АФОНЯ
Звали его Афоня, хотя имя его было Михаил. А всё потому, что фамилия его была Афанасьев, и его деда, который женился и стал отцом ещё в прошлом столетии, звали не Афанасий Прокопьевич, а просто дед Афоня. Небольшой, но ладный домик, где жила семья Афанасьевых, стоял у самого берега озера, которое совмещалось небольшой протокой с бухтой Тихого Океана. Да и семья-то была невелика: сестренка, только что научившаяся говорить и теперь болтавшая без умолку, мать, тётка Пелагея, которая на любые шалости детей только и могла с возмущением пробурчать: - «Ууу… безотцовщина. Управы на вас нету». - Война с фашистской Германией только что окончилась, и семья с нетерпением ждала отца с фронта. Но вчера пришло письмо, что отец задержался, - шла война с украинцами. – «Пока не добьём украинских бандитов, которые днём прячутся в лесных норах, а ночью нападают и зверски убивают наших солдат, домой не ждите».
Война с Японией все ещё продолжалась. В городе полным полно американских военных моряков и морских пехотинцев. За городом военно-воздушная американская база, в порту американский военный флот. Для кого война, а для пацанов «мать родна». Пропуская уроки, бегут на Никольскую сопку посмотреть, как американцы в регби играют. А заодно выменять у них шоколад или жвачку. Ребята, что постарше, сигареты или электробритвы меняли на японские трофеи, которые вернувшиеся из боевого похода наши моряки сбрасывают прямо на берег у Никольской сопки. Особенно ходовым товаром для обмена стали наши значки. Вот за значок «ОСОАВИАХИМ» или «ГТО» американцы что угодно давали, даже авторучки и красивые тетрадки. А шоколадку или жвачку можно было получить за японскую медаль. Самой большой роскошью для пацанов были «Чепчики» - шерстяные матросские шапочки.
Школа располагалась у подножья сопки, в ста метрах от озера, по которому курсировал небольшой катерок, выполняющий работу городского транспорта. За школой на сопке стояла часовня. Это был памятный комплекс, включающий часовню, четыре надгробных креста и восемь корабельных пушек. Памятник сооружили в честь победы над англо-французской эскадрой, которая пыталась захватить город в 1854 году. Возле каждой пушки пирамидами лежали ядра.
Афоня по неизвестной никому причине терпеть не мог урока химии, и сбежать с урока в этот день было для него обычным делом. Вторая смена ещё только началась, а на город уже спустились вечерние сумерки. Из жерла вулкана, расположенного вблизи города, поднимался столб красного дыма. Во дворе школы два пленных японца пилили сидя дрова. Афоня проходя мимо, сказал первое, что пришло на ум: - «Привет, Япония капут» – и, не дождавшись ответа, побрёл на сопку. Постояв у пушек и почувствовав ладонью их холодные, гладкие, отполированные годами жерла, он подумал:-
2
- «а хорошо было бы хоть один разок попробовать, как они стреляют». И с этой мыслью он побрёл дальше. На сопке, на площадке стадиона, американские солдаты рвали друг другу рубахи, гоняясь за яйцевидным мячом. - Регби – спорт сильных мужчин, - подумал Афоня, направляясь на берег Никольской сопки, где навалом лежали трофеи. Вдруг под одним небольшим кустиком он заметил небольшую книгу в ярком красочном переплёте. На обложке по-английски красивой вязью надпись: Shevchenko, а в верхнем углу по-русски:
«В кандалах взрастали славянские дети,
И забыли в той неволе, что они на свете».
Афоня перелистал томик, но, не умея читать по-английски, решил подойти к матросам. Кое-как объяснившись с темнокожим офицером, он понял, что эта книга принадлежит украинцам, которые служат в американской армии. Офицер показал рукой на обособленно расположившуюся группу морских пехотинцев и объяснил с презрительным выражением на лице, что он не имеет к ним отношения. Украинцы отнеслись к Афоне с большой теплотой и вниманием. Они говорили все разом на каком-то своём непонятном языке. Афоня пробовал объясниться на плохом английском, Но их английский оставлял желать лучшего, и он, не поняв ни слова, перешёл на язык жестов. В результате, они с великой радостью приняли вручённую Афоней книгу и подарили ему матросский чепчик, (заветная мечта всех мальчишек).
Афоня спустился с Никольской сопки на берег. Около склада трофеев стояла небольшая палатка, в ней отдыхали два солдата, охранявшие все эти ненужные и притом очень интересные вещи. Здесь в небольших коробках лежали одноразовые часы фирмы «Сейко», рядом высилась пирамида бомб и снарядов, кучей лежало холодное оружие рядом с герметически упакованным армейским пайком, в который входили галеты, соевые конфеты-драже и коробочка сухого спирта. Ящики патронов, гранат и артиллерийского пороха, напоминающего тонкие американские макароны. Всего и не перечислишь. На этой свалке Афоня встретил всех друзей, с которыми он делал сюда частые набеги. Солдаты охраны на детей внимания не обращали, а ребята постарше угощали их американскими сигаретами.
К нему с ярко блестящими глазами, подошёл Вася Васильев, которого пацаны называли Васьвась. Он держал в руках армейский горн, медь которого играла на солнце золотым светом. - «Афоня! Посмотри, что я нашёл. Хочешь подуть?» - Афоня нехотя взял горн и, приблизив брезгливо мундштук к губам, извлек из него мерзкий, скрипящий звук. – « Сам гуди, может у тебя и получится, ведь ты в пионерлагере горнистом был», – сказал Афоня и побрёл дальше, приглядываясь к лежащим предметам. Он подобрал серпообразный самурайский нож в красивых расписных ножнах и японский штык необходимый в хозяйстве. Он видел, как сосед строгал щепки таким штыком для растопки. Но его внимание всё время привлекали ящики с «макаронами» пороха. – « Эй, Васьвась, давай порох возьмём, попробуем из пушки у часовни пальнуть»
3
Они немного отсыпали содержимое ящика и, довольные предстоящим развлечением, поднялись на вершину сопки, где на стадионе американцы всё ещё гоняли свой яйцеобразный мяч. Оставив ящик под небольшим кустиком, ребята подошли к матросам. Афоня показал одному из них нож самурая. Матрос отбежал к куче сброшенных курток и вернулся к ребятам с блоком сигарет «wings».
