Сборник рассказов Я в вечность торопился...

 Саше Бурдину, посвящается!
 Благородному другу и отличному
 ученому. Знатоку морских млеков
 Северной части Тихого Океана.



 « Белое Безмолвие»


Толи от скудости детского воображения, толи, находясь под обаянием всепоглощающего мастерства Джека Лондона, мне, мальчишке, живущему в горно-лесной части Южного - Урала, никогда не удавалось вообразить « Белое Безмолвие» - Грозное чудо зимы и волшебного состояние Аляскинской природы. Даже в голову не приходили такие аналогии, когда я без устали бродил по заснеженным горам и лесам родного края.

Потом была интересная и очень нелегкая экспедиция в Горном Алтае. Мороз, горы, замерзшие реки, снегом забитые распадки, отроги гор со сверкающими льдом, вершинами. ...Но и там, толи в силу новизны, толи по причине крайней усталости, ассоциации о « Белом Безмолвии» оставались только на страницах рассказов.

Впервые, это ощущение, как откровение бытия, случилось внезапно, на острове Беринга. Мои коллеги и я, мы вместе разворачивали в то время программу зимних наблюдений за каланами, и приходилось довольно часто совершать лыжные переходы через горные перевалы.

Зимний день короток, и даже, удачно выбрав погоду, маршрут все же заканчивался поздней ночью. При свете луны.

Ее бледно-серебристые лучи так ярко отражались на склонах и снегах долин, что окружающий мир в миг, становился мягко графичным, торжественно ирреальным, загадочным и не постижимым.

И вот, как-то раз, стоя на перевале из бухты Маятник в бухту Бобровая, я почувствовал, что вот оно...То самое и есть « Белое Безмолвие» передо мной!

Впереди еще предстояли километры пути к океану. Тяжелый рюкзак уже надламывал плечи, но чувство сопричастности и прикосновения к волшебству придавало новые силы.

Лыжи скользили в унисон голосам древней Природы. Почти без усилий. Что и говорить, эти торжественные гимны « Белого Безмолвия», тонкой сетью, вплетали тебя в неведомый до сели мир. Жаркий взгляд, залитый соленым потом, без устали бродил по изломам хребтов и чернеющих вершин. Заставлял сердце учащенно биться и обмирать, от чудесного сверкания застывших под лунным светом горных тундр.

В такие благие ночи на Командорах, мороз крепчает до – 10 – 15. Ни ветерка. Только торжественное и величавое колыхание гор, да скрип снега под широкими лыжами.

Мне тогда помню, так хотелось, упасть на колени. Распахнутся и протянуть в ладонях свое трепещущиеся сердце...Туда...Куда то вверх... Навстречу неведомому!

И странно было видеть в такие минуты унылую морду моей уставшей собаки. Хриплые голоса спутников, обречено вопрошающих о близости ночлега.

Я не мог передать им свое очарованное состояние, потому что немел от мощного потока красоты!

Слова были бы также хриплы и тщетны.

Поэтому иногда, внезапным влечением, я просто скатывался с перевала в ближайшую избушку и прерывал маршрут. Объясняя людям свое решение, якобы невозможностью преодоления покрытых льдом перевалов. Смертельной опасностью свалиться в темноте с нависших над падями, «козырьков».

Но чаще выбора не было и приходилось идти вперед.

Это тяжелая работа, действительно, сопряженная со многими опасными неожиданностями. Она и была для них тяжелей вдвойне. Потому что окружающий пейзаж пугал их своей беспредельностью снежной пустыни!

Но что делать! Людям приходилось крепиться, бодриться... и, в конце концов, преодолевать свой страх и усталость!

«Мы ведь цивилизованные существа», думали они! Так сильны своими тренировками, сентенциями, силой воли и воображением! Трудности преодолимы и временны! И это у многих получалось!

Сколько раз, после изнуряющих переходов, мы вместе, взахлеб обсуждали свои приключения. Подсмеивались друг над другом! Шутили! Но только в одном из них я чувствовал ту схожесть ощущений и невыразимую грусть! Грусть о потерянном прошлом и страстное желание обретения ее в будущем! Много, много раз!

Он и до сих пор не изменил себе! Даже после отважного, одиночного плавания через Берингово море, на небольшой яхте!

Но вернемся к начатому.

Глубокой ночью, мы все же добрались до заваленной снегом, по самую крышу, избушки, в бухте Бобровой. В ней, океан, даже в самую тихую погоду, артиллерийскими залпами, ритмично грохочет прибоем.

Утро следующего дня, встретило нас ярким солнцем, и я поспешил на наблюдения.

Погода на Командорах, всегда, так непредсказуемо изменчива! Приходится ловить каждый светлый час. Именно это сулило успех моего маршрута, в котором я должен был пройти над океаном, по горной террасе, и с высоты около 200 метров увидеть, как на ладони, распределение групп каланов.

Подъем по склону, был крут, но скор. Моя собака-Юкон, уверенно ступала в оставленные мной следы, а дальше открывалась идеальная, гранитно спрессованная штормами, равнина над океаном. Все мелкие распадки были забиты снегом. Мощные козырьки и надувы прекрасно просматривались. И мы беззаботно устремились вперед.

За полдень, солнце стало припекать почти по-летнему, и пришлось скинуть куртку. С высоты террасы хорошо были видны все рифы и полоса литорали, обнажившейся во время отлива. Она ярко контрастировала с заваленным снегом, прибрежьем.

На обратном пути, подойдя к «старому» спуску я оценил его крутизну. Решил не рисковать и держаться своих прежних следов. Снял лыжи и пустил их вниз. Они только мелькнули в нежной пыли и стремительно исчезли.

С высоты 200 метров, склон действительно казался почти вертикально отвесным. Ну да ничего, думалось мне. Каких-нибудь 700 – 1000 метров и мы будем на ровном берегу.

Однако, положение спуска, порой разительно отличается от ситуации подъема. С первых же шагов, пришлось основательно углублять крепким шестом, вырубленные ранее, старые следы – ступеньки. Мой бедный пес жался к моим ногам, стремясь удержаться на крутом склоне. И так.., шаг за шагом! Движение было медленным и ни что не предвещало скорой трагедии...

Таким образом, нам удалось преодолеть почти треть пути, как вдруг, я почувствовал, что пласты снега под ногами, мощно и внезапно, тронулись вниз. Быстро вскинутым взглядом, я успел заметить, как метров в 30, выше меня, глубокая трещина, росчерком молнии, надломила белые монолиты и все, в мгновение, исчезло во мраке и гуле!

Это была лавина!

Подтаявшей за день, этой накопившейся за зиму снежной массе, требовался совсем небольшой толчок, чтобы стремительно сорваться вниз, сметая все на своем пути.

В считанные секунды, я был погребен под слоем снега и камней и совсем уж не помню, как, но все же ухитрился инстинктивно выставить вперед свой крепкий шест. Намертво вцепившись в него, обеими руками и держа его перед головой.

Я не чувствовал времени, не чувствовал ударов, не ощутил и боли в вывернутых кистях рук, когда шест был сломлен от удара о скалы. Сознание вернулось лишь от ощущения пронзительного холода, охватывающего все тело, и мучительного удушья.

Почти в конвульсиях, я начал судорожно биться в снежной каше и через короткое время нащупал под ногами твердую поверхность. Уже на исходе сил, последним и резким толчком ног, выкинул себя на поверхность. Жадно глотая воздух и мало понимая, где я оказался.

Мне несказанно повезло! Был сильный отлив и язык лавины, обрушившийся своей могучей силой на берег, расстелился и истончился по каменистому ложу морского дна.

И хотя сила движения снежной стихии забросила меня в океан почти на 20 метров, в толще снега и морской воды, я сумел нащупать ногами дно и далее барахтаясь и переползая, стал медленно продвигаться к торчащему из шуги камню. Вот оно спасение!
Окровавленные и заледеневшие руки не чувствуют боли. Судорожно сжимают спасительный приют! Еще рывок, и я уже по грудь могу брести к берегу. Еще усилие, и по сторонним контурам, понимаю, что достиг береговой полосы.

Но моя бедная собака! Ее нигде не было видно!

Обезумевшим взглядом обвожу поле лавины, которая почти на 60 метров вылетела в океан. И, о радость, на ее самом дальнем крае, замечаю бестолково бьющего передними лапами Юкона. Вряд ли мой сорванный крик был им услышан. Он, как и я, инстинктивно, устремился к берегу, плывя рывками в снежном крошеве.

Минут через пять он был уже у моих ног. Обрадовано вилял хвостом. Старательно отряхивался от снега и воды. «Все свершилось хозяин!..И все, самое страшное, уже позади!» - говорила его улыбающаяся физиономия! «Время не ждет и пора в дорогу!»

В полном изнеможение от пережитой борьбы и счастья видеть своего друга рядом, я попробовал снять сапоги, полные ледяной воды и тут понял, что от боли во всем теле, не могу сделать ни единого движения.

Оглядывая себя, замечаю, что шапка с головы сорвана. Куртка растерзана, а брезентовые штаны свисают лохмотьями.

На руках кровь. Кисти нестерпимо ноют. Льдинки в бороде и усах зловеще багрового оттенка!

И холод! Пронзительный холод, от ледяной, морской воды! Холод от вечернего бриза! А погасшее солнце, лишь скупо сияет, упав за далекие скалы!

До спасительной избушки еще около 5 километров пути, по глубокому снегу, без лыж, бесследно исчезнувших, под снежным покрывалом.

Боже, мой, Боже! Зачем Ты оставил меня в такую минуту!!!

Из сомнамбулического состояния и нарастающего отчаяния, меня вывел Юкон. Собака тыкалась в мои ноги своим носом. Призывно звала в дорогу, в направление избушки.

Так мы и побрели. В избушке ждал моего возвращения товарищ. Там наверняка было тепло!

Шаг за шагом, по колено в снегу, где ползком, где рывком, взвывая и матерясь, медленно, как побитый песец, припадая к торчащим камням, тащился я к спасительному очагу.

Километров через два, идти стало легче. Боль притупилась, а полоска отлива стала чуть шире.

Собрав последние силы, грозным криком посылаю Юкона вперед, но он плохо понимает и, отбежав метров на 10 остается на месте. Тогда подвернувшейся палкой, пытаюсь ударить его! Это подействовало, и собака стремительно срывается с места.

Уже через полчаса, я вижу навстречу бегущего мне товарища. Он взволнован! Торопливо спрашивает о случившемся. Сбивчиво рассказывает, что Юкон, как обледенелый вихрь, ворвался, в избушку и призывно начал тыкать его мордой, периодически выскакивая на улицу.

По лицу друга, держащего меня за руки и его глазам, я понимаю, что дела мои совсем плохи! Застывшая, кровавая маска лица испугает кого угодно! Тем более здесь, среди
«Белого Безмолвия»! В 5-ти днях пути, через горные перевалы, до поселка.
Но он быстро справляется с собой! И вот уже навалившись на его плечо, чувствуя его крепкие руки, мы почти скорым шагом достигаем избушки.

Скованную льдом и мокрую одежду долой! Охапки дров в печь! Яркий свет керосиновой лампы! Теплая вода из закопченного чайника! Уже через час я был обмыт и ухожен.

В течение этого же часа, мое тело постепенно превращалось в сплошной кровоподтек... Но ни единого перелома! Только сильное растяжение кистей рук, которые держали шест. Видимо это и спасло мне жизнь! По крайней мере, голова осталась на плечах.

Из лекарств мы имели с собой лишь аспирин и достаточное количество йода. Юкон уже беззаботно спал, вздрагивая и повизгивая от пережитого. Мой друг, осторожно ворочая мое избитое тело, заботливо расчерчивал его йодистой сеткой... А ночью, ударила пурга... Под ее вой и порывы, были написаны эти стихи...
«С воем бури, уходят прощанья.
Мысли грустные у очага.
Как придумать всему названья?
Как себе заглянуть в глаза?

У меня здесь лишь моря рокот,
Скрип лыжни да соленый пот,
Но срываясь в лавинный грохот,
Новый день за собой зовет!

Мы немного устали в дорогах,
По маршрутам нелегким идти,
Подожди говорить о Боге,
Греют нас не его лучи!

Нам другая готовилась участь,
Сопки, небо, седой туман,
И до боли порою мучась,
Ловим ветер из дальних стран!

Промелькнет и погаснет,
Талой,
Снежной искрою, вешней зарей,
Догорают закаты с
Алой,
С золотою каймой,
Полосой.

И так хочется жить и верить,
Взвиться с ветром под облака,
Так захочется все измерить,
И себя и тебя, а пока...

