(Из повести "Моя память")
В 30-е годы прошлого века легковые автомобили на улицах Сталинграда встречались не часто. В основном это были служебные машины больших начальников. Они обычно ездили днём. Но был ещё и «спецтранспорт» - оперативные машины НКВД. Эти предпочитали ночные рейсы.
В ночь на 4 марта 1938 года такая машина остановилась у нашего подъезда. Раздался стук в дверь. Вошли трое, предъявили ордер на арест отца и начали обыск. Обыскивали долго, но подушки и матрацы не распарывали. В качестве вещдоков шпионской деятельности выбрали фотоаппарат «Фотокор», большой и тяжёлый, снимавший на стеклянные пластинки 9х12см, радиоприёмник «СИ-235» (сегодня самый дешёвый карманный обладает большими возможностями) и с десяток книг на иностранных языках, в том числе 2 тома «Приключений бравого солдата Швейка» на немецком (видимо, энкаведешнику понравились иллюстрации). Под утро отца увезли.
Свидание
Следствие по его делу тянулось долго. Даже под пытками его не убедиди сознаться в том, чего он не делал. Материалы по обвинению Благовещенского Б.С. в заговоре и шпионской деятельности в пользу Германии передали в военный трибунал, но доказать вины не смогли: не было ни одной нужной следствию подписи обвиняемого. Отправили на доследование, А тем временем СССР с Гитлером подписали Пакт о ненападении , и шпионаж для немцев перестал быть «модными». После 26 месяцев заключения, без суда, решением Особого Совещания отца приговорили к трём годам и отправили в Ивдельлаг на Северном Урале. По тем временам – легко отделался.
Я и теперь помню свидание с отцом, которое нам с мамой разрешили в мае 1940 года, перед его отправкой на этап. Первым вступлением были ржавые скрипучие ворота внешней ограды старой, ещё Царицынской тюрьмы. Потом следовали ещё одни ворота в арке проезда во внутренний тюремный двор, четыре цементных ступени и небольшая толстая дверь в левой стене арочного проезда. За дверью недлинный коридор, ведущий в комнату для свиданий. Комната довольно тёмная, с мутными окнами, с тёмно-зелёными неровными стенами. Видимо, это от такого цвета стен казённых помещений появилось выражение «тоска зелёная». Комната перегорожена чем-то вроде прилавка шириной с метр и высотой, почти достигавшей мне, тогда 12-летнему подростку, почти до подбородка. С каждой стороны этого покрытого многолетним слоем пыли «прилавка» уходила вверх железная сетка с ячейками, в которые ничего толще спички было бы не просунуть. Дежурный надзиратель по ту сторону сетки удостоверился, что мы пришли к Благовещенскому, которому разрешено свидание, и ушёл в боковую дверь у задней стены справа. Оттуда довольно долго слышались его шаги по гулкому коридору. Не помню, сколько времени длилось томительное ожидание. Потом шаги, уже приближающиеся, послышались вновь, и, наконец, в дверях в сопровождении конвоира появился отец. Он был, в общем, бодр, сказал, что передачу нашу, собранную ему в дорогу, получил, даже шутил, старался нас успокоить. Присутствие надзирателя ограничивало тему разговора, но намёками отец сообщал, что самое страшное уже позади, остававшиеся 10 месяцев заключения пролетят быстро. А потом опять были шаги, удаляющиеся по тому же гулкому коридору.
Освободили отца в марте 1941 года, а в сентябре мобилизовали в армию. Погиб он осенью 1942 года в Ивдельлаг где-то под Харьковом. Там крупное соединение наших войск оказалось в немецком «котле».