В девяносто первом году новорожденных мальчиков называли Никитами и Артёмами, а девочек - Алинами и Настями. Всех поголовно. Будто других имен не существовало... Тамара еще не знала, кто родится, и знать особо не хотела. Ей было все равно.
- Мам, как назовем? - приставала Ладушка
- Отцепись, - отвечала Тамара
Ладушка была похожа на самовар из мультфильма «Федорино горе». Высокий, острый живот смотрелся неуместно и комично на девичьей фигуре. Было непонятно, каким чудом такую громоздкую конструкцию удерживают тонкие Ладушкины ноги. А живот, словно не чувствуя меры, рос изо дня в день. Надувался воздушным шаром, вздыбливал платье, прогибал спину. Казалось, что еще чуть-чуть, и Ладушка лопнет. Или взлетит в небо, как олимпийский мишка на стадионе.
Тамара так и не смогла привыкнуть к дочкиному животу. Она машинально ходила на работу в конструкторское бюро, сортировала спецификации, подписывала чертежи, переставляла папки. По дороге домой покупала в магазине «Продтовары» кефир и творог. Стоя в очереди в кассу, Тамара мечтала о том, чтобы «Продтовары» находились в другом месте, где-нибудь на окраине. Чтоб вокруг не было никаких знакомых, соседей, сослуживцев. Чтобы их город стал каким-то другим городом, где никто их, Тамару с Ладушкой, не знает.
Ладушка не любила ни творог, ни кефир. Она хотела чего-нибудь менее полезного, но более вкусного. Только в девяносто первом году вкусного ничего не было. Можно, было, конечно, постараться, пофантазировать, соорудить это вкусное из доступных продуктов. Например, сварить вареники с вишнями. Или голубцы из молодой капусты, или борщ со щавелем. Можно, конечно можно. Но Тамаре не хотелось. Ей было все равно. А Ладушка готовить не умела.
В девяносто первом году Ладушке исполнилось пятнадцать, а Тамаре - тридцать шесть.
Муж объявил, что уходит к другой женщине. Тамара не верила, что ее Максим, скучноватый, простоватый и вобщем-то безликий конструктор, решится оставить их с Ладушкой для кого-то чужого. Но он оставил, сразу после Нового года. Причем не просто оставил, а уехал в Израиль. Потому что новая жена Максима была еврейкой, а Тамара - не была. Тамаре было страшно. И тоскливо, и тошно.
***
Еще страшнее стало потом, когда узнала про Ладушку.
Дочку била руками, ногами. Ладушка ревела, как ревут дети, когда им больно. Громче Ладушки ревела сама Тамара. Ладони горели нестерпимо. Она вдруг вспомнила, что где-то в кладовке висит резиновая скакалка. Через которую совсем недавно прыгала ее девочка... Беременная девочка. Тамара хотела не просто избить Ладушку, а истерзать, исполосовать до крови, до черных синяков, до потери сознания. Скакалка порвалась, а Тамара очнулась. Не выдержала, схватила дрожащее дочкино тельце, прижала к груди. Дула на свежие побои, обмахивала полотенцем, целовала. «Ладно, дурочка, успокойся. Успокойся, успокойся, успокойся. Ну прости, прости. Ну все, все, все..»
Под утро Ладушка заснула, а Тамара нет. Не заснула она и на следующую ночь. И на следующую.
- Надо горячую ванну и бутылку «Кагора». Народный способ, проверенный! Только чтоб вода очень горячая, и чтоб всю бутылку сразу, одним махом, - нашептали Тамаре знающие люди. «Кагор» она купила, но ванну не набрала. Вино выпила сама, целую бутылку. Одним махом. После спиртного чудовищная проблема потеряла остроту, захотелось спать. Тамара уложила голову на кухонном столе, задремала...
- Мам? - вывел из забытья Ладушкин голос
- Мммм?