- «Нет, нет, нам этого не надо», - в один голос запротестовали ребята. Матрос удивлённо пожал плечами.- «I would like chocolate», - с трудом выговорил Афоня. Матрос подбежал к своим друзьям, и не прошло и пяти минут, как он возвратился, неся целую коробку шоколада, и ребята, довольные добычей, пошли к часовне. Васьвась с Афоней уже забивали палкой порох в жерло пушки, когда к ним спустились с сопки остальные ребята. – «Чо это вы тут делаете?» - спросил настороженно Ёсик. – «Да вот пробуем догадаться, как этой штукой англо-французскую эскадру потопили» - с гордостью ответил Афоня. – « Так надо запыжить, иначе не получится - сказал кто-то из ребят – Там полно рваных рубах от американцев валяется». Несколько ребят побежали и вернулись с целым ворохом рвани. Плотно запыжили порох и вкатили ядро в ствол. Отверстие у лафета забили порохом и…пальнули. Грохнуло здорово. В школе лопнуло несколько стёкол. Ядро, вылетевшее из ствола орудия, с рёвом пронеслось над крышами домов и врезалось в подножье Петровской сопки, пролетев, естественно, над управлением милиции, расположенным прямо напротив часовни. Из жерла орудия еще шёл дым, когда из здания милиции выбежала группа милиционеров и бегом направилась к часовне. Ребята кожей своей почувствовали грозящую опасность. Они разом ринулись на сопку, но, увидев бегущих на них американцев, на миг остановились, однако, сообразив, что по неписаному, а может быть, писаному закону, американцы не коснутся российских граждан, они с ещё большим энтузиазмом ринулись сквозь толпу бегущих к спасительным скалам. Добежав до обрыва, они спрыгнули на только им известную площадку с нависшей над ней скалой. Через короткое время они услышали запыхавшиеся голоса милиционеров. – «Давайте на берег, там наверно, эта пацанва среди скал спряталась», но к счастью, площадка, на которой укрылись ребята, снизу тоже не просматривалась.
Приключения этого дня не кончились. Вечером, когда город погрузился в темноту светомаскировки, вся компания брела в скверик к памятнику Витусу Берингу, где обычно вечерами собиралась молодёжь. Вдруг при ярком свете открывшейся двери, они увидели, как полицейские выволокли пьяного негра из ресторана. И, в них взыграла кровь потомственных интернационалистов. Ребята гурьбой напали на полицейских, которые, оторопев от неожиданности, выпустили из рук пьяного негра. Ребята, тут же подхватив его, уволокли в ближайшую подворотню. Негр что-то бессвязно мычал, и ребятам скоро это надоело. Оставив пьяницу, они продолжили свой путь, заметив, однако, что того самого негра все-таки полицейские нашли, и теперь волокли его на корабль.
4
Афоню разбудил дед. Было ещё темно, но над гладью бухты облака уже заметно посветлели. – «Вставай, малыш, надо бы рыбку домой принести, уже светает. Афоня, плохо соображая со сна, нехотя оделся и побрёл вслед за дедом к озеру, неся на плечах тяжёлые вёсла. Они столкнули в воду шлюпку-плоскодонку и, оттолкнувшись от берега, подгребли к протоке, в которую лосось из Океана входил на нерест. Мимо проплыла огромная чавыча, и Афоня направил шлюпку прямо на неё. Дед поднялся, держа в руках багор. И вдруг чавыча резко развернулась и всей мощью ударила в борт шлюпки. Дед, сделав в воздухе немыслимое сальто, рухнул за борт, не выпуская из рук багор. Афоня от неожиданности разинул рот, но пока он соображал о случившимся, дед уже ввалился в шлюпку и сходу ударил багром проходившую мимо рыбину. Так, лёжа на дне плоскодонки, он пытался вытянуть чавычу из воды. Чавыча же, страшно извиваясь, никак не хотела бросать родную стихию, и как только её голова показалась над водой, Афоня с силой ударил её по голове веслом. Рыбина затихла, и они вдвоём с большим трудом втянули эту двухметровую красавицу в шлюпку,
Их труд был вознаграждён сполна. Мать накрутила из чавычи ароматных и вкусных пельменей и сварила щи с ростками капусты и сухого картофеля. Капусту выращивали в горшках на окне, и как только появлялись зелёные листья, их использовали в кулинарии. А вот картошку употребляли только сушёную, напоминавшую кусочки пластмассы, другой не было. Афоня, вволю насытившись, отправился в школу. По пути как всегда, он зашёл на девятый причал, где швартовались наши боевые корабли. Признаться, это было не совсем, даже совсем не по пути, но это для него было как ритуал. Он с великой завистью смотрел на молодых матросов и мечтал, что, когда окончит школу, обязательно станет военным моряком. Его грёзы прервал подошедший капитан-лейтенант: - «Ну что парень, хочешь посмотреть, как на флоте живут, небось, мечтаешь моряком стать? Так пойдём». – «Нет, сейчас я не могу, мне в школу надо». – «Так приходи после школы. Вот видишь, 248-ой фрегат? Спроси командира Глинского. Меня зовут Лазарь Михайлович». Афоня с трудом дождался конца уроков и, ничего не сказав никому из друзей, вихрем помчался на 9-ый причал.
Он сидел в кают-компании, среди офицеров, ел вкусный и ароматный матросский гороховый суп, и был в таком неописуемом восторге, что ему казалось, будто бы он витает в облаках, и единственным его желанием было, чтобы его увидели сейчас друзья, нет, пусть вся школа видит, и особенно Джамина из 8-го «Б» класса. Пообедав, Афоня с молодым лейтенантом Голицыным обошел весь фрегат. Он долго стоял на ходовом мостике, нежно гладил крупнокалиберный пулемёт «Арликон», наслаждаясь моментом, когда сбывается заветная мечта, и чувствовал себя членом этого славного боевого коллектива. – «Любишь море?» - спросил его лейтенант Голицын.
5
Афоня молча утвердительно кивнул головой. – «Ну что ж, это возможно. Никаких проблем. Принеси письмо от матери о её согласии, и с завтрашнего
дня будешь зачислен юнгой в команду боевого фрегата. Если конечно, не уйдём в поход». Афоня бежал домой не чувствуя под собой ног.
За столом сидела вся семья в ожидании Афони. Мать его встретила с ворчанием. – «Ты где это до сих пор гуляешь? Со школы, три часа как ушёл. Ждём тебя к ужину, а ты разгулялся. Ох, безотцовщина! Был бы отец дома, так не вёл бы ты себя так. Мойся и садись к столу, всё уже остыло».