Здравствуй, милое солнце, здравствуй!
И тебе океан - привет!
Вот оно, все мое богатство,
Для меня другой жизни нет!!!!!
















 Посвящается Сергею Пасенюку.
 Смелому путешественнику,
 художнику, хранителю красоты
 Командорских островов и Тихого Океана!



 Домик на берегу океана, построенный моим другом.


От усталости длинного перехода ломит все тело и мысль одна: вот еще поворот изгиба бухты, вот знакомый мысок, а за ним, уже будет видна желанная избушка. Домик на берегу океана, построенный моим другом.

Скорее, скорее…подгоняю себя в нетерпении…Впереди много сладкого чая и, обязательно, что-нибудь из оставленных продуктов. Надо сказать, что в своих многодневных «скитаниях» по юго-восточной оконечности острова Беринга, я порядком таки поистрепался и отощал.

На себе много не унесешь и вот уже последнюю неделю, приходится рассчитывать только на рыбу в реке, морские водоросли и остатки сухарей. Больше похожих на останки доисторических окаменелостей.

Горбушей забиты все речки, но она уже лащавая…С гольцом больше хлопот. В устьях, по отливам, много камбалы. Одним словом, с голоду не умрешь, но каждый кусок рыбы уже давно стоит комом в горле. Мечтается об огромной тарелке борща и кусище свежего хлеба! Но сначала пить…

Пить! Пить! Пить! Много чаю…С сахаром и без! Мелкими глоточками и не останавливающейся рекой!

На острове Беринга, при изобилии мелких ручьев и речек, пить сырую воду строго не рекомендуется, из-за опасности подцепить инвазию альвеокока.

Фляжка с кипяченой водой, в многокилометровом переходе, давно опустела. Каждый шаг увязает в прибрежном песке. Уже время прилива, но нет желания на последних отрезках, выискивать на берегу океана удобные обходы. Вперед и вперед…

Вот и она, родимая! Стоит одиноко, но основательно. Уютно маня своим домашним обликом. Обещая почти все благости этого Мира: тепло, покой и защиту.

Бросив пустой рюкзак у порога, сразу же, наметанным и голодным взглядом, окидываю полки в сенях. Боже! Какой роскошный выбор!

Тут тебе и мешочки с остатками круп, и макароны, и чай, и еще какое-то обилие кулечков подвешенных на веревочках! Все сделано как надо и многочисленным полевкам и крысам, не добраться до вожделенных сокровищ…Но главное открытие и радость – литровая банка борщовой заправы!

Быстро, на улице, развожу небольшой костерок для чая.

В печке затрещали дрова и большая кастрюля с водой, выглядит внушительно и многообещающе.

Но пока ближе к закипающему чайнику. Первые обжигающие глотки... Блаженство несказанное! Сидя на пороге юрташки (так алеуты называют избушки на берегу), припадаю к кружке как к животворному источнику!

А прямо передо мной распахнулся океан. Тихий океан, Командорских островов!

В ранне-осеннюю пору он так прозрачен и льдист. Синь и пригож. Чуть ленив и ласков, будто отдыхает, набираясь сил, перед скорыми и яростными штормами зимы! А она уже и не за горами…

Мое расслабленное созерцание, прерывается призывным звуком позвякивающей крышки на кастрюле, подпрыгивающей, как и я, от закипевшей воды и нетерпения.

Вот так и надо! И давно пора! Крышку долой и щедрым порывом, в кипящую бездну, вываливается борщовая заправа.

Мгновение, и домик заполняется неповторимыми ароматами!!! От потрясения такого, выписываю вокруг печки бессмысленные круги, что-то бормочу или напеваю под заросший, густыми усами, нос. Порой судорожно оглаживаю всклокоченную бороду, приплясываю в вожделении на ходу…

Машинально и к месту, вспоминаю Булгаковскую зарисовку: « ...а Пелагея Ивановна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая кость. Никанор Иванович разливательной ложкой поволок ее из огнедышащего озера!».

Увы, мой борщ был более чем вегетарианский, но это нисколько не охлаждает моего пыла.

Инструкция на банке, рекомендует готовность продукта через 30 минут. Это уже через чур! Хватит и 15-ти, уговариваю я себя. Выверенными ударами обуха топора, разбиваю каменный сухарь. Крошево в котелок и следом буро красный поток из кастрюли. Ложка в деле, горячие капли на коленях. Обоженные губы расплываются в блаженной улыбке. На лбу пот от волнения и добавленного жара!

Как хорошо жить на белом свете!!! И так просто разрешаются все надуманные избалованной цивилизацией философские вопросы!

После первой атаки на котелок, темп ослабевает, но, продолжаю, есть, еще долго и много! До стадии шарообразного вздутия живота, полного прекращения мыслительной активности, до немоты в пальцах, удерживающих ложку!

Так и отваливаюсь от стола на дощатый настил. Растекаюсь аморфной материей по поверхности лежбища. В каждой клеточке тела неслышный стон восторга, коктейль фантастического вкуса борща, россыпь утонувших переживаний. В общем, состояние близкое к достижению нирваны!

Вот так и живем! Пол месяца, как настеганный, носишься по диким бухтам и горным перевалам, чтобы потом, ободравшись до костей, испытать вот такой миг блаженства! Попробуй дружище!!! Уверен! Тебе понравится!

В полу истоме проходит и час, и другой…Но слетает дремотное наваждение...

Мозг требовательно диктует программу практических действий на завтра. Дрова, вода, ночлег, полевой дневник, твои планы наблюдений за каланами …

Меж тем за окнами сгущается сумрак. Пора ко сну. В потрепанный спальник…И уже угнездившись в нем, вдруг замечаю, что моя кастрюля забыта на печке. Вот те раз! Какой непорядок! К тому же в ней, более трети недоеденной райской еды.

При мысли этой, бодро вскакиваю и выношу свое сокровище в прихожую.Осторожно ставлю на пол. Поправляю крышку и полный светлыми воспоминаниями о своем недавнем пиршестве, в предвкушении его продолжения утром, бреду к спальнику.

Покуривая лежа, прислушиваюсь к деятельному шороху полевок на полу. Для них, этот уютный домик, тоже, самое родное место на свете!

Их убаюкивающаяся суета и ленивые вздохи океана за окном погружают мысль в
« какой-то смутный сон»…Нежный голос лепечет «таинственную сагу про мирный край…» Как вдруг идиллия, нарушается тревожными, как бой пожарного колокола в ночи, позвякиванием металла…

С трудом соображаю, что это призывно звучит крышка моей драгоценной кастрюли в передней. Кто-то, явно, в большом нетерпении, старается сдвинуть ее с места и добраться до моего борща. Насторожившись в миг от мысли такой, начинаю различать в темноте приглушенные писки и соображаю, что это мои маленькие друзья, компаньоны по ночлегу, красные полевки, активно атакуют кастрюлю, стоящую на полу в прихожей.

Судя по нарастающей возне и четким позвякиваниям, я понимаю, что их усилия далеко не бесплодны. Тяжелая крышка подвигается. Еще рывок и…явственно слышен плеск упавшего вора в борщовое озеро. Возмущенный писк, прерывается ритмичными побулькиваниями, попавшего в западню пловца!

Это кладет конец моему сонному долготерпению. Вскакиваю, зажигаю керосиновую лампу и грозно устремляюсь в прихожую.

Точно! Крышка сдвинута. «Враг» не дремал, но из кастрюли ни звука! Поднимаю сдвинутую крышку и вижу, среди комочков капусты, кусочков картошки и анемично белой свеклы, преуморительную картину!

Молодой мышонок, от кончика усов облепленный кусочками жира, как застывшими льдинками, в испуге затаился, уцепившись передними лапками за овощной островок.

В свете лампы блестят только бусинки глаз и нервно подрагивают торчащие в стороны усики! Картина была настолько забавна, что я расхохотался от всей души! Вот так пловец!!! Вот так незадачливый воришка!

Осторожно, двумя пальцами, беру его за шкирку и извлекаю наружу. Аккуратно кладу на пол.

В неярком свете лампе, спасенный, выглядел еще более комично. Однако в минуту, оценив чудесно изменившуюся ситуацию, он забавно усаживается на задние лапки и деловито принимается, передними, чистить свои усики, от налипших к ним кусочков жира. Покончив с этим важным делом, он пискнул на прощанье –« Thank you very much!Спасибо большое» и юркнул в темноту, оставив меня в полном умилении и восторге!

Задвинув крышку на место, я поставил кастрюлю на верхнюю полку.

Засыпая, все размышлял, о превратностях неожиданных встреч . О том, как, в сущности, мало нужно живому существу и человеку! Доброе отношение друг к другу, здоровые чувства их, пробуждающие и светлое будущее…

На утро, прокипятив остатки волшебного борща, с аппетитом позавтракал. С улыбкой, вспоминая моего вечернего знакомца!

И в путь...!



 « Смерть меня подождет...»

 Посвящается Григорию Федосееву,
 путешественнику и замечательному,
 русскому писателю.



Своим органичным приобщением к жизни среди дикой природы Командорских островов я во многом обязан Сергею Пасенюку. Моему другу, который не только показал мне самые труднодоступные уголки острова Беринга, но главным образом и совершенно естественным путем, явил образ жизни и натурального единения с суровой, на первый взгляд, природой этих мест.

Именно благодаря ему, я по особому учился воспринимать и фантастические закаты с рассветами, и тревожные протуберанцы бескомпромиссного неба, и безбрежные морские просторы , и причудливые изломы скал, и благость незатейливого уюта наших домиков на берегу океана...

Цивилизация рушилась перед мощным натиском окружающей Природы! Но это не ощущалось как мучительные преодоления или изнуряющие адаптации...Все свершалось незаметным , а главное совершенно естественным образом...

Рождалось и становилось твердью состояние души, свитого из незримого родства и единения, со всем тем, что тебя окружало. Много миллиардная история планеты заботливо убаюкивала наши встревоженности, сомнения и неуверенность. Указывала путь и вселяла надежды!

Страха, в даже порой критических ситуациях, не ощущалось вовсе, а окрепшая уверенность и навык, такого единства с Миром, открывали, как нам казалось, неограниченные возможности...

Иногда, это приводило к почти роковым последствиям. Но кто-то там, среди космической мглы и вихрей комет, бережливо хранил в ладонях, едва тлеющий огонек ...жизни...Наших с ним душ!

В тот год, осень на Командорах выпала бесснежная. Яростные октябрьские шторма чередовались почти недельными затишьями. Ночи стояли ясные. С легкими заморозками. По утрам, горная тундра сияла серебристым налетом инея, будто бы, небрежно положенного акварельным мазком художника.

В долинах речек, полегли высокие травы и любой пеший маршрут, выглядел как прогулка натуралиста в ботаническом саду. Среди разлитой палитры красок увядающих растений.

Поймав таким образом погоду, мы, ни мало не колеблясь, решили совершить двух дневный бросок от мыса Толстого на юго-восточную оконечность острова Беринга. Два дня пути. И один день для работы в бухте Бобровой.

И все складывалось чудесно! Через горные перевалы, с небольшим запасом продуктов и снаряжения, к вечеру второго дня, мы проскочили к заветной цели и расположились на ночлег в небольшой избушке на берегу океана.

Но уже к полуночи, стены нашего жилища приняли на себя первые удары могучего шторма.

Утром, с трудом распахнув дверь, мы молча застыли от изумления. Под угрожающее завывание ветра, стена снежных хлопьев, явно до следующей весны, продолжала лепить свой зимний убор.

Пурга утихла лишь на третьи сутки, кинув на остров, почти более метровый слой снега.

Рассчитывая на скорое возвращение, мы не взяли с собой лыж и единственным, пока еще открытым путем к перевалам, оставались речки.

Так мы и побрели. Не самая, прямо скажем, гладкая дорожка. Очень скользкая, мокрая и извилистая...

Последние километры подъема пришлось ползти по глубокому снегу, почти проваливаясь по пояс. В короткие передышки лишь подбадривали себя, что уж с перевала, мы точно скользнем вниз, как тундряные куропатки. А там и берег. Отлив. Всего каких-то 5 километров пути и мы в бухте Перегребной, где должна быть в сохранности старая, алеутская избушка.

Уже стоя на вершине перевала, и глядя с тревогой, на вздыбленный после шторма океан, мы пытались оценить наши шансы. Возможность прорыва в бухту, под скалами. Особую неуверенность внушал один, довольно короткий участок, который можно было пройти только во время отлива. Но и был отлив.., хотя и с грозным накатом неуспокоевшегося океана...Шанс был, но он был не велик...

