – оживился я.
- Подожди, у нас же есть немного настойки! - вдруг вспом-нила проказница. – Мы её по приезду только пригубили, - с этими словами она достала из навесного шкафчика квадратную бутылку с тёмной жидкостью и протянула её мне.
 «Неплохо!» -  пронеслось в голове. Я разлил настойку по ста-канам.
 – Давай, за этот удивительный вечер! - поднял я свой стакан.
 – И за нас! - произнесла Маша.

Девушка медленно, не сводя с меня глаз, выпила свою настойку, так же медленно встала со стула, подошла и уселась ко мне на колени.
 В этот момент, друзья мои, я обалдел!
 Вот ведь, как просто всё иной раз бывает, думал я, иногда бе-гаешь, бегаешь за какой-нибудь юбкой, сто потов с тебя сойдет –  и всё без толку!
 А тут и усилий никаких не прилагал особых, и даже банку разбил с огурцами – а в результате -  девка сама на тебя запры-гивает!
- Давай пей! - приказала Маша, обняв мою шею рукой.
 Я опрокинул в себя обжигающую жидкость.  Маша тут же поднесла к моим губам огурчик. Я громко захрумкал огурцом, а верхушку всосал в себя вместе с Машиными пальчиками. Девушка наклонилась, и мы слились в долгом страстном поцелуе! Очень да-же долгом, и очень даже страстном!  Я засунул руку к ней под майку. В моей ладони оказалась горячая девичья грудь с торчащим соском. Я слегка сдавил сосок пальцами – девушка застонала.
 Тут я начал понемногу терять голову! Не вставая со стула, я повернул Машу к себе лицом и закатал ей майку до самой шеи. У меня аж дыхание захватило! Передо мной покачивались два упру-гих розовых мячика, два набравших спелость запретных плода, та-ких доступных теперь. Я впился в них губами – Маша застонала громче и чаще. Я  стал слегка покусывать её соски, одновременно то грубо, то нежно лаская обе груди не знающими покоя руками. Маша стонала уже безостановочно, не сдерживаясь! Она подняла руки, и я снял с неё майку, потом расстелил её, как смог на столе.
 Я встал, поддерживая девушку за талию, и опрокинул её спи-ной на стол. Мячики её разлетелись в разные стороны и слегка по-теряли форму. Чтобы исправить этот недостаток я сгреб их в центр и любовался ими, как скульптор, осматривающий достоинства вы-шедшего из-под его рук творения. С той лишь разницей, что скульптор не трахает скульптуры, а я намеревался сделать это  незамедлительно. Маша разметалась на столе, закрыв глаза и постанывая. Видно было, что девушка отдаётся…

 Тут в дверь постучали!

 Стук этот для меня был подобен пробуждению упавшего с верхней полки пассажира! С Машей и вовсе произошла рази-тельная перемена – она мгновенно пришла в себя и, оттолкнув меня, соскочила со стола. Пока я пребывал в растерянности, она успела натянуть на себя и майку, и свитер, потом рывком броси-лась в комнату и с невероятной стремительностью принялась поправлять на себе одежду перед висевшим там зеркалом.
Я всё ещё продолжал торчать посреди веранды.
 В дверь снова постучали, на этот раз громче и требователь-ней! Маша выскочила из комнаты, потом присела зачем-то перед холодильником, спиной к двери, и повернувшись ко мне проартикулировала: «Открывай».
Я пошел к двери и открыл её. На пороге стояла Даша.  Я ей тупо улыбнулся.
Даша прошла в домик и непонимающе уставилась на мокрый пол, на разложенные на ткани мокрые огурцы, на открытую бутыл-ку настойки…
- Что здесь происходит? – спросила она, с недоумением раз-глядывая обстановку. - Мы уже устали вас ждать. Вы что так долго?
- Представляешь, сестричка, Домский неловко взял банку и разбил… - принялась рассказывать сестре свою версию нашего вре-мяпровождения Маша, вставая от холодильника и закрывая его.
 И она рассказала, как мы ходили к Каримычу и не добуди-лись его, как пошли за плиткой, как разбили банку и как промывали огурцы в умывальнике, как потом наводили порядок в домике и, чтобы не скучать при этом выпили настойки.
 Прогоняя всю эту пургу, Маша деловито протирала огурцы и складывала их в какую-то посудину. Потом протянула мне пакет с плиткой, и, взяв посудину подмышку, а ключи в другую руку, спросила:
 - Ну, что, пойдемте?
Мне кажется, что, несмотря на полную правдоподобность Ма-шиного рассказа, Даша ей не особенно поверила.
           Мы вышли из дома, и я жадно глотнул ночную свежесть.
 Обратно мы шли гуськом и в молчании. Я шел впереди, из-редка предупреждая спутниц об опасностях пути. Ощущал себя я как ребенок, потерявший конфетку.
Но уныния не было и в помине! Я чувствовал, что лучшая часть ночи – впереди!
 