- «Да я не хочу, я сыт» -
«Где это тебя кормили? – спросил ворчливо дед, не отрываясь от газеты. И Афоня стал торопливо рассказывать о случившимся сегодня чуде. Он с восторгом и сверкающими глазами тарахтел, боясь, что не выскажет всего, что его не поймут. Мать, всплеснув руками, запричитала: - «Да что ж это такое. Для того я тебя растила, чтобы моряком стал? Да что ж эта за жизнь твоя будет, без семьи, без крова. Ты учись, а когда повзрослеешь, тогда и решишь, кем быть. Ни за что не будет тебе моего согласия». – «Ты подожди, Пелагея, не кипятись. Разговор серьёзный, да и парень уже не маленький. Если это мечта его жизни, то перечить грех. Надо бы по-трезвому всё обдумать. Не поломать бы жизни парню». «А ты, братик, когда моряком станешь, покажешь мне свой пароход?» - вдруг спросила сестрёнка, разрядив этим самым напряжение. Все заулыбались. Афоня пошел в свою спальню, а дед с матерью обсуждали свалившееся на них событие чуть не до рассвета.
Невыносимо долго тянулся последний урок этого дня. И как только прозвенел последний звонок, Афоня пулей вылетел из класса. Его друзья, собравшиеся на Никольскую сопку, очень удивились внезапному его исчезновению. А Ёсик объяснил, что если они сейчас пойдут на берег, то обязательно встретят там Афоню.
Афоня, не видя перед собой дороги, бежал к причалу. Вот и причал. В стройном ряду стоят пришвартованные фрегаты, тральщики и морские охотники. Афоня ищет глазами 248-й фрегат. Но его нет. Значит, отошёл на внешний рейд и вот-вот вернётся. Афоня отошёл от стенки причала и сел на швартовый кнехт. Неподалёку от него он увидел парнишку немного моложе его, и какое то неясное чувство тревоги прокралось в его душу. – «Может быть, и этот парень, так же как я, хочет быть юнгой? Но почему он сидит здесь и не идёт на корабль?» Присмотревшись, Афоня заметил, что парень плачет. – «Что случилось? – спросил Афоня, подойдя к мальчику.-
«Братишка мой погиб сегодня у острова Парамушир, - сквозь слёзы ответил мальчик. – Он лейтенантом на 248-м фрегате был. Сергей Голицын. Японская подлодка торпедировала фрегат». Афоня от неожиданности онемел. Он долго смотрел на мальчишку, и слёзы текли по его лицу.
6
Он не верил, не хотел верить случившемуся. Он кинулся к близстоящему кораблю и, плача во весь голос, спросил вахтенного: - «Где
248-й фрегат?» Матрос, немного помолчав, ответил с болью в голосе: -
«затонул со всей командой, торпеда попала в крюйт-камеру, где снаряды
хранились. Ты держись парень. Это война. Скоро, очень скоро мы разобьем этих самураев. И перестанут гибнуть наши товарищи».
Шёл 1947 год. Американские войска покинули город. В порту не умолкая трещали отбойные молотки, разбивая солевую гору, водруженную ещё до второй мировой войны. Всё то, что скопилось в портах, сгружённое с торпедированных судов, за время войны, топили в море. Под Никольской сопкой стоял огромный пресс. Сюда подвозили оставшуюся от американцев технику и, сплющив до неузнаваемости, грузили в трюмы парохода. Афоня, сидя на сопке, наблюдал, как подкатила к прессу колонна автомашин, как портальный кран захватывал огромными клещами машину и подносил к чреву пресса. Пресс с грохотом опускался, и вот уже другой кран, достает автомашину, превратившуюся в металлическую лепёшку, и осторожно вкладывает её в открытый зев трюма.
Наблюдения прервали подбежавшие Васьвась и Ёсик. Запыхавшиеся, они в один голос тараторили так, что ничего нельзя было понять. Кричали оба, сразу, что надо ему скорей возвращаться домой. Всю дорогу парни бежали, а с ними и Афоня. Дома стоял невыносимый плач, было много народа. Афоня пытался что-то выяснить у матери, но она отвечала только горьким плачем. Наконец сестрёнка, плача, рассказала, что папу убили украинцы, а дедушку в больницу увезли. Мать молча протянула ему похоронное извещение. В результате случившегося мать слегла и больше уже не могла встать. Дедушка из больницы не вернулся, хоронить его помогали соседи. Все заботы легли на неокрепшие плечи Афони. Приходили какие-то люди. Расспрашивали, осматривались, о чём-то спорили и уходили. В доме по-прежнему хранился тот же порядок и уют. Афоня старался как мог, чтобы не расстроить мать. Сестрёнка Танюшка тоже помогала из всех своих детских сил.
Наступала ранняя камчатская осень. Уже по утрам лужицы покрывала тонкая корка льда, сопки окрасились в жёлто-зелёные и бордовые цвета, и только вечнозелёный кедрач переливался на солнце изумрудным цветом. Седые вулканы натянули глубже, почти до самого подножья, свои белоснежные шапки, и рокот Океана становился с каждым днём мрачней.
В порту разместились вербованные рабочие. В основном это были молодые женщины и небольшие семьи. Жили они в металлических трубах диаметром около трёх метров, занавешенных с обоих концов старой парусиной. Одеты они были тоже в страшное тряпьё, на ногах, вместо обуви, навёрнуто что-то немыслимое. Это были украинцы. Из порта в город их не
7
выпускали из-за карантина, и чем они питались, тоже было непонятно. Говорили, что их представители обращались к городским властям с тем, чтобы их приняли в колхоз. Но председатель Рыбакколхозсоюза заявил во всеуслышанье, что - «украинцев нам в колхозах не надо, так как у нас зона пограничная, особая». Мальчишки же с опаской и неприязнью смотрели на этих людей, о которых так много неприятного говорили взрослые.
Так они жили до зимы, пока на специальном судне, погрузив их в твиндеки, не отправили на побережье, где распределили на рыбозаводы.
После окончания школы, все ребята разбрелись: кто на работу в порт, кто на учёбу в мореходку, и только Афоня скрипя зубами, пошёл в военно-фельдшерское училище, выпускающее фельдшеров-лейтенантов. Он понимал, что его судьба связана только с его семьёй. И если не он, то кто поднимет на ноги мать и обеспечит будущее сестры. Им в помощь была дана молодая женщина, которая все домашние заботы взяла на себя. И надо отдать ей должное, добросовестно их выполняла. Это была очень красивая стройная пышногрудая, женщина с чёрными, как смоль кудрявыми волосами и с удивительно выразительными серыми глазами. Женщину звали Фросей.
