1. Первухин и обмен веществ
«…сижу в простатическом постпохмельном состоянии…сегодня пили, как впрочем, и вчера и позавчера. Как там у Стругацких: «опять ночь…». Опять пью. Ужасная в своей простоте правда жизни, суровой солдатской жизни… если это жизнь, конечно. Помнится, у Фрица Энгельса заучивали: «жизнь есть способ существования белковых тел, существенным моментом которой является обмен веществ…». А ведь должен был знать классик: обмен КАКИХ веществ происходит в туловище. Вот его подельник, специалист по призракам коммунизма знал. Потому что пил, и даже почти не мылся…
«Вчера» начиналось так. Проснулся в состоянии, близком к смерти, а тут еще полковник вставил, как у них полковников, положено, начав с чистоты воротничка, пуговиц и заканчивая честью и совестью эпохи и морального кодекса. В итоге, просветленный, и с чистой совестью (но с больной головой) я отправился реализовывать себя в утилитарном искусстве, а именно - малевать указатели на дорогах. Понятное дело, на «дорогах войны» – то бишь нашего полигона.
Начав бодро с «Танкодром – 8 км» и «Только для танков!», через уже вялую живопись «Стой, стреляют!», я выдохся на указателе «Проход и проезд запрещен», тщетно пытаясь воплотить пуантилистские мечты Жоржа Сёра. Получался какой-то Жорж Брак, да и в целом брак…
Вообще то, идея смыться с полигона возникла у меня уже после «Танкодром – 8 км», сорваться в Челябинск и попить пива…Ты наверное, представляешь, ЧТО ТАКОЕ – сорваться в Челябинск (будучи в армии). Но инстинкты гонят…
Так начались мои (в моем духе) приключения. Пиво нашел с трудом (помог мой адекватный прикид – грязный комбез, похмельный вид и погоны рядового).
Выпил 2,5 литра и одурел. Поругался с каким-то капитаном, пел ему песни Высоцкого (А винтовку тебе, а послать тебя в бой…). Еле-еле удрал…заскочил в электричку, идущую в Полетаево, потом помню отрывками: пил с неизвестными крестьянами, ругался с сержантом милиции, нашел каких-то мужиков – с ними пили в Полетаево: в начале в туалете, затем у неизвестной женщины по имени Маша. Долго дрался с мужиком по имени Вася (из-за чего, не помню). Потом продолжали пить с мужиком по имени Валя – он был как две капли похож на Ипполита из фильма «Иронии судьбы…».
Потом, когда вырубились все, я чудовищной силой воли встал, украл бутылку апельсинового ликёра и пошел на станцию. В электричке снимал каких-то женщин, совращал их поехать ко мне и т.д.
На полигон пришел в приподнятом состоянии, с ребятами распили ликёр, собирались поехать на танцы в деревню, но танк сломался, и пришлось лечь спать.
Сегодня вновь болел с похмелья, но похмелился, правда, уже под вечер…но ничего, жить можно. Вот такие у меня дела. Жду писем и Генетику. Пиши.20.02.1984.»
Очередное «типовое» письмо от моего друга Сергея Первухина.
Что-то не очень верилось, что он способен изучать пресловутую генетику в подобном состоянии и в таком специфичном месте, как-то: СА, Уральский военный округ, Чебаркульский полигон. Собственно, из-за генетики, а точнее – по причине провала госэкзамена по указанной дисциплине, Первухин получил формулировку «неоконченное высшее», форму известного цвета и звание рядового медицинской службы. Надо отметить, что с медициной он вовремя прогнулся и пока мы (студенты геобиофака) хрюкали в противогазах на занятиях по ГО или пили пиво, перемежая портвейном, он посещал занятия по медподготовке с женской – основной частью нашего факультета. Когда он получил документ, свидетельствующий о том, что он – Первухин С.М. является медбратом (медсестрой), я мысленно содрогнулся от невольных недобрых ассоциаций, связанных с врачами-вредителями, братством масонов, доктором Менгеле и прочими образами, навязанными советской и либеральной пропагандой.
