Часовые стрелки уже давно перевалили за полночь, а он до сих пор сидел и работал за письменным столом. Мужчина никогда бы не стал переделывать методическую разработку к своим лекциям, но на последнем заседании кафедры заведующий ее пролистал, просмотрел, и, вооружившись карандашом, начал правку:
- Здесь дополнить, - и на полях взлетела птичка.
- Но как же, это же…, - попытался возразить мужчина, но его не слушали, гнули свою линию:
- Здесь уточнить, - и напротив строки изогнулся вопрос.
- Но это последние сведения!
- А вот это вообще убрать, - и подчеркнул весь абзац дважды жирным, красным.
- А я считаю, надо оставить! – снова возразил мужчина.
Заведующий кафедры (такая сухощавая, немногословная порода) посмотрел поверх очков на мужчину, и вдруг вскипел:
- Убрать, забыть, вычеркнуть, - и покрыл абзац жирным крестом красной масти. Сказал – отрезал. И точка. И пересматривать, переделывать все же пришлось.
А ведь с утра в телефоне было так необычайно людно! Первым позвонил одноклассник: «Я в городе на пару дней. Может, вечером увидимся?». Потом дочка, звала гулять с внучкой. Однако самый ценный звонок приберегли на вечер. Необычный с первого момента, когда вместо привычного, телефонного «Алло», послышалось:
- Помнишь? - и в женском голосе сыграла знакомая нотка одноклассницы.
- Аленка! Какие вопросы, конечно помню!
«Помню наши школьные года, старшие десято-одиннадцатые классы. Особенно отчетливо, когда засиделся над заданными на дом уроками и перевел взгляд в окно, на улицу. А там - конец декабря, давно заварился вечер, и на улице вовсю сыпало, плескало серпантином пушистого снега. Я еще подумал: «может…», - и под ногами оказался гладкий, свежий лед, который с аппетитным хрустом кромсали коньки. С неба еще пуще, хлеще повалился снег, тут зашипел репродуктор, послышалась музыка. И заигравший вальс подхватил лохматые снежинки, и закружил их в танце. Вдруг раздался твой телефонный звонок: «Может, на каток?». «Конечно», - радостно ответил, кинул трубку, и с дивана сорвался, поспешно оделся (второй ботинок шнуровал, выскакивая на лестничную клетку, а куртку застегивал – захлопывая дверь). Мы побежали на каток. Я тогда впервые ни разу не упал, и потом еще долго гордился этим».
Но всего этого не высказал – не хватило слов, чувства остались безоружными и спрятались в закоулках сердца. За это время мужчина растерял то богатство речи, которым когда-то владел. «Четкость, сухость, логика» - провозгласили девиз, язык поддался сильному влиянию и сбросил шкуру словесных изяществ. Поэтому ответил просто:
- Да, было хорошо!
На другом конце провода от этой немногословности застыли, и на секунду все затихло. Но тут от вдоха зашипел воздух, и девушка предложила:
- Может, сходим? Тряхнем стариной?
- Да нет, я занят, - и почему-то стало вдруг решительно не о чем говорить. По молчаливому соглашению повесили трубки. Мужчина на секунду задумался, но вспомнил – работа. До этого весь месяц ходил, наворачивал круги рядом да около. Наконец, собирался с силами, открывал, притрагивался взглядом к строчкам. И закрывал. Сейчас же пришлось по-студенчески – в последний момент. Одумался, прогнал мысли, снова раскрыл методическую разработку. А там лязгал механизм: «нормально рабочая смесь должна воспламеняться до подхода поршня к верхней мертвой точке сжатия, иначе говоря…». Нет, читать не смог. Закрыл. Перевел взгляд в окно. В декабрь молодости.
Тогда декабрь был бесснежным, совсем не нежным: чернел под ногами мокрый асфальт. Уже вовсю подбирался, подкрадывался Новый Год, а снега не было. Утренний номер газеты писал, что накануне около двухсот Дедов Морозов вышли на Невский и развернули плакаты: «Требуем снега!». Да вдобавок грозились революцией: «Оставим город без подарков!» - было написано на одном из транспарантов. И сейчас на улице кондитер поспешно взбивал сливки и клал их ровным слоем ананасово-снежной крошки на землю, плечи и шляпы прохожих. Раздался телефонный звонок:
- Лешка, пошли на каток, а? – спросила Аленка.