Вариант обхода не пропусков по заснеженным отрогам, сулил гораздо больше опасностей.

И мы заскользили вниз. Полета куропаток конечно же, не получилось. Снег был вязок и вскоре пришлось продолжать спуск по речке. Так или иначе, порядком, уставшие и промокшие мы благополучно достигли лайды бухты Маятник.

Здесь, шум океана, являл собой угрожающий и непрестанный гул. Огромные валы вдребезги разбивались о рифы. Отдельные, гигантские волны прорывались к берегу и пена с их гребней, подхваченная порывистым ветром, комками валилась под ноги.

К вечеру, и небо, еще больше притиснулось к земле. Вершины сопок окутал туман.

Без лишних слов, мы устремились дальше, к бухте Перегребной. С каждой минутой, тревога нарастала и, достигнув самого опасного отрезка пути, мы обречено застыли...

Оставался лишь этот шаг... Длиной в каких-то, 30-40метров. Но именно здесь, несмотря на большой отлив, волны с завидным упорством достигали скал. Можно было усмотреть лишь небольшую паузу, в их неумолимом и роковом набеге.

И эти скалы! Вздымаясь на сотни метров вертикально вверх, они в основании, до зеркальной кривизны, были старательно отполированы тысячелетней работой морской стихии...

Назад пути нет! И, нет сил, даже думать, об этом! Выждав, очередного отката волны, я бросился вперед.

Расчет был прост и дерзок. Вот так бегом, по камням и воде, все же попробовать успеть до наката волны. Расчет был прост...и, конечно же, легковерен!

Уже в середине бега я увидел, как неспешно и неудержимо, сквозь вой и грохот, из океана поднимается волна...В последние мгновенья, сжавшись в комок, я кинулся к скалам, но зацепиться, было не за что!

Скрюченные пальцы бессильно скользили по гладкой тверди. Но еще шаг...и в небольшом полу гроте, замечаю, свисающий, как сталактит, ледяной столб! Рванувшись, я обхватил его обеими руками, прижался всем телом... « Только бы не обломился » - мелькнула отчаянная мысль. И волна с грохотом обрушилась на нас. Морская вода, мигом взлетела, на метр выше головы, и такое подводное стояние, продолжалось как будто бы вечность...Я понимал, что в своем откате, она неминуемо увлечет меня с собой, в бездонную пучину...Одна надежда, что ледяной столб сдюжит...

И он устоял! Постепенно, я почувствовал, как шипяще-пузырящиеся, морская коловерть, пошла на убыль и вскоре, оставив свое убежище, по колено в воде я кинулся к спасительному мыску.

Достигнув, его я обернулся в направлении, стоящего вдалеке Сергея. Он все видел и махал мне руками. Я за сигналил ему в ответ, и он побежал мне навстречу.

Боже! Какая это была жуткая и незабываемая картинка!

Под нависшими, темными скалами, в нескончаемом буйстве волн и грохота с рифов, фигурка бегущего человека, выглядела беспомощной и обреченной.

Все повторилось до точности. Как « дамоклов меч » волна поглотила его так быстро, что я не успел, и заметить, достиг ли он спасительного грота. Все в миг превратилось в кипящий ад!

В безотчетном порыве я стал рвать со своих ног сапоги и скинул рюкзак, чтобы хоть как- то попытаться помочь тонущему другу. В этом дьявольском водовороте, я до боли старался разглядеть его тело. Но тщетно...

И вот медленно, как бы с сожалением, волна пошла на убыль...Как тень, «отца Гамлета», Сергей, казалось бы призраком, выплыл из грота и все в ускоряющемся темпе рванулся в беге ко мне.

Еще рывок...И мы спасены!!!

Трудно описать несвязанные слова и возгласы! Движения и картину потока ледяной воды с рюкзаков и одежды!

Но медлить нельзя было ни секунды. Прилив стремительно наступал, а перспектива очередного купания, была не из радужных...Почти, бегом, в сумерках, скользя с валунов и, падая, мы добрались до бухты. Уж здесь то, нас точно, смыть с земли, могло только цунами!

Увязая по пояс в снегу, мы устремились, к месту, где должна быть избушка и о « ужас» нашли ее раздавленной и разрушенной ветрами.

Ее останки, как ребра из мертвой туши кита, кое- где, сиротливо торчали из-под снега.

Эта белая пелена, погребла практически все... и даже надежды найти достаточно дров не было никакой.

Что бы с нами сталось, если бы в этот маршрут, мы не взяли с собой спальники, сшитые на Камчатке, из шкур северного оленя. Упакованные в полиэтиленовые мешки они остались сухими.

Наскоро, раздевшись донага, мы нырнули в них и улеглись бок о бок, на снегу.

К полуночи, небо стало проясняться и звездные лучики удачи, шелестели нам, свою волшебную песенку жизни!

Нашлась и скомканная Беломорина, на двоих!

А с рассветом, разбив палками, заледеневшую одежду, мы рысью кинулись к другому перевалу.

Там, за этим последним перевалом, нас ждали друзья, теплый кров и светлое будущее!





 

 Светлой памяти моего друга и коллеги,
 Кости Сидорова, посвящается!



 « В Сенегале, братцы в Сенегале...»
 
 


Наша первая встреча, состоялась в извилистых коридорах ВНИРО (научно-исследовательский институт океанографии), где полным ходом и без устали, вынашивались амбициозные планы, дальнейших, комплексных экспедиций на Командорских островах.

Мои коллеги, говорили о нем, как о классном подводнике-гидробиологе, прошедшим, от академика Зенкевича, стажировку в команде знаменитого исследователя океана Жака Ива Кусто.

Он был нарочито хмур в беседе, тороплив, подчиняясь неудержимым ритмам московской жизни! Его красавица жена, была предметом поголовного обожания сотрудников нашего института. Роскошный автомобиль и совершенное знание французского языка, дополняли загадочный ореол небожителя! Ко всему прочему, он недавно, вернулся из длительной командировки в Сенегал!

Вот так и началась наша, казалось бы, нескончаемая дружба, скрепленная впоследствии, многими приключениями на Командорах, общностью идей и необъяснимым чувством благорасположения друг к другу.

Уже в первой экспедиции, мы все, молодые сотрудники, полюбили его задорный, чуть едкий, но добрый характер. Восхищались обширными знаниями, мастерством подводника-водолаза, без страха работающего на значительных глубинах, в ледяной неизвестности северной части Тихого океана.

Ни тени кичливости, ни грамма давящего превосходства...Шутливый смех и меткие эпиграммы, украшались виртуозными рисунками, шаржирующими нашу жизнь. Легко сочиняемые пародии, были украшением любого застолья или дружеской пирушки!

Костя Сидоров, так звали моего друга, всегда был деятелен, полон глобальных идей, виртуозен в приготовлении экзотических блюд из морепродуктов, легко находил общий язык со всеми без исключения людьми.

В наших экспедициях он был, просто, незаменим и обожаем!

Его многогранность и парадоксальность ума, умиляла нас! И я всегда с пониманием и добро терпением, старался не обращать внимания на его, порой через, чур, острые выпады или случающиеся загулы.

Что делать...Жизнь была не проста. Со многими скрытыми и личными проблемами ,порой выбивавшими его из колеи.

В последние годы, нам все чаще удавалось оставаться с ним вдвоем. Где-нибудь в укромной избушке, на берегу океана.

Как правило, это были свободные от работы периоды, и тогда он с увлечением принимался за творчество...Научные статьи, зарисовки...и заготовки, например, грибов, которых, в тундрах острова Беринга, действительно по осени, хоть косой коси...

Тогда, наше скромное жилище принимало вид и состояние настоящего заготовительного «цеха»!

Неугасимо, в печурке, пылал огонь...Резались, сушились и варились грибы...как гостинцы в Москву, для семьи и друзей!

Привыкший к африканским температурам в Сенегале и намерзшись вдосталь при подводных работах на Командорах, он обожал жару! Пот ручьями струился по его крепко сбитому телу...Я же, находил спасение на маршрутах или просто раздевался донага.

Сушка грибов, в капризном и туманном климате островов, требует постоянных усилий, поэтому в разгар стараний, огонь пылал и днем и ночью...Однако, улучив момент, когда Костя засыпал в спальнике, умаявшись от трудов праведных, я неслышно вставал и настежь распахивал двери избушки. В темную комнату врывались освежающие порывы ветра, и я блаженно засыпал следом.

Но не тут то было...С интервалом, примерно, в час, Константин, замерзнув, поднимался. Ворча что-то себе под нос о моей бестолковости, снова разводил огонь в печи...И жаркие картины, Сенегальских пустынь, вновь, обретали свою реальность, в наших тревожных снах...

И так повторялось из ночи в ночь...

К обещанному сроку, судно ушедшее на бункеровку, на Камчатку, не вернулось. У нас закончился сахар и мой запас табака.

Поэтому, я настойчиво, несмотря на дурную погоду, предлагал «маэстро», отправится на утлой лодчонке в соседнюю бухту. И только «угроза» сделать это в одиночестве, сломило его упорное сопротивление. Уж кто-кто, а он то знал, что это не пустые слова!

И вот загрузив наш нехитрый скарб, мы приготовились к путешествию. Большая часть заготовок грибов была тщательно упакована и оставлена в избушке.

Но несмотря ни на какие уговоры, Костя, не решился выплеснуть огромное ведро сваренных, без соли грибов. Предполагалось, их доработать на судне, и торжественно угостить членов экипажа изысканным деликатесом.

Он так и устроился в носу лодки, в обнимку с любимым детищем и мы отчалили.
Против ожидания, русский мотор «Вихрь», заработал, как говорится, с "тычка"...

Вообще, бухта Перегребная, которую мы собирались покидать, надежно защищена высокими скалами. Имеет довольно узкий выход, где эти скалы, образуют обширные рифы... Там всегда, рушится громоподобный прибой и вольно гуляет неудержимая, океанская зыбь.

На скорости, я вылетел за «ворота» бухты, и сразу же поймал первый ее удар. Нас обдало каскадом брызг! Другая волна, небрежно подбросила нашу лодку в высоту, и, в следующее мнгновение, мы опустились уже на гребень новой...Раздался зловещий треск! Нос лодки, как у «Конкорда» клюнул вниз и распахнул нас навстречу стихии.

Я отчаянно, старался развернуть лодку в бухту, но перегруженное и поломанное суденышко, плохо слушалось руля. «Консервной банкой», беспомощно колыхалось на волнах.

Следующий их набег не заставил себя долго ждать. Как в замедленном кинофильме, я видел ее движение. Вот она затопила наш опущенный нос, ласково приняла в свои объятия, сидящего на «баке» Костю и решительно двинулась на корму, затопив и меня и мотор.

Все вещи были подхвачены ее потоком. Костя, между тем, как «сфинкс» оставался, неподвижен, прижимая драгоценное ведро к груди.

Если бы, как водится, в такую минуту, наш русский мотор, заглох, мы, были бы обречены!
Но он, продолжал тарахтеть, и мало помалу, лодка подворачивала и вползала в бухту.

Так, в полузатопленном состоянии, мы достигли спасительного берега.

Чертыхаясь и поминая всех «святых» разом, Константин, проклинал тот час, когда он решился на эту авантюру! В сердцах, он вообще, утверждал, что всегда был уверен в моей безалаберности и уж впредь, точно, никогда, ни при каких обстоятельствах, не станет моим попутчиком! Все эти вопли, перемежались взрывами смеха, уморительными воспоминаниями и шутливой суетой.

Заветное ведро уцелело, но сваренные грибы, были тотально залиты морской водой...
На что, Костя, философски заметил, о приобретении ими невиданного и весьма пикантного качества...

А на следующий день, показалось и наше, долгожданное судно. Подсушенный груз был вскоре заброшен на борт. Заветное ведро, стремительно перекочевало на камбуз...

Восторгам моряков не было границ! В кают-компании, Костины рассказы, то и дело, прерывались громовым хохотом!

За обедом, грибы ходко исчезали в тарелках экипажа! Наскучавшиеся без деликатесов,
«пенители моря» с волчьим аппетитом, уплетали угощение! Кулинар, от похвал, и рюмки выпитого с капитаном спирта, был на вершине блаженства!

Конфуз грянул через час! Очевидно, смешанная с грибами, морская вода, хотя и придала им тончайший аромат, и вкус соли, но возымела и другое, могучие свойство...Беспощадное действие слабительного!

И началось! На судне один гальюн! В спешном порядке, на палубе оборудовали, из брезента, дополнительные кабины! Из аптечек, исчез годовой запас марганцовки и активированного угля! Жадно хлебали, « чифир»!

