Черная втягивающая тьма. Безмерный ужас, безболезненный, бесполезный. Нет. Ничего нет. Несет в пустоту. Звезды навстречу. Слились в поток. Я не телесна. Мне не надо дышать. Ничего, кроме ужаса последнего полета.
Меня разрывает. Распадаюсь. В ужасе боли нет ничего от ужаса потери меня, от развала в мельчайшую пыль, в точку, от ужаса ничтожества, от ужаса , что я,- ничто. Но существую.
Он впереди. Любимый. Каменный? Вечный? Сквозь него светят звезды. Его глаза. Туда,- лечу прямо в них. Оттуда,- холодный свет, тяжелая, засасывающая, неотвратимая сила, Бог, страшный суд.
Шагнула. Взлетела. Не вверх, а… с балкона. Жила в многоэтажке. Не засыпающий Берлин, бундестрасса. Тотальная ненужность. Никому. Абсолютно. Своим. Чужим. Ему. С этим нельзя остаться. Это не пускает никуда,- только вон.
Его глаза. Сквозь них. Сквозь ужасную грязь, темноту, кровь,- к сверхсвету. Бог? Любовь. Суд.
- Посмотри. Ты,- есть свет. Видишь? Он,- тьма. Он тебя погасил… Зачем растворилась во тьме? Прося туда, на Землю, прийти, того ли хотела ты, о том ли молила? Светить! Смотри! Видишь? Прежде, чем уйти на этот круг… Ты приняла задачу, смысл. Смогла? Нет. Погасла. Теперь тебя, оставшегося света, хватит лишь …
Он сидел на скамейке возле клумбы. После Ее самоубийства, удача оставила его. Ни любовница, ни дела, не сложились. Обвал. Неожиданный, удивляющий слом.
Из присужденных ему пяти лет он отсидел полгода. В тюрьму из Голландии привезли луковицы тюльпанов. Заключенные высадили их в клумбу.
Все цветы были жизнеутверждающе- оранжевыми. Один,- выпал из общего «хора». Махровый. Черный.
Он любил, очень, посидеть у клумбы… Когда бы Он ни подходил и ни садился на скамью, Черный поворачивался не по солнцу,- к нему! В его лицо смотрела чашечка тюльпана.