ПИСЬМО ВАЛИ ЖУКОВОЙ ЗНАМЕНИТОМУ ТЕЛЕВЕДУЩЕМУ
Рассказ.
e-mail: sgtula@nm.ru
Валя Жукова, женщина пятидесяти шести лет, сидела за компьютерным столом в комнате и, время от времени поглядывая на себя в большое зеркало на стене напротив, писала письмо знаменитому телеведущему в Москву.
«Многоуважаемый телеведущий,- начала она свое послание,- я хочу рассказать правду о том, что на самом деле произошло с той пожилой несчастной женщиной, которая разыскивает свою якобы пропавшую дочь, а та просто от нее скрывается. Ведь именно это вы выяснили в своей передаче, когда показали пленку с записью из-за границы, на которой она прямо отрекается от матери?
Бедная женщина даже не представляет, какого монстра она родила! Я бы так не утверждала, если бы сама не оказалась в подобной ситуации. У меня тоже есть дочь – художница, как и та, из вашей передачи».
Валя перестает набирать текст и задумчиво смотрит в зеркало. Ей кажется, что в студии в этот момент поднимается недовольный шум и приглашенный психолог просит слово и говорит точь-в-точь, как на реальном шоу высказалась молодая журналистка:
-Если здесь собираются обсуждать отношения матери и дочери, то это нам не интересно…
Валя тяжело вздыхает , мысленно прерывает вмешавшегося психолога и продолжает набирать текст:
«Главное в этой истории и в моей, конечно, именно отношения матери и дочери. Как могло такое произойти, что дочь отрекается от родной матери и отдает в чужие, весьма ненадежные руки свекрови, матери наркомана, своего ребенка? Как это она сказала-то? « Я живу хорошо, у меня свой дом здесь, за границей, отношения с матерью я разрываю, объявляю при всех, а моему ребенку будет лучше с другими людьми…»
Я смотрела вашу передачу, и мне так было жалко эту несчастную, вконец запутавшуюся мать, которая выглядит настоящей дряхлой старухой, хотя ей всего-то лет пятьдесят, а может, и того меньше…»
Тут Валя снова смотрит на себя в зеркало, поворачивая голову то вправо, то влево, видит на шее омерзительные темные точки климактерических наростов и наклоняется над клавишами. Она продолжает:
«Почему никто из приглашенных вами специалистов, депутатов, артистов не смог ей объяснить, как ее дочь-художница, приличная девушка, стала проституткой, врагом родной матери и своему собственному ребенку? А она должна знать, что же произошло, чтобы найти силы жить дальше. Я хочу объяснить, как такое случается».
Валя снова наблюдает за собой в зеркало и прислушивается. Кажется, зал притих. Можно продолжать. Но ей не по себе. Все-таки она принимается за письмо.
« Эта несчастная женщина абсолютно не знает, кого воспитала. Она называет художественное училище, где получала образование ее дочь, техникумом. Одно это уже говорит о том, как далека ее жизнь от той, куда в семь- восемь лет от роду ушла ее дочь. Тогда она и покинула свою семью навсегда. Видимо, способная к рисованию девочка начала по чьему-то «доброму» совету посещать художественную школу. После ее окончания прошла наверняка огромный конкурс в художественное училище. Мать, конечно, радовалась, думала, что дочь получит диплом и будет работать в тепле, в красивой мастерской, не то что она сама - на сквозняках у ресторанного грязного корыта с посудой и объедками, среди вечно пьяных баб… Но ей было невдомек, какое образование получает ее ребенок. Техникум… Этот путь прошла моя дочь. Начиная с художественной школы такие дети получают академическое образование, а вместе с ним - призрачную надежду на свободное творчество, признание их талантов, большие деньги, а также – путевку в богемную жизнь со всеми ее тяжелыми пороками».
Валя прислушалась. Зал нетерпеливо молчал, но зато хлопнула входная дверь. Это пришел из университета сын Эдик. Пока он шуршал в прихожей, стаскивая куртку и ботинки сорок шестого размера с мокрыми насквозь стельками, Валя , тяжело поднявшись со стула из-за компьютера , опираясь на костыль, поплелась в кухню, подавать ему обед. Эдик уже сидел в своей комнате за своим компьютером и, уставившись в какой-то чертеж, ждал , когда мать поставит перед ним тарелку с супом, стаканчик с йогуртом, чашку чая с лимоном / он пил его только с лимоном/, банан и какое-нибудь печенье. Обед был традиционным, разнообразие вносили лишь бутерброды – то с колбасой, то с сыром, то с селедкой, то с дешевым паштетом…
Не рассчитав силы, Валя едва донесла одной рукой полную тарелку, из которой немного выплеснулось на стол. Эдик вскочил, чуть не сбив ее с дрожащих от слабости ног и крикнул басом:
-Сколько ты еще будешь здесь ползать? Ложись в больницу!