Домик Афанасьевых был небольшой, однако в нём всем хватало места. Афоня после смерти деда переселился из детской в его комнату, оставив сестрёнку, превратившую детскую в девичий будуар. Мать по-прежнему находилась в комнате родителей. Фрося устроила себе место в гостиной на широком диване, загородив его ширмой. Обедали обычно на кухне. Званые обеды, приглашение гостей и дружеские вечера, которые устраивали родители, ушли в прошлое. Комната деда представляла нечто среднее между кабинетом и библиотекой. В углу у окна стояла неширокая кровать. Посреди комнаты стоял огромный дубовый стол с настольной лампой под большим голубым абажуром. По всему периметру комнаты, до самого потолка стояли книжные шкафы. Огромный комод громоздился у кровати, заменяя прикроватную тумбочку. За столом сидел Афоня. Он вчитывался в непонятные латинские слова, которые вызывали у него раздражение, и думал о том, что завтра придётся идти в морг, или как говорила преподаватель анатомии, анатомический театр, на практические занятия. Фрося, стоя на стремянке, протирала книги и тянулась к верхним полкам, оголяя свои стройные ноги до самых колен. Афоня время от времени заглядывался на её ладную фигуру, но каких-либо эротических мыслей она у него не вызывала. – «Что это ты читаешь?» - глядя на него с высоты, спросила Фрося. Афоня молча показал обложку анатомии. – «Ну и что ты там интересного вычитал?» - «Очень интересная книга. Мускулюс трансверсус торацис, Фасция трансверсалис. Облигуус абдоминис интернус. Ещё читать?» Фрося заразительно засмеялась, засмеялся и Афоня. Она повернулась на стремянке, и чуть было не свалилась, но Афоня в один миг подскочил и схватил её в объятья. – « Что ж Вы так неосторожны, так и покалечиться можно», со вздохом произнёс Афоня, выпуская её из объятий.
8
Фрося же, глядя ему в глаза и положив руки на его плечи, вздохнула глубоко, и, ничего не сказав, вышла из комнаты.
Утро начиналось в морге, или, как его называла преподаватель анатомии, – в анатомическом театре. Анатомический театр, это мрачное помещение с зашторенными окнами, посреди комнаты - два стола, обитых
цинком. Вдоль стен полки со стеклянными банками, в которых заспиртованы человеческие органы и эмбрионы с физическими отклонениями.
В дополнение ко всему, в помещении стоял сладковатый, тошнотворный трупный запах, запах смерти. На одном столе - тело очень молодой и очень полной женщины, на другом – труп мужчины, обросшего жуткой щетиной и с посиневшим лицом удушенного. «Анатомичка» коротко рассказывает причину смерти: Мужчина ушел в море, оставив дома молодую жену. Неожиданно он вернулся домой, застал её в постели с другим мужчиной, избил свою подругу, и она его сдала в милицию. Суд присудил ему - лишение свободы. Однако мужчина бежал из тюрьмы, и вот вам на столе результат. Кстати, виновник трагедии лежит рядом, он тут же повесился. Но приступим к занятиям. Рабочий морга вырезает обыкновенным ножом грудную клетку трупа. В горле у Афони стоит ком. Его тошнит. Он огляделся. У ребят не лучший вид. Две девчонки сокурсницы зажали рты платочками. Вот анатомичка вскрывает скальпелем полость живота. Разворачивает подкожный слой и оголяет мышцы. Толстый подкожный слой бледно-жёлтого цвета напоминает вид топлёного сливочного масла. Вот выскочил из помещения Олег, и слышно было его рвоту. Когда добрались до кишечника, одна из девчонок потеряла сознание, но её подхватили ребята и вместе с ней ушли. Афоню тошнило. Он уже не слушал лекцию, а название мышц и органов не воспринимал, но держался из последних сил, пытаясь превозмочь отвращение.
Вот уже второй день Афоня не мог есть, а при виде сливочного масла у него возникал трупный запах, и его мутило.
Поздно вечером он лежал на кровати, читая книгу. В комнату вошла Фрося в лёгком халатике, по-видимому, одетого на голое тело. Она села на край кровати.
– «Ну что с тобой случилось мальчик? Это, наверно, после посещения морга? Ничего. Это в первый раз, со всеми бывает. Привыкнешь. Давай я тебя поцелую и спи спокойно». Она наклонилась к нему и поцеловала в губы долгим, страстным поцелуем. То ли от неожиданности, то ли от испуга, Афоня отпрянул.
– «Чего ты испугался, дурашка? Ты что, никогда с девчонкой не целовался?»
- «Вы же старше меня» - отпарировал Афоня.
– «Ну и что? Мне всего-то двадцать два года. Я тебе не сделаю ничего неприятного. Ну-ка подвинься». И она, сбросив халатик, юркнула к нему под одеяло. Его охватила приятная истома.
9
Почувствовав горячее женское тело, он вдруг ощутил, до сих пор неизвестное ему наслаждение. А она извивалась, стонала и покрывала всё его тело поцелуями. Вдруг громко вскрикнув, она затихла. Извергнув всю мощь наслаждения, затих и Афоня. Но его желание не ушло. Теперь он проявлял инициативу. И это продолжалось до тех пор, пока Фрося не взмолилась: - «Хватит на сегодня. Я больше не могу. Я не ожидала от тебя такой силы. С тобой очень хорошо, ты даже не представляешь, как хорошо.
Я впервые такое испытала. Конечно, у меня был мужчина, он был намного старше меня, мне, с ним было хорошо, но далеко не так, как с тобой». – «И где же ваш мужчина?» - робко спросил Афоня. – « Да погиб в море. Вот уж третий год, как я ни с кем не связывалась. А тут ты взялся на мою голову. Ты уж прости меня. Не могла удержаться». – «Да ладно. Я ведь мужчина, значит, я за всё в ответе». После этих слов она расцеловала его и, накинув халатик, вышла.
Так Афоня в пятнадцать лет стал мужчиной, а его подругой была тридцатилетняя женщина.
Шли годы, вот уже Танюшка окончила школу, и собирается в Москву в университет. Город сильно изменился за это время. На берегу озера срубили городскую баню и отравили озеро её стоком. Катер, курсирующий по озеру, ушёл в историю. Петровская сопка, изрытая небольшими огородами, напоминает лоскутное одеяло. Люди выращивают теперь скороспелые сорта картофеля и капусты, завезённые из Канады. Построен новый кинотеатр. В городском скверике убрали памятник Витусу Берингу, заменив его памятником, погибшим за честь родины.