Но судно держало свой курс. Несмотря на «экстримальность» ситуации и коллективное недомогание, шуткам не было конца!



 Не равная схватка...


 Дорогому другу и коллеге,
 Коле Лыскину, посвящается!



Наши экспедиционные работы на Медном, этом острове, одном из красивейших мест Командорского архипелага, поначалу носили характер сугубо береговых наблюдений.

Но океан..! Безбрежный Тихий океан, неудержимо манил своими просторами. И мало помалу, мы стали выискивать подходящие плавсредства для переходов между бухтами и вокруг острова.

К таким эволюциям, нас также толкали и практические соображения. Имея надежную лодку с мотором, можно значительно облегчить распределение грузов, заброску людей, более эффективно проводить научные наблюдения...

Но без сомнения, зов стихий, был определяющим...

Поэтому для начала, были опробованы спасательные плотики, затем озерные резиновые лодки, типа «Гриф». Моторы были отечественного производства, и в купе с неприспособленными для океана, лодками, наши морские путешествия почти всегда заканчивались ситуациями на грани...

Терпели бедствия из-за заглохших двигателей, волна порой ломала лодки, морские водоросли оплетали дейдвуды моторов, от чего они мгновенно перегревались и пробивали прокладки...

Лишь несколько лет спустя, мы получили желаемое оборудование японского производства – морские, резиновые лодки типа «Зодиак» и моторы « Сузуки».

До конца своей жизни буду с благодарностью вспоминать этот момент. Ведь рано или поздно, но случилось бы непоправимое...Океан не терпит вздора и жестоко мстит легкомысленным людям!

А тогда, оточив свое мастерство в управлении «Зодиаком», с надежным мотор мы без опаски, пускались в плавание...Даже при значительном волнение моря, и в туман, и в ночную пору...Мало ли чего случалось! Была бы твердая рука, умение профессионала, любовь к океану, здоровый авантюризм и неутолимая жажда познания...

Что-то там будет, вот за тем, далеким мысом или бухтой...

В состав наших летних экспедиций часто входили и старшеклассники, из местной
школы села Никольское.

Некоторые из них имели славную родословную алеутов и такая жизнь, в экспедиции и на море, была им по нраву. Одним из таких «сынков», как любовно называл его наш сотрудник, был Вася Квасюк. Его папа, известный на островах капитан сейнера, мог по праву гордиться им.. Сын рос физически крепким, отважным, умным, добрым и общительным парнем.

Мы часто, с ним вдвоем, отправлялись на лодке. Лучшего помощника и пожелать было трудно.

И в тот переход мы были вместе. Нам хотелось, обогнув юго-восточную оконечность острова Медный, с лежбищем морских котиков на берегу, достичь другого лежбища, Урилье, где работала группа наших коллег. Завезти им продукты и, вообще, пообщаться с друзьями.

День, с раннего утра, был залит солнцем. Прибрежные воды, лениво покачивала только океанская зыбь. Ни ветерка! Лишь легкий бриз, изредка, доносил запах вольно цветущих трав, от разогретых тундр острова.

С редкими высадками, через 5 часов, мы достигли намеченной цели.

И как повезло! В одной из укромных бухт, нашли целое, выброшенное зимними штормами на берег, довольно тяжелое, шлюпочное весло! Чудесно сохранившееся, я устроил его на дне нашей лодки.

Встреча с друзьями была радостной, но недолгой. Мы спешили в обратный путь, по погоде! Обменявшись заверениями о скорой встречи и пожелав, друг другу удачи, отчалили от гостеприимного берега.

Мотор бодро завел свою песенку. Лодка ходко летела по океану. Вот и Юго восточный мыс...Его всегда приходится обходить мористее, из-за плотных полей морских водорослей и подводных рифов, на которых, даже в полный штиль, океанская зыбь неожиданно вздымает волну, рассыпающуюся, затем, шипящим баром.

И вот здесь то случилось неожиданное.

Мотор, на скорости, внезапно заглох. Без какой-либо видимой причины. Убаюкивающий мотив, его надежно ворчащего сердца, иссяк! И лишь внезапно наступившая тишина давит уши! И только плеск забортной волны! Крики чаек и рев морских котиков на берегу.

Было начала июня. В эту пору, формирование и передел гаремных территорий еще в полном разгаре. Секачи-взрослые самцы котиков, очень агрессивны и постоянно пребывают в возбужденном состоянии. Их рев слышен издалека. Он угрожающ и свиреп!

Первым делом, сняв пластиковый кожух мотора, я вывернул свечи. После тщательной их обработки, мотор заработал, но тут же заглох, как только включалась скорость. И так раз за разом! Пришлось чистить карбюратор и бензопровод, но это не принесло желаемого результата. Столь, казалось бы, надежный механизм, упорно отказывался работать и превратился просто в груду железа.

Между тем, солнце неудержимо клонилось к закату. Увлеченные починкой мотора, мы и не заметили, как легкий, отжимной ветер, не спеша, стаскивал нас в открытый океан.
« Зодиак» лодка надежная, но легкая...Быстро хватает дрейфующий ветер...

Делать было нечего...Пришлось браться за весла, но по тем же причинам, идти против ветра не так уж легко. Кроме того, короткие весла лодки, не рассчитаны на длительные переходы. Нет уключин. Грести можно только с борта, как на индейском каноэ.

Ситуация осложнялась и тем, что мы не могли двигаться к берегу, по прямой. Высадка, на гаремную территорию котиков не сулил ничего хорошего. Уж кто-кто, а мы то знали, как встретят нас эти 300 килограммовые бестии.

Их натиск бесстрашен. Движения стремительны! Зубы остры! И порой, для не острожного человека, такие встречи заканчивались смертельным исходом или тяжелыми увечьями.

Поэтому, было решено двигаться ближе, но вдоль берега. Постараться миновать по воде, гаремные территории. Но, Юго-восточное, это лежбище среди дикого нагромождения скал, с узкой полоской прибрежной полосы и утесов. Таким образом, оно растянуто на отрезке длиной более 10 километров.

К тому же, береговой ветер заметно крепчал. Он мог в любую минуту, сорваться в местный «циклон», скорость которого порой достигает 20-25 метров в секунду.

Каждый гребок давался все труднее и труднее.

И вот, достигнув поля морских водорослей и заякорившись за него, мы приняли решение: передохнуть и все же высаживаться на берег занятый гаремными секачами.

Мы четко распределили роли. Удачно миновав рифы, с накатом на камни и как только лодка коснется берега, мой друг, с рюкзаком, стремительно должен бежать на склон сопки. Подняться на высоту недоступную для свирепых животных. Я же, берусь закрепить, носовой конец за ближайший валун и без промедления следовать за ним...

Все так и случилось...Только не хватило самой малости ...Каких то секунд...

Лишь только, веревка была надежно закреплена, я кинулся в лодку...а уже навстречу, с расстояния 5 метров летел разъяренный секач.

Как дар провидения и спасительное оружие, я схватил, лежащее на дне лодки, подобранное ранее на берегу, тяжелое шлюпочное весло.

По рассказам промысловиков и собственным наблюдениям, знал, что единственный способ остановить эту разъяренную махину, можно только сильным ударом весла по носу, чуть ниже межглазья...Тогда котик, вне зависимости от размеров, мгновенно впадает в обморочное состояние и в течение минут, полностью неподвижен.

Безвыходность ситуации диктовала свои неукоснительные приемы и навыки. Удар был точен, и секач, распластался на брюхе у моих ног, как подрезанная птица в полете.

Но за спиной, слышались уже другие, не менее угрожающие звуки. Оглянувшись, я увидел другого хозяина гарема. Без колебаний, он устремился в атаку! И выждав момент, когда он стал тормозить свой порыв и подниматься в агрессивную позу, я ударил вторично! Котик сник, но и весло не выдержав силы удара, переломилось !

В отчаяние, я швырнул в сторону бесполезный обломок, и двинулся к спасительному склону сопки. Бежать не было сил!

И тут, из-за большого обломка скалы, навстречу вывернулся третий самец. Я видел его разбег, слышал его рев...Но обессиленный и безоружный, стоял лицом к противнику опустив руки...

И в последние метры его набега, будто зов предков, сила бессилия, лютая злоба, метнула свой мощный фонтан крови в мой воспаленный мозг! Тело автоматически сгибается, а руки поднимают увесистый валун из-под ног.

Вот его хищный оскал, клокочущий рев...! И как в амбразуру, с ответным воплем, я обеим руками, мечу свой камень, в эту раскрытую и клыкастую пасть...

Веером, брызнули и с треском разлетелись по сторонам его зубы...Он резко отпрянул в сторону, и быстро ринулся прочь...

И уже полу ползком, полу прыжком я устремился на склон сопки. Туда, все выше и выше...Зубами и ногтями впиваясь в спасительную твердь.., оставляя за спиной 2-х поверженных, но уже приходящих в себя секачей.

Мой друг помог мне. Вместе, мы, чуть передохнув, быстро продолжили подъем и вскоре достигли учетной тропы.

А дальше все было уже просто...В распадке сопок, будет домик научных работников. Там мы и заночуем!



 Во саду ли, в огороде...


 Светлой памяти Сережи Скрипникова
 посвящается. Настоящему другу, доброму
 человеку и коренному жителю Командорских
 островов.



Первым диким местом, которое я посетил на Командорских островах вообще, был мыс
Северо-западный, на острове Беринга.

Там находится одно из 4-х лежбищ северного, морского котика. На прибрежных скалах, небольшая колония морских птиц. Рифы мыса очень привлекательны для тюленей-антуров, и можно видеть, среди массы котиков, гигантов- сивучей – морских львов..

Наши открытия на берегу океана начались сразу же. Всего в километре от лежбища, была замечена туша «павшего» животного. Мы, студенты, не знакомые тогда еще с повадками котиков, точно приняли ее за умершего секача-самца. Беззаботно приблизившись, один из нас все же догадался, ткнуть его палкой. И тут случилось невероятное.., почти как по писанному: «В тот день немые возопиют и слепые прозрят»!

«Мертвец», как по мановению волшебного касания, взревел и вздыбился! И как нам всем показалось разом, кинулся в нашу сторону.

Спасался, кто как мог! Лично я, упал на карачки, и с неожиданным проворством, заструился среди береговых валунов! Потом, оправившись, мы поняли, что бедняга был напуган, не меньше нашего! Утомившись от гаремных баталий, он мирно спал, в стороне от агрессивных соседей. Внезапно был потревожен, грубым тычком, и,рявкнув, от неожиданности, в ужасе устремился к спасительному океану. Благо до него было рукой подать!

Вообще, это место, лежбище Северо-западное, собирало порой престранные и многочисленные компании научников. Одна группа, из них, например, занималась изучением внутренних, паразитарных заболеваний у морских котиков. Для своих экспериментов, они, в небольших вольерах, содержали белых, лабораторных мышей.

Приезжающие туристы и корреспонденты с «материка», после посещения лежбища, всегда почему-то обращали на них свое неувядающее внимание. Сыпались любопытствующие вопросы! И порой, с серьезным выражением лица, от лица науки, кто-нибудь, давал исчерпывающие ответы.

Вроде того, что работа в самом разгаре! Эксперименты новы и сенсационны! В целях поддержания надлежащей упитанности морских котиков, решено осуществлять их подкормку на берегу. - А почему мыши белые? - Да, что бы морским котикам, легче было углядеть их в густой траве или поймать среди коряг песчаного пляжа! -

Некоторые, особо наивные люди, охотно принимали эти байки за правду!

В последние десять лет, прибрежье мыса облюбовали и каланы. Они то и привели меня сюда, на сей раз.

Что и говорить...Место уникальное! Да и от поселка недалеко. Всего 25 километров сравнительно, хорошей дороги.

Был только один существенный недостаток, с которым волей не волей, приходилось мириться.

К августу, как правило, снежники на склонах невысоких сопок совсем исчезали, а вместе с ними и скудные ручейки пресной воды.

Тогда копали колодцы в заболоченной, прибрежной полосе. Отстоявшаяся вода из таких ям, имела ржаво-коричневатый цвет, неистребимо воняла болотным запахом. При зорком взгляде на нее, можно было без труда обнаружить суетливо снующих нематод и коктейль простейших животных.

В свой очередной заезд, мне явно не повезло. Ко всему прочему, рядом с колодцем, лежал сдохший, без видимых причин, молодой песец. Хороший знак, обречено заметил я, хотя был уверен, что и без этого, с годами, качество жидкости в колодце не улучшилось. Скорей, наоборот.

