1.ПУТЬ
Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь…
что-то из Евангелие
Дороги сводят с ума, они пугают нас, они делают нас слабыми… неуверенными… жалкими. Но конец пути неотвратим - он манит нас, прельщая прелестью перехода в новую игру событий, он тихо, очень тихо, до крика безумия зовёт нас…
…Ярко-жёлтый «Volkswagen» никак не мог справиться с управлением, он неистово, бесшабашно несся по заснеженной дороге. Новый резкий поворот…скрежет тормозов, смешанный со скрежетом деформирующегося металла.
- Боже, Француа, мы же умрём! Ты только что оторвал о поваленное дерево, дверь с моей стороны!!!! - истерично орал юноша на заднем сиденье автомобиля с чёрными, как смоль, волосами.
Снег, густыми хлопьями, снег… ветки повсюду, ветки… луна и дорога, дорога в снегу…
- Замолчи, понял,… замолчи! – в ответ кричал заплаканный Француя, лихорадочно крутя руль ярко-жёлтого автомобиля, пытаясь обмануть безысходную тьму дороги – У нас нет времени… Мы должны успеть, нам очень нужно успеть... понимаешь!
Новые повороты, повороты и повороты… их скрывает темнота, морозная и безликая темнота…
- Но мы уже никому, не нужны, Француа…!!! Даже этому хренову лесу или этой долбаной дороге… Мы прокляты, прокляты,… с какой бы скоростью мы не убегали!!!
Бешенная, почти невозможная скорость автомобиля,… мрачные, почти невозможные ветки хвойных деревьев по обочине дороги,… серебряный, почти предательский снег, прилипающий к лобовому стеклу.
- Мы обманем, мы всё это обманем, мы все сможем убежать… - отчаянно доказывал Француа, с трудом справляясь с заносами… и Француа плакал, так жутко плакал, так безысходно плакал.
- Господи, прости нам прегрешения наши… и избавь нас от зла, – начал судорожно молится черноволосый юноша на заднем сидении ярко-жёлтого автомобиля.
Резкий скользкий подлёт, машину изрядно встряхнуло, но Француя не снизил скорость… Снег, везде снег, казалось, что каждая снежинка пыталась поймать мчащийся автомобиль, прилипнуть к нему и помешать его стремительному движению.
- Бога НЕТ!!! Ты так и не понял, что он уже УМЕР, он просто СДОХ, оставив нас здесь наедине с нашим сумасшествием. Он оставил нам этот спятивший мир…
После этого выкрика у Француа подскочило давление, пара нейронов в голове так и не смогли найти аттрактор, вследствие чего пальцы, сжимающий руль мёртвой хваткой, на мгновенье разжались. Но это было достаточно, чтобы ярко-жёлтый «Volkswagen» окончательно потерял управление. Ещё пара быстротечных мгновений… машина… дерево… и всё всмятку… и всё перекорёжено.
Француа видел, как умирал черноволосый юноша… весь в снегу и в крови, перерезанный пополам куском железа от согнувшийся крыши. Француа видел, как на его лучшего друга, захлёбывающегося своей кровью, всё так же безмятежно, стохастически гармонично, падали снежинки. Тихая была ночь, даже милая… Француа смерть тоже не заставляла ждать, он уже почти не мог дышать, потому что какая-то дурацкая ветка торчала у него в животе, лёгкие всё более неотвратимо, с каждой секундой, заполнялись тёплой кровью. Но как это было не странно, он очень хотел бы, что бы в данный момент, здесь в этом заснеженном лесу, произошло чудо. Нет, он не хотел остаться в живых, чудесно выздоровев, воскреснуть, или повернуть вспять всю эту ситуацию, совсем не хотел. Француя просто желал чуда, что-нибудь чудесного на зло всему, например, целую ватагу кроликов, серых кроликов. Но мир то был жесток и Француа умер без чуда.