Но великий смысл в этом был – Первухин попал не просто в казарму, но на полигон в Чебаркуле Челябинской области (что, в общем-то, рядом со Свердловском) и жил отдельно в какой-то кандейке, где как фельдшер, и лечил своих собратьев в погонах от всех болезней зеленкой, пургеном и аспирином. Что, безусловно, давало ему некоторые привилегии и бОльшую степень свободы, по сравнению с основным персоналом полигона. Однако, по штату фельдшер на полигоне не предусмотрен, - он был должен находится в батальоне и приезжать на стрельбы (как писал сам Первухин позже - в письме Е.Аксеновой)...поэтому вместо "фельдшера" медбрат в военный билет получил запись "Радиотелеграфист ВУС 420640 А".
Кроме знаний о применении зеленки и пургена, Первухин умел и любил писать стихи, рассказы и рисовать.
Рисовал он везде и всё: иллюстрации к Стругацким, агитплакаты и вывески в общежитии СГПИ, периодическую стенгазету «Географ», а также разные глумливые вещи, попахивающие откровенным антисоветизмом. Во всяком случае, очередной его шедевр – стенгазета с подозрительным названием «Половик длиною в человеческую жизнь», исчез со стены, не провисев и дня, благодаря неусыпности бдительных комсомольцев, заподозривших какой-то подвох. О других его художественных объектах с сомнительной идеологической подоплекой рассказывать можно долго, да все и не вспомнить…
Так, еще при живом Л.И. Брежневе, Первухин, подлец-концептуалист, под полноцветным портретом генсека, что почетно, но все же как-то подозрительно помещался на стене в его комнате общежития, прикрепил тщательно вылепленный из глины эрегированный фаллос. Спасало его от зоркого ока студенческого комитета то, что этот глиняный х.., служивший ещё и вешалкой для стройотрядовской куртки автора, часто с грохотом падал, давая повод для очередной порции идеологически вредных шуток.
Боевой состав полигона в полной мере смог убедиться в незаурядности художественного таланта Первухина. Первым делом он проявил себя как дизайнер одежды, скроив из танкового комбеза некое подобие униформы из фантастических фильмов 70-х годов.
На правом верхнем кармане, по американскому образцу, размещался лейбл с информацией о статусе военнослужащего S.M.Pervukhinа и принадлежности его к United Forces of Galaxy. Завершали имидж бойца «объединенных галактических сил» штатские резиновые сапоги с загнутыми наполовину голенищами и кепка хаки с непропорционально большой кокардой, свинченной не иначе как с парадной офицерской фуражки. Приехавший с ревизией генерал «пошел пятнами» и чуть не дал «дуба», узрев слонявшегося среди бронетехники бойца неизвестной, но явно недружественной нам армии. В общем, и целом, сюжет для очередной серии «ДМБ».
Далее последовали опыты в суперграфике. Тыльная стена казармы как нельзя лучше подошла для сюрреалистической композиции типа «Галактическое насекомое № не помню», 2 м на 2 м, кирпич, масло. Прознав о его учебе в ФОП (факультет общественных профессий) и «корках» художника-оформителя, штаб догрузил функционал Первухина написанием упомянутых им в письме указателей. Но творческое начало Сергея не выдержало столь утилитарного применения своих потенций, что и привело к первой (и удачной) вылазке военнослужащего Первухина за пределы военного объекта. Начало было положено, а его удачное (т.е. обошедшееся без гауптвахты и прочих наказаний) завершение несколько ослабило и без того нетвердую дисциплину рядового Первухина. В чем я смог убедиться в самое ближайшее время.
2. . Первухин и циклология
Как выяснилось, периодические «самоволы» покрывались и с легкой (пьяной) руки майора, который частенько просиживал в той же кандейке, что и рядовой медбрат. Надо сказать, что в те годы общение с Первухиным вызывало противоречивые эмоции и чувства. Напивался он быстро и надолго, становился неуправляемым и это обламывало пьяные беседы. Если же степень алкоголизации организма была равной, тогда выходки Сергея воспринимались адекватно и принимали порой коллективные формы с непредсказуемыми результатами. Банальная акция с выбрасыванием мусорного бака с девятого этажа общежития, по причине накопленного в нем мусора и нежелания это мусор выносить, приуроченная (как посчитали в студ.комитете и парткоме) ко дню смерти генерального секретаря ЦК КПСС, превращается в акцию в политическую, а точнее в идеологическую диверсию!
Оставаясь ненаказуемой, привычка медбрата к самовольным побегам с полигона приобрела периодический характер, в чем мы – его оставшиеся доучиваться дружбаны, смогли скоро убедиться.
