Розовые кусты тянулись вдоль берега к дальнему ветряку, где невидимая кисть добавила к небесной синеве белила облаков, где приметы человечества - контуры построек, паутинки ЛЭП и волнорез - казались милыми и не будоражили мысли, где гофмаршал Питкин никогда не бывал, странно за всю свою относительно долгую жизнь никогда не ступал по той земле и только смутное желание изредка посещало его:
- Ну так иди же, что мешает тебе, километров пять-шесть, всего лишь полтора часа пути вдоль кромки моря, вдоль солёного дыхания надежды, и быть может, любви?..
- Любви?
- Да, любви...
- К кому, к чему?
- Да кто его знает? Иди, что тебе стоит?...
Гофмаршал всматривался в дымку востока, но солнце било прямо в глаза, и прикрыв их ладонью, Питкин отворачивался к маяку.
Это трёхсотлетнее строение, символ истинной веры, было надёжней.
Прогулка до маяка длилась куда дольше, но к первой звезде умиротворённый гофмаршал возвращался в свой особнячок, аккурат к вечернему глинтвейну, и до следующего дня его не беспокили больше ни ветряк, ни горизонт, впитавший в себя желания человечества, ни даже волнорез, о который разбивалась балтийская песня.