2.ИСТИНА
Зла нет… его уже нет… его уже просто не может быть. Исчезла питательная почва, исчезла или точнее потеряла смысл борьба. Вместе с добром исчезло и зло, вместе со всем светлым, исчезло и всё тёмное. Всё постепенно скатывалась к бессмыслице, мир решил променять свою противоречивую структуру на пустоту. И даже каждая бумажка на асфальте, даже самая милая рождественская ёлка в тёплом уютном доме, даже самое волшебное дыхание этого мира было навсегда проклято пустотой.
Какое прекрасное было утро, тёплое, снежное. В принципе как всегда бывает в северной части Норвегии, солнце даже и не думало прорываться сквозь низкие серые облака, но был снег, волшебный, почти рождественский снег. Мне хотелось выйти на улицу в тот же миг, как увидел в своё просторное окно этот снегопад, но я так и не мог найти свой шарф, и меня это крайне раздражало. Странно, но многие мелочёвые вёщи пропадали в последние дни. Мне в голову приходили самые невероятные истории их пропажи, но в душе-то я осознавал свою природную, врождённую рассеянность. Но вот незадача, по логике они должны были, через некоторое время находится, просто банально попадаться в самых невероятных местах, согласно закономерностям Мерфи… этого не происходило, даже и не думало происходить. Поэтому эта дурацкая ситуация злила до невозможности, шарф видимо тоже был потерян навсегда. Я всегда слабо верил в мистику, но сейчас бы она пригодилась, хотя бы, для того чтобы успокоить меня, так как неизвестность неизвестности, как нелепая математическая задача, просто сводит с ума.
Так или иначе, мне нужно было сходить за продуктами, вдохновение вдохновением, но творческая муза, по сути, банально требует белков, углеводов, глюкозы и ещё каких-нибудь глупостей. Сознание неразрывно связано с телом, по крайней мере, на время жизни, и так уж повелось в роде человеческом, что наше физическое состояние во многом определяет наши духовные порывы, жалко и мерзко всё это, но это хотя бы делает нас людьми.
Видимо череда подлых случайностей на сегодня не закончилась, а ведь день только начинался. Как только я вышел на крыльцо, готовый к, завораживающей дух, картине утреннего снегопада, но… его уже не было. Он словно тропический дождь резко, почти по – шпионски, кончился. Совершенно раздосадованный на весь этот Мир, я тихонько свернул на заснеженный тротуар, и медленно, обессилено побрёл в сторону магазина.
Я перебрался в Гломфьорд пару месяцев назад из грязного, мрачного Чикаго, где я прожил почти 15 лет. Зачем перебрался? Кто знает… Может тупое и банальное возвращение к корням, я ведь родился в Европе. Но почему же тогда Норвегия, а не Бельгия с моим славным готическим городишком Брюгге, где я уже не был полжизни? Нет, наверное, в Брюгге я всегда себя чувствовал одним из последних, одним из бессильных, которые вечно хватаются за что-то великое, но получают нечто посредственное, которое, в конечном счете, сводится к деньгам. Никогда не думал, что начну писать, но Чикаго меня вдохновлял, какой-то своей однообразностью, нигилизмом и безысходным настроением последнего дня. Иван Богослов в «Апокалипсисе» словно писал для всего этого безразличного американского городка. Точно!!! Ко мне там были безразличны, холодны, и мне это очень нравилось, и это делало меня сильнее… увереннее. Но в один миг всё поменялось, изменило окраску, и видимо я сбежал. Жизнь иной раз настолько наполняется событиями, полезными и бесполезными, что они, в конечном счёте, создают замкнутый круг, который возможно заставляет подумать о многом, и прочитать прожитые моменты между строк.