По всем этим причинам, такую воду, перед употреблением, приходилось по долгу кипятить. Но несмотря на все ухищрения, даже сваренный в ней кофе, превращался в тошнотворную бурду.

Уже на второй день наблюдений, я почувствовал роковые изменения в организме и могучий протест почек. Не искушая лишний раз судьбу, решил, сократить сроки своего пребывания. Максимально уплотнив программу наблюдений за животными.

Наркотическая тошнота нарастала от часу, и, идя как-то вечером на лежбище, я вдруг увидел, впереди себя, в густой траве какой-то белый всполох. Он был так явственен, что принять его за галюциногенный бред, я не решился.

Первой мыслью была, картинка, что большая полярная сова, вдруг почему-то покинув горные тундры, решила упрятаться в густых, травяных зарослях прибрежья! Но, приблизившись к месту, я увидел узкую тропинку, ведущую прямехонько к берегу океана.

Распаленное воображение не оставляло выбора и я поспешил по ней, навстречу неизвестности...

Вот уже, метров 40, как я продираюсь сквозь «джунгли» высоченных злаков к заветной цели. Последнее усилие и раздвинув руками стену колосника, я оцепенел от неожиданности...

В полу торах метрах от меня, на каменистой лайде, стоял огромный, рогатый и белый козел. Его дьявольская физиономия, с трясущейся бородой и вращающимися глазами, явно приглашала меня в преисподнюю...Три козлика поменьше, своим ехидно-призывным блеянием, лишь дополняли воображаемую перспективу!

Козел, решительно, сделал несколько шагов мне на встречу...Его тонкий язык, вожделенно трепетал на дрожащих губах...Зубы клацнули! Из торчащего пениса полилась жаркая струя мочи...

В страхе, я замахал руками и отпрянул в сторону ! Дрожащими ногами, запутавшись в густой траве, опрокинулся на спину. Вот оно..! - мелькнуло в воспаленном мозгу. Свершилось! Кара Господня за многочисленные грехи!

Но без боя я не сдамся! И уже через секунду, с криком испуганного котика, я устремился навстречу Сатане!

И он бежал! А следом и его чертовская свита!

Но радость была преждевременной! Остановившись, эдак метрах в 10-ти, стадо козлов, выжидательно принялось рассматривать мою всклоченную фигуру!

И раньше! Некоторые, особо предприимчивые жители села Никольского, завозили на остров Беринга коз. Я их много раз видел в поселке. Но, здесь...В таком удалении от деревни...В диком месте обитания морских животных...Что и говорить, встреча была более чем неожиданной!

Мы так и застыли, друг против друга, настороженно изучая ситуацию и оценивая варианты ее возможного развития.

Мой путь лежал на лежбище. Вернее его крайний участок, всегда занятого лежащими на отдыхе молодыми самцами морских котиков. Эта молодежь, весом за 100 и более килограмм, совершенно не боится человека. Без шума, ты можешь пройти мимо спящих, как говорят, бок о бок. Бодрствующие особи спокойно уступают тебе дорогу. При этом они лишь потревожено рычат, фыркают и недоуменно мотают головами.

Оставив козлов-чужестранцев в созерцательной неподвижности, я, посмеиваясь от удивления, продолжил свой путь, но вскоре заметил, что эти бестии неспешно следуют за мной.

Добрые увещевания, громкие крики, взмахи руками и палкой, не возымели практического результата. Козлы отбегали в сторону и останавливались вновь...И все повторялось сначала! В конце концов, отчаявшись, я плюнул в сердцах, и вышел на лежбище.

Мне казалось, что вид морских котиков остановит моих преследователей. Но ни тут то было...Котики только с гораздо большим любопытством и недоумением взирали на наш караван.

Для меня же, белые козлы, шествующие среди диких морских зверей на берегу Тихого океана, было поистине фантастической картиной ирреального мира!

С вершины, холма, все это мог видеть и мой приятель, приехавший навестить меня! -- Потрясающее зрелище говорил он после!

Ему казалось, что стадо местных, диких северных оленей, вереницей следует за мной, в окружении морских котиков!

Но ведь это был Сева, успокоил тогда он себя! С ним и не такое «чудо», может случиться, тем более здесь, на Командорских островах!



 Светлой памяти моего друга и коллеги,
 Володе Ошуркову, посвящается!



 Манящая боль океана...


Если вам посчастливилось бывать на берегу Тихого океана, видеть его просторы, неутолимость, поразительно сочетающуюся с неуловимой изменчивостью, тогда, будьте уверены, что вы навсегда, обрели это вечное чувство сопричастности и тоскующую боль! Тревожно щемящий восторг сердца, не успокоенность тела и влекущий голос дальних странствий. Странное и парадоксальное состояние души!

И руки, протянутые навстречу горькому прибою, и обветренные губы с налетом соли, и запах морской волны – все это картины, его неудержимого присутствия, всепоглощающего владычества и снисходительности. К нам, мытарствующим созданиям!

В своих скитаниях, вокруг Командорских, Курильских и Алеутских островов, Камчатки и в Беринговом проливе, я жадно впитывал этот его могучий, креативный дух! Стремился удержать мгновенья! Плакал от благодарности...Я жил!

Пути соперничества с ним, и преодолений, были неприемлемы. Честолюбивые устремления чужды... И я ждал... Ждал случая, органично вписывающегося в канву развития событий...

И вот однажды, и как всегда, внезапно, на рейде бухты Гладковской, что на острове Медном, замаячил небольшой корабль. В бинокль было видно, что судно легло в дрейф, команда торопливо спускает бот.

Значит, будут гости! И точно, среди незнакомых лиц, я вижу моего друга, бывшего студента Ивана Ященко. Вот так сюрприз!

Он торопливо объясняет, что вместе с женой, после защиты диплома в университете, на две недели приехали на остров Беринга. Но тут подвернулся случай, и капитан, согласился забросить его на остров Медный, к нам, в лагерь экспедиции, всего на пару дней!

Ему действительно повезло! Погода стояла отличная! И уже с утра, мы в легкой и скоростной лодке типа « Ока-М», сделанной из листов дюраля, отправились вдоль острова.

Под японским, 30 сильным мотором «Сузуки», эта озерная лодка развивала летящую скорость. Порхала как птичка и была невероятно маневренна.

Мы напрасно ждали возвращения судна, к сроку, обозначенному капитаном...День проходил за днем, а горизонт оставался пуст! Время поджимало, беспокойство моего друга нарастало! Запросы по рации не проясняли ситуацию, а лишь доводили томительное ожидание до точки кипения!

Тогда я предложил ему, также на лодке, пересечь 50-ти километровый пролив.

В хорошую погоду, остров Беринга отлично просматривался невооруженным глазом. Вот случай, думал я, и помочь другу и испытать подобие одиночного плавания в открытом океане.

Оговорив с коллегами контрольный срок возвращения, ранним утром, мы тронулись в путь.

Океан милостиво принял нас в свои объятия. Его грудь величаво дышала пологой зыбью. День был ясным. Утренний туман растаял без следа.

Уже через два часа мы благополучно пересекли пролив и влетели в бухту Перегребная на острове Беринга.

Я спешил. Предстояло одиночное возвращение, и далее, вдоль острова Медный, к лагерю нашей экспедиции. Время было за полдень. Солнце, по-прежнему, сияло над головой.

Но погода наших мест, так изменчива и капризна...Океан бездонен и загадочен!

Уже, через пять километров, оторвавшись от суши, я ощутил его первое, суровое предупреждение!

Внезапно, поднявшийся ветер, в считанные минуты изменил его лик. Волны запенились и закипели! Удар, еще удар! И моя лодчонка, обречено и жалобно заскрипела своими алюминиевыми заклепками. Еще миг, еще удар... и она бы покорно развалилась по швам...

Пришлось резко сбросить скорость, и благодаря невероятной маневренности лодки, я стал уворачиваться от роковых накатов. Вертелся волчком, слившись всем своим существом с моим утлым суденышком, работающим мотором и...океаном.

И он меня принял! Чем дальше в пролив, тем ситуация продолжала усугубляться. Набравший силу ветер и противное, морское течение, затеяли нешуточный спор! Волнение нарастало, каскады брызг заливали глаза!

Ни на секунды не отрывая взгляда от шипящих волн, я до боли в ладони сжимал румпель. Только мельком подумал, что если это конец, то успею обнять кожух нагревшегося мотора, и так сберегая искры последнего тепла, устремимся мы вместе в последний путь...Туда, в темные глубины океана, километровую толщу стихии...В край вечного холода и тишины!

Я не чувствовал времени, не ведал усталости и страха...Удачная перегазовка и маневр.., и еще небольшой отрезок между волн, преодолен, как толчком сердца...И так час за часом...

Лишь к вечеру, я, как мне показалось, внезапно, увидел растущую «громаду» острова Медный. Она вдруг ясно обрисовалась из океана и стала медленно приближаться! Прикрытый сопками, ветер заметно спадал! Высота волн уменьшилась...Еще бросок...Еще усилие...И, как бы нехотя, но явственно, я услышал слабеющий голос надежды в груди...

Измученная лодка, казалось сама, входила в спокойные воды бухты Бобровой. Той самой бухты, где когда-то, в начале «жизни», начались мои первые скитания по Командорам.

Вот и знакомая песчаная отмель в устье реки. Ласковое шуршание днища. Легкий толчок и я на берегу.

Как пьяный, делаю несколько шагов и падаю наземь...Боже! Как сладок ее аромат! Наполненный, волшебным запахом мертензий и цветущей ветреницы! Сознание постепенно начинает воспринимать звуки кричащих чаек от прибрежных скал. Ласковые переливы лапландских подорожников от ближайшего склона!

Вот так и приходит истинное ощущение Матери-Земли! Значит еще не конец...и многое еще впереди!











 Светлой памяти моего друга, Вани
 Сокола, посвящается!



 Он оставил меня...



Пуржистым, ранним утром, зябко подрагивая и кутаясь в сумерках, я, с большим рюкзаком за спиной, подошел к месту встречи. Еще издали, услышал нетерпеливое повизгивание и редкий лай собак в упряжке. Разглядел, горообразно высившиеся, нагруженные дорожной поклажей нарты и моего нового приятеля, из числа местных старожилов Командорских островов.

Звали его простым русским именем, Ваня! А вот фамилия звучала романтично, Сокол!
Огромного роста и силы, почти всегда с улыбкой на широком лице, он отличался неуемным характером настоящего авантюриста Северов, был неистощим на выдумки, порой запредельно энергичен и возбудим.

Вместе с этим, обладал феноменальным умом и играл в шахматы, как Бог! Увлеченно писал замечательные и наивные стихи, был заядлый охотник и последним в поселке Никольском, хранил упряжку ездовых собак.

Размером с доброго теленка, они были лохматы, свирепы друг к другу, но совершенно покорились человеку. Вскоре привыкнув, я без колебания кидался в гущу дерущихся псов, не боясь быть укушенным в хрипяще-рычащей свалке.

Это приходилось делать частенько, потому что при беге, какая-нибудь из собак, проваливалась в снег и путалась в постромках упряжи. Ее продолжали тащить волоком, затем соседи начинали кусать раздражающий «якорь», и выходила очередная драка.

-Ваня-, а как же мы поедем, где сядем?- робко поинтересовался я, упершись сомнительным взглядом на «под жвак» загруженную нарту. Ведь собак только 9! – Нарты так тяжелы, а наш первый отрезок пути до бухты Буян, должен был быть не менее 40 километров!

-Все будет зае..сь, т.е. нормально, Сева!- Громогласно и уверенно отвечал, Иван!-

Положившись на его опыт, я устроился на задке нарт. Ваня выдернул «остол» и заорал во все горло: - « Лапка, вперед!» ...и собаки рванули. Нарта постепенно набирала ход. Вот и поселок остался позади. Замелькали знакомые распадки ручьев...

Мне казалось, что двигаемся мы медленно, тяжеловато. Я попробовал соскочить с нарты на ходу и помочь собакам в особо заснеженной пади, но не тут то было!

Медленно, но верно, со скоростью не более 10 километров в час, нарта неуловимо ускользала.

В отличие от рассказов Джека Лондона, где вожак упряжки, самая сильная собака в стае, наш Лапка был стар, но мудр! Его задача была с полу крика понимать команды, уводить упряжку от опасных мест. Поэтому тянул он в полу силы, бежал легко и часто оборачивался на зад, вострил уши на каждый оклик.

«Лапка, ле...ле...ле.ле,ле,лелеле...»-кричал Ваня, и собака послушно заворачивала нарту налево. «Пра...пра...,пра,пра,пра...твою м.ть!» и делался разворот на право.