Яркое солнечное утро в конце мая года 1984-го не предвещало беды. Но она, подобно непредсказуемой судьбе, двигалась навстречу беспечным обитателям Свердловска.
Дверь в комнату уже давно не закрывалась по причине её взлома неким персонажем, учившимся на музпедфаке и таким же отвязным, как и Первухин.
- ***ль Гитлер! - радостно возопил рядовой СА, ворвавшись в комнату к сонным студентам.
- И тебе тоже, геноссе…- ответствовал Зян-Ренат традиционным в нашем кругу образом.
Образ рядового медбрата никак не соответствовал ни его званию, ни вообще… рубаха штатская – 1 шт., вельветовые джинсы – 1 шт., кроссовки - 2 шт., носки – 0. В руках у самовольно командированного был кейс типа «дипломат», нутро которого скрывали бутылки «Жигулевского» челябинского разлива. Лишь стриженный кумпол выдавал в нем служащего СА, - бритые затылки войдут в моду еще не скоро…Понятно, прикид был общий для всех бегающих из части независимо от размеров тела, поэтому медбрат тут же скинул шузы, явно жмущие ему размера на два и принял вынуждено-логичное решение ходить босиком. Типа уже весна-красна, тепло, хиппи ходят босыми и т.п. Мы были не против. В целом.
Середину акции мы пропустили. Первухин быстро исчез в поисках вумэн, нашел её где-то в недрах общаги на территории музыкально-педагогического факультета, быстро напился, сделал свое гнусное мужеское дело и предстал перед нами ближе к вечеру пьяным в дым. С просьбой проводить его до автовокзала и посадить в автобус до Челябинска.
Трамвай номер пять с севера города на юг шел долго. Жара, рабочий пипл с завода имени Калинина, затем – вошедшие на жд-вокзале приезжие и просто усталые пассажиры создавали в салоне тесную и недружественную атмосферу. Особенно в отношении нетрезвого бритоголового человека без обуви на разбитых и грязных бигфутах 44-го размера. Недружественность являлась естественной для затраханного работой человека, спешащего домой, и объектом её вполне оправданно становится сомнительной судьбы молодой человек, раскинувшийся ещё с двумя друзьями на сиденье в конце салона. Несмотря на абсолютную невменяемость и спонтанность реакций, Первухин на удивление метко плевал в заходящих в задние двери пассажиров. Расправу над ним сдерживали всеобщая вялость – от жары и тесноты, и Зян, чье крупное туловище и татарский фенотип с рыжим хайром на крупной голове внушали справедливое опасение.
- Ты дрянь! – радостно резюмировал после каждого попадания меткий боец. В его закольцованном сознании блуждала фраза из любимой нами песни Майка Науменко с одноименным названием.
Сдерживая праведный гнев сограждан, я с Зяном сумел-таки вывести Первухина без повреждений из трамвая и, двигаясь галсами, дойти до автовокзала. Быстро купив билет до Челябинска (по военному билету), мы приготовились к последнему броску до автобуса и загрузки человека-багажа. Путь преградил «всплывший» из толпы опрятный, одетый (не взирая на жару) в серый костюм мужчина и твердо попросил документы, показав свои. Удовлетворенный документами рядового и нашими заверениями в вечной дружбе к нему, и что мы типа, его не бросим и посадим в автобус, и автобус увезет его на полигон и т.п.
Сломав смирением оборону человека в сером, мы наткнулись на категорический отказ водителя автобуса везти этого (он указал на сползающего с наших рук Первухина) – «без сандалий»…Клятвенно заверив, что «этот» будет спать до пункта назначения аки агнец, и что без него не начнутся испытания на полигоне, возымели некое действие, и пока водила думал, мы ретировались, оставив беспечных пассажиров один на один с исчадием ада, которое пока мирно дремало в кресле, но уже подозрительно вздрыгивало то одной, то другой ногой, и пыталось невнятно воспроизвести закольцованную фразу.
Я, мысленно перекрестившись, а Зян, воздав хвалу Аллаху, двинулись с автовокзала – на север. До 3-го км Проспекта Космонавтов. Шли пешком, по пути решив отпраздновать благополучное (для нас) отбытие медбрата, купив на последние деньги бутылку водки. Пришли в общагу уже трезвые и трезвые же легли спать, и стали видеть только добрые сновидения, где не было людей с грязными босыми ногами и криками «***ль Гитлер!».