4


Когда я взошел на крыльцо нашего домика и потянул дверь она, конечно, была закрыта. Открыл Терех тоже не сразу. При этом все заулыбались – никакого напряга не было и в помине.
Терех был уже хорош – по лицу и шее у него пошли красные пятна, называемые в кругу друзей «Синдромом Тереха», верный признак того, что он принял свою норму.
Мы принялись, наконец, готовить ужин. Поставили на плитку кастрюлю с водой, открыли тушенку и приготовили рожки. Пока вода закипала, мы ещё пару раз выпили. Закусывали пресловутыми огурчиками. Я почувствовал, как меня немного повело. Вскоре, вода закипела. Мы плюхнули в неё макароны и стали ждать, когда они приготовятся. Катя уже вовсю сидела на коленках у Тереха и очень тащилась от этого момента, иногда с пьяной гордостью поглядывая на подруг. Хотя болтали все без умолка, я заметил, что сёстры между собой почти не общаются. Меж ними словно кошка пробежала.
Вскоре макароны сварились. Я слил воду на покрытую опав-шими листьями землю. Даша   поставила сковороду на плитку и начала обжаривать лук, взяв на себя роль шеф-повара. Когда лук подзолотился она положила на сковороду тушенку, а  позже высы-пала макароны. Дом наполнился пленительными запахами. Все чуть не хоровод водили вокруг плитки, вопрошая у Даши, когда же будет готово? Она же жестоко отсылала нас прочь.
Всё же мучениям нашим скоро настал конец, и большая ши-пящая сковорода с макаронами по-флотски была торжественно во-дружена на стол. К тому моменту у нас открылась уже третья бутылка водки – из запасов.
 Колбаски и сырки были сущим баловством – поэтому мы на-бросились на макароны с волчьим энтузиазмом. В магнитофоне кончилась кассета, но никто не поднялся заменить её. Все сосредо-точено ели, погрузившись в свои мысли. Я думал о перипетиях этого вечера и искоса поглядывал на молча жующих с обеих сторон сестер.
 В наступившей тишине проступили звуки ночи – ветер доно-сил плеск волн с реки, шумел в ветвях деревьев, ночные насе-комые бились в окна, где-то в отдалении слышался шум моторной лодки.
            - Давайте выпьем! – не унимался Терех, - Выпьем, Домский, за присутствующих дам, - говорил он срывающимся голосом. Потом поднялся, согнав Катю с колен. Получилось так, что и она встала вместе со мной и Терехом, и все заржали над этим. Катя стала орать на сестер,
 - Вставайте, тоже вместе с нами, выпьем за наших парней!
 Мы чокнулись наполненными стаканами, а потом стали лобызаться друг с другом на брудершафт. Я специально настоял, чтобы сестры поцеловались друг с другом. Они, к моему некоторому удивлению, сделали это без особых проблем. Потом девушки заставили расцеловаться нас с Терехом.
 В общем – мы напились!