Стоять! Вперед! – вот нехитрый набор команд, командорского каюра.

Надо сказать, что остальные собаки, без преувеличения великие трудяги, понимали превелегированное положение «Лапки» и были крайне раздосадованы на вершившуюся, с их точки зрения, несправедливость.

Поэтому, чтобы сохранить «вожака», при остановках, мы четко оберегали его от их злобных наскоков, а, подъехав к избушке, первым делом, кидались его распрягать. Освободившись от постромок, он и сам стремглав исчезал в открытой двери избушке, сопровождаемый мстительным лаем, раздосадованных псов. Если бы можно, они бы вмиг порвали незадачливого «вожака» на кусочки.

Уставших животных, освобождали по очереди от упряжи, цепляли за цепочки, к вбитым в снег кольям. Длина цепей и расстояние между кольями, не позволяло им соприкасаться и драться! Из мешков доставалась юкола – пресно-вяленая горбуша, или "чикна", по-
-алеутски. Куски ее бросались на снег, под морды изголодавшихся псов. Вместо воды, они жадно хватали своими пастями снег.

Постепенно суета и шум стихали. Собаки сворачивались на снегу клубком и засыпали. До следующего утра.

Зимние вечера долги и за чаем, мы беседовали с Ваней обо всем на свете! Порой пурга, закрывала нам путь на несколько дней. Тогда эти разговоры, к моему несказанному удовольствию, превращались в почти театрализованное представление.

Представьте себе убогую комнатку, скупо освещенную керосиновой лампой. Неумолкаемый треск дров в печурке. Приглушенный, но неудержимо властвующий вой ветра, проникающий сквозь стены, плотно окутанной снегом, старенькой избушки.

Иван, огромной и изломанной тенью, мечется в полутьме и... с жаром декламирует свои поэмы. Эпические строки о героическом прошлом «Русской Америки», о природе Командорских островов, которую, он тонко чувствовал и любил.

Или его бесконечные вопросы о науке. Биологии океана. В конце концов, они закончились, его поступлением на заочное отделение института, и, не смотря на огромные расстояния, трудности учебы, он стоически сдавал сессию за сессией.

Как-то при встрече, заведующая кафедрой зоологии, со смехом жаловалась мне, что Иван Николаевич де, отличный, трудолюбивый, но очень страстный студент... При каждой сдачи зачета, она умоляюще просила его, быть более сдержанным, и в запале ответов, по возможности, воздерживаться от фолклерных идиом!

Мы строили бесконечные планы совместной работы. Без устали бороздили просторы тундры, порой обрываясь с упряжкой собак, в пропасти распадков, ночуя в снегу под ударами пурги...

Неистребимая жажда, неумолимый рок, естественное чувство сопричастности и настоящая дружба – вот составляющие нашего душевного единения. Нас, двух, настолько разных людей... И по уровню образования, и по роду практической деятельности и по социальному статусу.

В любой ситуации, все обращалось ко благу!

Как-то, после длительной пурги, наступило долгожданное затишье и выглянуло солнце. Мы быстро собрались в дорогу и отдохнувшие собаки, ходко несли нарту по насту. Океан успокоился, был небольшой отлив. Километров за десять, до очередной ночевки, Иван, отправился «тралить лайду», т.е. пешком по берегу, собирать интересные и полезные выбросы океана. Среди них попадались и деревянные бочки, и пластиковые канистры, и бутылки, и красовки и, вообще, многой другой, всякой всячены...

Оставив его, я продолжал свой путь. Вскоре достиг избушки, где мы собирались заночевать. Накормив собак, сварил кашу и чай. Поел и с кружкой в руках, устроился на крыльце, то и дело поглядывая на дальний мыс, поджидая появления друга.

Через час другой, его фигура замаячила вдали. Она медленно приближалась и выглядела несколько громоздкой. В бинокль, я сумел разглядеть, что Ваня тащит на плечах, какую-то поклажу! –«Что-то интересное нашел!»-догадался я.

Вскоре, тяжело отдуваясь, с раскрасневшимся от долгой ходьбы лицом, он приблизился к крыльцу. На плечах его высилась, новехонькая, 200 литровая, деревянная бочка.

- Вот так находка! – счастливо улыбался он! Более пяти километров тащу ее и не могу народоваться. Такая в хозяйстве просто незаменима!-

Фыркнув от усталости, он с облегчением обрушил тяжелую ношу себе под ноги. Но солнечная оттепель, к вечеру, заледенела и бочка, с высоты Ваниных плеч, ударившись о бугристый покров, с треском, разлетелась на клепки!

Мы оба, в полном молчании, как «очумелые», смотрели на это чудесное превращение! Затем, почти синхронно с его воплем, грянул мой неудержимый хохот! Ваня, голосил так, что собаки, в испуге, повскакивали на ноги и принялись выть.

Облегчив, таким образом, душу, Иван, скоро смирился с потерей, но тот вечер, прошел под знаком «бочки» и моего постоянного подтрунивания над ним.

В поселке ему действительно было тесно и скушно. Во многом отсюда была и его неистребимая тяга к беззлобному эпатированию обывателей. В угоду толпе, он с увлечением раздувал о себе небылицы. И о своем несметном богатстве, и о своей, якобы бескомпромиссной и хищнической натуре.

Не понимание и уникальность, рождает недоверие и отторжение. Заставляет выстраивать модели соответствия, по образу и подобию. Оборачивается инстинктивным дискомфортом. Агрессивным и неосознанным желанием активного воздействия...вплоть до крайних степеней уничижения...

Он жил среди них...и неосознанно, оборонялся. В образах «хищного стяжателя» и «русского дурачка», был, более приемлем и предсказуем.

Но как мне кажется, « Его, душа, чудесного искала...»! Вот только жизнь, неумолимо вносила свои коррективы.

В тот вечер, на кухне, мы увлеченно обсуждали перспективы налаживания рачительного хозяйствования на Командорских островах. Он спешил. Мы договорились о встрече на следующий день.

Но утром, раздался звонок телефона...Убитый голос его жены, сообщил, что Иван трагически погиб! Ночью..!

«Его душа, чудесного искала»...

Где она? Эта блуждающая частица... В каком краю, в каком измерении и... доведется ли встретиться вновь?!



               
                Лошадиные этюды.
               
               


Этюд I.

Мой дедушка, Григорий Михайлович Шлемин, хмурый и сосредоточенный человек, был добрым «лесным объездчиком» глухого урочища, в районе деревни Ураим. Там, на Южном Урале, в определенный срок, появился на свет я. Там же, с незапамятных времен, и до, и после, революции, жгли древесный уголь, гнали деготь, косили сено по полянам и рубили оставшиеся леса.

Лошади, которые помогали людям в этом, прямо кажем, нелегком деле, были подстать моему дедушке.

Поэтому, сколько себя помню в детстве, во дворе дома всегда стояла телега, пахло дегтем, свежими стружками от обтесываемых оглобель и колесных ступиц.

По «жизни» эти коняги, были флегматичными и разномастными «работягами». С молодых лет привыкшие тянуть лямку нелегкого извоза. Не приученные к ласке и лакомствам. Сено и покой был, наверное, пределом мечтаний этих уставших животных.

Так казалось на первый взгляд...Но именно этот взгляд, порой замечал потаенную грусть и меланхолическую бездонность их больших глаз. И почти всегда, ласковая снисходительность сочилась из-под их, обкусанных комарами и мошками, век.

Как бы нехотя, лениво теребя губами ладонь, они благосклонно принимали из рук озорного мальчишки кусочек черного хлеба, густо обсыпанного крупной солью. Позволяли очесывать гриву, оглаживать бока мокрыми клоками травы, согласно кивая при этом, крупно-костистыми головами.

Как и дедушка, они не разделяли моего восторга, в упоении галоп ной скачке к реке или на сенокосе. Но разве устоишь перед баловником! И тогда, распряженные и с куском веревочного кольца на морде вместо уздечки, наши «трудяги» превращались в «диких и свободных мустангов» далеких прерий. С юным деревенским парнишкой на спине и «без головы»...

Это искусство езды без седла и «головы», оказалось крайне востребованным, в одной из моих первых экспедиций на Горном Алтае.

Косматые и низкорослые местные лошадки отличались суровым нравом и на дух не переносили русских студентов. Глазами, с кровавой поволокой, норовили цапнуть зубами седока. C возмущенным ржанием шарахались в сторону. То дело вставали на дыбы! Агрессивно всхрапывали при малейшей попытки прикосновения.

Такое поведение никак не вписывалось в планы нашей экспедиции, маршруты которой порой проходили по едва заметным и заснеженным тропам горных отрогов Алтая. Все могло закончиться гибелью и лошади, и седока...В один миг!

Поэтому, суровая необходимость, диктовала ускоренные методы адаптации...Увы, с кнутом в руках и головокружительными полетами со спины лошадей при их объездке. Но через два-три дня упорной работы избранницы покорялись. Кусочки сахара и ласковое журчание голоса нового хозяина прочно скрепляли установившуюся дружбу.

Я потом не раз, с невольно зажмуренными глазами и обмиранием в сердце, бросал короткие взгляды в глубину долин и ущелий, когда мы вместе скользили по обрывистым склонам. Один неверный шаг, испуганный порыв...и даже шансов соскочить с седла не было никаких.

Поразительно! Как они ухитрялись выбирать дорогу! С вьючными сумами по бокам и неуклюжим седоком на спине!

Именно им, мы обязаны успеху своих работ в тот нелегкий, зимний маршрут.

Но главные приключения были впереди! Там, куда рвалось сердце, и пела душа. Там, на Командорских островах! Среди Тихого океана и туманных сопок, неумолкаемого гомона птичьих «базаров» и рева лежбищ морских котиков...

По берегам и тропам горных перевалов, речных долин и плоскогорий, лошади были незаменимыми помощниками и компаньонами моих скитаний.


Этюд II.

Снежно-белый, от рождения, жеребец, «Сокол», был настоящим конем! Подстать своему хозяину и моему другу, Валере Христиченко. Больше известным среди узкого круга посвященных, под кличкой «Христос». Вот так - не больше не меньше! «Христос» в повседневной жизни, порой являл ял «картины» полной противоположности своему святому прообразу. Во хмелю бывал буян, отрывисто груб, сокрушительно неудержим. Громадная физическая сила так и била из его необъятной груди и молотообразных рук.

Но душа пела...Почти всегда пела...И часто грустные мотивы... Была распахнута навстречу дружбе к симпатичным ему людям! Женщинам и Мужчинам.

Прорваться через завесу его неприятия было под час нелегко, но если такое случалось, то более надежного и сострадательного человека в «деревне», найти было трудно.

Так вот... Однажды, вопреки жестким обычаям, я уговорил Валеру, отдать мне на пару месяцев «Сокола». Хотелось, не спеша, в одиночку отправиться на юг острова Беринга. Собрать биологический материал и сделать полевые наблюдения за морскими животными.

Все настораживающие увещевания моего друга были напрасны. Даже его рассказ, о том, как, поддавшись уговорам и посулам внушительных объемов спирта, он уже делал такую уступку, для одного, достаточно зрелого, приезжего дяди. И что же...Через 4 дня, «Сокол», в буквальном смысле, привел этого дядю прямиком в больничную палату.

На ночевке, хитрый и коварный жеребец, освободился от пут, и так в вольном положении, не даваясь в руки, но и не исчезая с глаз, как бы поддразнивая, вел незадачливого седока до самой деревни на протяжении 2 суток. На расстояние более 100 км.

Изнуренный и доведенный до отчаяния организм человека не выдержал и дал сбой. Благо это случилось на краю поселка Никольское, куда неудержимо и настойчиво стремил обреченного, «Сокол». Хозяин-«Христос» и конь были несказанно обрадованы встречи, а дядя прямиком был сопровожден ими на операционный стол, с острым приступом аппендицита.

«Слава Богу», все завершилось благополучно, и по мере восстановления утраченных сил в томительной погоне, «Христос» и «Сокол», извиняющим жестом, регулярно навещали выздоравливающего. – «Сокол, Сокол...Ну как же так...»- все повторял последний, ослабленным и дребезжащим от переживаний голосом ...- «Да, вот так...Дурья твоя башка...Я же предупреждал...»- громогласно ответствовал и за себя и за коня, Валера! Лошадь при этом лишь встревожено пряла ушами, беспокойно переступала с ноги на ногу и сконфуженно выворачивала голову в сторону.