- ***ль Гитлер! – где-то из коридора (точно не из Челябинска) раздался боевой клич Первухина, и его босая и конкретно грязная нога взметнулась в салюте, распахнув не закрывающуюся дверь в комнату. Добрые сны обернулись страшной реальностью. Закольцованное сознание военнослужащего неведомым нам образом проецировалось в материальный мир, и он повторялся как наваждение. Первухин стоял здесь, как и не уезжал, и засасывал очередную бутылку пива подобно Уроборосу, заглатывающему свой хвост.
- Проснулся – стою в степи, в одной руке – «дипломат», в другой – кроссовка, правая. Левой нет. Зачем мне одна – я и две носить не могу, ну и оставил её в степи – Первухин добулькал пиво и стал озираться в поисках чего-либо еще, что пьют…
- Пошел на юг – до Щербаковки, километра через два-три нашел вторую кроссовку. Зачем мне одна? Не буду же возвращаться за первой – да и хрен с ними! Пойдем лучше пиво пить!?
Цикл со страшной неизбежностью замыкался. «День сурка» какой-то…Мы стали вяло отмазываться, ссылаясь на подготовку к практике, к экзаменам и прочим менее страшным вещам, нежели еще один день с Первухиным.
На удивление, все прошло более-менее гладко. Сначала – девушка с музпедфака, как положено, затем пропивание её денег, и, наконец, долгожданные проводы зольдата в воинскую часть. Провожала девушка.
Видимо, последствия несанкционированного марш-броска до Свердловска имели место быть, и Первухин долго не появлялся. Но написал письмо, в котором сообщал, что кандейка, где он имел недолгое солдатское счастье служить (пить и спать) скоропостижно сгорела, а его сосед - майор был смещен с должности и сослан в другой гарнизон. Причины пожара не установлены. Установлена была железная дисциплина на полигоне, но не надолго. Полигон хоть и многоугольник, но все же круглый. Поэтому оставшиеся полгода до дембеля Первухин провел в «малых циклах», циркулируя в пространстве южноуральских поселений, граничащих с полигоном… Наводя ужас на аборигенный пипл заученной по фильму фразой: «Эй, матт-ка! Скак-кан дафай, гулять будем!».
3. Первухин и правда
У студентов геобиофака считалось за глаза, что Первухин постоянно врет про свои путешествия-приключения. Хотя, неизвестно куда он исчезал, затем также внезапно появлялся, а иногда и не один, уверяя, что, дескать, был там-то и там-то, натворил то-то и еще что-то и чудесным образом вернулся в Alma Mater…Короче, «сказки бабушки Контрапуп». Уровень правдивости его баек повышался лишь за счет персонажей (в т.ч. женскаго полу), которые появлялись вместе с ним из его странствий и затем куда-то исчезали. На фоне его творческих опытов, типа – написать продолжение «Пикника на обочине» (с картинками) или какой-нибудь фантастический порно-боевик, все его байки так и воспринимались: «С пивом на обочине» (вариант - на бочине…), ну и порно-боевик. Я сам то верил в его сказки, то нет, пока не подвернулся случай проверить их на собственной шкуре.
Начало «трипа» было банальное. Недопитие. Вино закончилось, но было уже поздно его искать: магазины «на клюшке» после десяти вечера, таксисты-звери дерут по пятнадцать рублей за пузырь красного, а один флакон проблемы не решит…Первухин предложил ехать в Челябинскую область, и конкретно к бабушке, которую не видел лет пять. Чего вдруг – неизвестно. Склоняюсь к той мысли, что «бзики» его, первухинского сознания были следствием неких всполохов и всплесков процессов бессознательных, но отвечающих таким – нелогичным образом на вопрос «Что делать?» (в смысле, что делать дальше, когда закончился wine). И Первухин покорно следовал бессознательному импульсу, который гнал его в поисках эфемерного счастья, и он находил его и пользовался им.
Путешествию благоприятствовало почти всё: стихии, расположение звезд на небе, которых не было видно из-за снегопада, время и шведский порно-журнал формата А5. Специально для путешествующих одиноких мужчин, не иначе. Плюс - рублей шесть на двоих. Напрягало только ощущение близости зимней сессии, к которой «в лом» было готовиться, да слабость первухинского пищеварения, заявляющего о себе знать с некоей периодичностью. В общем, пеший поход с 3-го км Проспекта Космонавтов до автовокзала был отмечен разными мелкими подвигами и ритуальными актами по маркировки территории продуктами жизнедеятельности организма.