В военно-морском госпитале ночь была неспокойной. Умирала жена командира подводной лодки капитана первого ранга Налётова. Её много лет мучила язва желудка, и вот прободение. Она умирала долго и тяжело. Фельдшер-лейтенант Афанасьев Михаил Андрианович, приказал ввести больной ещё два кубика морфия и отошёл от умирающей. Тяжесть этой ночи камнем лежала на его душе. Перед глазами всё время всплывал образ умирающей матери. Трое кошмарных суток она уходила из жизни в страшных мучениях. Фрося, как и подобает члену семьи, все трое суток не смыкала глаз, не отходя ни на шаг от постели умирающей.
Фрося! Сколько воспоминаний хранит память об этой удивительной женщине. Его отношения с ней складывались очень сложно. Фрося, несмотря на их близость, не допускала фамильярности. Она строго дозировала свою любовь, и близость всегда была лишь только по её непредсказуемой прихоти. Она относилась к нему по-прежнему как к ребёнку, но её ласки сводили Михаила с ума. После смерти матери Фрося ушла из его жизни, переехав в небольшой посёлок, недалеко от города. Посещала семью Афанасьевых она очень редко. И то только затем, чтобы
10
прибрать или накормить вкусным обедом. И вот однажды, приехав к ним, она попросила Михаила пройти в его комнату.
«Мишенька, дорогой мой! Я тебя очень люблю, люблю так, что не смогу полюбить уже больше никого. Но наши отношения не имеют будущего. Мой
возраст не позволяет мне продолжать наши отношения. Я знаю, что ты любишь меня, и готов быть со мной всю жизнь. И я тебя люблю. Но с моей стороны это было бы преступлением. Пройдут годы, и ты почувствуешь разницу в нашем возрасте. Но тогда, может быть, будет слишком поздно. Ты встретишь ещё свою любовь, встретишь девушку моложе себя, у вас будут красивые дети, ты будешь счастлив. Я хочу, чтобы ты был счастлив! Мой дорогой, мой любимый человек». – Она говорила, и по её щекам текли слёзы. – « Нет, нет, этого не может быть! Я не могу без тебя. Я не представляю жизни без тебя» - в истерике закричал Миша. – «Почему мы не можем жить вместе? Почему? О каком возрасте ты говоришь? Мне не нужна другая. Ты мне и мать, и сестра, и жена. Я люблю тебя!» - И, плача навзрыд, он стал неистово её целовать. Они впопыхах срывали с себя одежды, и до самого утра, не прерывая рыданий, страстно отдавались друг другу. Утром, повзрослевший и угрюмый Михаил провожал Фросю. _ «Послушай, Миша. Я вчера тебе не сказала главного. Мне один моряк сделал предложение. Он вернётся с морей, и я выйду за него замуж. Я его не люблю, но так надо. У него вся родня во Владивостоке, мы туда после свадьбы переедем. Прости меня, если можешь». – И она, до боли расцеловав его заплаканное лицо, стала поспешно одеваться. Афоня провожал её с болью в сердце, и ещё долго стоял, неподвижно глядя вслед уходящей любви.
Прошло несколько лет, и рана в его сердце постепенно стала зарубцовываться. Но каждый раз, когда он встречал на своём жизненном пути девушку, рубец на его сердце давал о себе знать.
Татьяна оканчивала педагогический институт. Михаил получил направление в военно-медицинскую академию. В доме собрались друзья.
Васьвась, теперь уже Василий, недавно женился, он пришёл со своей женой Людмилой. Ёсик последнее время зачастил в дом на набережной. Татьяна тоже не без внимания относилась к его ухаживаниям, и Михаил подозревал скорую свадьбу. Сегодня Ёсик пришёл со своей сестрой Анной. Это была яркая и волевая девушка. Она только что окончила школу и ещё не определила цель своей жизни. Только что войдя в дом, она тут же бросилась помогать Татьяне. Девушки, о чём-то перешептываясь, накрывали стол. Друзья вышли во двор покурить. Михаил с Иосифом незаметно для себя отошли в сторону.
- «Ты что это Афоня до сих пор не женишься?» – вдруг спросил Ёсик.
– «С чего это вдруг Иосиф, тебя женские вопросы стали мучить? Ты что, уже считаешь себя женатым? Что-то я день твоей свадьбы не припомню». Ёсик густо покраснел.
11
– «У нас с твоей сестрой, если ты это имел в виду, отношения очень серьёзные, и если я до сих пор не попросил у тебя её руки, то это зависит только от неё. Я ей предложение сделал ещё в прошлом году, но день свадьбы она просила отложить до окончания института».
– «А если ты не собираешься сейчас это сделать, тогда для чего задаёшь мне дурацкие вопросы?»
- «Вопрос далеко не дурацкий, но сегодня, как видно, ты агрессивно настроен и, по-видимому, разговора не получится».
– « Напротив, настроение моё самое что ни на есть прекрасное, и я готов выслушать твою замудрённую речь».
– «Понимаешь ли, Афоня, суть в том, что я бы хотел с тобой породниться не только нашим с Татьяной супружеством…Ты ведь знаешь Анну с пелёнок. Она в тебе души не чает. Если ты помнишь, она еще девчушкой в первом или втором классе всё говорила, что ты её мужем будешь. Это оказалось далеко не детской фантазией. Ей скоро семнадцать и она ни с кем, только твои фотографии собирает. Сегодня чуть не со слезами уговаривала меня взять её с собой. Тебе она неприятна? Ты скажи мне, скажи как другу. Для тебя, я понимаю, это неожиданно. Не так ли?»
- «Да нет, уж какая неожиданность? Мне Танюшка все уши давно прожужжала. Но ведь я отношусь к Анне как к ребёнку. Разница в возрасте, ого-го какая! Видать, проглядел, не заметил, как повзрослела она. Не торопи меня, Ёсик, всё встанет на места свои. Дай время обдумать».
За столом Михаил оказался между двух девушек. С правой стороны сидела Анна, а с левой – Танюшкина сокурсница и подруга Алла. По неписанному закону этикета, кавалеру принадлежит дама сидящая слева, и Михаил, соблюдая джентльменский этикет, уделял Алле всё своё внимание. Анна же не сводила глаз с Михаила, что немало его смущало. Гости расходились далеко за полночь. Михаил предложил Алле проводить её.
– «Ты представляешь, где я живу? Это аж за озером. Я, конечно, рада твоему предложению, но всё же подумай о времени».