-Ну какая больница,- заискивающе сказала Валя,- ты же знаешь, эту болезнь не лечат. И не ори, ребенок спит.
-Это не твой ребенок!- не снижая тона сказал Эдик. -Занимаешься не своим делом…
-Ты еще громче заори, чтобы соседи услышали.
-И заору, пусть услышат!
-Хватит,- вдруг зло зашипела Валя,- не указывай мне, будешь хамить, подожгу дом!
Эдик смотрел на нее округлившимися испуганными детскими глазами, и Вале стало его жалко.
-Ешь,- приказал она,- и поправь мне фотошоп, а то я программу сбила. Завтра за проектом придут, у меня не готово.
Она поплелась из его комнаты, а он зло закрыл за ней дверь и что-то еще бормотал вслед.
На разложенном кресле в ее комнате уже проснулся от дядиных криков маленький мальчик и смотрел испуганными голубыми глазками на бабушку. Он лежал неподвижно, завязанный, как кокон, в большую простыню, концы которой сходились узлом у него на груди.
-Проснулся,- мой жестокосердный?- вздохнула Валя. – Ишь глаза-то опухли как. Это от лекарства. Ну ничего, скоро все пройдет. Развязывать, спать больше не будешь?
Мальчик покачал головой. Валя с трудом, вытягивая больную ногу, опустилась на кресло, которое заскрипело под ее тяжестью, и начала разматывать простыню. Мальчик захныкал.
-Покушать надо, Даня,- сказала Валя.- Будем волшебный супчик? Птички принесли тебе прямо из леса, с елочки, от дедушки Мороза. Чувствуешь, как пахнет? Мясушком…
Мальчик замотал головой, начал раскачиваться и хныкать еще сильнее. У Вали поплыли круги перед глазами. Она посадила мальчика перед собой и тихо спросила:
-Чего хочешь – пива или курить?
-Пива…- заныл ребенок.
Валя нагнулась, взяла второй костыль, который лежал под креслом, и поплелась на кухню. Оттуда она вернулась с детским рожком. Соска была натянута на горлышко пивной бутылки емкостью 0,33, в которую она налила мясной бульон, подкрашенный морковным соком. Протянула мальчику и сказала:
-На. Вот твое пиво. Хотя волшебный супчик лучше. Ты от него расти будешь и станешь такой же большой, как наш Эдик. Тогда с тобой все дети играть будут.
Мальчик отталкивал бутылку и канючил:
-Не будут, я маленький мальчик-с пальчик, они надо мной смеются.
-Да нет, ты уже подрос, потому что вчера супчик кушал. Иди, встань к костылю, давай померяем тебя,- Валя потянула ребенка за руку с постели. Но он упирался и не хотел идти к ней. Бутылку оттолкнул так, что она отлетела и едва не упала на пол. Валя подхватила ее, поставила на край компьютерного стола, взяла простыню и опять стала пеленать ребенка. Завязав накрепко концы у него на груди, села на край кресла. Взяла мальчика на руки, прижала к себе и стала покачивать, напевая ему какую-то тягучую песню. Потом дотянулась до бутылки и поднесла рожок к губам мальчика, капнула ему в рот несколько капель, и он стал сосать из соски теплый коричневый бульон.
Поел быстро, и повеселевшая Валя снова развязала простыню. Но мальчик не хотел вставать. Он свесил свои худенькие ноги с постели , скрестив их и сидел, раскачиваясь.
-Не хочешь одеваться, бегай голый, - сказала Валя.- А курева тебе не будет, и не надейся.
Мальчик резко отвернул голову и стал смотреть на стену. Валя снова села за компьютер. Посмотрела на себя в зеркало и услышала мертвую тишину в зале.
«Техникум…- продолжила она свое письмо знаменитому телеведущему,- из училища они выходят уже готовыми художниками. У моей дочери – тоже особые способности. В училище она поступила, когда ей не было еще и шестнадцати лет. Жила в другом городе. Я обеспечивала ее всем, чем нужно. Хотя одна воспитывала еще грудного сына. У меня были деньги – родные оставили в наследство дом. Я его продала и на эти средства учила дочь. Но ее выгнали , когда оставалось всего лишь защитить диплом. В справке написали : за систематические прогулы и неуспеваемость. А отметки –то там стояли только хорошие… Я ничего не понимала, прямо как ваша несчастная гостья.
