«Свобода шляться – вот что у меня есть; разменяю ее на улицы… Как вечером хочется куда-нибудь… сделать что-нибудь… как жаль, в самом деле, что нельзя ничего сделать, это просто дичь какая-то; силы-то, силы-то здесь, - сжал кулаки Роман, - и здесь, - он постучал в грудь и по голове, - вроде, немножко булькает, - эх! Свобода воли – вот что еще у меня есть… Говорят, что у женщин как-то не так, не так… оно, конечно, и лучше, и хуже: от огня с ума не сойдешь, ну да зато под водой захлебнешься. Говорят, что парень… в смысле – принц… Уэлльский, - поиздевался было Роман, да как-то не было настроения, - да наплевать – должен вот так шляться по миру, а девушка, принцесса, сидеть в цветах с горлицами да соловьями и ждать, пока он притащ… придет. Принц – вроде как живет, да только ему холодно, а принцессе – тепло, да только она мертва… как мне надоели принцессы! – с чувством какой-то вечной, доходящей до тошноты тоски подумал Роман. – Много-то их как, все кого-то ждут… меня, может быть».
- Здравствуйте, - сказал он девушке, зачем-то стоявшей у светлого окна магазина, засунув руки в рукава; она была симпатична, но дурно накрашена, обесцвеченные и отросшие волосы падали из-под шапки на лицо.
- Здравствуйте, - сказала она, усмехнувшись.
- Здесь продают цветы, разве не так? – спросил он серьезно; спокойно, но очень пристально глядя в лицо девушки.
- Не знаю; наверно, - улыбалась девушка, откинув челку с лица.
Роман заметил, что голос у нее неровный, высокомерный и немного растянутый – от желания понравиться, что челку она откинула тоже неровно и неловко, по этой же причине. «А ты – свинья», - сказал он про себя и о себе без всякого чувства.
- Вы кого-то ждете?
- Подружку. А что?
- Подождите меня.
Роман зашел в магазин и подошел к прилавку, где продавали цветы. Как только он увидел бледные розы, белые хризантемы, блестящие ленты, ему вдруг стало ужасно, до тошноты, скучно; он пожалел, что ввязался, и хотел просто повернуть назад и уйти. Зачем он делал все это – он сам не знал; у него не было совершенно никаких чувств, которые объяснили бы ему что-то – даже волнения или любопытства. «Как будто сплю, честное слово; что за дикое состояние», - пробормотал он. Все как-то не задерживалось в его сознании, он прекрасно видел и замечал все вокруг, но точно бы все это было за какой-то дымкой, как во сне. «Так пусто и… хорошо. А здесь хорошо…» - он огляделся кругом и пошел дальше; магазин был довольно большой и, «кажется, со вторым этажом», Роман неспеша проходил мимо прилавков, иногда останавливаясь и разглядывая что-то; особенно его занимали фонарики, развешенные везде в преддверии нового года, которые как-то странно искрились в теплом освещении магазина. На несколько минут он, видимо, совсем забыл о девушке. «Ах, да, она же ждет… на холоде… тьфу! – вдруг со злобой наплевался он, разозлившись на самого себя. – Вечно тебя дернет с какими-то экспериментами; люди, точно кролики подопытные. Дрянь ты несусветная, приятель».
- Сделайте мне, быстрее… букет роз, штук… двадцать, ну или как там принято, девятнадцать (тьфу – наплевался про себя Роман). Короче, это наплевать, то есть… - Роман помолчал со злобы на свою злобу. – Какие вам розы нравятся? А, все равно, давайте красные, я не знаю, сколько обычно дарят, чтобы букет на всю жизнь запомнился; а, они ведь дорогие, да… давайте на все, - Роман достал все свои деньги и выложил их на прилавок.
Ожидая, пока составят букет, Роман одной рукой облокотился о прилавок и о чем-то, казалось, задумался; лицо его наконец чуть заметно выразило муку, он поднял глаза на женщину-продавца.
- Готово, - сказал она.
- Простите, и, знаете, оставьте себе, - сказал Роман быстро, как бы нехотя; создавалось впечатление, что у него несносно болит голова.
Продавец удивленно смотрела на него. Роман слабо улыбнулся.
- Простите еще раз, я вам наговорил… возьмите себе, прошу вас, хорошо? Простите, - он развернулся и пошел прочь, медленно, как-то странно задумчиво глядя в пол.
- Вы здесь… ждете? – сказал он машинально, увидев на улице девушку вместе с ее подружкой. – Простите, я… - Роман вдруг тихо улыбнулся, глядя на девушек. – Честное слово, я хотел купить вам цветы, сам не знаю зачем, и вот не купил… Простите; прощайте.