Долго шли молча. Наконец, заговорила Алла.
– «А почему ты с девушками не встречаешься? У тебя ведь нет девушки? Мне кажется, что ты столько женских тел видишь на своей работе, что тебе они совершенно безразличны».
– «Да,- подумал Михаил – они мне действительно безразличны. Только одна Фрося меня интересует, и никто мне её не заменит». А вслух сказал: - «Наверно подходящей не встретил». Шли, болтая о чём-то незначительном и пустом. Михаила это раздражало.
– «А вот и мой дом. Ты, наверно, устал? Хочешь зайти? У меня хороший Армянский коньяк есть. Подруга из отпуска привезла».
Квартира оказалась довольно большой.
– «Когда-то наша семья была большая. Брат и сестра уехали, живут своими семьями. Мама умерла, мы остались вдвоём с отцом. Он сейчас в морях. Да ты раздевайся, проходи в гостиную, я сейчас». Михаил не испытывал особого
12
желания этого общения, но всё же он нехотя снял шинель и разулся, так как пол был устелен пышными коврами.
Он направился по обширной прихожей и, проходя мимо ванной комнаты, обратил внимание, как Алла, совершенно голая, стояла у туалетного столика.
– « Ты хотя бы дверь прикрыла», - смущённо отворачиваясь, заметил Михаил.
– «Но ты же врач, чего это я должна от тебя прятаться?
- « Ну, во-первых, я не врач, а фельдшер, а во-вторых, я мужчина. И я прошу это учесть, – уже с улыбкой договорил Михаил».
– А вот это мы ещё проверим» - смеясь, отпарировала Алла. Она вошла в лёгком цветастом платьице в гостиную, неся немудреную закуску и бутылку настоящего армянского коньяка «КВВК». Коньяк оказал на обоих удивительное действие. Стало легко и весело на душе. Беседа приобрела какую-то значимость. Оба смеялись, и шутки сыпались вперемежку с анекдотами. Наконец, Михаил поднялся. – « Ну, уже пора. Спасибо тебе за сегодняшний вечер. Кстати, скоро будет светать». Алла подошла к нему вплотную и, запрокинув голову, глядя ему в глаза, спросила: - «И это всё? Ты больше ничего мне сказать не хочешь? Снимай китель». И она с прежней улыбкой стала расстегивать пуговицы на его кителе. Михаил слабо сопротивлялся, и, в конце концов, он оказался в её постели.
Комната наполнилась мягким утренним светом. Утро позолотило оконные рамы. Михаил, проснувшись, не нашёл возле себя Аллу. Какой-то неприятный груз лежал на его сердце. Он даже не мог себе этого объяснить, но он сознавал, что это была его первая измена Фросе. Михаил, плескаясь под душем, услышал, как Алла зовет его к столу: - «Просыпайся, засоня, завтрак уже на столе». Вдруг что-то острое кольнуло в груди у Михаила. По-видимому, это была боль воспоминанья. Точно также когда-то приглашала его к завтраку Фрося. В необъяснимом волнении распахнул он дверь кухни, и тотчас же его постигло разочарование. Это явно была не Фрося. Алла говорила без умолку. Она рассказывала о своих нехитрых студенческих приключениях, о своих многочисленных подругах и, о том, что настала пора вить собственное гнездо. Михаил сидел в каком-то нервном нетерпении и ждал, когда же он покинет эту навязчивую и сексапильную даму.
Во время очередного дежурства ему позвонил Ёсик.
– «А ты знаешь, что у Аннушки день рожденья седьмого? Значит, ждём тебя, хотя ты бы должен и без приглашения придти».
– «Седьмое будет через три дня, в субботу. Я, к сожалению, дежурю, так что быть никак не смогу»
- «Ты что, издеваешься? Какое дежурство? Поменяйся, заболей, подай в отставку. Делай что хочешь, иначе придётся из-за тебя переносить день рождения. Пожалуйста, не шути с этим. Итак, седьмого в семнадцать ноль, ноль. Ясно?» И Ёсик повесил трубку.
13
Лёгкий морозец подрумянил щёки Афони. В прихожей его встретила именинница. Михаил распахнул шинель и извлёк букет алых роз. Вручая букет и подарок, он наклонился и поцеловал Анну. Она же, изрядно
покраснев, поднявшись на носки, чтобы дотянуться до его лица, и обхватив для надёжности его за шею, трижды расцеловала его в холодные щёки,
и не понятно отчего, взвизгнув, умчалась в комнату к гостям. Весь вечер Анна не отрывала от него влюблённых глаз, и только время от времени срывалась, будто чего-то вспомнив, и бежала на кухню помогать матери. Михаилу было с ней легко. Он по-своему любил эту маленькую умную черноволосую с яркими голубыми глазами и острую на язык девочку. Он знал её с рождения, и как-то не приходило ему в голову, что она может быть его девушкой, его подругой. И сейчас, возвращаясь домой, он неотвязно думал о ней. Его мысли прервала идущая рядом сестра.
– «А давай, братишка, сыграем сразу две свадьбы? Вот будет здорово! Аннушка замечательная девчонка, я её, как сестру, люблю. Чего тебе ещё искать? Она тебя действительно по-настоящему любит. Лучше всё равно не найдёшь». – «Понимаешь ли, Татьяна, я завязался с твоей подругой Аллой, и теперь я просто не могу вот так вот, ни с того ни с сего прервать наши довольно близкие отношения. Я, конечно, Аллу не люблю, и она это понимает, Но так вот взять и прервать отношения я не смогу». – «Ну, Афоня, ты влип. Да ты хотя бы знаешь, с кем ты связался? Она о себе ничего тебе не рассказывала? У неё столько было, что она, наверно, всех и не помнит. Как-то на третьем курсе она попала в больницу с обширными травмами. Её жестоко избили два моряка, с которыми она встречалась одновременно. Они ходили в моря на разных судах. И вот однажды заявились оба, вместе. Оказалось, что они были давними друзьями, и вместо того, чтобы выяснять отношения между собой, они выяснили отношения с ней, вдвоём. В результате – больничная койка на весь семестр. Так что при случае сошлись на мою информацию. А то, что я с ней, вроде как дружу, так это по её настойчивой инициативе. Мне тоже как-то неловко её отшить». –
Алла отнеслась к неминуемому разрыву очень уж спокойно. Только на его упрёки она ответила: - «Ну что ж, значит не судьба. А мне с тобой было так хорошо, да и тебе, я уверена, тоже было неплохо. И о прошлом можно было забыть». Но Михаил забывать не умел. Он опять и опять вспоминал Фросю, свою первую и, по-видимому, единственную любовь.