Леша оглядел письменный стол, на котором грудой, кипой, скопились его школьные раскрытые тетради, и наперебой галдели: «реши неравенство!», «выполни упражнение!», «ответь на вопрос!», «напиши изложение!». И все – на завтра. Молодой человек прислушался к ним, задумался (и они тоже стихли), но резко махнул рукой, и ответил в трубку:
- А пойдем! – и кинулся одеваться.
- Эй, ты куда! - еще громче закричали тетради, - «найди неизвестное!», «напиши эссе!», «прочитай стихотворение!».
- Да тихо вам, - Леша подошел к столу, закрыл все тетради и сложил их стопкой. Галдеж сражу же стих. Слышался лишь какой-то приглушенный, сдавленный шепот. Начал было: «р-е-ш-и..», - и захлебнулся.
Каток находился в парке: сюда не ходят туристы, их экскурсионные тропы даже не касаются этого места – слишком далеко от центра города. От одного из шумных проспектов, по которому и днем и ночью летит поток машин, ответвлялась небольшая улочка. Ответвлялась и сразу же ныряла под арку крон деревьев, сплетенных так густо, что даже зимой, когда опадали все листья, внутри было темновато. А когда снег сыпался долго-долго, и ветки, стволы облепляло с ног до головы этим серебром (и все казалось, что от этого древесная порода слегка звенит на ветру), то эту улочку надо было срочно бежать фотографировать, и эту фотографию помещать на обложку сборника детских сказок. Можно было представить ребенка, с придыханием всматривающегося, как дорожка после короткой прямой делала небольшой изгиб, и после этого начинала вилять между деревьями крутыми виражами. Сколько тайн сразу же собирала в свою копилку улочка, и все грозилась из непроходимых дебрей мерцанием красных глаз, а то и вовсе должно было выскочить какое-нибудь невиданное, неслыханное и напугать до смерти. В конце она выруливала к старому дворцу, на лугу перед которым и заливали каждый год каток.
Еще издалека, было слышно, как на всю округу играла музыка, и алюминиевый репродуктор становился самой искусной сереной: зазывал, тащил к себе, а после последнего поворота открывал еще более завораживающую картину. Когда только-только на город спускался вечер, на невысокую ограду около катка, ближайшие деревья и столбы освещения выпадал дождик мерцающих золотом электрических гирлянд. А в центре кружились десятки, ошибка – сотни пар. Здесь Леша впервые встал на коньки. Надел, вышел на лед, и сразу же из-под тела уехала правая нога.
- Балерина, - засмеялась Аленка. И имела на это право – за плечами была, правда брошенная, но все же отчасти пройденная школа фигурного катания. После уроков – на тренировки. Чтобы возвращаться домой при свете фонарей, приходить и сразу же сваливаться спать.
- Не смешно, - ответил Леша, - лучше встать помоги. И встал на коньки, да так уверенно, что уже на следующий год они с Аленой катались всем на зависть. «Прогибается лед под коньками этих асов», - пошутил кто-то и попал прямо в точку.
- Может, вам на соревнования? – предложила классная руководительница, когда их увлечение дошло до прогулов ее уроков. «А вправду? Почему нет?» - первой загорелась Алена. Леша – чуть позже. И записались на соревнования. На что-то мелкое, районное, но это было не важно. Главное, как-то до них долетел слух, что посмотреть на них приедет… Тут его тридесятый передатчик понизил голос до шепота, и произнес. Известная фамилия при этом тяжело прогудела и оставила блеск в глазах.