- «Сева» – напутствовал меня «Христос», - «Б...болять мои старые раны! Пожалуйста, береги свои ноги от рваных укусов при езде верхом. Не разевай, «хлебало», когда ведешь коня на поводу...Зазеваешься, вырвет зубами плечо или вцепится в руку...Бойся оказаться сзади...Обязательно лягнет...Спереди тоже...Запросто ударит передними ногами...В рыси, с неугодным седоком, может внезапно тормознуть...Вылетишь, на х...й, из седла, как с катапульты...В галопе, имеет обыкновение шарахаться в сторону...Результат для тебя будет вполне предсказуем...Но если настаиваешь...Бери! Не сносить тебе головы!»-

Провожаемый таким ободряющим монологом, я, с горем пополам, завьючил «Сокола» и укрепился в седле.

Оставаясь, всегда внешне спокойным, свободолюбивый жеребец быстро проявил свой бесовской норов. Кося глазом и изгибая шею при ходьбе, он вскоре с остервенением вцепился в торчащий из стремени конец моего сапога. Я обречено, рванул ногу. От раны спас лишь великий размер обуви и сильный удар кнута. Лошадь шарахнулась в сторону и полу присела. Еще удар, удар, удар... и, «Сокол» нарочито валится на бок. Успеваю высвободить ноги из стремян и удержать повод. Резкими рывками за узду понуждаю коня подняться.

Минут пятнадцать объясняю строптивой животине скверность его поступка. В перерывах увещевательных речей, с изумлением разглядываю рваный носок сапога. Скидываю его с ноги и с грубой укоризной тычу в морду лошади. «Маршрут только начался. Впереди сотни километров пути и более месяца работы на побережье океана, а обувь уже «не к черту»- возмущенно кричу я»! На что «Сокол», пренебрежительно отворачивает свою изящную голову. В глазах и движениях животного сквозит невозмутимое спокойствие и скрытое обещание скорого возмездия.

В знак примирения, но с великими предосторожностями, в раскрытой ладони сую ему кусочек сахара. Пофыркав с минуту, он благосклонно принимает лакомство.

Едем дальше. Я настороже. Ловлю малейшее движение. Вот его голова опять клонится в сторону! Резко покачивается в попытке освободиться от удил. Еще рывок и в изгибе виден оскал зубов. Но не тут то было! С воплем «индейца диких прерий», резко пинаю хищную морду и бью кнутом. И так повторяется раз за разом.

Правда, вскоре, величина интервалов натиска «Сокола», заметно увеличиваются. А к концу первого перехода, агрессивные попытки, и вовсе сходят на «нет». Совершенно очевидно, что ко времени ночлега, мы успешно достигли состояния вооруженного нейтралитета!

На ночевке, привязываю норовистого коня длинной веревкой за шею. Достаточно места и для кормежки в густой траве зимней лайды, и для свободного водопоя у ручья. Осторожно подступая, оглаживаю его бока пучками влажной травы. Вижу, что «Соколу» это нравится, но он то и дело пытается развернуться ко мне для удобного удара задними ногами.

Тем не менее, через несколько дней настороженности и «борьбы», ситуация, явно стала входить в «рабочую» колею. Наши длинные переходы были не легки и порой, жалея коня, я по долгу вел его на поводу. За довязанную к уздечке, веревку. Так мы и шагали в караване, по топким и рыхло-песчаным участкам берега океана и болотистым равнинам горных долин.

Компания лошади, как и другого животного, всегда создает атмосферу растущего единства и сопричастности. Необъяснимо быстро сближает живых существ в совместном поиске и любви к жизни. А влекущее ощущение свободы! А прикосновение к вечности и обретение единства с Миром! Все это обволакивало наши души смиренным и восторженным «покрывалом».

Я с удовольствием комментировал моему новому другу все увиденное на пути.

И поведение встреченных песцов, и птиц, и лежащих на обнажившихся во время отлива скальных плитах, тюленей, и плавающих каланов, и бег северных оленей на склонах тундры...

Природа волнующе бурлила вокруг и творила свою вечную «песню» жизни. Ну а мы, мы были соучастниками этого чуда!

От теплой конюшни и затхлых комнат, похмельных бормотаний и принужденных страстишек, мы, казалось, были обречены на вечное движение. Органично вписывали в историю планеты крупицы своих небольших открытий.

И как радостно сжималось сердце, когда, проснувшись утром, чувствуешь голос океана, и крики чаек, и потрескивание поленьев разгорающегося очага. Слышишь с порога встречное приветствие друга. Его приглушенное и нежное ржание! Трепет теплых губ на протянутой ладони.

Мы были свободны! И Сокол больше не стремился к побегу. Решительно оставил свои попытки разорвать мое бренное тело.

И вверх, и вниз, и днем и ночью, и в дождь и в солнце... Калейдоскоп событий неудержимо прокручивал рукоятку времени. И так проходила неделя за неделей.

Я бессознательно затягивал маршрут, выбирая обходные пути возвращения...

Таким образом, мы и забрели на мыс Вакселя. Старая охотничья избушка здесь давно развалилась. Ночевать, можно было только на берегу. Но добраться до «лайды» не так уж просто. Крутой спуск с плоскогорья изрезан мелкими распадками ручьев. Кое-где покрытых снежниками и каменистыми осыпями.

Уже смеркалось. Накрапывал бус. Волшебно самозарождающиеся полосы тумана, мазками стирали контуры сопок.

Я выбрал, как показалось, наиболее подходящее место и повел коня под уздцы. «Сокол» не был подкован, и уже на первых десятках метров его ноги стали скользить и рвать тонкий покров тундры на крутом склоне.

Он делал поистине неимоверные усилия сохранить равновесие.

Осторожно, без резких движений я старался выправить опасную ситуацию, но уже было поздно...

Лишь только мы ступили на «снежник», копыта коня заскользили, и он с громким ржанием повалился на бок. Подрубленный тяжестью его тела, мы стремительно заскользил вниз. Летели по снегу и осыпи, и я все руками пытался крепче вцепиться в лошадь.

Падение внезапно прекратилось, как и началось. Будто, проснувшись, я увидел неподвижно стоящего «Сокола» и себя, лежащего без движений, у него между ног. Голова гудела, и тело ныло от ударов. Медленно соображая, и судорожно хватаясь за передние ноги лошади, я, обессилено поднялся и привалился к его теплому боку. « Сокол, Сокол...бес связанно бормотал мой язык...» Руки тянулись к его голове, и он выгибал шею ко мне навстречу!

После пережитых волнений и сырой ночевки у костра, мои губы разбухли до безобразия от нестерпимого «герпеса». Рвущиеся волдыри покрылись сплошной коростой, и когда мы, в конце концов, достигли села Никольское, я даже толком не мог разлепить их и рассказать Валере о наших приключениях. Наскоро попрощался и с «Соколом».

Нужно было спешить! На другом острове, меня ждали коллеги из экспедиционного отряда.


Этюд III, последний.


На острове Медном, на месте старого села Преображенское, осталась лишь небольшая пограничная застава... Грустное зрелище заброшенных жилищ.., да старое кладбище людей, могилы которых порой датировались позапрошлым веком. Место села, было стиснуто отрогами гор и узкой полоской бухточки. Среди останков домов, вдоль небольшой речки стекающей с перевала к океану, буйно цвели сочные травы. Здесь то и нашел себе вольный приют небольшой табун лошадей.

Вообще, это были казенные, завезенные пограничниками с «материка», животные. Предполагалось использовать их в качестве верховых коней, но скоро командование части благоразумно отказалось от этой затеи. Езда по горным перевалам всегда сопряжена с немалым риском. Пара лошадей и один несчастный солдатик сорвались в тумане, при крутом спуске и разбились на смерть. С тех пор, их оставили в покое.

В тот, достопамятный год, мне крайне не везло. Уже в начале экспедиционных работ я неудачно упал с глыбы скального обломка. При ударе, разбил в кровь колено левой ноги, и сильная боль мешала при ходьбе на длинные расстояния.

Однако, обширные научные планы, требовали активных переходов из бухты в бухту, а на острове Медном, это можно делать только по тропам или тундре горных перевалов.

Вот здесь то и пришла в голову светлая мысль забрать на пару месяцев одну из лошадей у погранцов.

Мой друг, начальник заставы, был просто в восторге от такой идеи. Во-первых, это сулило его дружному, но скучающему коллективу немало развлечений, от зрелища укрощения «диких мустангов». Во-вторых, искреннее и взаимное чувство благорасположения друг к другу, всегда толкало нас к действенным поступкам взаимовыручки и настоящей дружбы.

Из небольшого табуна, я остановил свой выбор, на явном лидере этого лошадиного сообщества, «матерой» кобыле, « Теще». Так нарекли ее мои друзья от рождения. Она редко ходила под седлом, но, как и положено лидеру, производила впечатление уверенного и умудренного жизнью, животного.

Вооружившись веревками, в течение дня, мы, всем личным составом заставы, пытались изловить норовистое животное. Наши усилия увенчались успехом лишь к вечеру. Прочно заарканенная, «Теща», под бдительным конвоем обессиленных солдат, была препровождена к конюшне, где и ее и привязали на ночь.

Следующее утро обещало много увлекательного. Предстояло заседлать строптивую кобылу и совершить пробные заезды.

Строились различные предположения. Или «Теща», на скаку, прибьет меня сразу, или сделает это в течение десяти минут! Иного времени и вариантов не допускалось.

Фыркающую и пританцовывающую «фурию» двое удерживали за недоуздки. Вместе с начальником заставы, я с горем пополам, ухитрился затянуть подпругу.

Больная нога мешала лихо вскочить в седло, и удалось это сделать только со спины офицера, да и то при помощи дружеских рук галдящих от возбуждения солдат.

Еще мгновение и по моей команде люди прыснули в сторону. Все, и я в первую очередь, были готовы к ситуации бешеной скачки и отчаянных прыжков разъяренного создания, но против ожидания, кобыла застыла в напряженной неподвижности. Лишь нервно пряла ушами, злобно поводила глазами и чувственно дрожала всем телом.

В минуту, подобрав поводья, тупыми каблуками сапог, робко «даю ей шенкеля» и...мы потихоньку начинаем движение. Мелкими шажками, то и дело «всхрапывая» от возбуждения, она вскоре мерно зарысила и перешла в плавный галоп.

По дороге в долине, к соседнему перевалу, мы неслись как «стрела», и казалось, что так и было от века!

Через тройку километров я замедлил движение лошади. Непринужденно развернул ее в обратном направление. К заставе. Тут то она и показала, во всей своей мощи, удаль и силу! От встречного ветра и скорости слезы застилали глаза. Лошадь казалось, летела среди пестрого калейдоскопа цветущей тундры!

Кучка взволнованных зрителей с восторгом кричала и приветственно махала руками при нашем приближении. Я стал плавно оттягивать поводья, но «Теща», в ответ лишь чуть подкашивала голову на бок, и казалось, еще сильнее прибавляла в беге.

Как вихрь, мы ворвались в расположение села, и стремительно заскользили между развалин домов и останков заборов. Неимоверными усилиями я рвал удила, порой задирая голову кобылы почти вертикально вверх. Боль от разодранных губ заставили животное замедлить свой бег и тут.., я скорее почувствовал, чем увидел, стремительно приближающийся угол ограждения заставы! Лошадь несла меня на него, с риском ободрать свой бок, но и с явным намерением вдребезги разбить мою ногу и, наконец, скинуть, ненавистного седока наземь.

В секунду, как мог, изо всей силы успел вжать свою ногу в ее бок и резко рвануть повод в сторону.

Я даже не почувствовал треска раздираемой в клочья материи и боли содранной кожи на своей ноге! Разъяренный, как и она, продолжал выворачивать ее голову ...И мы закрутились на месте в бешеном «танце».

Чуть поостыв, «Теща» приостановилась. Горячий пот, струился по ее телу...  Клочья пены лепились на морде...

«Кнут, дайте мне, кнут орал я в исступлении..! Испуганный солдатик, бросил мне в руку кусок тяжелого медного провода, оплетенного в пластик...И в диком приступе ярости я начал охаживать несчастное животное по бокам...

«Мы летели как вихрь», мы являли нещадную схватку, где, казалось, цена нам обоим, как жизнь...

Все прекратилось внезапно, как и началось. Изнуренная лошадь «сфинксом» застыла на месте. Обессиленный всадник, повис в седле, как тряпичная кукла!

Но помнится, что в это мгновение «победы», сердце мое обволокло какое-то горькое, щемящее чувство тоски, разочарования, усталости, и необъяснимой вины...Ни капли гордого упоения собой...

Странное, и парадоксальное состояние души...