Чуть позже мы с Терехом вышли на воздух, под известным предлогом. Отойдя в сторонку, мы закурили, и стали наперебой рассказывать друг другу,  о том, кто - что успел за вечер. Я рассказал ему о своих похождениях, а он мне - о своих.
  Оказывается, после того, как мы с Машей ушли, Даша места себе не находила. Они уже допили бутыль втроём, а мы всё не воз-вращались. Тогда Даша предложила Тереху с Катей пойти на наши поиски. Терех понимал, что мы задерживаемся неспроста и как мог, отговаривал Дашу -  всё напрасно! Та засобиралась, и Терех сначала тоже хотел пойти вместе с ней, но Катя его удержала.
- Куда они могут пойти, кроме нашего домика? - говорила она. – Пусть идёт, если так хочет, база пустая – никто не приста-нет.
 Как только Даша ушла, Терех провел Катю в комнату и вста-вил ей пистон  там  на своей кровати, обложив, для удобства подушками.  Когда они лежали потом, отдыхая, разомлевшая Катя рассказала Тереху в темноте под большим секретом одну удивительную тайну.
 Ещё во время прогулки вдоль реки, когда стало ясно, что Те-рех запал на Катю, сестры решали - кому достанусь я?
Решили они вопрос просто - кинув жребий, в то время пока мы с Терехом отливали в кустах.
Представляете, какой цинизм?
 Но, «эта … Маша», которой, по словам Кати «всегда хочется», положила на жребий большой с перебором, лишь только ей попало немного за воротник и зачесалось слабое место!
«И это с ней постоянно так», - рассказывала Катя Тереху, - «если парень ей нравиться – старается его отбить! С сестрой они постоянно по этому поводу воюют»!
            Затяжка осветила красное лицо Тереха. Он улыбался.
 – Ну, что Домский, как тебе эта Санта – Барбара?
- Да мне, как-то…. - ответил я, рисуясь. - Мне всё равно кого из них…!
- А сейчас у меня к тебе просьба, - Терех заулыбался ещё шире. – Мы прогуляемся с Катей к ним в домик за настойкой - пить-то больше нечего! Наверное, задержимся. Ну а ты уж как нибудь тут с сестрами разберись, а? Может обоих перетряхнёшь?! Да не волнуйся ты! Они сейчас там сами, по-моему, во всем раз-берутся.
- А я и не волнуюсь. Интересно просто.…  Надо же, жребий на меня метали!
Когда мы подошли к  домику из него стали слышны громкие голоса.
- Р-р-разбираются, - сказал Терех, икнув.
Однако при нашем появлении дебаты прекратились.
 «Молодцы всё-таки сестрички, не выносят сор из своей девичьей  избы», - подумал я.
 Катя и Даша сидели у стола. Маша и вовсе лежала на кро-вати, закинув ноги на спинку. Терех с Катей переглянулись. После чего Терех объявил, что они сходят за настойкой и вернутся скоро. 
 Катя томно поднялась со стула, принесла свой свитер из ком-наты.  Они с Терехом, поддерживая друг друга, ушли неверной по-ходкой в ночь.
Я остался наедине с сестрами.

5

Что мне оставалось делать, друзья?
  Что ещё делать в такой ситуации? Я предложил сёстрам вы-пить!
- Мне хватит, - отказалась Маша. Она выглядела какой-то без-участной. Даша же, напротив, оживилась! Даша согласилась!
 Мы выпили и доели остатки макарон.
Я прошёл в комнату, включил свет и, завалившись на кровать прямо в кроссовках, стал смотреть в потолок. 
Вошла Даша. Присев,  я привалился спиной к стенке, и рас-пахнул навстречу девушке объятья. Девушка, немного помявшись, опустилась на краешек кровати.
 Я попытался привлечь её к себе, но Даша отстранялась и шептала мне на ухо, поглядывая в сторону открытой двери:
 - Потом, потом…  Маша ещё не спит… Скоро она уснёт…
 «Какие они все-таки скромницы», - думал я о сёстрах.
 Меня начинало мутить.