- Мам, я хотела сказать...Я, это... Ну, таблетки пила. Пачку целую. Чтоб сорвать... «Эрготал» называются...Ничего не будет? В смысле, страшного?
Тамара расхохоталась громко и дурашливо, как смеются только очень пьяные люди:
- Страшш... страшн-ого! Не-э... Без рук - без ног родится, только и всего, ы-э! Какое ж это ...э... стр-рашное? Ах-ха-ха-ха! Через твою любимую... скакалочку попрыгать не сможет!!!
***
В семьдесят шестом году всех новорожденных девочек поголовно называли Светланами и Викториями. Оба имени Тамаре не нравились: холодные какие-то, твердые. Максим о машине мечтал, о «Ладе». Так и получилась Ладушка. Была она невесомой, бестелесной, казалось - возьмешь и из рук выскользнет. Страшно было дотронуться... Купать боялись, особенно первый раз. Мать Тамары, Клавдия Петровна, сказала: «Смотреть - смотрите, а трогать не трогайте!» Отодвинула молодых маму с папой, опустила локоть в ванночку с раствором череды, проверяя температуру. И только потом бережно погрузила в воду замотанную в марлю трехкилограмовую Ладушку.
Ладушка чихнула. Тамара с Максимом испугались.
- Мама! - ойкнула Тамара, - Ты слышала?!!!
- Слышала, слышала...
- Что, такие маленькие дети уже умеют чихать?
- Чихать не учат. Оно само приходит. А вам еще в песочнице играть надо, родители хреновы!
Ладушку берегли. Заклеивали розетки, чтоб не Дай Бог, током не ударило, прятали аптечку, чтоб случайно лекарств не наелась, закрывали окна, чтоб не простудилась. Учили, как правильно переходить дорогу, чтоб не попасть под колеса. Объясняли, как обращаться с огнем, чтобы не обжечься...
«Лучше бы уж пусть обожглась!» - горевала Тамара, глядя на раздутую дочку.
***
Позвонила мать Тамары, Клавдия Петровна:
- Как ты могла такое допустить? Как ты могла? Прозевала ребенка!!! Стыд-позор какой!
Позвонила директор Ладушкиной школы:
- Тамара Георгиевна, мы Вас ждем на педсовет. Надо немедленно что-то решать!
Позвонила мать Максима:
- Тамара, это ужасно. Ты слышишь, ужасно! Что ж Вы такого натворили, ты мне скажи!
Позвонил Максим:
- Это правда?
- Да, - ответила Тамара
- И что ты со всем этим будешь делать?
- Пошел вон, Максим
- Что-о-о? Что ты сказала???
- Я сказала: пошел вон, - Тамара спокойно нажала на рычаг и положила трубку.
***
Ладушку положили в «сомнительное» отделение. Роды были долгими и сложными. Тамара просидела несколько часов под окнами родзала, сцепив руки в замок. В животе ныло, глаза слезились. «Как я могла ее бить? Зачем ругала? Это же ребенок!» Кошмар закончился поздним вечером, девочкой.
- Только не Алина и не Настя, - сказала Тамара.
- Почему? - спросила Ладушка
- Настя - костлявое какое-то имя. Алина - еще хуже: бестолковое, нерусское.
- Как же тогда назовем?
- Катей. Катюшей, Катенькой...
Тамара заварила череду. Попробовала локтем воду. Осторожно опустила в ванночку замотанную в марлю трехкилограмовую Катеньку. Ей казалось, что время повернулось вспять, и что это маленькая Ладушка лежит в череде... Ладушка при первом купании не присутствовала - лежала в постели, искалеченная тяжелыми родами. Тамара металась между внучкой и дочкой - одну надо было пеленать, другую - переворачивать, чтоб не было пролежней.
Первый месяц был самым тяжелым. Тамара взяла отпуск по уходу за ребенком. Памперсов в девяносто первом году еще не было, приходилось тереть на терке детское мыло, стирать пеленки, потом гладить их с двух сторон. Тамара все делала сама, Ладушка только кормила грудью.