Непонятно откуда взявшаяся улыбка ничего не исправила; было как-то особенно гадко и до пошлости тяжело. Он этого чувства пошлости, пошлости, грязи он извинялся перед продавцом и не смог подарить цветы ожидавшей его девушке. «С самого начала хотел… кажется, хотел подарить цветы и уйти… с самого начала, по-моему, ничего не хотел… - пробормотал он. – Да! Я же хотел… облагодетельствовать, хотя бы вид создать. Принцы – они же нарасхват… Нет, с чего это во мне с детства вот эта… услужливость, или доброта, кто там ее знает… нет, доброты я не буду касаться, да и быть ее не может во мне… Этакое желание сделать приятное, особенно тем, кто в этом нуждается, то есть когда в принципе от всех что-то ожидается, одинокой девушкой допустим от какого-нибудь парня, так, собирательного, и все проходят мимо – то я-то уж никак не могу пройти, и так я и жду, что когда-нибудь обязательно найду самую одинокую и несчастную какую-нибудь, совсем уж никому не нужную, и на ней и женюсь; решительно, так и будет, даже пообещаю желающим…» Некоторое время Роман шел без каких-то определенных мыслей – так, крутилось что-то в голове, что-то поглощающее и тяжелое. «Самое-то свинство я и пропустил! – вдруг озлился он, едва не остановившись посреди улицы. – Принцы, дескать, нарасхват. Самое свинство! И как это я, такой благодетель, посмел только подойти… кретин! Кому нужны розы твои дрянные, из благодетельности купленные, твоя тупая услужливость, эгоистичная дрянь, ничего больше…» Роман некоторое время шел, задумавшись, вдруг оглянулся и посмотрел туда, где еще недавно стояли девушки. Там их, конечно, уже не было. Он быстро пошел назад, высматривая из-за прохожих, угадывая, куда они могли пойти; «недалеко, недалеко ушли, всего минута какая-нибудь, две…». Он наконец увидел их – они были на остановке и как раз садились в автобус. Роман только разглядел номер, но добежать не успел и сел на следующий. Щеки его раскраснелись, темные глаза были оживлены, что при всегдашней пристальности, быстроте и проницательности взгляда обращало на себя внимание в толпе; к тому же он и так довольно выделялся высоким ростом; на него оглянулось несколько лиц, какая-то девушка улыбнулась. Роман подошел к переднему стеклу, чтобы следить за шедшим впереди автобусом, и, положив руку на ручку кресла, опять задумался. «Куда я поехал? – спросил он себя резко. – Что, встану на колени и скажу: простите, вы – принцесса, а я – осел? Ножку поцелую?… Она мне совсем не нравится, - высказал он вдруг себе. – Я не смогу… не смогу… - пытался что-то сформулировать он. – Да! Да, так», - вдруг решил он что-то и выглянул из дверей автобуса, проверяя, не вышли ли девушки. Они вышли еще через одну остановку; Роман пошел за ними следом. «Может быть, разойдутся? Подождать ли или лучше… нет, так лучше».
- Простите, - сказал он, подойдя к девушкам; та, что шла ближе к нему, слегка вздрогнула; они быстро оглянулись. – Я – не сумасшедший, это безусловно, - рассмеялся он. – Только я не спросил в тот раз вашего имени, - обратился он к той девушке, которой обещал цветы. – Роман.
(«Тьфу, вот ведь имя идиотское, как раз подходит к случаю; с таким только и приставать на улицах», - подумал он вскользь.)
- Лена, – тоже рассмеялась девушка. Роман посмотрел на ее подружку.
- Даша, - сказала она, опустив глаза.
- Вот что, Лена, Даша, я перед вами, и особенно перед вами, Лена, очень виноват. Я надеюсь, вы позволите – проводить вас, и потом… потом можете располагать мной как хотите. Вы знаете, в моем дворе жил один старик, все гулял с собачонками, и очень любил разговаривать с молодежью; притом каждый раз, если о чем заговорит с девушкой, то тут же заверит: «Вы не думайте, я к вам не пристаю», - как-то тихо, странно улыбнулся вместе с рассмеявшимися его словам девушкам Роман. – Так вот, и я о том же. Слушайте: если когда-нибудь только вам нужна будет помощь, любая, пусть поболтать не с кем или мусор вынести неохота, я уже не говорю, если что серьезное – то звоните. 23-33-32; очень легко. Запомните?
- Да-да, - смеялась Лена. Даша любопытно смотрела на Романа и тоже улыбалась; обе они видимо хотели что-то спросить, но не решались.
- Хотите о чем-то спросить? – догадался Роман; он стал как-то серьезен и странно смотрел на девушек обычным пристальным взглядом.
- Да нет, просто… так… странно, - усмехнулась Лена.
- Ничего странного. Я сам не знаю, зачем к вам тогда подошел; совсем случайно… - все так же серьезно и уже как-то задумчиво сказал Роман. – Я виноват. У вас есть братья?
Лена отрицательно покачала головой.
- Нет, – ответила Даша.
- Здесь? – вдруг оборвал Роман, оглянувшись на подъезд, у которого остановились девушки.
- Да; мы тут обе живем, на одном этаже, - сказала Лена.
- Ну, прощайте. Звоните – не бойтесь, - кивнул Роман, едва улыбнувшись, развернулся и пошел обратно.
«Супер круть! Просто идеал! Надо же, а, - усмехнулся Роман. – Как это я так по уму… интересно только, что выйдет из этого ума. Я надеюсь, надежды не выйдет – это главное, а остальное – пусть, хоть что, пускай… все равно… каждый день будут звонить – каждый день буду бегать, как собака, почту за счастье, буквально то есть, совсем буквально; только… только как-нибудь уж надежду нужно окончательно… да… что-то я…». Роман едва шел; он почему-то вдруг очень устал. «Никто не позвонит, я думаю, и никогда. Гусь свинье не товарищ… свинья, разумеется, я… то есть в смысле – я сестер найду разве в психбольнице… Куда-то не туда я попал со своими терзаниями великого ума… дрянного только…» Но Роман уже заговаривался. Он добрался до дома, захлопнул за собой дверь и повалился на кровать, не раздеваясь; заложил руки за голову и закрыл глаза. «Крикнуть: Наташа! – и она войдет, в голубом шелковом платье, шелестящем, как трепещущие листья, дотронется до руки таким же трепетным, едва заметным жестом, едва касаясь руки, едва касаясь пола, вся из одного дыхания, тонкая, волосы… светлые – пусть, соглашусь – едва забранные кверху; легкость, такая легкость, нежность, неосязаемость, что, кажется, все, к чему она прикоснется, будет пронзено болью от невозможности вынести… прекрасное… свет… глаза измученные, стеклянные, серые… красный шел, платья… какая чушь!…» Но нежная дымка сна уже касалась мыслей Романа; он скоро заснул.