- Что это тут такое? –  заметил я вдруг торчащий из-под кровати уголок какой-то книжки.
  Даша нагнулась и подняла с пола большую детскую книжку в яркой бумажной обложке.
– Эм. Ю. Лермонтов, Бородино, - прочитала она.
 Меня словно пружиной подбросило!
- Что?! – вскричал я. – «Бородино» Лермонтова! Да это люби-мое моё стихотворение!
Я буквально вырвал книжку из рук девушки и принялся её рассматривать.
На обложке был нарисован усатый молодец в красном гусар-ском ментике, мчавшийся на лошади во весь опор, поднявши над головою саблю – видимо рубить французов.
Я пролистал книгу. Страницы были богато иллюстрированы батальными сценами, от вида которых захватывало дух. Я вернулся к первой странице и начал читать вслух:

- Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

Даша удивленно слушала. Я же, сидя на краешке кровати, продолжал воодушевлённо читать. 
Когда мы «… нашли большое поле…», книга неожиданно вы-пала у меня из рук. Я наклонился за ней излишне резко. Перед глазами пошли круги, меня страшно замутило и я, пардон, блеванул прямо на императора Наполеона в синем гвардейском мундире, разглядывающего в подзорную трубу Шевардинский редут. Потуги было уже не остановить, и вскоре вся императорская свита, включая славных маршалов Нея и Даву, скрылась под расплывающимися макаронами. Наши позиции оказались практически не задетыми, но это не меняло сути дела – читать книгу стало невозможно.
Сестер, конечно, можно винить в некоторых грехах, но, руча-юсь, чистоплотности у них было не занимать! Уже второй раз за вечер я увидел, как одна из них ползает с тряпкой по полу. Правда вместо огурцов теперь были макароны – сваренные, но не перева-ренные. 
– Ничего! - сказал я Даше. - Я это стихотворение и так тебе прочту!  Я знаю его наизусть! Хрен с ней с бумагой! Главное, чтоб оставалось в голове!
Поднявшись, я отворил окно, затем осторожно поднял книгу за края и выбросил её  в кусты. Меня продолжало мутить. Я пере-гнулся через окно и основательно освободил желудок. Потом на неверных ногах направился к двери. Даша  - за мной. Я попросил её полить на руки, умылся, прополоскал рот и с жадностью стал пить воду, много воды!! Мне стало много легче. Я благодарственно обнял Дашу, она потянулась ко мне.
– Не противно? – спросил я её.
 Она в ответ поцеловала меня в губы! Прямо, как Маша!
 Мы стояли, обнявшись, на крыльце. Я прижал Дашу к двери и жадно шарил по её телу. Затем, оттянув резинку на спортивных штанах,  я запустил руку ей между ног. Девушка выгнулась дугой, дрожащие пальцы впились мне в спину. Я принялся шуровать ладонью где-то там в недрах.
 – Ниже, - прошептала Даша страстно. Я отогнул в сторону тонкую полоску ткани и нащупал напухший влажный бутон. Паль-цы проскользнули внутрь, как на  смазанных полозьях.
- Пойдём в дом… - прошептала Даша. 
Мы открыли дверь и вошли в домик. Маша спала на веранде. Она лежала лицом вниз, в одежде, разметав  руки поверх одеяла, похожая на убитого кутузовского ординарца.

Когда мы вошли в комнату, я усадил Дашу на кровать напро-тив себя и торжественно спросил: - Даша, тебе когда-нибудь читали стихи?
- Нет, - ответила девушка, сделав круглые глаза.
- Тогда слушай! Михаил Юрьевич Лермонтов - стихотворение «Бородино»!
 
- Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?...

 - Постой,  постой - ты же это уже читал. Может в другой раз…, - прервала меня Даша. Она выразительно смотрела на меня своими глупыми глазками.
- Да не перебивай ты! Послушай, какой стих! И я воодушев-лённо продолжал:

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри -  не вы!