- Мам, дай я запеленаю! - просила Ладушка
- Иди в песочнице лучше поиграй, - огрызалась Тамара
***
Ладушка поправилась, поступила в училище на портниху. Тамара продала дачу и уволилась из конструкторского бюро. Жизнь плавно перетекала из этапа в этап: слюнявый этап, ползучий этап, зубной этап, бубнящий этап...
- Скажи: ба-буш-ка, - просила Тамара Катеньку
- Ба-бух, - отвечала внучка
Потом был книжный этап. К счастью, Ладушкины детские книжки Тамара не выбросила. Катенька любила слушать стишки и сказки. «Бабух, читать!» - Тамара читала про Мойдодыра, Айболита и Красную Шапочку. Тамара берегла Катеньку, как когда-то Ладушку. Заклеивала розетки, прятала аптечку, закрывала окна. А время бежало вперед, как ему и положено.
***
Максим оказался не таким уж и плохим отцом. Позвонил. Уже не из Израиля, а из Штатов. Сказал, что выслал вызов для Ладушки. Все сложилось благополучно: Ладушка получила визу, упаковала чемодан, расцеловала Тамару и Катеньку. И улетела.
Тамара решила, что Катеньке нужен детский коллектив. Оформила девочку в садик, и сама устроилась туда же техничкой. «Вот и пригодилось техническое образование!» - шутила сама с собой, надраивая полы в садиковском коридоре. Катенька росла любознательной и толковой девочкой. Она понимала, что Тамара - бабух. И однажды, как и полагается, захотела знать, кто же, в таком случае, мама и папа. Тамара ждала этого вопроса. «Они далеко, в Америке!» - Тамара показывала Катеньке карту, где красной жирной точкой был отмечен город Лос-Анджелес. Катенька в картах не разбиралась, но слово «Лос-Анджелес» выговаривать научилась хорошо.
Потом была школа, букварь, родительские собрания... Умножение, деление, задачи с неизвестными. "Жи-ши" с буквой "и", "ча-ща" с буквой "а". Тамара вместе с Катенькой проходила школьную программу, а Ладушка присылала праздничные открытки с готовым английским текстом, и еще фотографии. Ладушка мечтала стать дизайнером. Повзрослевшая Катенька с восторгом разглядывала яркие снимки, усиленно учила английский и все чаще открывала карту с красной точкой - Лос-Анджелесом...
***
Тамара знала, что так оно когда-то и будет.
В две тысячи шестом году Ладушка приехала за Катенькой. Катеньке исполнилось пятнадцать, Ладушке тридцать, а Тамаре - пятьдесят один.
- Господи, мама! Как ты выглядишь! - охнула загорелая и ухоженная Ладушка.
- А ты знаешь, сколько мне лет? - спросила Тамара.
- А ты знаешь, сколько лет Джейн Фонде? - ответила Ладушка.
Катенька уже все знала. На Ладушку смотрела с восторгом и обожанием. Ладушка смотрела на Катеньку с легким недоумением. Тамара, глядя на них обеих, ловила себя на ощущении, что у нее двоится в глазах: одинаковые лица, одинаковые волосы, одинаковые фигуры. Только Ладушка более женственная, более сдержанная, более невозмутимая.
В аэропорту громче всех плакала Катенька:
- Бабух, ты приедешь?
- Кому я там нужна? - всхлипывала Тамара
- Мама, что ты такое говоришь! - аккуратно промакивала глаза бумажной салфеткой Ладушка, - Все будет Окей. Ну успокойся, успокойся, все, все...
***
В две тысячи шестом году дефицита товаров не существовало. Что-то в жизни закончилось, ушло безвозвратно и навечно. Интересно, что бы на ее месте сделала Джейн Фонда? Вернувшись из аэропорта, Тамара зашла в супермаркет, купила бутылку «Кагора». Как тогда... И выпила ее целиком и полностью. Одним махом...