Я сижу наедине с собой. Вокруг сумерки. За окном – мороз, а в нём символы вечного, не застывающего течения жизни – фонари.
Я зажигаю свечу, начинающую умирать почти сразу, как она дала жизнь огню. У неё свой парафиновый век…
- Противно? – начинает Ёжик.
- Уютно…- отвечаю я. Вообще-то, Ёжик - довольно симпатичная часть меня, но у неё ужасная зависимость от любви. Если хоть кто-то вокруг не испытывает хотя бы симпатии ко мне, Ёжик мгновенно становится колючей и требует ни больше, ни меньше, чем проявления абсолютной любви. Для неё это бросание всех мыслей и дел. Абсолютная любовь требует абсолютно свободных рук, абсолютно свободного времени, и абсолютного внимания к каждой иголочке её обиды. Правильно было бы называть её «Ёжиха», потому что, являясь частью меня, она всё-таки женского рода, но тогда бы Ёжик казалась бы толстой, неповоротливой и озабоченной чем угодно, кроме любви, что совершенно не соответствует истинным размерам, темпераменту и предмету её переживаний.
- Зачем ты притворяешься? – провоцирует Ёжик.
- С чего ты взяла? – парирую я.
- Ты секунды прожить не можешь без любви, а тут запихала её, как ненужную шубу в сундук, навесила стопудовый замок, и решила, что это уютно!
- Чья бы корова…Хотя ты права…Такая уж я уродилась!
- Вот! – торжествующе подхватывает Ёжик. – Корни всех излишеств таятся в детстве! Любовь ты впитала с молоком матери, это уж точно! Ты её не просто впитала, ты её слопала с большим аппетитом! Тебе она пришлась по вкусу…
- Ну, это было не так уж трудно! – начала заводиться я. – Вспомни наш знак Зодиака, сюда же приплюсуй год рождения, а ещё принятую в обществе сдержанность на всякого рода детские проявления любви в то время…Мне ещё повезло! Помнишь, того бедного мальчика, родители которого настолько боялись избаловать сына, что никогда даже не обнимали его?! Несчастный ребёнок тайком целовал ножки стула, на котором сидела его мама, потому что его застыдили бы, если бы он стал целовать руки матери…Посмотри, что стало с ним! Он спрятал всю свою нежность так глубоко, что, когда полюбил и смог, без страха быть осмеянным, целовать руки любимой, говорить ей самые нежные слова, он забыл, как это нужно делать и где спрятал сокровище своей детской души…
- Нда…- поёжилась Ёжик. – Но ты не уводи в сторону! Пойми, я ведь хочу помочь тебе! – доверительно заглянула она мне в глаза.
Будь она не частью меня, я бы поверила этому искреннему синему морю участия.
- Ёжик – ты артистка!
- Актриса! – задумчиво поправляет Ёжик.
- Нет, вот именно артистка! С ловкостью фокусницы бродячего цирка подменяешь роли, переставляя исполнителей. Ёжик, вспомни, как я тебя баюкала! Это тебя нужно очень-очень любить, чтобы ты стала сама собой – пушистым котёнком! Это ты выпускаешь все когти, вздыбливаешь шерстку, корча из себя ёжика, когда некому почесать тебя за ухом, когда, тычась холодным носом в пустые углы ты не находишь ни капли любви, когда…
- Перестань! Ты сказала, что любишь меня! И я тебе поверила! А теперь ты, как и он…- Ёжик всхлипывает и забивается в тёмный угол.
- Ёжик, лапочка…- мямлю я, кляня себя в душе, что наговорила лишнего. – Давай поиграем в эту дурацкую игру: ты прощаешь меня, я прощаю тебя…
- Так и знала, что ты заведёшь эту шарманку! – насмехается Ёжик, стремительно покидая своё убежище.
- Небось, чуть не лопнула там со смеха! – досадую я на свою доверчивость.
- Итак, любовь… – коварно начинает Ёжик, не обращая внимания на мой тяжкий вздох. – Послушай, почему бы тебе не найти её в другом месте?! Пусть это будут коты…
- Я их и так люблю!
- …собаки…
- Обожаю!
- …люди…
- Они разные! – как разогнавшийся поезд без остановок, пру я на красный ехидный свет, пляшущий в глазах Ёжика.
- Приехали… – растягивая слоги от удовольствия, констатирует Ёжик.
- Послушай теперь ты! – я почти злюсь. – Котов, собак, птичек-синичек я не разлюблю никогда! Потому что…
-Угу… - нарочито медленно, кривляясь, произносит Ёжик. – Теперь поняла? Ты любишь их сама, без претензий и заявлений, что они тебе что-то должны за эту любовь. Вот тот чёрный, крадущийся котяра понятия не имеет, что ты его любишь. Да и ты до сих пор любила что-то пушистое, черно-бело-серо-рыжее абстрактное, называемое котом. Вот, когда тот чёрный пойдёт за тобой, ты его покормишь, он уляжется, замурлыкав сыто, на твои колени, тогда только ты поймёшь, что такое любовь. Любовь – это сети. Их плетёт дающее сердце. Чем больше оно даёт, тем крепче сеть. Ты его никогда не разлюбишь…
- Чёрного?