Восстановить мне ее не удалось, несмотря на то, что через год она представила отличные работы на педсовет. Я старалась изо всех сил. Не жалела деньги на бумагу, краски. Сама ей позировала, как какая-нибудь извращенка-натурщица. Часами простаивала перед собственным ребенком голая, в одних крошечных плавках, принимая разные позы – сидя, лежа, стоя. Преодолевала отвращение к самой себе в тот момент и нечеловеческую усталость, когда все тело затекало и ноги-руки ничего не чувствовали. Потом шла стирать пеленки Эдику, готовить еду, бежала по магазинам. Тяжести таскала до одури…
Труд оказался напрасным, ее не восстановили. Мне было непонятно упорство преподавателей. Я была в отчаянии, потому что истово верила в талант дочери, и решила помочь ей по-другому.
Мне удалось на оставшиеся от продажи дома деньги арендовать помещение и построила ей мастерскую. Вот тогда я надорвалась окончательно, повредила позвоночник, вытаскивая из подвала огромные булыжники. С тех пор болею. Вот уже и ноги стали отказывать. Но это все больше – от головы, а не от позвоночника. Если настроение хорошее, могу без палки ходить, только все равно боюсь, что вдруг упаду и не встану. Подумают- пьяная, пропаду…»
Валя оглянулась и обнаружила, что мальчик ушел. «К Эдику улизнул, бродяга,- догадалась она,- вот ору-то сейчас будет!» Но не встала и продолжала набирать текст.
«Строила я мастерскую, а построила притон. Правду говорят, материнская любовь слепа. Нескоро довелось мне узнать, что моя дочь алкоголичка, а ее мужья, которых она то и дело меняла – наркоманы. От одного из них она родила Данилу. Даже беременная пила и принимала черт знает что… Ребенок-то родился нормальный, хотя и не совсем здоровый. Я бы его выходила, да она не давала мне в руки, в ней такая ненависть ко мне проснулась! Получалось, что это я – алкоголичка, которой нельзя доверять. Сколько пережила, сколько всего передумала. Как выяснилось, дочь начала пить лет с тринадцати. И я никогда ничего подобного не замечала! Как такое могло произойти? Не знаю. А преподаватели-то ее, видно, знали, но мне почему-то ничего не сказали…»»
-Ну и что нового вы нам открыли?- услышала Валя реплику психолога.- Честно скажите, для кого старались, спину ломали – для дочери или для себя? Это в вас черт тщеславия сидел и руководил вашим воспитанием дочери. Надо было почаще с ней разговаривать, чтобы понять, нужно ли ей все это вообще! А вы ее толкали к пропасти безнадежности, ведь истинный талант – это удел немногих. Зачем вы дали ей надежду и сломали жизнь всем в своей семье? Может, лучше бы она котлеты в ресторане жарила!
-Да, нужно было дочерью лучше заниматься, - раздались голоса из зала,- а вы, наверное, тоже мужей меняли? От кого второй ребенок? Отец-то дочь воспитывал? Почему вы о нем вообще не говорите? Может, его не было?
Валя оторвалась от компьютера, тяжело встала со стула и поплелась, опираясь на костыль в комнату Эдика вызволять Даньку. «Отец, отец,- бормотала она,- Господи, утоли мои печали»,- крестилась на ходу, перекладывая костыль в левую руку.
Данька стоял на цыпочках , уцепившись за край стола, за которым сидел Эдик, и преданными глазками следил за движением рук дяди. Голый тощий задик мальчонки замерз, ребенок переступал на цыпочках. Валя едва не заплакала и сказала:
-Дал бы ребенку позаниматься, не жалко мальчонку? Уж посинел рядом с тобой.
-Позанимайтесь у себя, а мне некогда,- сказал Эдик, не отрываясь от компьютера.
-Тогда дай мне поводок от Бертика, мы сейчас гулять пойдем.
-Куда гулять, куда?- спросил Эдик.- Хочешь, чтобы тебя соседи замели, милицию натравили ?
-Ладно, накаркаешь, давай поводок, говорю!- прикрикнула Валя.
