Открыв рассеянным ключом покорную дверь и очутившись в неосвещенной прихожей, мужчина лет сорока с задумчивым взглядом и неторопливыми движениями привычно потянулся к выключателю, но вдруг застыл и остался стоять с вытянутой рукой, обратив слух в сторону ближней комнаты, откуда доносились непонятные звуки. То есть, конечно, ему, как врачу и мужчине эти звуки были очень даже понятны: там, за дверью, помогая себе прерывающимся голосом, изнемогала от удовольствия женщина. Непонятно было одно: кто эта женщина. При всех раскладах, однако, ею могла быть только его жена. Лицо мужчины изменилось. Или, точнее, предполагаемая измена изменила его лицо. А что прикажете думать человеку, который впервые за десять лет отпросился с работы на пять часов раньше?
Мужчина не стал включать свет, на цыпочках приблизился к двери, осторожно приоткрыл ее и, слегка пригнувшись, сунул голову в щель. Некоторое время он наблюдал за тем, что там происходит, затем распрямился, тихо отошел от двери и принялся снимать плащ. На его лице блуждала смущенная улыбка: там его четырнадцатилетний сын, сидя за компьютером и забыв обо всем на свете, наблюдал за воссоединением женского и мужского начал.
«Вот стервец! Ты смотри, чем занимается! - растерянно улыбался мужчина, снимая ботинки и влезая в тапочки. - Совсем вырос парень. Видишь, что на уме. Я ему все про музеи, да про книги, а он уже вон что! Не тому, выходит, папаша, учишь! Отстал в развитии!» - думал он, переминаясь в темной прихожей и не зная, как ему быть. Может, не придавать значение? Можно, конечно, не придавать. А если придать?
Он вдруг вспомнил свои университеты. Вспомнил свой жадный двенадцатилетний интерес к женскому полу, толкуемый взрослыми пацанами с ухмылками и ржанием. Лихие рассказы малолетних любовников о сказочных любовных похождениях. Их песни про хулиганскую любовь, слова и музыка народные. Бесстыдные слова и жесты вслед девчонкам. Какие-то смазанные картинки, на которых только и видно, что оба голые. Его отец никогда не говорил с ним о таких вещах. Видимо, считал, что все образуется само собой. Образоваться-то оно, конечно, образовалось, но ведь сколько он по пути дров наломал и шишек набил! И не потому, что в его время не было компьютеров. Хотя, конечно, вовремя посмотреть, что и как делается, не помешало бы. Но вот чего он действительно оказался лишен в то время, когда начинал, так это, если можно так сказать, идеологии половой связи. Не любви, а именно связи. Потому, что до любви надо дорасти, и сначала должны быть связи, а потом любовь, а не наоборот. Главный же порок бессистемных отношений заключается в том, что никогда не узнаешь - состоялась уже любовь или все еще ждет тебя впереди.
Обо всем этом он вспомнил и подумал под самозабвенные стоны неизвестной женщины. Наконец он включил в прихожей свет, несколько раз громко кашлянул и, видя, что сын не реагирует, постучал в дверь. Женский стон перешел в крик и оборвался. Он зашел в комнату.
- Привет, сын! – весело сказал отец, остановившись на пороге. - Как дела?
Сын повернул к нему пунцовое взъерошенное лицо с затравленным взглядом и ответил скороговоркой:
- Привет, пап! Ты чего так рано?
- Не рано, а как раз вовремя, - ответил отец, разглядывая мирных рыбок, плывущих по экрану. - Чем занят?
- В игру играю, - ответил сын, отводя глаза.
- Поел? Уроки сделал? – поинтересовался отец, подыскивая фразу, чтобы начать разговор. Он все же посчитал, что поговорить надо и что женский крик – хороший повод для такого разговора.
- Поел. Уроки еще не делал.
- Ну, ладно, хорошо, - не стал настаивать отец, прошел поближе и сел на диван, печенками чувствуя недовольство сына.
- Ладно, ладно, не сердись, я тебя не задержу, - примирительно заговорил отец. - Мы с тобой и так мало общаемся. Давай уж, раз выпал случай, посидим, поговорим за жизнь твою молодую! Что, друзья-то у тебя есть?
- Конечно, есть! – слегка обиделся сын.
- Ну, вот и хорошо! Ну, а девчонка у тебя есть?
- Есть! – недовольно пробурчал сын.
- Вот и замечательно! – обрадовался отец. - Целуетесь?
- Чего-о? – обиженно нахмурился сын.