- Как смешно!
Ёжик обиженно отворачивается, а я, глядя в сгущающуюся черноту окна, пытаюсь разглядеть наш Орион.
- Ещё рано! - сердито подсказывает Ёжик. – Послушай, какого чёрта ты не можешь к нему уйти, и всё послать?!
- К кому? – пугаюсь я. Образ черного кота всё ещё маячит перед моим мысленным взором.
- Бестолочь! – констатирует Ёжик. – К кому угодно, лишь бы поступать, как чувствуешь! Думаю, он такой же придурок, как и ты. Сидит всю ночь и пялится на небо, вместо того, чтобы что-то сделать.
- Ёжик, я не могу. Я не знаю…у меня уходят все силы, когда я думаю об этом разговоре. Я думаю, у него также. Мы боимся понять, что ничего больше нет! И если это даже так, я, например, не готова осознать это…
- Потому что ты в этом по уши! Знаешь, я думаю, что влюблённость – это мучительная приживаемость другой сущности в твоём сердце. Встреча с холодной расчётливостью хирурга делает надрез в душах людей и потом пересаженный, прости за прямолинейность аналогии, образ либо приживается, либо чахнет и отмирает. И вот это переплетение клеточек одно из самых болезненных, но и приятных одновременно…В общем, на лицо мазохистские черты…
- И что же, ты считаешь, что в память о сладкой боли, я не в силах закрыть дверь, боясь при этом, оттяпать дорогую прививку?
- Меня радует проявление в твоём вялотекущем мыслительном процессе образного мышления! – забавляется Ёжик.- Ты напрасно перебила меня. Я говорила о влюбленности. Но любовь – это последствия пересадки! Когда все сосудики совпали с абсолютной точностью, красные и белые тельца не шарахаются от чужих, воспринимая их как родные, а кровь бежит бойко и радостно, ни капелькой не удивляясь удлиненному маршруту, - вот тогда рождается любовь. И, заметь, это не от невозможности разъединиться, она появляется от желания вечности такого сращенного состояния…
- Сиамские близнецы просто не представляют, как можно жить с одной головой на одну задницу! – съязвила я.
- Эээ..эх! – выдыхает обиженно Ёжик. – Ты срослась с ним! Боли роста прекратились! А ты решила, что любовь прошла! Бестолочь! Мазохистка! Кто тебе вбил в голову, что любовь должна быть мучительной, а не лёгкой, как бриз?! Какой душевнобольной псевдохудожник научил тебя рисовать любовь черной краской, когда это нежнейшая бирюза и солнечно-оранжевый одновременно?! Где….
- Ёжик! Откуда ты всё это знаешь? - убитая наповал страстными речами своей колючей внутренней сути, прошептала я.
- Ну что ты удивляешься? – хихикнула ёжик. – Я – лучшая часть тебя. Ну, по крайней мере, я лучше соображаю, когда не обижаюсь – добавила она, уловив сомнение в моём покашливании. – И, слушай, давай, завязывать с этим сеансом психотерапии, а то ведь так и до раздвоения личности рукой подать…
- Ёжик! – шепчу я в спину убегающей с глупым хихиканьем лучшей половины. – Ёжик…
Ёжик неожиданно сворачивается в забавный колокольчик, из которого торчат переливающиеся иголочки, причем это касается не только цвета, но и звука, который исходит от каждой из них. Вся это многотысячная трель сливается, в конце концов, в звон язычка колокольчика и…
Сквозь тающую картинку неумолимо звенящего колокольчика-ёжика, я вижу совсем плюнувшую на свою стройность свечу, развратно оплывшую и едва дышащую тоненьким пламенем, а рядом с ней, затмевая её свет, вопящий всеми кристаллами в загруженной картинке, мобильник. Всей данной ему громкостью он взывает ко мне, как к последней в мире инстанции. С неожиданным осознанием своей божественности я отзываюсь на его призыв: «Слушаю!» В ответ раздаётся какое-то бульканье, треск, шипение, и, словно, электромагнитные волны внезапно решают явить миру жемчужину, доносится далёкий, но чёткий голос: «Привет!» Надо же, никогда не думала, что потоки электронов могут быть такими горячими и вызывать прилив душераздирающего счастья…Эта пластмассовая штуковина странным образом совмещает все сосуды единой системы, нанизывает все бисеринки чувств на единую нить, и ни черта не соображает, что в мире родилась любовь, которая будет жить вечно….