Эдик резко встал со стула, задев Даньку, и тот завалился на ковер вверх ногами. Взял с кресла поводок с большим ошейником, оставшийся от недавно изгнанного к друзьям непомерно лохматого и зубастого водолаза Бертика, и кинул его матери.
-Все, отстаньте, идите куда хотите. Только ко мне не приставайте.
-Пойдем, Дань,- сказала Валя.- Гулять будем и петь будем, а смерть придет, помирать будем.
-Петь вы будете,- проворчал Эдик им вслед.
-Ну не пить же! – откликнулась Валя и они с сыном вдруг засмеялись.
Гуляли поздно вечером, если не было сильного мороза. Во всех окнах у соседей горел свет, и они не видели, что происходит во дворе. Но так думала Валя, когда выходила из подъезда, опираясь на два костыля, а за ней появлялся укутанный маленький Данька, перевязанный в поясе собачьим ошейником, пристегнутым к поводку. Поводок же был прикреплен большой булавкой к Валиному пальто. Издали казалось, что женщина учит кататься на лыжах ребенка. На самом деле Валя пристегивала к себе Даньку поводком Бертика, чтобы мальчишка не убежал от нее к пивному ларьку на автобусной остановке. Она бы его не догнала со своими костылями. Вот и водила привязанного на собачьем ошейнике. Так они дышали зимним воздухом с час и потихоньку отправлялись обратно домой.
Однако с некоторых пор все соседи в доме ждали той минуты, когда Валя Жукова выводила своего внука гулять на поводке. И наблюдали без устали эту картину от начала до конца. Все знали, что ребенка привела к ней подруга дочери, опомнившись после многодневного запоя. Не найдя в квартире мать мальчика, она терпела его у себя еще несколько дней, а потом повела к бабке.
Тем же вечером, когда Валя вывела на прогулку Даньку после того, как решила написать письмо знаменитому телеведущему, о популярной передаче вспомнила и ее соседка с четвертого этажа. Она сказала мужу, наблюдая за привязанным к поводку ребенком:
- Ты не знаешь, хорошо платят за информацию об интересных фактах на телевидении?
-Откуда? А у тебя есть, на чем заработать? Неужто труп в огороде у моей тещи нашла? Тогда это – мой,- хохотнул муж соседки.
-Моя мама твоих детей на собачьих поводках не водит!- злобно ответила она.
-Да пиши ты куда хочешь, только отстань ! – огрызнулся муж и пошел на кухню допивать оставленное в холодильнике пиво.
Валя вернулась с внуком домой, разделась сама и сняла с него холодную шубку и сапожки, погладила по разрозовевшейся щечке.
-Пойдем есть волшебный супчик?
-Не-ет,- законючил ребенок и стал пробираться в комнату Эдика.
-Валя поймала его за руку и сказала:
-Лучше слушайся, а то опять свяжу и буду из соски кормить.
-Дай мне котлету,- вдруг попросил ребенок, и у Вали от радости екнуло сердце. Обычно Данька, вернувшись с прогулки, требует пива. С алкоголизмом пятилетнего ребенка она боролась своими средствами. Одна забота не давала ей покоя - Даньку могли у нее забрать, а опеку над ним боялась оформлять, чтобы не обнаружить место его проживания. В любой момент могла нагрянуть дочь , отнять мальчика и передать его отцу- наркоману.
Думая свою горестную думу, Валя покормила Даньку и снова присела за компьютер.
«Уважаемый телеведущий,- продолжила она свое письмо,- надо было объяснить той несчастной женщине, что та ни в чем не виновата, она все отдала своей дочери, что могла. Но у нее больше нет дочери, и с этим нужно смириться. Как смирилась я, сломав спину, став полным инвалидом. Надо это понять, хотя какая мать может смириться с мыслью, что ее ребенок жив, а больше его нет в ее жизни и что сами роды были непостижимой ошибкой…»
Взгляд Вали упал на разложенное кресло, и она увидела, что Данька, свернувшись калачиком, сладко спит, уложив ноги в тапках на подушку. В сердце снова кольнула радость – уснул, хорошо покушав и без лекарств. Перекрестив его, Валя выключила компьютер и поплелась к своей кровати. Уже засыпая, она подумала, что завтра надо будет дописать в письме, чтобы на телевидении дали той женщине ее адрес, и пусть она ей напишет письмо, а Валя пригласит ее погостить и они вместе обсудят, как спасти эту женщину от отчаяния, а может, и от чего-нибудь худшего. Засыпая, Валя слышала в телестудии долгие одобрительные аплодисменты.