Слух оказался правдой. Известный тренер наблюдал за соревнованиями сосредоточенно. Когда на лед вышли Алена и Леша, начали свое выступление, выполнили первый элемент: девушка закружилась на месте, а потом успешно выскользнула на прямую (ее конек не сбился и продолжил невозмутимо легкое скольжение), и молодой человек подхватил Алену, и сразу же выстрелил коротким взглядом в сторону известной фамилии. Она одобрительно кивала и улыбалась. И так – до конца выступления, когда раздалась финальная нота музыки, молодая пара замерла, и судьи подняли таблички с оценками. Даже высчитывать среднее арифметическое не пришлось – кто победитель, было уже понятно.
Тренер с известной фамилией подошел к ним после выступления, и сразу же предложил:
- У меня есть идея. Как насчет того, чтобы выступать в моем клубе? – что у Алены, что у Леши сердечко еще сильнее заколотилось, и почувствовался молоточный ритм в висках.
- Классно! – ответили ему в унисон молодые люди.
- Не классно, - вечером нахмурился отец.
- Но почему? – возмутился Алеша.
А за окном пышный декабрь валил лохматым снегом, и хотелось уже завтра поехать на каток и начать тренироваться под руководством тренера.
- Надо образование получать, - отрезал отец, имея в виду: поступить в ВУЗ, обязательно технический, желательно на инженера. И спорить с ним было бесполезно - такая сухощавая, немногословная порода.
После выступления Алену и Лешу наградили дипломом, золотой медалью (на поверку золотой оказалась лишь фольга – внутри был шоколад) и статуэткой. Последнюю они долго не могли поделить, спорили по дороге домой, точек соприкосновения не нашли, и поэтому спор перекатился в следующий день. Тогда же и разрешился. «Обидно», - сказала Алена, когда Алеша рассказал про разговор с отцом. «А мне разрешили, и я там буду заниматься». (При этом слово «там» пролетело для Леши с налетом чего-то сказочного, будто «там» - полнейший рай, в котором вечный лед, постоянные выступления, благодарные зрители, и судьи соревнуются между собой лишь в том, кто быстрее поднимет табличку с максимальной десяткой). «Так что, оставь статуэтку себе», - попросила Алена. И Леша согласился (не сразу, чуточку поломался, поотказывался, но через минуту все закончилось).
А статуэтка – точная копия их первого пируэта. Девушка как раз кружилась на месте (при этом то плавно приседала, то вытягивалась в полный рост, и юбка вокруг нее крутилась полностью раскрытым веером), вышла из пируэта, выскользнула из него, проехав на одной ноге, вдруг чуточку качнулась, но ее сразу же подхватил за талию партнер. Конек девушки выровнялся, стабилизировался и плавно поехал по льду. И казалось – будто пара, раскинув по-птичьи руки, летела, чуть касаясь катка. Тут поближе подобрался фоторепортер и сфотографировал: пара в полете застыла и засеребрилась на снимке налетом осевшего декабрьского снега.
Теперь она стояла на тумбочке у кровати, прямо перед зеркалом, и ее точная копия улетала в зазеркалье, будто там лед на катках гораздо лучше. Тут дернулся медный с патиной маятник, и часы глухим звоном, ударом пробили далеко за полночь. Тревожным звоночком пробежала мысль: «работа, работа». Мужчина перевел взгляд из окна на нее, потом обратно на письменный стол. Раскрыл страницу, а там противно лязгал механизм.
- Может, я что-то упустил? – заволновалось сердце. И все его было не успокоить, билось тревожно в висках. Так и не смог дальше работать. Просто погасил настольную лампу, лег на кровать и кинул взгляд в окно. А там, за стеклом теплился декабрь его молодости, да так отчаянно, что мужчина все не мог заснуть.
Последнее что он запомнил – это было желание снова свернуть с шумного проспекта на тихую улочку и здесь остановится. Повернуться и спросить у Аленки:
- Ну что, пошли?
А она незамедлительно, с задором ответит:
- А пойдем!
Они схватятся за руки и перешагнут в обложку сборника детских сказок.
После этого – провал, заснул. Уже во сне перевернулся, выкинул руку далеко в сторону и задел статуэтку. Та слегка накренилась, качнулась, не удержалась, и провалилась в зазеркалье.
20 ноября 2006г.