Благополучно миновав «…большое поле…» я дошёл до «…Забил заряд я в пушку туго…» и тут Даша вновь перебила меня:
 - Давай, забей в меня свой заряд. Забей его туго-туго.… И она томно откинулась назад поперёк кровати, гипнотизируя меня по-хотливым взглядом.
- Подожди! - ответил я ей, с досадой. – Ты, наверное, не понимаешь о чём идёт речь в этих стихах. Это же такая была битва! Представляешь, Наполеон до этого не проиграл не одного сраже-ния! И в этот раз он не проиграл! Но помнишь, как там, у Толстого в «Войне и Мире» - русскими войсками была одержана нравственная победа над захватчиками! Впервые Наполеон увидел – и ужаснулся -  такого противника, который, потеряв половину армии, к вечеру так же стоит на своих позициях, как стоял вначале! Поэтому он и отказался ввести в бой старую гвардию. Нахрена?!  И так ему всё стало ясно!
- Я не читала «Войну и Мир», - неожиданно огорошила меня Даша. – Мы в училище проходили по литературе. Я пробовала чи-тать – тоска и скукотища. И Лермонтов мне твой  не нравится.
- А кто тебе нравится?- спросил я словно по инерции.
- Ты мне сегодня нравишься! - ответила она нагло. – Хватит стихи читать! Иди ко мне! Я заждалась!
Я вскочил с кровати, губы у меня дрожали от гнева.
 – Ты, жалкое ничтожество! - закричал я, - Как ты могла предположить, что я буду спать с девушкой, которая ни только не читала «Войну и Мир», но и не любит стихи Лермонтова?! Ну, ладно, предположим, «Войну и Мир» ещё можно не читать, но Лермонтов…, - у меня захватило дух от негодования, - особенно «Бородино», каждый, мля, в этой стране наизусть знать обязан!!!
Даша как сидела на кровати, так и застыла словно статуя. Ло-бик её наморщился, на лице было нарисовано абсолютное непони-мание происходящего.
  - Вставай, сука! – закричал я на весь дом. – И сестру свою недотраханную забирай!
Я прошёл на веранду и принялся расталкивать спящую Машу. Маша проснулась, ничего не соображая. Она тупо смотрела перед собой, пытаясь понять, где находится? Я вошел обратно в комнату, рывком поднял Дашу с постели и потащил её в сторону выхода. На веранде я притормозил, подхватил под другую руку Машу и вытол-кал обеих в двери.
Всё произошло столь стремительно, что сестры не успели ни-чего толком сообразить. Да я и сам плохо понимал, что делаю!
Вернувшись в комнату, я грузно опустился на постель. Меня трясло словно в лихорадке. Вдруг я вспомнил о Терехе.
 «Друга хоть не обламывай»! - сказал я себе. Я выскочил из домика и побежал за девушками.
 – Постойте! – закричал я им вслед. Не успевшие уйти далеко сёстры, остановились, глядя на меня с ужасом. Я чуть не поволок их обратно в дом.
 – Спите здесь, - сказал я, пытаясь смягчить тон. – Вот распо-лагайтесь в комнате. Я принёс им одеял с веранды и бросил на кровати. – Спите спокойно, я ухожу! - с этими словами я покинул дом.