Зимняя ночь в большом городе была на удивление спокойна. Тихий снегопад, легкая циклональность, переходящее в легкое же похмелье недопитие… Добрым знаком оказался заблудившийся трамвай. Первухин, как только увидел в начале проспекта пробивающийся сквозь падающий снег свет фар, тотчас заявил, что путешествие будет удачным, если это трамвай номер пять. Так и оно и было, но удивляться уже не приходилось. Добравшись до автовокзала к шести утра и купив билеты, счастливые, мы уснули в салоне маршрутного автобуса «Свердловск-Челябинск».
Ясен пень, утро в Челябинске – не самое лучшее время суток, но пиво мы нашли, и нам даже хватило оставшихся денег на электричку до Еманжелинска, где мы что-то еще пили, не помню что…Пересадки на другую электричку, увозящую в какие-то степи до станции Клубника. Strawberry Fields…в натуре. В одноименном поселке и проживала бабушка. Сюрреализм путешествия довершался именем её – баба Сюра. Так и найдя себе объяснения, т.е. аналогий полного её имени, я для себя окрестил её «сюрреалистической бабушкой», что было, в общем-то, справедливо. Какая же ещё бабушка может быть у Первухина?
Выпив и плотно закусив, мы, было, расслабились, но баба Сюра спохватившись, заявила, что внучок её молодец, каким-то чудом узнал, что у его сестры (родственные отношения в семье Первухиных казались мне запутанными и я так и не понял, у какой именно сестры) сегодня (!) свадьба. Удача и в самом деле шла в руки. Что ещё нужно студенту в холодную зимнюю пору? Правильно – погулять на свадьбе. Лучше – чужой, а для экзотики – на деревенской.
Путь до свадьбы был долог, но оправдан. Маршрут в деревню с тюркским названием Бектыш проходил через Коркино – пожалуй единственное русское название в топонимике этого края. Было скучно и холодно, приставали в Коркино аборигены-гопники, но больше не к нам, а к какому-то пахнущему силосом пареньку, ехавшему в Бектыш на свидание с любимой. Паренька мы вяло защищали, что-то пили с коркинскими аборигенами и пр.
Бектыш встретил нас прохладно, если не сказать - холодно. Один фонарь в селе освещал лишь снег, огороды и Первухина, ЖКТ которого снова заявил о себе и он (Первухин) сделал вынужденную остановку под этим единственным фонарем.
Свадьбу нашли по характерным крикам и звукам доставшей «Феличиты». Не скажу, что все обрадовались нашему приезду, но в пьяной толпе уже было всем пофиг и мы оттянулись по полной. Помню, что соревновался с каким хреном на ныряние без одежды в снежный сугроб; помню, что на сеновале в сарае была чуть ли не очередь - мужики и молодые бабы весело и незатейливо вступали отношения безо всякой свадьбы. Близость к народу и природе умиляла и растворяла.
Утро встречало солнечным морозом, типичным антициклоном. Духовное очищение в деревне начиналось с работы по расчистке снега во дворе и скалывании льда на крыльце. За это полагалась бутылка пива. А то и две. Их то я и выпил, пока остальной мужской пипл пьяно храпел по углам. Потом «завтрак в деревне» - уха с водкой…Жениха, правда, не били, но к драке дело шло. Заплутав в лабиринте деревенских построек, Первухин наткнулся на живых аборигенов и в глумливой форме попытался выяснить их отношение к творчеству Дали. Выяснив, что «со всякими пидарасами» они дружбы не водят, он решительно вступился за поруганную честь безумного каталонца, с целью чего выдрал из забора здоровый дрын. Пока Первухин отмахивался от хозяина порушенного забора, аборигены (т.е. местные) убежали собирать других местных, чтобы бить «городских» – т.е. нас. Тут вся родня стала уговаривать его (по-хорошему) уезжать, иначе свадьба омрачится побоищем и кровопролитием. Внявши уговорам, и видимо, взятке в денежной форме, Первухин остановил проезжающий через деревню ЗИЛ с краном, погрузил меня, и мы покинули добрый, но по-наивному жестокий Бектыш.
Опохмелялись поздно вечером самогоном бабы Сюры. Спали тревожно и галлюциногенно.