Ужасно, но меня кормит вдохновение, может я, поэтому здесь, на севере Норвегии, в снежном городке Гломфьорде. Единственными известными достопримечательностями, здесь являются снег и электрохимическое производство, а ещё видимо куча никому не нужного оптимизма. Здесь нет как в Лондоне – сплина, или как в Чикаго – гранджа… здесь есть искусственная натянутая улыбка, которую старательно лакируют горожане. Но это меня даже не раздражает, просто становится жалко, что люди всё-таки лишены оптимизма, они лишь имитируют его, страдая очень дикой безысходностью. И этот факт заставляет меня писать, а значит кормить себя.
Скучно в этом городе по утрам, хотя впрочем, как и в любое время суток. Пока я шёл, погружённый в свои бессмысленные рассуждения, не встретил ни одного прохожего. Лишь отрешённо проплывали мимо меня аккуратно выполненные домики… разноцветные, хотя и тусклые, преимущественно в романско–готическом стиле, видимо, всё ещё стремясь отразить дух потерянного средневековья...
Неожиданный резкий толчок в правое плечо…
- Ох, извините, совсем под ноги засмотрелся! – бросил мне, как и полагается по-норвежски, внезапно появившийся человек на тротуаре, весь закутанный в зимнее пальто.
- Да всё хорошо – на автомате ошарашено выпалил я, пытаясь высмотреть лицо проходящего. Но он после столкновения даже не притормозил, все, также упорно двигаясь в противоположную моему движению сторону. Странно как я его не заметил, мысли… – да… конечно… я задумался, но в отличие от него я не смотрел под ноги, а вяло наблюдал за улицей.
- Сегодня тепло, можно и без шарфа, – вновь услышал я голос того прохожего где-то уже у себя за спиной.
Я в тот же миг оглянулся, но в этот же самый момент незнакомец свернул в переулок, словно он вообще ни причём. События были чересчур быстротечны, поэтому я на мгновенье растерялся. Странно, почему он сказал про шарф? Откуда ему знать, что я его не нашёл? Или может это случайность… совпадение? Сегодня и впрямь можно без шарфа, утро выдалось тёплым, несколько подозрительно тёплым…
Да нет же, Господи, я понял, что меня в этой ситуации озадачило, какой там шарф. Его акцент, нетипичное произношение, это был искусственный, чересчур идеальный норвежский. Наверное, обычный человек бы этого никогда и не заметил, даже сами норвежцы не обратили особого внимания. Но моё первое высшее образование - лингвистическое, в аспирантуре я защитил диссертацию на тему особенностей германской языковой группы, к которой непосредственно и относится норвежский. Незнакомец произносил фразы чересчур, нетипично правильно. Обычно так говорят на аудиозаписях, по которым обучаются люди, которые только, недавно, начали изучать язык. В привычной жизни так никто не говорит. Но он то точно знал норвежский, видимо в совершенстве, но его произношение было слишком правильное… какое… -то… нечеловеческое… Боже, какие глупости, в последнее время я много стал циклиться на мелочах, наверное, превращаюсь в обывателя. Всё это несерьёзно…
Практически на автомате я тихо брёл по заснеженному тротуару, солнце сегодня и не думало показываться, свинцовые, мрачные тучи и только… До продуктового магазина было ещё метров 200, но по пути, с другой стороны улицы я заметил знакомый бар, который, несмотря на столь ранний час уже был открыт. Мне почему-то захотелось сейчас туда зайти и что-нибудь перекусить, а может, чёрт побери, и выпить…
В баре было достаточно людно для раннего утра. Некоторые смотрели телевизор, кто-то за завтраком перетерал какие-то житейские дела, а кто-то же уже затеял партию карамболя на бильярдном столе. Здесь не было скучающих лиц, как в американских барах, всюду царила милая, до тошноты, европейская улыбка. Я сел за стойку и твёрдо решил не просто позавтракать:
- Что закажите, сэр? – услужливо спросил полный, немного вспотевший бармен.
- Мне овсянку с изюмом и бокал виски, пожалуйста, - как-то рассеяно ответил я, явно немного удивив бармена.