6

Светало. Я закурил и подумал: «Куда идти?» За стенкой по-слышался скрип кроватей – это усталые девушки укладывались спать. Я пошёл по дорожке, раздумывая, насколько мог, о том, куда катится наше общество. «История уже никого не интересует. О ли-тературе и говорить не стоит.…Все хотят только удовольствий, жаждут плотских наслаждений!».
С такими мыслями побрел я наобум, не задумываясь,  куда ноги несут?
 Ноги принесли меня к центру Поляны, на баскетбольную площадку. Рядом со щитом валялся забытый кем-то старый мяч. Я подобрал его и бросил в корзину – промах. Я повторил попытку и снова промахнулся – мяч прокатился по дужке кольца, ос-тановился на мгновение, словно раздумывая - падать в кольцо или нет,  и предательски сорвался вниз с внешней стороны.
  «Что за проклятье сегодня», - думал я, бредя за мячом, ука-тившимся по мокрой траве, и  тут неожиданно обнаружил, что  на площадке не один!
 На крайней лавочке, возле турников и брусьев, одиноко сидела девушка. Более того – приглядевшись, я, к огромному изумлению, узнал Катю.
- Катя, что ты здесь делаешь?! – закричал я удивлённо.
 Катя не отвечала. Подойдя  поближе я увидел, что она пла-чет.
 – Где Терех? - спросил я у неё.
Катя громко зарыдала, размазывая рукавом свитера слёзы по посиневшим от холода щекам.
 – Где Терех?! - принялся я трясти её за плечи. - Отвечай, слышишь! – в голову стали лезть разные нехорошие мысли. – Что с ним?!
- Спит в домике твой Терех, - ответила Катя всхлипывая.
 У меня отлегло от сердца.
- А ты почему не с ним? Вышла прогуляться?
- Да, прогуляться, как же!
 И Катя поведала мне о том, что произошло у них с Терехом.

Сначала они направились к Кате в домик. Там они допили настойку, и всё было очень здорово! Потом Кате захотелось прогуляться до туалета. Они закрыли домик, и пошли в лес – туда, где находится заветный домик. По дороге Терех уже спотыкался и даже пару раз, чуть не упал. Тогда Катя дала ему ключи, сказала идти обратно, и одна устремилась к цели.
Это была самая большая, из совершённых Катей этой ночью ошибок! Она, бедная, не знала  об удивительной особенности Тереха спать мёртвым сном, когда даже «залпы тысячи орудий» не в силах его разбудить!
 Когда Катя вернулась, дом оказался запертым изнутри, и, как она не стучала в отчаянии и в дверь и в окна, Тереха было уже не добудиться.
- А что ж ты к нам не пришла? – поинтересовался я.
- Стыдно было! - ответила Катя, продолжая плакать.
- Ну и дура, - сказал я ей, - посмотри на себя – ты же вся синяя от холода. Пришла бы к нам и спала бы спокойно в тепле, под ватным одеялом.
- Мне перед девчонками стыдно появляться было, особенно перед Машей – я её перед уходом ругала!
- Знаю, - ответил я ей. - Из-за меня и из-за Даши! Мне Терех поведал о процедуре жеребьёвки. Совсем сбрендили вы!
- Но она ведь была не права!
- Теперь уже всё равно! Пойдем, попробуем разбудить друга, - сказал я ей после паузы. Катя поднялась с лавки, стуча зубами, и  пошла за мной.
             При свете утра стало видно, что окна в доме  забиты на зиму толстыми деревянными щитами. Я принялся барабанить в дверь руками, а затем ногами – никакого ответа. Тогда, обойдя дом,  я стал стучать в заколоченное окно.
– Слышу, слышу… - раздался из дома приглушенный голос Тереха.
 Затем наступила тишина. Сколько я не стучал – всё на-прасно. Терех лишь переворачивался с боку на бок скрипя пружинами кровати, иногда повторяя, как сомнамбула:
 - Слышу, слышу…
- Всё, теперь его не разбудить! – Попытался я объяснить Кате состояние Тереха. – В этом состоянии, особенно когда он начинает разговаривать с тобой во сне, он как раз пребывает в самой глубокой стадии сновидения.
 - Пребывая в этой стадии, - продолжал я, - он может, как сей-час, правильно и членораздельно отвечать на вопросы. Однажды он даже играл так с нами в карты – лежал на спине с закрытыми глазами и всегда кидал в масть. Если бы ты могла видеть его сейчас, то он бы разговаривал с тобой, не открывая глаз, и даже кивал бы головой, что не мешало бы ему ничуть спокойно дрыхнуть!
 Катя, перестав плакать, слушала меня, удивляясь сказанному.
 Сняв куртку я накинул её на плечи девушки.
            