Свадьба была торжественной и пышной. Гостей было столько, что небольшой дворик дома Афанасьевых едва мог вместить всех. Пришлось разровнять огородик во дворе и застелить его коврами. Ёсины родители и молодые вложили всю душу в эту многозначащую церемонию. Две невесты: Татьяна и Анна в белых подвенечных, (одинаковых) платьях были неотразимо красивы и неописуемо счастливы. Иосиф в форме офицера гражданского морского флота
14 и Михаил в форме старшего лейтенанта морской медицинской службы выглядели очень эффектно.
Спустя неделю после описываемых событий Михаил с женой отбыл по месту назначения – в военно-медицинскую академию.
Огромный морской лайнер швартовался у пассажирского причала. Был яркий солнечный зимний день. Над причалом слышалась громкая бравурная музыка. Семья Афанасьевых возвращалась в родной город. Их встречали старые друзья. На причале стояла Татьяна, прижимаясь плечом к Иосифу, на руках у него сидела малышка, зорко наблюдая за происходящим. Людмила с Василием держали за руки мальчишку, который всеми силами старался вырваться из цепких рук родителей. Аннушка осторожно сходила по трапу, придерживая руками огромный живот, будто несла самую дорогую для неё драгоценность. Следом за ней спускался Михаил, нагруженный чемоданами.
Василий и Иосиф отвели Михаила в сторону и засыпали вопросами. Женщины окружили Анну.
– «Ну, и рисковая ты подружка. В твоём состоянии, да в такую дорогу, Или на родине легче рожается? Сколько ещё осталось? Кого ждёте?» - спросила торопливо Татьяна.
– «Да не знаю. Мне всё равно, но лучше девочку. С девочкой как-то спокойней. Я так боюсь».
– «Так надо было заранее планировать. С нескрываемой иронией заметила Людмила. – Если шапку под голову или его форменную фуражку положила, тогда точно мальчишка, такой вот бесёнок как наш, а если трусы под подушку прятала, то уж наверняка девчонка будет. Верная примета. А бояться нечего. Я буду рядом, можешь не сомневаться. Я должна первая выяснить, на что способен твой Афоня». – И вся компания дружно рассмеялась.
Михаил сидел в приёмной комнате роддома среди десятка других, таких же будущих папаш и терпение его было на пределе. Каждые полчаса в комнату входила Людмила. Сегодня не было её дежурство, но в связи с сегодняшним событием она вышла на работу. И каждый раз, когда она входила, её тотчас же окружали все присутствующие и задавали один и тот же вопрос:
- «Ну, как там она? Скоро?» - Людмила так же всем одинаково отвечала:
- «Ждите. Наберитесь терпения. Раньше срока они не появятся». Потом, подойдя к Михаилу, говорила полушёпотом:
- «Она молодец! Хорошо держится. Ещё немного потерпи». – Так продолжалось до вечера. Вдруг в комнату вбежала Людмила с радостью на лице.
– «Афоня! У тебя сын! Огромный! Четыре килограмма. Беги к окну. Третье слева на втором этаже».
15
– « Как Аннушка?»
– «Всё в порядке, не считая разрывов. Я же тебе говорила, что она молодец!» Михаил долго вглядывался в тёмное окно. Наконец он увидел Людмилу, которая показывала ему что-то шевелящееся, красное, завёрнутое в простыни.
Она, по-видимому, что-то кричала, но он не слышал. Так он простоял до самой ночи. И, возвратившись домой, объявил о своём отцовстве Татьяне и
Иосифу. Ёсик налил ему полстакана коньяка, а сам с Татьяной налил себе вина.
– «Ну, за новорождённого! ... А теперь за папашу и дядю Иосифа, то есть за нас с тобой…. И конечно, за мамочку и тётю Таню». На Михаила коньяк не подействовал. Он хотел было ещё наполнить стакан, но Иосиф решительно воспрепятствовал.
- «Так как назовём малыша?» - при первом же свидании спросил Михаил. – «Мне хочется назвать его Андрианом в память о моём отце. Но я понимаю, что имя это старомодное. Ты как думаешь?»
- «У меня другие планы» - немного подумав, заявила Анна. – «Маминого отца звали Алтер-Шлома, а маму Алка-Лея. Они погибли во время погрома от украинских бандитов, оставив шестерых сирот. Мама очень просит назвать нашего сына их именами. И я тебя об этом очень прошу».
– « А как это можно, как по-русски звучать будет? Ведь скажут в ЗАГСе, что нет такого имени, и не запишут».
- «По-русски это значит Алик».
– «Алёшка, то есть? Пусть будет по-твоему! Значит Алексей Михалыч. Это хорошо! Только следующего обязательно Андрианом назовем».
–«Ишь, размечтался! Ты этого на ноги поставь, а потом уж о другом думать будешь».
Они с Анной жили в комнате деда, а бывшую детскую занимала семья Заков. Афоня никак не мог привыкнуть к столь короткой фамилии своей сестры - Зак.
Как-то поздним вечером вся родня собралась в квартире родителей. Отец Анны, степенный грузный человек, непривыкший к возражениям, после очередной рюмки, как бы, между прочим, сказал: - «А вы знаете, что сейчас многие евреи в Израиль едут. Бросают всё: и работу и положение и уважение. Буквально всё, и уезжают. И совсем не ради лучшей жизни. Там идёт война, Война, безжалостная и бесконечная. И будет она продолжаться ещё долгие годы. Пустыня, жара, да и народ там не очень, всё больше террористы».
– И зачем же туда ехать? – спросил удивлённо Ёсик, - «Нам что, здесь чего-то не хватает или мы плохо живём? Или тебе, папа, уважения мало. Вон на всю область твоё имя звучит. Да и мне приятно, когда спрашивают: - «Так это ты сынок того самого доктора Зака? Как бальзам по сердцу. И ты готов всё это бросить ради неизвестной жизни?»
16
- «Я ничего не бросаю и никуда не еду. Я с вами, с детьми советуюсь. С тобой, с Михаилом. Подумайте. Не торопитесь. Мы с матерью, конечно,
думаем ехать, но если вы туда не приедете…». Для Михаила этот разговор был полной неожиданностью. Ни Анна, ни Татьяна никогда об этом не говорили. А разговор, как видно, был не впервой. Но, если все поедут, тогда придётся и ему. Разрывать родственные узы было не в его правилах.