- Какой виски? У нас есть шотландский, ирландский…
- Пожалуй, шотландский… у ирландского чересчур маслянистый вкус.
Бармен понимающе кивнул и удалился в дальний полумрак своего заведения. Скучно всё это, весь этот бар, все эти люди. Мне не хотелось сейчас думать, опять рождать в голове очевидные и банальные откровения. Решил пока жду заказа, посмотреть телевизор. Там шли «Euronews», какой-то доморощенный психолог, комментировал нехарактерный рост суицида по всему миру в последнее время, нёс классическую чушь про приоритетность ценностей в жизни и что-то ещё. Показывали фотографии одних молодых людей: парень и девушка, оба из Исландии, они совершили какое-то странное двойное самоубийство в одной из местных гостиниц. Не записок, не поводов, ничего чтобы вплелось в стройную теорию психологов о приоритетности ценностей.
- Господи, жизнь для многих стало чем-то посредственным, не так ли? – видимо ко мне обратился пожилой мужчина с огромной бородой, сидевший слева от меня и потягивавший «Пепси».
- Да, наверное, - ответил я безразличным тоном, явно показывая, что в этот момент я не горю желанием разговаривать.
Мужчина с бородой как-то странно погрустнел, даже немного растерялся, видимо одиночество его не очень-то вдохновляло. Жалко, но жизненно… Подошёл бармен, принёс виски и кашу, и вдруг неожиданно назвал меня по имени
- Вы, Эмиль… Эмиль Васхал?
- Да…? А что такое?
- Да ничего, вас к телефону, - ответил он, достаточно спокойно и безразлично, указывая в дальний правый угол бара, где находилась телефонная кабинка.
Кто бы это мог быть, никто ведь из знакомых не знает, что я в Гломфьорде, да и вообще в Норвегии. Я же фактически от всех сбежал, скрылся от всех. Да я никому и не нужен… неужели это Кларин… Я взял трубку:
- Эмиль? – сразу же раздался в динамике крайне молодой мужской голос.
- Да, это я, а кто вы? – почти сердито, с агрессией вырвалось у меня.
- Я вам помогу, окажу неоценимую услугу.
- Какую?
- Скорее, всего, спасительную…
- Для кого?
- Наверное, для вас.
- Господи, зачем эти шарады! Кто Вы, в конце концов? Что Вы хотите? – с нескрываем раздражением и достаточно резко атаковал я.
- Послушайте и не перебивайте, - совершенно спокойно, но, как-то уставши, продолжал голос в трубке – Странные пропажи в Вашем доме, Эмиль, не случайны. Это розыгрыш событий, как в методе Монте-Карло, чем больше выборка, тем больше статическая достоверность. Это имитация реальной жизни, не более того. Очень важно понять, что это не имитация мистики или каких-либо аномальных явлений, а именно розыгрыш реальной жизни, так как и мистика, и необъяснимые явления это часть нашей человеческой жизни. Но в этом нет смысла, смысл тоже имитируются. Смысл явления, которое должно произойти, к примеру, сегодняшняя пропажа Вашего шарфа, случайным образом разыгрывается. Не важен результат, к которому приведёт этот розыгрыш, главное его достоверизация для Вас. Понимаете?
- Не очень, - я был слегка, ошарашен, - … но… я так и не нашёл логического объяснения этим событиям, какая уж тут достоверизация, да и кому нужны эти розыгрыши?
- Скажите, вы читали «Так говорил Заратустра»?