 Солнце осветило синие верхушки леса. День обещал быть тёплым и солнечным. Дувший накануне северный ветер стих, разогнав тучи и сдав пост восточному собрату, несущему тепло нагретого за лето материка. Наступало бабье лето.
 Мы уселись на вкопанную возле дома скамейку и любова-лись раним утром.
- Не расстраивайся ты, - говорил я Кате, приобняв её за плечи, - у меня тоже вся ночь наперекосяк.
И я поведал ей, и про «Бородино», и про то, как меня замкну-ло, и как я сначала прогнал сестер, а потом затащил обратно в дом, чтобы они не помешали им с Терехом.
Катя сначала улыбалась, а потом принялась смеяться. Я же ув-лечённо рассказывал ей о перипетиях чтения «Бородина», снова и снова по её просьбе, останавливаясь на подробностях, гримасничая и изображая действие в лицах. Катя уже громко хохотала, то хвата-ясь за живот, то откидываясь на спинку скамейки.
- Так - что, Катя, - подвел я итог своего рассказа, – никого я этой ночью так и не полюбил. Жребий метался напрасно. Слиш-ком дурной мужчина попался сестрам.
Катя вдруг перестала смеяться. Она посмотрела на меня за-думчиво и неожиданно произнесла:

- А мне нравятся стихи Лермонтова.
 И добавила:
 - Особенно «Бородино»! Могу даже прочесть отрывок, если не веришь. И, не дожидаясь моего ответа, начала читать:

- Скажи-ка, дядя, ведь недаром
 Москва, спаленная пожаром,
 Французу отдана?...

Я встал и слушал её очарованно. Потом нагнулся и поло-жил Кате палец на губы, мол, достаточно – верю!
Она же расценила этот жест по-своему - обхватила палец пух-лыми губами.
 Я вынул палец у неё изо рта.    
 Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом, как-то неторопливо, Катя забралась в один из моих карманов и извлекла из него уже принявшего боевую позицию солдатика.
 Далее произошло нечто показавшееся мне восхитительным!  Ах, всё произошло так скоро! Это было подобно извержению вулкана!
 Даже после этого, мы ещё какое-то время продолжали нахо-диться в оцепенении, напоминая, наверное, со стороны страннова-тую композицию – Катя сидящая на лавке, и я застывший словно на посту, но с голым задом – объектом комариных укусов.
 Катя, нагнувшись, случайно ударила ногой в стенку домика.
 – Слышу, слышу, - отозвался Терех.
Мы посмотрели друг на друга и не удержались от смеха.
- Пойдём, тебе надо поспать, - сказал я Кате.
Девушка поднялась со скамейки и мы, обнявшись, направи-лись в наш домик.
 По дороге посетили умывальник. 

 Проходя мимо Каримыча, мы увидели, что старик уже встал. Двери в его дом и находящуюся рядом каптёрку были  открыты. У стены стояла метла, а сам Каримыч гремел чем-то внутри.   
 Я привёл Катю в домик. В нём было тепло, особенно после улицы. Сестры крепко спали. Они улеглись вместе и уснули обняв-шись. Одна из них негромко похрапывала.
 Я постелил Кате на свободной кровати, для этого пришлось стащить с сестер одно одеяло – они этого не почувствовали.
Я помахал Кате рукой, немного помялся, пожелал спокойного сна и вышел из комнаты.

 На веранде стоял тот кислый несравненный запах, что бы-вает на прокуренных дачных кухнях на утро после пьянки. В бу-тылке на столе оставалось ещё немного водки. Прихватив бутылку, я пошел к Каримычу.