Потом, мы много странствовали с ней. Бродили в туманах и перевалам. Ночевали у костров...Она стала моей лучшей подругой и незаменимым помощником. «Ласковым и нежным зверем», при этом, напрочь отторгая весь остальной мир назойливых и грубых «людишек».

Такого, бездонного всепрощения и преданности я не встречал больше никогда в своей жизни!

Через год, ведомая незадачливым прапорщиком, «Теща» погибла, утонув в болотистой тундре бухты Гладковской. Он рассказал мне потом, что лошадь упорно не желала идти по, казалось бы, ровной луговине долины. Лихой наездник ударами плети толкнул ее вперед и тонкий покров трав не выдержал тяжести тела. Служивый успел откинуться в сторону и на его глазах, в минуты, ее несчастную голову поглотила холодная трясина.




                В прошлое возврата больше нет...!?

Почти в полуобморочном состоянии глубокой ночью я наконец-то добрался до незнакомого и большого города Кирова, где предстояло разыскать взлелеянный в мечтах деревенского школьника с Южного Урала и страстно желанный факультет охотоведения.

От двухсуточной качки в общем вагоне поезда, пьяной духоты и навязчиво-добрых, непрестанно сменяющихся компаний мужиков на ночном перроне чужого вокзала голова плыла кругом…и ,чуть отдышавшись, заплетающейся походкой я поплелся к пустующей скамейке в зале ожидания.

Надо было поспать. Завтра предстоял нелегкий поиск института и сдача документов.

Устроившись кое-как на жестком, негостеприимном ложе вокзального «дивана», я все тревожно вздрагивал в полудреме, прислушиваясь к незнакомой обстановке почти пустого, гулкого помещения.

В голове невольно всплывали и меркли томительные образы прощаний… Заплаканное лицо матери, провожающей сына в далекий край. Почти как на войну! Грустно-растерянное состояние, отца, дрожащими губами шептавшего последние слова напутствия.

От боли разлуки, усталости, голода саднило сердце…Ожидаемое утро веяло неизвестностью, поэтому сон мой был краток, подвижен и зол…
Проваливаясь в темные ямы и внезапно вскидываясь, я с удвоенной силой прижимал к груди жалкий чемоданчик с документами и одежкой, и, наверное в тысячный раз, ощупывал пакет с деньгами на обратную дорогу, заботливо зашитой мамой в полу кургузого пиджачка. Но постепенно усталость брала свое. Глаза слипались в необоримой дреме на миг, готовые в другой, встревожено распахнуться навстречу неизвестности.… И она пришла…Как картинка из преисподней…Громко стуча и ворча себе под нос, на скамейке поодаль устраивался на ночлег грязно-потрепанный человек. Мужик брезгливо сплевывал на пол, махал рукой в мою сторону и что-то старался выразить по «матушке»…Я приготовился к худшему…И бродяга, как в замедленном кадре, стал одну за другой отрывать себе ноги… Потом он небрежно задвинул деревянные протезы под скамейку и задергался в конвульсиях... Обомлев от ужаса, я рванулся из последних сил и выскочил на привокзальную площадь.

Уже светало. Был летний месяц июнь и, повинуясь инстинкту ищущего, я торопливо зашагал вверх по широкому проспекту навстречу институту и своей судьбе…

Много «воды» утекло с тех пор и только по прошествии десятилетий мне удалось вернуться в этот город. Я вновь, как тогда, прошел от вокзала до здания сельскохозяйственной академии, где вместе с товарищами был так счастлив, постигая азы науки для биологов-охотоведов!

Да и как не быть счастью, когда на третьем курсе заведующим одной из кафедр нашего факультета стал известный ученый, писатель и путешественник Сергей Владимирович Мараков.

Именно с его легкой руки я и мои товарищи -Володя Фомин, Володя Татаринов, Володя Корепанов, Андрей Азовский, Саша Бурдин и другие- были посланы в первую учебную практику на Камчатку и Командорские острова.

Помню, как тогда от радости пело сердце и громадные расстояния, отделяющие Камчатку от города на реке Вятка, стремительно сокращались при каждом его ударе!

Там, на далеких, холодных и окутанных таинственным туманом Командорских островах, и состоялось мое второе рождение к жизни…Жизни исследователя-зоолога, путешественника-авантюриста и просто человека, до сих пор беззаветно влюбленного в этот удивительный, полный загадок и обретений, замечательный край северной части Тихого океана.

И так случилось, что моя первая экспедиция началась на острове Медном!

Разве под силу человеку описать первозданную красоту океана и гор Командорских островов?! Колыхание волн и шумный набег прибоя…Пьянящий аромат цветущей тундры и полу мистические, волшебные пологи тумана стелящиеся в долинах…Неумолкаемый гомон морских птиц на скалах, тревожный лай песцов и забавные сцены наблюдений за морскими животными…

Зачарованный остров Медный, как в волшебном калейдоскопе, постоянно менял свой неповторимый образ…От бухты к бухте, от одного звенящего ручья к другому, от таинственных лагун и озер полных рыбы к щедрому благолепию долгожданного солнца…
От пения птиц и дурмана цветущей тундры, от искр костра и мерцания звезд! Душа пела и таяла в умилении, а тело не боялось холода и будущих испытаний!

И в отчаянном обретении подлинной ценности жизни после одиночного плавания в штормовом проливе, и в труднейшем горном переходе, когда нещадно поливаемый дождем, шатаясь под порывами холодного ветра, в кромешном тумане, я находил спасительный ориентир и тропу…
Да, их было много, этих, порой смертельно опасных, приключений в экспедиционных маршрутах. И на суше и в океане, но странное дело…В счастливом финале особую спасительную и почти полумистическую роль очень часто играла бухта Бобровая…

За годы скитаний по Командорским островам я знал и любил эту милую бухту…Ее прошлую историю, когда местные жители-алеуты в период Русско-Японской войны, отважно отражали высадки неприятельских десантов-браконьеров, охотящихся за ценным мехом каланов -морских бобров.

Именно здесь в те далекие 30-е годы начались уникальные наблюдения российского зоолога Ильи Ильича Барабаш-Никифорова.
Позже мне посчастливилось- после первых самостоятельных работ- навестить этого замечательного ученого в г. Воронеже. До сих пор с благоговением вспоминаю его слова одобрения в адрес моих первых научных статей о биологии калана!

Но со временем, основной базовый лагерь наших экспедиций переместился в другую часть острова Медного…И уже только, с борта научного судна, бота или «Зодиака» мне приходилось , почти краем глаза, иногда видеть это чудесное место!
Мгновенно память рождала живые картины прошлого , казалось бы, невозвратного..! Но кто знает пути и вещие знаки судьбы?

Так и этим летом, по приливу, на двух «Зодиаках», мы вышли по реке Гаванка, из села Никольского.
Океан сверкал и лениво колыхался навстречу идущим лодкам. Наш путь был неблизок и только через пять часов мы достигли юго-восточной оконечности острова Беринга. От другого большого острова Медного нас отделял пролив, и хотя уже вечерело, удержаться от искушения и продолжать маршрут не было сил.

Взяв азимут к его северо-западной оконечности, мы ринулись в открытый океан. Вот час, и другой, хорошего хода, промелькнули почти незаметно. Причудливые отроги острова становились все ближе и явственнее.

Тут то и случилась беда. Мой напарник отстал и затерялся в вечерней дымке океана. Пришлось возвращаться и искать пропавшую лодку и, когда она была обнаружена, выяснилось, что мотор, внезапно заглох и больше не желал работать. Времени для детальной разборки ситуации не было. На нас стремительно падала темная ночь.

Пришлось срочно брать лодку на буксир и тут под натужный рокот своего мотора я вдруг сообразил, что в этом варианте единственным доступным прибежищем для нас может стать только бухта Бобровая.

Вот так, странно радуясь приключившемуся несчастью, в кромешной тьме, почти на ощупь, я повел наш «караван» к берегу.

Это был очень опасный маневр. Бухта с обеих сторон окаймлена грозными рифами и густыми «полями» морских водорослей. Океанская зыбь, прорываясь сквозь них, постоянно грохочет несмолкаемыми волнами почти по всей длине берега.

Но я не был слеп или даже нем, просто настолько хорошо знал все неприятные «капризы» своего «родного жилища», что с закрытыми глазами пел от счастья, уверенно ведя лодки к спасительному пристанищу. И как же иначе, ведь именно здесь, я начал свою научную карьеру, будучи еще юным студентом. Я знал каждый камень и выступ бухты Бобровой.

Вскоре, после спокойной высадки на берегу, запылал костер и закипел чайник.

Утром, пока товарищ безуспешно пытался починить мотор, я прошелся по берегу к речке и скалам. Поднялся на склон, к горным тундрам.

Здесь все, как и прежде, дышало первозданной красотой и жизнью! Все также стелился под ногами ковер цветущих растений! Птички, в унисон с говорливой речкой, радостно пиликали в тундре свои милые мотивы…Где-то в вышине скал загадочно курлыкал ворон, а в распадке порхали куропатки…

Я снова здесь, и снова принят, прощен, спасен, обласкан…Я снова «дома»…но, вот досада… По жизни…Осужден идти « все мимо, мимо…»!

Поэтому вскоре, оставив бесплодные попытки вернуть к жизни второй мотор, мы вышли в океан…Но это уже был не тот океан, что вчера, благодушно покачивающий своими волнами…

Как вскоре отчаянно захрипел и стал выбиваться из сил мой мотор…Как все существо залило туманом щемящее -тоскливой тревоги…Звеняще-томительно запела душа и тело…
Чувство, почти как в момент осознания первой, наивной, юношеской любви! Любви безотчетной, с первого взгляда... Полной надежд обретения и смуты невысказанных потерь...

А океанская зыбь под завывание ветра, почти равнодушно, но неотвратимо, с гребня на гребень продолжала кидать наш бедный караван…
От связанности и чрезмерного груза невозможно уйти и лавировать…Отчетливо понимаю, что еще час -и ветер усилится, и тогда нам уже не устоять…Нас просто зальет, и волны с неотвратимой силой выбросят лодки на скалы, где, как в дьявольском водовороте, кипела смертельная пелена ослепительно белой пены, где тяжелые накаты с пушечным грохотом стремительно взлетали к вершинам прибрежных утесов.

И нет ни бухточки, чтобы укрыться. Ни часа, чтобы пройти и обогнуть рифовую оконечность острова Медного.

В этот момент стало до боли ясно, что развязка близка и гибель неминуема, если сейчас, сию минуту не будет найден выход!

И ,продолжая идти вдоль гремящей полосы рифов, я до боли в руках сжимал румпель, пытаясь всем своим существом найти хотя бы маленькую, доселе неизвестную мне брешь между камней…Секунды, минуты…Из постоянно заливаемых соленой водой глаз текут слезы…

И чудо свершилось! Вот он, желанный проливчик! Меж выступающих скал он показался мне вполне пригодным для прохода, хотя по краям его вздымались каскады брызг…

Однако в сумасшедшей качке толком не возможно было разглядеть- что же происходит в центре проливчика?

Есть ли там глубина, чтобы отдельные волны океанской зыби не сворачивались в свои смертоносные гребни?!

Есть ли там поле гигантских водорослей? В них так легко «завязнуть» и мотор мгновенно глохнет, запутавшись в их плотных слоевищах…

Что и как это было? Какое Провидение ведет в такие моменты направляющую руку ведомого?

И я рискнул… Рисковал на подходе, когда зыбь на мелководье грозила перевернуть и залить буксируемую лодку…Рисковал, входя между скал, отчаянно крутя головой, стараясь уловить момент подхода роковой волны…

Но в очередной раз…Океан, мой любимый, Тихий океан, Командорских островов, принял меня и простил!!! Плавно подхватил лодки в проливчике и с гигантской силой стремительно перенес их через поле морских водорослей к подветренной части рифа!!!

Там было тихо! Гряда камней надежно защищала нас. Лишь ветер продолжал свистеть и злобиться частой, но мелкой волной…

Вскоре мы удачно пристали к спасительному берегу. Успели развести костер и поставить палатки. И враз, штормовые вихри, даже с подветренной стороны бухты, погнали по взбешенной поверхности океана водяные столбы смерчей!

Под секущими струями песка порой с трудом удавалось сохранять равновесие и не падать ниц!

Как в огненном жертвеннике раздуваемое пламя костра с жадностью «кентавра» пожирало бревна плавника! Творимый природой обряд казался настоящей мистерией и буйством темных сил словно сожалевших об упущенной добычи!
Но мы были уже под надежной защитой родного «дома»! До времени… До будущей поры…До новых приключений на острове Медном!
 

Командоры-Камчатка, лето 2009.