Возвращение к реальности осуществлялось посредством ритуального очищения. Как провинившихся перед компартией Китая чиновников, нас отправили на «перековку» - убирать навоз. Свиной. Свиньи были рады общению со студентами не меньше, чем баба Сюра своему «внучку», отважно ворошащего парной навоз здоровенными вилами… Работа на морозе просветляла сознание и вселяла оптимизм. Благодарная баба Сюра решительно подтвердила наш гераклов подвиг бутылкой самогона, салом, горячей картошкой и солеными огурцами. Предстояло возвращение домой.
Помня наставления Редрика Шухарта и других, уже покойных сталкеров, Первухин знал, что возвращаться домой нельзя той же дорогой, которой пришел. Поэтому решили доехать до Коркино на ПАЗике, а там пешим переходом до какой-нибудь станции.
Судя по тому, что завод бездействовал, был выходной день. Первухин решил, что именно здесь – на территории Коркинского цементного завода Тарковский снимал своего «Сталкера». Похоже, что так оно и было. Разбросанные то там, то сям, бездушные механизмы и непонятного назначения неукомплектованные станки, кажется, жили. Ghost in the Machine заставлял в них чему-то крутиться, загадочно двигаться и одиноко звучать – и всё это на фоне тотальной тишины и снега, чуть прикрытого цементной пылью. Не хватало только гаек с бинтами. Но Первухин, подобно Шухарту, вел меня к цели, минуя «комариные плеши» и прочие жуткие в своей нечеловечности индустриально-монструальные чудеса.
Не смотря на наличие билетов, проводница никак не хотела впускать нас в вагон проходящего поезда. Поэтому, залезали на ходу, превозмогая оборону упрямой женщины в форме. Никаких объяснений её неадекватному поведению мы не нашли, кроме как женской интуиции, подсказывающей ей, что «этих подсаживать в вагон не надо». В конце концов, интуиция могла и подвести её, и подвела. Ехали мы разморенные и на редкость тихие, но Первухину все же не сиделось и он так же тихо дематериализовался. Появился уже выпивший и с каким-то мужиком в строгом костюме. Мужик был пьяненький и счастливый. Причиной его счастья был Первухин, но почему – я не мог понять, да и не хотел. Особенно после того, как «костюм» дал свой адрес и семь рублей безвозмездно…Что такого мог сказать ему Первухин, чтобы человек добровольно и с радостью отдал свои деньги полупьяным студентам? До сих пор этот эпизод путешествия остается для меня загадкой. Знаю одно - мужик в костюме был прав: нам хватило на пиво в Челябинске и на билеты до Свердловска.
Итоги похода оказались неоднозначными. Теперь истинность похождений геноссе Первухина подтверждалась ссылками на меня – их свидетеля и соучастника, что придавало сил Первухину врать безбожно, но не специально, а для красоты слога.
Сессию я так вовремя и не сдал, оставшись на каникулы в «общаге», а Первухин, по слухам, умчался в Волгоград. Но уже без меня.
4. Первухин и несостоявшийся экотерроризм
Рано или поздно, но приходиться гулять и на своей свадьбе, а то и не на одной. Вернувшись из СА, Первухин сдал таки ненавистную генетику, устроился учителем географии в одну из уралмашевских школ и женился. Избранницу его звали Нина, и она имела архитектурное образование. Была красива и немного с причудами. Совсем в духе самого Первухина. Но первые браки, особенно студенческие, порой недолговечны. Причины этой недолговечности разные, но типовые. Первухин же был просто невыносим. Причем, если жена еще до поры до времени терпела его хэппенинги, то теща (завуч в школе) пребывала в перманентном ужасе. И её понять можно: зять на кухне всю ночь громко точит топор, и звуки его недобрых манипуляций вступают в противоречие с тезисом «спокойной ночи!».
Однажды терпение кончилось и у жены, и Первухин был дистанцирован. Последней каплей было его неожиданное (а ведь могли бы уже и привыкнуть!) появление ночью через балкон. Мои доводы по поводу нежелательности этой акции на Первухина не подействовали, и он, забравшись через балкон второго этажа на свой - третий, облачился в дембельскую шинель, натянул на голову противогаз и стал объявлять голосом Левитана о воздушном налете ВВС США на район Эльмаш. Противогаз придавал «Левитану» некий хрюкающе-замогильный акцент, что особенно неприятно поразило проснувшуюся тещу, узревшую в полумраке спальни источник этих звуков - зловещий образ зятя.