- Ну, ладно, ладно! Что тут такого? Это нормально в твоем возрасте! – заторопился отец, боясь разрушить контакт. - Целуйся на здоровье!
- Я еще маленький! – прощая отца, улыбнулся сын.
Помолчали.
- Когда я был в твоем возрасте, - снова начал отец, - я не знал многого из того, что знаешь сегодня ты, и это мне сильно вредило.
- Что я знаю? – не понял сын.
- Ну, например, как правильно вести себя с девушками…
- Да не знаю я, как себя вести! – попытался отбиться от разговора сын.
- Знаешь, знаешь! – вдруг твердо сказал отец. - Слышал я, в какую игру ты играл!
- Чего я играл?! Ничего я не играл! – пустил сын в ход надутые губы и нахмуренные брови.
Отец переждал приступ его недовольства и сказал:
- Я не собираюсь тебя ругать. Наоборот, я считаю – чем больше ты об этом знаешь, тем лучше для тебя.
- О чем «об этом»? – снова заверещал сын.
- О сексе! – увесисто ответил отец.
Сын хотел что-то сказать, но передумал, распрямил спину и насупился.
Отец воспользовался паузой и начал проникновенно:
- Давай-ка поговорим, как мужчины. Жизнь, сын, устроена так, что есть женщины и есть мужчины, и между ними существуют половые отношения…
Он сделал паузу, чтобы проверить реакцию сына. Сын молчал. Тогда он добавил:
- Это я тебе как врач говорю.
И чтобы убедиться, что его слушают, спросил:
- Понял?
- Понял, - пробурчал сын.
- Пошли дальше. Для тебя сейчас все девчонки хороши, и вот тут-то и кроется ловушка. Ты можешь принять за любовь отношения с первой попавшейся девушкой! Никогда не забывай, что есть секс и есть любовь! Понял?
- Чего тут непонятного! – дернул плечом сын.
- Рад за тебя! – с иронией посмотрел на него отец. - И ты знаешь, что такое любовь?
- Конечно! Это все знают!
- Ну-ка, ну-ка! Может, просветишь меня? – сказал уязвленный отец.
- Ну, любовь – это когда люди женятся и у них рождаются дети!
- Ну, понятно! – улыбнулся отец. - А я и не знал!
- А что же тогда любовь? – подозрительно спросил сын, уловив в словах отца насмешку.
«Отлично! Пошло дело!» - обрадовался про себя отец и сказал: - Любовь, сынок – это попытка человека сравняться с Богом!
Оттого, что он обрадовался, он сказал это слишком весело, потому что сын повернулся и как-то странно на него посмотрел.
- Ну, это образно говоря… - смутился отец. - По-научному, любовь - это наиболее благоприятные психологические отношения двух индивидуумов для производства потомства. Понятно?
- Понятно, - безразличным голосом ответил сын.
- Значит, в первую очередь ты должен усвоить, что есть любовь и есть секс.
- А что, при любви секса не бывает? – вдруг спросил сын.
- Бывает, еще как бывает! – вдруг скиснув, ответил отец, и в который раз вернулся мыслями к тому, чем мучился про себя последние полгода.
…Медсестра Марина пришла к нему на отделение год назад. Он сразу обратил внимание на милую, достойную девушку, лет на десять моложе его, и пересекаясь с ней, оживлялся, шутил и широко ей улыбался. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ней. Глядя на нее, он чувствовал, что у него повышается настроение.
По отделению поползли слухи, что доктор Пастухов, как его величали в больнице, запал на новенькую. Доктор не обращал на слухи внимания и продолжал выделять Марину среди прочих. Сам он был мужчина не из последних, имел мужественный вид, насколько может его иметь врач городской больницы: как-никак, гуманизм профессии накладывает свой отпечаток. Она же, в свою очередь, не имела привычки кокетничать, со всеми держалась ровно и приветливо.
У Марины не складывалась личная жизнь. В свое время она вышла замуж за своего одноклассника, но тот быстро спился, и она с ним разошлась. Потом была еще одна неудачная попытка, и снова развод. Узнав ее ближе, доктор, ни разу не видевший ее прежних мужей, сразу встал на ее сторону. Так и повелось: он улыбался ей, она улыбалась ему.