Но чужая страна, чужие, незнакомые люди и обычаи. Было над чем подумать. Решение не приходило. Анна ни словом не напоминала об отъезде. Между тем Михаил ушёл в отставку, прослужив положенный срок. Теперь он работал в хирургическом отделении областной больницы. И вот настал день отъезда родных. Уже в аэропорту Татьяна как-то полусловом заметила Михаилу: - «Что бы вы ни решили, всё равно мы будем Вас ждать». Ёсик обнимая Анну, что-то ей шептал на ухо, но Михаил не прислушивался. На душе было как-то неспокойно. Василий с Людмилой не проронили ни слова и даже попрощались молча.
И вот они остались втроём. Их дом, наполненный всегда шумом и гамом, сразу опустел. Михаил всё чаще вспоминал Фросю. Она приходила к нему во сне, и утром, просыпаясь, он узнавал в ней Анну. Алёшка с грустью заметил: - «Вот теперь сестрёнки у меня нет, кого я защищать буду?»
Прошло несколько лет. Алёшка повзрослел, вытянулся и уже был выше мамы. Анна не скрывала своей тоски по родителям и брату. Михаил скучал не меньше. Он до сих пор не мог представить жизни без Татьяны.
В семье Афанасьевых теперь было четверо. Маленькой Раечке исполнилось три года. Алёшка в ней души не чаял, и, несмотря на окрики родителей, не спускал её с рук. Как-то морозным зимним вечером, когда за окнами слышалось нудное завывание пурги, вся семья собралась за вечерним чаем. В дверь постучали. На пороге появились гости. Василий с женой и взрослым сыном решили нагрянуть неожиданно, как это делали они и раньше. Разговор за столом всё время крутился вокруг Израиля. Бесконечные вопросы: а что там, а как там, а почему так там и т.д. и т.п. И вдруг Людмила высказала свою мысль:
- « Я не могу понять, почему вы не едете туда? Там же ваши родные. Если бы у меня была хоть малейшая возможность, да я бы и дня здесь не захотела быть. А вы даже в гости не собираетесь».
– «Это кто ж тебе сказал, что не собираемся». – Ответила Анна. – «Всё из-за Раечки. Тяжел для неё будет этот перелёт. Она у нас слабенькая. Вот оставляю детей на Мишу и в среду лечу в Израиль».
– «Что ж ты подружка молчала до сих пор? Или уже секреты от нас появились?» - У Михаила от неожиданности отвисла челюсть. Он смотрел на жену обалдевшими глазами и ничего не понимал.
17
– «Как видно это и для твоего мужа неожиданная новость. Закрой Миша рот, она уже всё сказала», – смеясь, заметил Василий.
И в среду Анна улетела в Израиль.
Дни тянулись нескончаемо долго. Анна звонила почти ежедневно. Она уже твёрдо решила о переезде. - «Ты знаешь, дорогой, через три дня возвращаться, а мне не хочется. Я не могу от них оторваться, хотя о вас скучаю безмерно. Пора тебе готовиться к переезду. Я тебе завтра все подробности об оформлении документов расскажу.
Но на следующий день она не позвонила. Михаил от волнения не находил себе места. Какие-то страшные предчувствия терзали его душу. Поздно вечером раздался звонок. Михаил его ждал, и всё же от неожиданности его передёрнуло. Звонил Ёсик. Он говорил, не скрывая рыданий: - «Миша, у нас страшное несчастье. Погибла Анна. Автобус, в котором она ехала, взорвали арабы…». – Дальше Михаил ничего не мог разобрать. Его душили слёзы. Он долго держал телефонную трубку ничего не отвечая, и только когда понял, что разговор давно закончился, отошёл от телефона.
Менее чем через месяц Михаил Афанасьев – отец одиночка с двумя детьми, прибыл в Израиль на постоянное место жительства (ПМЖ).
Жили вместе, одной семьёй, арендуя большую пятикомнатную квартиру. С работой у Михаила не клеилось. Во-первых, его возраст не соответствовал местным нормам, а во-вторых, и что самое главное, его национальность. Русских в Израиле откровенно недолюбливали. Так что свою профессию хирурга с тридцатилетним стажем надо было забыть. Родители Ёсика открыли небольшую продуктовую лавку. Ёсик, с дипломом капитана дальнего плаванья, купил подержанный грузовичок и подвозил им продукты. Татьяна удивительно быстро освоила иврит и теперь преподавала в ульпане. На семейном совете решили, что Михаилу необходимо получить разрешение на оружие и срочно освоить иврит. Профессия охранника давала возможность адаптироваться в этом непонятном и жестоком мире..
Михаил стоял у входа огромного супермаркета, проверяя входящих. Вход был ограничен небольшим турникетом и столиком, на который посетители ставили сумки для досмотра. Жизнь входила в свою колею и всё меньше тревог доставляла новым репатриантам. Перед входом скопилось небольшая очередь, и Михаил старался их не задерживать. Вдруг одна женщина остановилась, не ставя свою сумку на столик. Михаил смотрел в это время на толпу, а женщина стояла и не двигалась, как парализованная.
18
В толпе послышался ропот недовольства. Михаил взглянул на женщину, и в глазах у него потемнело. Он не верил своим глазам. Перед ним стояла сильно постаревшая, но всё такая же красивая и желанная Фрося. Из её глаз текли слёзы. Ничего не соображая, Михаил бросился к ней. Они стояли тесно прижавшись, и почему-то оба плакали. Толпа затихла. И только тогда, когда к ним подошёл сменивший его охранник, они пришли в себя.
– «Фрося, дорогая, как ты сюда попала? Я до сих пор не могу тебя забыть. Ты здесь с мужем?» И Фрося немного успокоившись, рассказала: - « Моё замужество было очень коротким. Я даже года не могла выдержать. Мне
никто, кроме тебя, не нужен. Как я жила все эти годы без тебя, лучше не спрашивай. Была возможность уехать в Америку, и я уехала, а оттуда я перебралась сюда, на землю обетованную. Ведь я, «Фрося», в «быту», а по паспорту я - Франя Соломоновна. Ты ведь и не догадывался. Вот так-то вот. Какие бы отношения у тебя в семье не были, ты не беспокойся. Я не нарушу твоего счастья. Дай мне только насмотреться на тебя. Я по-прежнему люблю тебя, и нет у меня жизни без тебя. А сейчас я тебя не отпущу. Пойдём ко мне. Я тут рядом живу». Они опять бросились друг другу в объятья и слились в долгом поцелуе, не обращая внимания на проходивших мимо людей.