- Да
- По Ницше БОГ МЁРТВ…. Мир пуст, в нём остались лишь бездушные, бессмысленные закономерности, математические зависимости, регрессии, корреляции и больше ничего. Поймите мир, словно живёт по инерции, как человек, который уже умер и гниёт изнутри, но всё ещё двигается на импульсах. Мир мёртв, а мы как яблоки на яблони, которая уже умерла. Вы спрашивали, кто всё это делает… Никто…, жизни практически уже нет. Я уже говорил, что остались лишь математические и статистические закономерности, которые раньше имели смысл, а сейчас, они словно орудия труда, но рабочих-то уже нет. Всё это лишь набор формул, который пытаются имитировать жизнь. Эти закономерности не имеют разума, они не представляют, что такое зло или добро, у них нет желаний или протестов, математика бездушна. В них нет ни ненависти, ни любви, в них нет даже осознания того, что что-то нужно осознавать, это… пустота.
- Но… как же… люди…
- …., – было долгое молчание в трубке, - людей уже нет, практически нет. Это лишь куклы, марионетки, ходячие мертвецы. Это тела, которые имитируют чувства.
- Я и Вы… тоже мертвецы?
- Нет, пока ещё нет, по непонятным мне причинам. Но те другие, попытаются это приблизить. Потому что Вы или я, некая среднеквадратичная ошибка, которая создаёт лишь дисперсию. Поймите в Них, нет агрессии или ненависти, или глобального плана по искоренению истинных людей. Просто мы ошибка, а ошибку всячески нужно минимизировать.
Мне было плохо,… дело уже было не в том, верил ли я или не верил в это, дело в том я это ЗНАЛ. Мне не нужно было доказательств, фактов… я просто это чувствовал, давно чувствовал, но боялся признаться в себе. Это началось ещё в Чикаго… или даже ещё в Брюгге,… но уже не важно. Всё уже кончено, но мне хотелось спросить:
- Почему,… почему всё это… почёму умер Бог?
- Его убили люди, когда были ещё живы, но они не понимали что мы с Ним единое целое.
- …
- Вы не выйдите живым из этого бара.
- И что же мне делать?
- Слушайте, в телефонной книге есть пистолет и патроны, решайте сами. Прощайте, Эмиль, я помог, чем мог…
В трубки раздались короткие гудки. У меня заболела голова, она просто раскалывалось. Я открыл толстую телефонную книгу, там действительно лежало оружие. Я тихо, но пристально наблюдал за посетителями из кабинки, заряжая пистолет. Женщина встала из-за столика и подошла к барной стойки, пройдя метра два, да точно два метра. Бармен налил ей пива, приподняв при этом кружку сантиметров на 10-15 от стойки, подал ей, но она отошла не к своему столику, а села за ближний столик, до которого было примерно 1 метр. Два метра, плюс 10-15 сантиметров, плюс 1 метр. Господи...! это же число «пи», равное как полагается 3.14. Точно, я был в этом уверен. Это всё бессмыслица, за неторопливой и непосредственной барной суетой, скрыта бездушная математика.
Я буквально выбил ногой дверь телефонной кабинки. Первой пулей я продырявил голову той женщине, она упала с окровавленным лицом на стол, разлив кружку с пивом. Потом я выстрелил в грудь бармену,… у него сразу же брызнула кровь, он упал за стойкой. Внезапность было моим спасением, я разрядил всю обойму на посетителей этого бара. Всё было в крови…
…Меня немного шатало, когда я выходил из бара, бара в котором все умерли… ещё задолго до моих выстрелов. Не было раскаяния, не было истерики, не было вкуса победы. Я упал на колени посреди улицы… Было холодно, мокрая кровь на моём теле, на моей одежде обдувалась зимним ветром…
Начался снег, волшебный, словно рождественский снег… как в сказке. Ну, вот и снег для меня… Снег был густой, мелкий, ветра уже почти не было. Было так прекрасно, так красиво… Снежинки медленно падали, кружились, танцевали. Было так тихо, все умерли…
3.ЖИЗНЬ
«А с нами ничего не происходит, и вряд ли что-нибудь произойдет…».
Южный Казахстан, 22:05 местного времени.