В ту ночь они дежурили вместе. Когда угомонились даже тяжелобольные, они прошли в тихий кабинет, сели на диван и незаметно разговорились. Он шутил и острил, а рядом с ним сидела молодая, красивая, ухоженная женщина с потупленным взором, который она изредка вскидывая, чтобы улыбнуться ему в ответ. Он достал спирт, две мензурки, и они, стесняясь, выпили. В нем проснулся герой-любовник. Он ничего от нее не хотел - просто ему было с ней хорошо и легко. Он парил в ночи до тех пор, пока, случайно повернувшись, не встретился с ее широко открытыми немигающими глазами и слегка приоткрытыми полными губами. Он застыл, а она подалась к нему и поцеловала. Сначала он растерялся, затем встал, закрыл дверь на ключ и вернулся к ней. Его жадные торопливые руки стянули с ее бедер то, что ему мешало, и он, не снимая с себя и с нее халатов, усадил ее к себе на колени. Подобрав назойливую ткань, он ухватил ее за бедра и погрузился в царство греха. Она задвигалась, изогнув спину, а он, откинувшись и подыгрывая ей, закрыл глаза, повторяя про себя:
«Что я делаю, что я делаю, что я делаю!..»
И так до тех пор, пока она не застонала громко и бесстыдно, так, что ему пришлось зажать ей ладонью рот, чтобы их не услышали в коридоре.
Когда грехопадение свершилось и она потянулась к нему губами, он ткнулся в них деревянным ртом. Избегая смотреть на нее, он вернул ее на диван, обмяк и закрыл глаза. Немного погодя он, как когда-то в юности, встал, привел себя в порядок и, не говоря ни слова, ушел по длинным полутемным коридорам на лестницу курить.
После этого случая он трижды приходил к ней домой. То, чем они с ней занимались, нельзя назвать сексом: это был один долгий полет среди ангелов на виду у бога. Наверное, пришло его время, и созрели его чувства, даря им обоим неземное наслаждение. После третьего полета доктор с ужасом обнаружил, что они сближаются, словно два разных полюса магнита. Еще немного – и они прилипнут друг к другу так, что не отдерешь. Доктор собрал в кулак остатки воли и объяснился с Мариной. Взяв ее за руку и не стесняясь навернувшихся слез, он говорил, что любит ее, как никого на свете, но что из-за сына не сможет уйти из семьи. Он говорил, что должен ее оставить, иначе он испортит ей жизнь. Он говорил, что не сможет больше любить никого, кроме нее. Он говорил, а она слушала, опустив голову, закрыв глаза и не перебивая его. По щекам ее катились слезы. Потом он ушел, и она даже поцеловала его на прощанье. Через месяц она перевелась в другую больницу, и больше они не виделись. С тех пор в глазах доктора поселилась тоска, на которую он регулярно стал прикладывать наркоз из мензурки…
- Пап, так я пойду? – услыхал он голос сына.
Пастухов оторвался от мыслей, посмотрел на нетерпеливое лицо сына и попытался вспомнить свою последнюю фразу.
- Нет, стой, вот еще что… Насчет эротики и порнографии… – остановил его Пастухов бесцветным голосом. - Ты ведь смотришь в Интернете?
- Ну, смотрю немного... – нехотя признался сын.
- Да смотри, смотри! Разве от вас спрячешь! Только про уроки не забывай, - устало махнул рукой Пастухов. - И не очень увлекайся порнухой! – добавил он, не особенно рассчитывая, что его пожелание будет исполнено.
- Пап, а как понять, что порнуха, а что… ну, эта… нормальная эротика? - неожиданно доверчиво спросил сын.
Пастухов улыбнулся и посмотрел на сына с такой нежностью, от которой у него на глазах навернулись слезы.
«Боже мой! - простонал он про себя. - Если б он знал, на что мне пришлось пойти ради него!»
Он протянул руку и взъерошил волосы сына.
- Это очень просто, сынок, - произнес мудрый отец. - Эротика – это поэзия любви, а порнография – ее проза.
Сын наморщил лоб:
- Как это?
- Эротика и порнография – две стороны одного лица: одна прекрасна, другая безобразна.
- Понятно… - озадачено произнес сын.
- Настоящая любовь не нуждается ни в эротике, ни, тем более, в порнографии, - продолжал отец. - Любовь – это самое возбуждающее средство. Никогда об этом не забывай, - с пафосом закончил он.
- Хорошо, пап! – вскочил сын. – Я пойду, погуляю?
- Иди, - разрешил отец.
«Надо жену на порнушку подбить … - подумал доктор Пастухов, когда дверь за сыном закрылась. - Может, оно что-нибудь и получится, без любви-то…»