7

Каримыч сметал с дорожки разноцветные листья.
- Салям, Каримыч! - приветствовал я коменданта.
- Привет, Домский! - ответил он мне смурным голосом, про-должая подметать. Видно было, что старик вчера принял чуть больше нормы.
Я предложил ему похмелиться.
 Каримыч вмиг оставил метлу и деловито направился в дом. Оттуда он вернулся с двумя стаканами и тарелкой, на которой лежали нарезанная заветревшаяся колбаска и чёрный хлеб. Поставив всё это на вкопанный около дома столик с облупившейся за лето краской, Каримыч жестом пригласил садиться.
 Мы уселись, разлили водку – как раз по полстакана и сидели так, наслаждаясь мгновениями утра. Наконец, Каримыч поднял свой стакан, я последовал его примеру и мы выпили, без тоста и не чокаясь.
 Выпив, старик  повеселел, разговорился. 
 – Да, задержалось лето в этом году, - начал он. – В прошлом сезоне в это время уже дожди вовсю шли и отдыхающих ни хрена не было. А в этом - погодка вона какая -  ещё и на выходные жильцы обещались подъехать. Да и правильно, что там, в городе в такую погоду делать, успеют ещё за зиму. Последние деньки тёп-лые.
 Я поддакивал, почти не слушая его. Я вновь почувствовал себя пьяным. Смертельно захотелось спать.
- Вон сегодня уже восьмое сентября, а многие ещё домики снимают. Точно, сегодня понаедут…, - продолжал воскресший ко-мендант.
Я поднялся.
 – Куда ты? – спросил Каримыч.
- Спать, - ответил я ему.
- Спать? Да ты что, дорогой. Посмотри, какой день начина-ется!
- И как начинается, - кивнул я на пустые стаканы. - Всю ночь я не спал, Каримыч, всю ночь, - повторил я. – Прости, пойду я.
 Потом повернулся и побрёл в домик.
Там было тихо. Я упал на кровать на веранде и мгновенно ус-нул.


8

 Мне приснился странный сон.
 Как будто я у стен заброшенного монастыря в горах. Рядом, на дне глубокого ущелья, клокочет, бурлит быстрая река.
И никого вокруг. Лишь высоко в небе орлы неторопливо чер-тят круги.
 Внезапно из раскрытых ворот выходит человек в полевой гу-сарской форме. Подходит вплотную и пристально смотрит на меня.
И вот я узнаю его – это Лермонтов! Прямо, как на портрете из школьного учебника.
 Слова застревают у меня в горле от восторга. Я не знаю, что мне делать, как и о чём заговорить с ним.
И даже во сне предательская мысль закрадывается в голову: «этого не может быть»!
- Может быть, может быть, - словно прочитав мои мысли, спокойно говорит поэт.
И после паузы добавляет, неожиданно,
 - Мудак ты!
 Я теряюсь, я расстраиваюсь страшно. В это время в руках у Лермонтова появляется небольшой деревянный ящик. Он открывает его, и я вижу в нём два пистолета.
- Дуэль, сударь! - говорит он мне. – Я требую немедленного удовлетворения за ваше недостойное поведение. И со словами эти-ми протягивает мне пистолет. По тяжести пистолета я определяю, что он заряжен.
 Лермонтов поворачивается, скидывает на землю  плащ, и удаляется от меня, отсчитывая шаги. На цифре двадцать он останавливается, поворачивается ко мне лицом и обращается со словами, звучащими как гром:
 – За вами право первого выстрела!
Я стою с видом полного идиота, с пистолетом в опущенной руке. Лермонтов смотрит на меня выжидательно и строго.
 Тогда я принимаю решение. Я поднимаю пистолет и швы-ряю его в пропасть.
 – Простите меня, Михаил Юрьевич! - кричу я Лермонтову.
 Меня начинают душить рыдания, и я падаю на кремнистую площадку лицом вниз, сотрясаясь от плача.
Лермонтов подходит ко мне, поднимает на ноги и похло-пывает по плечу.
– Ну, полно тебе. Ничего, ничего…
Я смотрю на него и вижу, что он улыбается. Я пытаюсь улыб-нуться ему в ответ.
- Мудаки вы все! - говорит Лермонтов, и я понимаю, что он говорит эти слова не одному мне, а как бы обращает их к потом-кам.
           - Пойдем, я познакомлю тебя со Мцыри, - говорит мне Ми-хаил Юрьевич, и мы направляемся к стенам монастыря…

С этого момента сон мой обрывается. Дальше я спал без сновидений. До тех пор, пока меня не разбудил Терех.
        
 




                Домский
Апрель 2003 года