Ты цветок, ты бесконечность, ты дождик сентября. Многое хочет жить…
Человек бегущий по степи, так напуган, так загнан в круг печальных эмоций. Его страх - это уныние пустыни, его запах – это перекати-поле, бегущее под звёздами. Он должен быть счастлив, как Вега, Сириус или Орион, он должен понимать счастье – это борьба за путь и истину. Но здесь нет бабочек, нет булочек с корицей, нет надежды…
Его спасение – город мёртвых, сияющий полумесяц. Его мотивы - пистолет и два миллиона триста долларов. Но мёртвым не нужны деньги или пистолеты, мёртвым нужна жизнь.
- Грёбанные ублюдки, - со злостью вырвалось у него, - они не сунуться к могилам, суеверные кретины.
Пистолет плавно шуршит по стене склепа, человек облегчённо прислонился к старому дому мертвеца. Новые идеи рождаются в его голове, новые принципы просыпаются в его душе. Это чудо, которое нехарактерно для Мироздания, этот Мир давно не удивляли. Он дышит всё чаще и чаще, с новой надеждой, с новым блеском в глазах. Его мысли могут перебивать только мёртвые, но в этой ситуации они предпочли слушать.
Такое случается крайне редко, оно привлекает всё живущее, всё разумное из разных уголков Вселенных. Все хотят увидеть чудо, которой рождается в одном единственном человеке…
Он смотрит на звёзды и вспоминает мечты, звёзды смотрят на него и вспоминают человека. Деньги, пистолеты – это мотив, мотивация телодвижений; поиск – это первопричина, поиск – это чудо, поиск – это ЖИЗНЬ и НАДЕЖДА на то, что вся эта игра, закончится непременно лучше и начнётся следующая. Так хочется выстрелить, так хочется пустить пулю в голову, так хочется… Но тогда никто не узнает, тогда никто не простит, тогда будет бессмыслица. А ведь ему ужасно хочется смысла, до истеричного крика нужна осмысленность, иначе он обречён и мы вместе с ним.
Он смотрит на звёзды и вспоминает, как звали первопричину, как звали любовь, как звали добро.
- Чёрт побери, зачем вы на меня все смотрите, - топит он свой крик в ночной степи – я убил и украл, и это честно, и это нельзя отнять у меня, зачем же тогда всё это..!
Но всё затаилось в ожидании чуда, оно ужасно необходимо,… но так холодно, так скучно. Здесь ветер и больше никого, здесь город мёртвых и больше ничего… звёзды, только звёзды. Зачем они человеку, что в них толку? Они лишь обманывают, делают нас одинокими, вселяя надежду на братьев по разуму.
Но нет, сегодня всё по-другому, человек изменился, а значит, и Вселенная изменилась. Два миллиона триста долларов сгорают, согревая его от холодного степного ветра, пули бездарно растрачиваются в пустоту, убивая её. Он проклинает ислам, он проклинает буддизм, он проклинает христианство, но вспоминает слова Равви «Будьте прохожими» и понимает, что Учитель был прав, когда говорил: «ВСЁ ЕСМЬ ЛЮБОВЬ».
Киргизия, 22:30 местного времени.
- Посмотри, Чолпон, какая река в этом месте
- Да, я вижу, удивительно… А слышишь ветер, что-то шепчет…
- Он шепчет о нас, Чолпон. О нас в этом ущелье, о нас в этих сумерках, о нас среди этого журчания реки.
- Ты прав, Француа, он говорит о нас…
- От мелькания мгновений рябит в глазах, по нейронам неуловимо бегут электрические импульсы. Знаешь, ведь эпоха разноцветных кленовых листьев уже кружит над нами, всё вокруг вибрирует и мягко дышит. И как прекрасно эта убаюкивающая тень дерева и шумное молчание травы рядом с тобой… только рядом с тобой. Удивительно ведь для всего этого достаточно лишь твоей прекрасно-манящей улыбки и сумасшедшего блеска твоих красивых глаз.