Брачные периоды Первухина протекали теперь вдалеке от Нины – она мигрировала в США, Первухин же отважно осваивал туристические маршруты Сахалина и не менее отважно - американские гранты, отпущенные на экологические программы. Но это уже другая история. Третий же брак покорителя сахалинских нивхов оказался тем самым. Счастливым. Обуздав деструктивный фактор первухинской сущности, и сублимировав его в созидательное русло, Таня спасла тем самым ослабленную сахалинскую популяцию от, казалось бы, неминуемого хаоса. Ежегодные экспедиции по побережью острова, экологические лагеря и прочая полуэкстремальная экзотика – это именно то, что оказалось востребованным неспокойной душе руководителя ТРК «Пилигрим».
Тем более что интерес янки к русскому острову имел и приятную для «пилигрима» сторону: финансирование его экотрипов и поездка в Штаты.
Именно там, будучи в Портленде, Первухин чуть было не спровоцировал (в своем духе) экотеррористический акт – почти по Кену Кизи… Спасло его, да и весь Портленд, отсутствие реальных ресурсов взрывчатых веществ.
Краткая хроника событий выглядела примерно так.
Радужный Лосось – представитель Союза индейских племен Западного побережья пытается через переводчика объяснить бледнолицему брату (т.е. Первухину) смысл их борьбы. Суть в том, что другие бледнолицые братья построили на их реке плотину тридцать лет назад, в результате чего лосось – основа пищевой цепи местных индейцев, перестал подниматься в верховья на нерест, что заставило индейцев искать иную экологическую нишу, и не все из них смогли адаптироваться к таким изменениям.
Радужный Лосось, как и его краснокожие коллеги по Союзу, в глазах Первухина выглядели менее, чем жалко. Некогда отважные воины, сегодня они смотрелись грустной пародией на них. Отягощенные холестерином и гуманизмом, они превратились в покорных и управляемых существ. Общество soft-насилия сотворило из них какие-то ходячие гамбургеры, которые явно не способны на «прямое действие». Первухину их стало жалко, и он вспомнил, как, будучи студентом, взорвал на девятом этаже общежития дверь с помощью патрона для взрывания пней на лесных вырубках.
Как человек чистый – не рефлектирующий на темы толерантности и политкорректности, он прямо поинтересовался, как же они: Радужный Лосось, Ибливый Хариус и другие краснокожие братья, борются, если плотина стоит до сих пор? Получив совершенно неожиданный и разрушающий образ индейца ответ о том, что Союз племен потратил уже 75 миллионов долларов на адвокатов, дабы отсудить место, занятое плотиной. Изумленно взглянув на этих тучных идиотов, он спросил, сколько же стоит в Америке тонна тринитротолуола, вызвав тем самым заикание у переводчика и ступор у вождей. Лосось покрылся радужными пятнами, а Хариус перестал резко пыжится и раздувать ноздри.
Для успокоения своей легко ранимой республиканско-демократической психики, переводчик англосакс и native-ные американцы решили, что это такая русская шутка. Бледнолицему брату Первухину ничего не оставалось, как обречено сплюнуть и залить свое тотальное разочарование «будвайзером».
Все оставшиеся дни он поглощал единственную правильную в Америке пищу – пельмени, купленные в русском магазине, пил «будвайзер» и думал, как же помочь Хариусу и его братве…увы, для реализации придуманного не хватало как раз той самой тонны…
Перед вылетом на родину Первухин спросил, чего же все-таки они боятся? Переводчик принял это на свой счет, и откровенно сказал, что более всего, лично он боится, что гость, т.е. Первухин, может совершить какой-нибудь негуманный, неполиткорректный, недемократичный поступок. Иначе его – переводчика уволят с работы и вообще, от русских можно ожидать чего угодно. Что, конечно же, было недалеко от истины, и сдержало таки порыв эколога-террориста в совершении асоциальных действий на территории США. К тому же, геноссе стал уже более сдержан, мудр и стар. Почти суперстар.
Таким я его и встретил уже в Ебурге. Он был похож на «откинувшегося» Шухарта, готового снова идти в Зону, да только она давно стала объектом туризма. Подозревая об этом, вместо гаек с бинтами, Первухин привез с собой здоровенную цифровую «минолту» и копченного сахалинского кижуча. А может, и горбушу. В рамках программы «Salmon Nation». Но это уже другая история…
Екатеринбург, 2004-2005